— Это было не сложно, — Рафаэль дернул уголком губ, вытащив большую коробку из-под кровати своего лидера, и откинул крышку.

В комнате Лео искать что-то очень просто, хотя все та же совесть настырничала в голове, заявляя, что копаться в чужих вещах без ведома их владельца очень неприлично.

«Неприлично для Лео с его закидонами и правильностью, — отмахнулся от нее Раф. — А я неотесанный бездушный чурбан, и мне — можно. Тем более, что это не чужие вещи, а моего родного брата. Он не чужой. Роднее никого нет и быть не может, значит, и коробка не чужая, а как бы семейная».

Это очень натянутое оправдание, милый мой, — совесть не унималась, и у нее почему-то прорезался голос Донателло. — У каждого есть право на что-то личное, на что-то такое, куда не суют свои носы и грязные лапы без разрешения…»

«Есть, — согласился бешеный ниндзя. — Конечно, есть. И я это право не трогаю, пока его обладатель не начинает творить херню и гнать себя в такую задницу, откуда даже за самые хвосты маски не вытащить будет…»

«Тогда у тебя этого права нет вообще, — гениальный голос совести стал мягко-укоризненным. — Чаще всего хрень творишь именно ты, однако никто не лезет в твои вещи без твоего ведома».

«Я баклан и лентяй, дерьмовый брат, плохой сын и головная боль всей семьи, — парировал Рафаэль, осторожно вынимая из коробки ворох бумаг. — Мне — можно. Я — не воспитанный лидер и не заучка-очкарик, я даже не веселый лоботряс. Я самое поганое, что есть в этом логове, квинтэссенция всего плохого. Мне — можно!»

Он осторожно развернул первую сложенную вчетверо бумагу и замер, всматриваясь в торопливые карандашные наброски.

Это был чертеж крепления его собственной боксерской груши.

В зале ее повесил Лео около года назад, и Рафаэль тогда восхитился верным расположением кожаной свиньи. Она отлично отлетала в сторону и возвращалась, позволяла крутиться вокруг нее, нанося удары сбоку, и просто идеально располагалась относительно стен.

Рафаэлю тогда и в голову не пришло, что старший потратил уйму времени, наблюдая за его перемещениями по залу, рассчитывая траекторию ударов, чтобы ни при каких обстоятельствах бешеный брат не влетел ногой или локтем в бетон…

«Бляха-муха!» Раф разложил чертежи, картинки и наброски на полу.

Он никогда не задумывался, что на такое простое и удобное сооружение надо было столько сил и времени потратить. Он бы просто принес грушу и вручил ее счастливому обладателю — пусть сам корячит, куда ему там надо, или вбил анкерный крюк куда придется, на глаз прикинув амплитуду движения «свиньи».

Рисунков было много. Все же Лео не был инженером и не мог легко и быстро рассчитать место расположения крепежей, но он, оказывается, день за днем наблюдал за своим братом, чтобы точно высчитать все необходимое.

Раф с коротким вздохом отложил эту пачку бумаги и полез дальше.

Его почти не удивили многочисленные записи каких-то названий программ и компьютерных деталей, рецепты очков, имена героев комиксов и мультсериалов, которыми увлекался Майки.

Это была ни фига не коробка с желаниями, как он рассчитывал. Это был набор мечтаний братьев и кропотливое их воплощение в жизнь.

Ничего личного, ничего собственного или хоть мало-мальски указывающего на свои интересы! Вообще ничегошеньки! Словно внутри старшего брата и в самом деле не было ничего, кроме его медитаций и фетровых тряпочек для полировки катан. Ну, может быть, еще немного абразивных огрызков для шлифовки стали…

Рафаэлю стало страшно.

Выходит, его братец уже давным-давно забил на себя, полностью сосредоточившись на чужих жизнях. Своей как будто не было вообще.

«А, нет, все же была».

Бешеный ниндзя вытащил с самого дна коробки большую тетрадь в твердой обложке и раскрыл ее.

Чертежи. Рисунки, расчеты… Вложенные между страницами бумажные крылья, когда-то подаренные братьями…

Раф взял их и осторожно развернул, бережно разглаживая наспех вырезанные из газеты перья.

Шутка… глупая детская шутка, давшая им с Майки вволю порезвиться, а кому-то перечеркнувшая жизнь…

Рафаэль зажмурился с глухим коротким рычанием и сжал эти крылья в кулаке, смяв перья и бумажную основу. Так не должно быть! Так не должно происходить ни у кого в жизни! Они, родные братья, как сам только что подумал, те, ближе и роднее которых никого нет, загнали собственного старшего брата в полное одиночество и отчуждение, отобрав идиотской шуткой заветную мечту.

Раф открыл глаза, с трудом разжав кулак, выронил на пол бесполезный смятый комок газеты и взял тетрадь. Он уселся на пол, перелистывая страницы, словно рассматривая сказку протяженностью в несколько лет.

Чертежи и рисунки, схемы, формулы…

Лео очень хотел летать, раз столько рисовал и придумывал, как именно он сделает свои крылья и как будет их крепить на спину… А потом запрятал это все на самое дно своей коробки, засыпав сверху ворохом чужих желаний, которые сумел воплотить в жизнь.

Но он доставал эту тетрадь, это Раф понял, потому что здесь были рисунки, выполненные уже взрослой рукой старшего брата. Жесткие штрихи, сухие ровные цифры, расчет углов наклона и прочности материала, словно обмороженные картинки, настолько неуверенные и несмелые, как будто и не Леонардо их рисовал. Не в духе лидера такие рваные короткие линии, старательно обведенные по пять-шесть раз эскизы и явная дрожь карандаша на бумаге.

Вот здесь замирала рука, потому что явный пропуск, а здесь слишком жирная точка, до мельчайших подробностей прорисованные перья на уголке листа, торопливо зачеркнутое изображение черепахи с крыльями, словно Лео сам себя стыдился.

Раф перевернул страницу… Сколько же всего сразу… от клетчатых листов веяло и надеждой в самом начале тетради, и сухим расчетом, и свойственным Лео упрямством, и какой-то тупой обреченностью там, где рисунки были зачеркнуты или вообще вырваны.

Забыв обо всем, Рафаэль листал тетрадь туда-сюда, пытаясь уложить в голове то, что понял и осознал. Ему стало так погано на душе, словно туда заехал грузовик с навозом и перевернулся, расплескав свое содержимое… Он до крови прикусил губу, пытаясь придумать, как исправить дурацкую шутку прошлого.

«Да мы же просто пошутили тогда, — жалким оправданием подсказал разум, не желавший пропускать в себя лютое чувство вины. — Мы не хотели никого задеть… я даже не понял тогда ничего…»

«Понял, родной, все ты понял, — совесть так ласково упрекала, что хотелось завыть и удариться головой об стену. — Ты же не настолько дурак. Ты всегда все понимаешь, Раф, только боишься сказать. Словно от того, что ты извинишься, небо на куски развалится и упадет на землю и настанет конец света! А то ты не знал, что каждым своим едким словом делаешь больно. Тебе до усрачки надо показать лидеру, какой ты крутой и независимый, и плевал ты на то, что в эти моменты рубишь, как топором, бьешь в самое сердце, и уж ты-то не промахнешься по чувствам старшего, в этом ты виртуоз, не отнять!»

Рафаэль проглотил собравшуюся во рту кровь и облизнул губы.

Да, сколько ни ври себе, а наступает момент, когда выворачиваться уже не имеет смысла.

Если дуралей-Майки тогда просто посмеялся и не увидел ничего дальше забавной шутки в виде вырезанных из газет перьев, то вот Рафаэль отлично знал, что делает.

В тот день, когда Лео с горящими от восторга глазами поведал ему о своей заветной мечте, когда показал вот эти самые первые картинки, в Рафаэле вспыхнуло яростное пламя, которое пожирало все вокруг него, когда вырывалось наружу. Злое и темное, призванное только уничтожать все, до чего докоснется.

Он позавидовал Лео. По-взрослому, по-настоящему.

Старший уже тогда уступал ему силой, но был так целеустремлен, что мог преодолеть почти все на свете. У него был страх высоты, а еще он боялся монстров, прятавшихся под кроватью в темноте, и холодного оружия.

Лео боялся и переступал через страхи, пропуская их сквозь себя, понимая, осознавая и прокладывая себе путь сквозь них наверх, а Раф… да он почти ничего не боялся с самого детства, кроме, пожалуй, того, что он не станет самым сильным из братьев, самым первым, что не превзойдет их во всем.

Отец выбрал Леонардо и сделал его лидером команды, едва ли не с пеленок рассмотрев его самоотверженность и внутреннюю силу.

И Рафаэль позавидовал. Он искал способы сделать больно, поднаторел в этом, довел это искусство до совершенства в себе, но желаемого не добился.

Он поступил недостойно, решив растоптать мечту брата, чтобы навсегда оставить в нем эту крошечную трещинку, эту неуверенность в себе, сравнять с собой самим…

Бешеный ниндзя перевернул еще одну страницу, пристально всматриваясь в карандашные рисунки на тонких нитях клеточек, но больше глядя сквозь них в себя.

Его едкие насмешки, злость на старшего, вечные споры и желание сделать больно, были связаны всего лишь с тем, что он тоже хотел быть лучшим, хотел, чтобы это признавали, и прежде всего даже не отец и Мастер, а именно Леонардо, его родной брат, сумевший стать Бесстрашным.

Майки произносил это его прозвище с восхищением, Донни — с уважением, и только у Рафаэля это звучало всегда колко и едко, с огромной долей сарказма.

Со временем это вошло в привычку, и Раф уже не мог остановиться, упрямо, как баран, день за днем показывая всем и каждому, что он может все сам, что ему никто не нужен и вообще во всем мире нет ничего такого, что может его задеть и зацепить.

«Какой же я идиот! — Рафаэль перелистнул еще одну страницу, бережно пробегая пальцами по карандашным наброскам. — Ничего же не добился, только поселил в Лео вот эту его неуверенность и отчужденность. Я все исправлю. Я скажу ему, что был не прав… Мы с Донни сделаем ему крылья и придумаем, как взлететь…»

Рафаэль улыбнулся своим мыслям, по привычке лишь одним уголком губ, и поднял голову. Косая насмешливая улыбка, другой у него и не было уже давно, но все же хоть немного теплая, как мартовский лед под лучами солнца.

— Раф?

Бешеный ниндзя вздрогнул и сморгнул пелену с глаз. На него смотрел его старший брат, застывший в дверях.

— Лео…

Ясная стылая синь порядком промороженного взгляда схлопнулась в один миг, превратившись в арктическую стужу.

Леонардо долю секунды смотрел на разбросанные по полу бумаги и на тетрадь в руках Рафаэля, а потом совершенно бесшумно отступил в темноту, отворачиваясь.

— Лео, стой!

Владелец пары сай вскочил так стремительно, что с его коленей белыми перьями на пол полетели бумаги и рисунки, и бросился следом за братом.

Куда там!

Лео быстрый, он как призрак, за ним не уследить и не угнаться.

«Ищи ветра в поле».

Рафаэль вылетел за дверь логова и, не разбирая дороги, помчался за слабым эхом шагов, что еще металось по тоннелю канализации, мешаясь с шумом дождя.

***

— Раф?

Леонардо замер, как вкопанный, увидев в своей комнате младшего брата и разбросанные по полу рисунки, а в руках — большую тетрадь.

— Лео…

Косая насмешливая улыбка, холодная, как мартовский лед.

У Рафаэля сердце первых дней марта. Этих диких умирающих вьюг и от того особо злых, холодных пронзительных ветров, швыряющих даже не снег, а крошечные осколочки льда.

Это сердце не дрогнет и не пожалеет, оно просто не умеет этого делать, давным-давно обросши глухой броней язвительности и черствости.

Раф - это стихия. Демон, воплощенный в теле и не знающий законов этого мира. Стихия гнева, всего темного и страшного, что только есть в человечестве, концентрация силы и безысходного зла.

Раф - это страх. Лео умел смотреть в глаза своим кошмарам, умел их признавать и побеждать. Он научился легко шагать с любого карниза, идти в кромешной темноте и любить полированную сталь бритвенных клинков своего оружия. Но вот противостоять Рафаэлю так и не научился.

Он не знал, чем заслужил такое отношение брата, и просто смирился с этим. Порой яростный демон их семьи бывал даже почти дружелюбен и снисходил до того, чтобы оставить Лео в покое и не изводить своими колючими насмешками, но это бывало нечасто. Лидер мог бы просто разбить его вдребезги, как стеклянную чашку, разорвать, уничтожить и забыть.

Но он любил своего бешеного брата, старался его понять и сберечь. И от того еще острее резались язвительные слова, тем больнее проходились по душе насмешки и едкие замечания.

Раф - это загадка. Сегодня он предложил помочь с посудой сам. Вот так запросто ввалился в кухню и отпихнул Лео от мойки, сказав «иди, отдохни».

И это при том, что для него оставить в споре последнее слово не за собой — все равно, что плевок в лицо. Но он сделал это ради лидера, ради того, чтобы старший брат выдохнул и расслабился.

Лео поверил.

Поступок Рафаэля тронул его до кома в горле, так же, как трогала каждая чашка горячего чая, оставленная Донни по утрам.

Он поверил и расслабился. Зря.

Возможно, Раф просто решил еще разок проверить на прочность его выдержку и дал ощущение своей заботы лишь для того, чтобы вернее ударить. Возможно, он просто хотел в очередной раз подколоть Лео с его глупыми мечтами о полетах… Возможно…

Раф - это загадка без ответа.

Раф - это чудовище, которому под силу уничтожить кого угодно.

Лео отвернулся и бросился прочь из дома, пока не услышал очередной насмешки. Сейчас сил на это не было совсем. Он оказался не готов к такому повороту событий, считая, что его мечта надежно спрятана от посторонних глаз.

— Лео, стой!

Эхо крика метнулось следом, но черепаший лидер не остановился, лишь стиснул зубы и помчался еще быстрее, перескакивая по трубам и длинным лестницам.

Нет, Рафаэль, играй в эту игру один сегодня.

Он выскочил на поверхность и стремительно взлетел по вертикальной пожарной лестнице, стараясь затеряться в городе до того, как брат догонит его.

Холодный дождь ударил в лицо, смыв соленые капли. Лео перескочил на соседнюю крышу и помчался дальше.