Кофе и сигареты.

Чёртов пахнущий корицей кофе и сигареты, дым которых уже давно въелся не только в волосы, но и в кожу, выжигая на ней серые язвы и показывая, что эта девушка слишком любит курить.

Мысли в голове Лалисы проносились друг за другом со скоростью света, когда она сидела на бордюре, слегка подрагивая от холода. А может, просто мышцы намекали ей, что надо хоть немного расслабляться, а не всегда быть в напряжении, скакать, как ненормальная. Сказывалась слабость и одна выкуренная сигарета на пустой желудок. Тянуло блевать, ведь даже здесь, снаружи клуба, пахло потом, алкоголем, людьми, их мерзким запахом, смешением кожи и чего-то ещё кисловатого, как соус, в который макают картофель фри в закусочных быстрого питания. Тонкая рука с выпирающими синими венами потянулась к карману коротких шорт, которые открывали вид на тонкие ноги, что еле-еле держали девушку на земле, но ладонь не встретила препятствие в виде пачки сигарет — её почему-то не было, как и старой верной зажигалки, и девушка зло чертыхнулась, сгибаясь и чувствуя боль в районе желудка и кишок. Пальцы болезненно сжались, выгнулись, костяшки выступили с удвоенной силой — анорексия далеко не прекрасна, а именно с ней сейчас жила девушка уже который месяц.

— Да пошло оно всё, — на утро будет таблетка аспирина на голодный желудок, который отторгнет все лекарства, сейчас ей надо оторваться. Оторваться так, как никогда раньше. Ей всё равно, да? Ей точно всё равно. Не стала бы сейчас пробираться сквозь толпу, обратно, в духоту, увиливая из-под рук охраны, которые не хотели пускать буйную девушку. Не стала бы подходить к барной стойке, буквально залезая на неё и требуя налить чего покрепче, чтобы обожгло горло и было трудно дышать.

Наверно, если бы всё пошло по другому сценарию, Лиса не стала такой, какой представал пред людьми сейчас. Не была бы грёбаным параноиком, который теперь боится выходить на контакт с людьми, а уж тем более их касаться. Свежи шрамы на ладонях — те ребята, команда Чонгука, знатно над ней поиздевались, пока их непосредственный руководитель, Чон, не расстрелял всех, как блохастых собак, затем поливая руки девушки спиртом и обматывая чистыми, но не особо стерильными бинтами. Не весила бы меньше сорока килограмм, не употребляя буквально никакой пищи твёрже жидкой. Она ей казалась на вкус теперь картонной, серой, и Манобан от неё тошнило, выворачивало по утрам, а потом, дрожащая, практически зелёная, она уходила из туалета. Она прогуливала университет, раз за разом прикрываясь ничего не значащими бумажками от терапевта с то ли синими, то ли чёрными штампами, каждый день валяясь на кровати, укрываясь до самой макушки тёплым одеялом, потому что не могла согреться, а ночью выходила на улицу, засовывая телефон с ключами и сигаретами в карманы шорт.

Заслужила ли она того, что с ней произошло? Лиса сама этого не знала. Слишком свежи воспоминания о резких словах Тэ, её любимого, а перед глазами стоял его образ, выражающий прямое презрение к девушке. Она была для него смешной экзотической игрушкой, которая сломалась, стоило парню сказать, что он заметил у неё пару лишних килограмм. Она это не выдержала. А значит, по его мнению, она заслужила сбитый режим сна, наблюдение врачей и питание, после которого девушку выворачивало.

— Девочка, тебе не станет плохо? — чьё-то лицо замаячило перед глазами, вероятно, один из завсегдатаев, падкий на девушек, которые напоминали чем-то угловатых подростков с выпирающими ключицами и острыми локтями. Лиса раздражённо его отпихнула — доверие к людям давно уже стремилось к нулю, а после нуля оно упадёт, разбиваясь, прямо в тёмную бездну.

— Не твоё собачье дело, — огрызнулась Лиса, хватая новый стакан с каким-то напитком. Не важно, что в бокале. Главное, чтобы он был полон.

Она снова, как и каждый день до сегодняшнего, пила. За Тэхёна. За себя. За свою болезнь. Пила и плакала — нет спасения от мыслей, которые поселились в её голове и настойчивыми молотками били по сознанию. Она уже соглашалась с ними, что да, Тэхён её не любил — ему было на неё насрать. Ким игрался с ней лишь потому, что проиграл спор Джину, своему хёну, который не знал слова «нет». Тэ делал вид, что полюбил, по крайней мере. Талантливо показывал влюблённость и заинтересованность. А Лиса поверила. Лиса целовалась с ним. Занималась сексом. А потом получала лишь одно: едкие высказывания, что она толстая. Как-то его фразы засели под коркой головного мозга, и вот уже девушка, некогда цветущая, прекрасная и здоровая, стремительно худела.

Но когда похудела, что сказал Тэхён? Что он, мать его, сказал? «Извини, но твоя фигура отвратительная и невозбуждающая». Стоило ли плакать из-за этого ублюдка? Нет. Но она плакала. Долго, навзрыд, икая и краснея. Задыхалась, приходила в себя и снова плакала.

— Тебе хватит, — бокал, который девушка успела поднести ко рту, закрыли чьей-то тёплой рукой; Лиса с неприязнью посмотрела на Чон Чонгука, наркодилера, с которым связалась однажды по ошибке. Слышала, что от наркоты можно похудеть, а там ей и дали наводку на некого Джей-Кея. Да, он хороший друг, Лиса даже с этим не спорила: при деньгах, при связях, но тошнило от его заботы сейчас так же, как и от запаха солёного арахиса, который будто распространялся по всему клубу. — Хорошо ли тебе? Я думаю, не очень.

— Мне всё равно, что ты там думаешь, Чон Чонгук, просто не лезь ко мне, — прошипела, а потом злобно вылила содержимое стакана на мужскую рубашку, попадая каплями на кожу цвета жжёного сахара и зло ухмыляясь. Парень даже не изменился в лице, будто знал, что она так сделает. — Ненавижу. Ненавижу тебя и Тэхёна, понял?

— Ты пойдёшь сейчас со мной, — деньги за алкоголь, который выпила девушка, полетели на барную стойку, бокал на пол, неслышно разбиваясь из-за грохота музыки, а тайка за парнем — всё случилось быстро, молниеносно, как тогда, в квартире Чонгука. Девушке было бы впору возмутиться, но её при выходе из жаркого помещения пихнули в просторный салон машины, блокируя задние дверцы. — И поедешь тоже со мной, чтобы бед не натворила, поняла?

Дорога выдалась долгой, нервной; Лиса буквально лежала сзади, потому что её тошнило от выпитых коктейлей на пустой желудок, лишь чудом не стонала — голова кружилась, казалось, что язык распух и теперь занимал большую часть рта. Чонгук молчал, сосредоточенно смотря вперёд и время от времени сигналя машинам, которые норовили свернуть на встречную полосу. От какофонии, которая била по ушам, Манобан так и не смогла заснуть — казалось, что её голову поместили между двумя гонгами, в которые раз за разом ударяли. Хотелось избавиться от боли, но единственный болеподавитель, в народе называемый алкоголем, у неё отняли, а спереди сидел парень, с которым девушка не то что говорить не хотела — видеть его не желала. Мысленно она уже выгрызала его горло до трахеи, чтобы посмотреть содержимое и ощутить вкус крови на собственных губах. Это было странное желание, но именно оно заполнило тело девушки до отказа.

— На выход, — Чонгук, припарковавшись около своего дома, разблокировал дверцы, но нести девушку пришлось самому — Лиса не могла подняться на ноги, её тело было слишком слабым. Слабым и безвольным, будто кукольным.

Квартира Чонгука, как помнила девушка, отличалась чистотой и каким-то слишком стерильным порядком, будто больничным. В этот раз она не была настолько стерильной: на полу валялись несколько бутылок из-под соджу, в гостиной стоял погром, будто в хозяина бес вселился; наверно, именно из-за этого беспорядка Чон отнёс слабую истощённую девушку в свою спальню, аккуратно снимая с её ступней тяжёлые ботинки и стаскивая массивные украшения с запястий и шеи, усугубляющие её болезненный вид. Лиса не сопротивлялась. Ей было натурально похуй. Пусть хоть насилует, пусть хоть в рот колёса запихивает — ей всё равно.

— И что мы будем с тобой делать? — спокойный голос раздался откуда-то сверху, и Лалиса почувствовала, что ещё немного, и она расплачется — этот тон напомнил ей о папе, к которому она хотела вернуться, но не могла. Не хотела разочаровывать своим видом и своими «успехами». — Лиса, страдать — не выход. А не есть уж тем более. Не знаю, кто тебе вбил в голову то, что отказ от еды — это хорошо, но ты выглядишь как чёртов скелет.

Лиса считала, что отказываться от всего — правильно. Она отказалась от семьи, уехав в Сеул учиться не на менеджера, как хотели родители, а на танцора, как велело ей сердце. Она отказалась от Джису, своей самой-самой лучшей онни, которая заменяла ей старшую сестру. Она отказалась от еды... от чего ещё можно отказаться? От собственной жизни? Головы? Сердца? Да запросто. Она самостоятельно вырежет жизненно важный орган и бросит его в огонь, а сама будет умирать от боли. Она знает, каково это — умирать. Она умерла уже давно морально. Физически её ещё не добили.

— Чонгук, — в потухших глазах девушки стояли слёзы; она потянулась в полутьме к чётко очерченному лицу парня, поймав пальцами отросшую прядь тёмных волос, — пожалуйста, ответь мне на один вопрос.

Тот молчаливо кивнул, смотря на такую хрупкую, такую беззащитную девушку перед собой. Она вызывала в нём только жалость и сострадание, но никак не отвращение. Чон не понимал, почему его хён так по-ублюдски к ней отнёсся. Лиса же доверчивая, молчаливая и милая девчушка, сердце которой очень просто разбить. И Тэхён легко разбил его: даже не подержал и случайно уронил, а целенаправленно пришёл с кувалдой и ударил по груди, разрушая преграду в виде рёбер и сминая внутренности, которые кровяной кашей вывалились через рот. Он относился к Лисе играючи. А вот Лиса поверила в его любовь. Слишком доверчивая девочка.

— Почему ты меня сейчас спасаешь? — голос сорвался. Все мы нуждаемся в спасении, но не каждый человек, превозмогая гордость, примет руку помощи. Девушка плакала, а её фарфоровое тело тряслось. От Лисы, которая буквально час назад готова была крушить всё и вся в приступе никотиновой нехватки, ничего не осталось. Перед Чонгуком была маленькая девочка, обнажившая все шрамы своей тёмной непонятной души, к которой он раз за разом пытался подступиться. — Зачем... зачем ты тогда меня спас от моего одногруппника? Зачем...

— Потому что я люблю тебя, Лиса, — раздался его голос в ответ. На миг воцарилась звенящая тишина, давящая на уши и заставляющая внутренне съёживаться. Лиса сто раз слышала «люблю» из уст Тэхёна, но оно было сухим, еле вымученным, но сейчас... наверно, именно сейчас её уши услышали ту самую интонацию, с которой должны были быть произнесены слова любви. — Дура ты, что повелась на Тэхёна. Он тебя и не любил вовсе, а ты вилась рядом с ним, как котёнок.

И Лалиса сорвалась на плач, съёживаясь в комочек и притягивая колени к себе. Внутри шла война чувств и эмоций, каждая из них стремилась вылезти наружу и взять контроль над телом Манобан. Она не успокоилась даже тогда, когда Чон лёг рядом. Она не смогла успокоиться, когда он обнял её, прижимая к себе и грея замёрзшую костлявую спину с выпирающими позвонками. Казалось, что её позвоночник можно обхватить пальцами. Его сердце само давало сбои: тот, кто обидел эту малышку, должен быть уничтожен, и Чонгук сделал, наверно, правильный ход, заказав киллера на Тэхёна. Ему будет спокойнее. А Ким Тэхён в земле отдохнёт от всего пиздеца, что он совершил.

— Не плачь, — тёплое дыхание, немного пахнущее рамёном, коснулось лица девушки, когда она повернулась к нему, утыкаясь носом куда-то в его ключицы. Его губы накрыли поцелуем её лоб, чувствуя, что он немного влажный — выступила испарина. — Ты не должна плакать.

Она тёплая. Такая тёплая, что хотелось спать с ней рядом и питаться её теплом. А ещё она необычная. Необычная не только иностранной внешностью, выговором, но и характером. Ведь Чонгук знал Лалису Манобан настоящей. Знал и где-то глубоко в душе хранил это, не хотел вскрывать её напускную сучью сущность, чтобы показать, кто она на самом деле.

— Ничего не будет как прежде, Чонгук, — прошептала девушка, всхлипывая и глотая слёзы. — Всё изменится...

— Я буду наблюдать за изменениями вместе с тобой, — шепнул парень ей на ухо, а потом притянул к себе, оплетая тонкое тело сильными руками. — Пожалуйста, поспи. Ты должна набраться сил, ведь у нас завтра много дел. Надо сходить ко врачу, чтобы тебя поместили в больницу. Ты согласна на лечение?

Карие глаза были схвачены в плен взгляда напротив. Лалиса сглотнула, чувствуя, насколько обжигающими были объятия дилера, который целовал её украдкой, а потом заманил в собственную квартиру, накурил и занялся с ней любовью. Да, это был не секс. Это было что-то другое. Даже сейчас Лиса чувствовала какой-то сладковатый привкус на своих губах, как тогда, когда по велению тела целовалась с Чонгуком. Она была сейчас согласна на всё — слишком слабая, чтобы что-либо сделать самой. Именно поэтому она кивнула. Кивнула и прикрыла глаза, расслабляясь.

Чонгук дал себе слово, что вытащит её из этого дерьма. Но... кто в это дерьмо отправил саму Лису?