Примечания:
Перед прочтением главы советую поставить любую из этих песен:
- Stay (Miley Cyrus)
- Everybody hurts (Avril Lavigne)
- Fly (Avril Lavigne)
- I will always love you (Whitney Houston)

Вскоре мы с Гермионой начали задумываться над тем, что нам делать дальше.
В принципе, если тебя ищет дохуя людей со всей страны, то нужно затаиться в глуши и делать вид, что тебя не существует, а не мотаться в Лондон только затем, чтобы доделать татушку. Я относилась к нестандартным вариантам, поэтому нацепила свой ярко-красный парик Эмджей, накрасила губы в черный цвет, надела сережки в виде черных крестов, черную одежду, и пошла в путешествие по Лондону, за каждым поворотом которого может оказаться Пожиратель или зоофил собственной персоной. Пообещав и Гелле, и Гермионе, и даже Бессмертному, что буду предельно осторожна, не буду ввязываться ни в какие драки и буду просто пай-девочкой.
- Боже мой, - произнес мастер татуировок, доделывая мою старую татуировку. - Я делаю тату подруге Феникс.
Я только улыбнулась в ответ.
- Хочу, мистер, чтобы вы мне еще одну сделали, - призналась я, когда на новую татуировку наклеили пластырь. - Под грудью. Хочу, чтобы вы написали «Собственность слизеринца Т.М.»
- Это что, какой-то культ? «Слизерин»? - насмешливо спросил парень. - Типа поклонения Сатане и прочей божественной нелепости?
Я только пожала плечами. Прикрыв грудь ладонью, я наблюдала за тем, как мастер работает. Вот уже появилось три первых буквы, такие красивые, каллиграфические.
- Хрен его знает, может, и правда какое-то поклонение, - все-таки ответила я ему.
- А что значит «Т.М.»?
- А, это имя моего парня, с которым мы расстались, - живо ответила я. - Мы вроде бы как расстались, но после все равно встречались пару раз и все доходило до поцелуев и прочей влюбленной хрени. Я очень сильно его люблю, но мы не можем быть вместе из-за многих обстоятельств. Это что-то вроде запрета родителей, который ты нарушаешь во имя любви, но потом они все узнают и дают тебе выбор: либо они, либо любовь всей твоей жизни. Дилемма. Огромная дилемма. Выбираешь родителей, потому что это правильно, так нужно и ты должен выбрать именно это. А потом впадаешь в депрессию, потому что без любви жизнь не айс. Некоторые, например, кончают жизнь самоубийством. А некоторые пишут грустные песни и не радуются жизни.
- Эмджей относится ко второй группе, - усмехнулся тату мастер.
- Как тебя зовут, чувак? - спросила я. - Ты практически видишь меня голой, а я твоего имени даже не помню. Или не знаю.
- Шон. Шон Валентайн.
Я кивнула.
- Замечательно, Шон Валентайн. Меня зовут Эмджей, я хочу послать всех далеко и надолго, но долг держит меня по рукам и ногам, не давая мне свободы и лишний раз вдохнуть воздуха.
Жужжала эта дурацкая штука. Болела новая татуировка и та, которую делают прямо сейчас.
- Я обязательно прочитаю книгу о твоей жизни, когда ты решишься ее написать, - весело проговорил Шон. - Уверен, она будет чертовски интересной. Буду стоять в очереди на автограф, скупать все песни... и расскажу газете «The Washington Post» о том, что делал именно тебе татуировку.
Я хрипло рассмеялась.
- Точно, будешь самым известным тату мастеров в Лондоне, - развеселилась я.
Дальше мы обсуждали ужасную погоду в Лондоне, недавно сломанный мост и новые песни Феникс. Когда татуировка была закончена, я надела футболку, стараясь не зацепить тканью пластырь, и заплатила чуваку за работу.
- Тут триста фунтов! - удивился Шон. - Ты что?! Я на эти деньги смогу прожить несколько месяцев!..
- Это чаевые, чувак, - сказала я сразу. - Шон Валентайн, было приятно поболтать, поделиться с тобой своей жизнью, но тебе придется об этом забыть, потому что знакомство со мной уже смертельно. Прости, чувак.
Я достала палочку и, прежде чем он успел что-либо сказал, произнесла:
- Обливиэйт.

Когда я шла обратно к порталу, то заметила в толпе знакомое лицо. Девушка с черными волосами, немного курносым носом и красными от слез глазами. Я мигом узнала в ней Пэнси Паркинсон, которую в прошлом году треснула о зеркало. Она плакала, вернее, рыдала, бездумно идя в толпе.
Я мотнула головой.
Паркинсон исчезла, будто ее здесь не было.
Вот черт.
Глюки начинаются.
Пока я шла среди толпы, до меня доходило, что это мое чувство вины (о существовании которой я сомневалась) решило проявить себя. До сих пор я считала крайне правильным свою травлю слизеринцев, но со временем до меня доходило, что не они одни виноваты в том, что стали такими. Честно говоря, я вообще думала, прямо сейчас думала, что виноваты были родители нынешнего поколения, приучившие детей к тому, что все, кроме чистокровных волшебников, отребье и грязь. Думаю, я бы подружилась с Паркинсон, если бы не ее травля гриффиндорцев, воспитание Сириуса и наше общее недопонимание в лице Драко Малфоя. Вот с Малфоем не спелся бы Рон, потому что их отцы прямо ненавидят друг друга и один раз подрались в магазине на Косой Аллее (туда еще влез и Гелла, но это другая история). Но Малфой и Гермиона бы спелись, потому что они оба были отличниками, тянулись к знаниям и были немного... консервативны. Может, они даже замутили бы, если бы не любовь Гермионы к Рону и помолвка Драко с Пэнси.
- Замечательно, Поттер, теперь ты еще и чувствуешь вину за то, что сделала, когда имела совершенно противоположные убеждения и желания. Просто замечательно, - пробормотала я себе под нос и достала зонт, когда первые капли упали на асфальт.

Я думала о том, чтобы вернуться в Хогвартс, но меня останавливала Гермиона, клятвенно считавшая, что нужно подождать немного, потому что школу наверняка проверяют. Всех проверяют. Особенно друзей-гриффиндорцев.
- Ты не можешь просто пойти к ним, - проговорила она. - Они тебя поймают и убьют. В лучшем случае.
- Они пытают наших друзей, пока мы сидим здесь, - возразила я, резко привставая из-за письменного стола, где лежала Карта Мародеров, составленная Сириусом, моим отцом, Ремусом и Питером Петтигрю.
- Я это прекрасно понимаю, Эмили, - ответила Гермиона. - Я знаю. Но мы не можем так рисковать.
А, точно. Я же не сказала ей, что Альбус Дамблдор жив и относительно здоров, поживает себе в Нурменгарде и знать не знает, что мы тут устроили.
- Дамблдор жив, - сразу сказала я. - Гелла и Том решили, что его не нужно убивать, просто инсценировали его убийство, посадили его в Нурменгард и солгали всем.
Гермиона смотрела на меня и не верила в это.
- Это слишком сложно, - покачала она головой - Они солгали тебе. Они оба ненавидят профессора Дамблдора, сделают все, чтобы сжить его со свету - что они, разумеется и сделали.
- Гермиона, - серьезно произнесла я. - Гелла не стал бы убивать Альбуса Дамблдора, потому что он считает, что это слишком... милостиво по его мнению. Да и Гриндевальд умеет мстить. Том действует по той же системе.
Гермиона рассмеялась.
- Ты веришь им, потому что они завоевали твое доверие, - выдала она с улыбкой. - Они пользуются тобой, Эмили.
- Никто мной не пользуется! - резко возразила я. - Ни Том, ни Гелла. Никто. Я знаю их достаточно хорошо, чтобы знать их поступки.
- О, да ты эксперт по Темным Лордам. Я прямо не знаю...
- Хватит, я не хочу с тобой ругаться, Гермиона! - оборвала я ее язвительную фразу. - Не думай, что я стану терпеть такое по отношению к дорогим мне людям. Пожалуйста, давай прекратим этот бессмысленный разговор. Пожалуйста.
Гермиона только презрительно хмыкнула и ушла в другую комнату, громко хлопнув дверью.
- Замечательно, Поттер, ты только что поругалась со своей лучшей подругой, - сказала я сама себе со вздохом. - Еще и сама с собой разговариваешь. Просто ужас.
Действительно, ужас.

Остался только Волдеморт. И препятствии между нами было только одно - моя жизнь. В моей голове уже давно зрела мысль о том, что в момент моей смерти кровь, находящаяся в теле Волдеморта, переплетется с его душой, как и должно быть в ритуале, и тогда он умрет. Умрет Волдеморт и душа Тома вновь станет целой. Только вот меня рядом не будет.
Я крутила в руках палочку. Крутила и крутила, не зная, что мне делать дальше.
- Эй, принцесса, что за вид? - рядом сел Гриндевальд с улыбкой.
Я неопределенно повела плечами.
- Скоро будет Битва.
- Битвы бывают каждый день, дорогая моя.
- Нет, не такие битвы, - возразила я, смотря куда-то в пустоту. - Знаешь, это такая битва... Например, твоя дуэль с Дамблдором. Она решила твою судьбу, Гелла, ты не мог ничего сделать, не мог что-то изменить. У меня впереди такая же дуэль. Но я предпочитаю думать, что это будет масштабная Битва, которая изменит многое. Я не хочу ее, но по-другому нельзя. Нельзя, понимаешь? Если я этого не сделаю, то это будет очень неправильно. Это что-то вроде того, как я выпустила тебя из Нурменгарда. Если бы я этого не сделала, то все было бы по-другому, я была бы другой, а ты бы подыхал где-то в ледяной темнице, старый и немощный. Или если бы Сириус попал в Азкабан, когда моих родителей убил Волдеморт, то я была бы затравленной своими родственниками девочкой. Но я стала избалованной девочкой-героиней, которая пережила депрессию, пытки, смерть дорогих людей, несколько попыток самоубийства, несчастную любовь и еще кое-что важное. Я избалованная девочка с психическими расстройствами, и я совершенно не хочу умирать. Смерть - это не прикольно. Это очень-очень страшно. Прямо до дрожи в коленках.
Гриндевальд молча слушал мой монолог.
- Принцесса, я устроил геноцид, революцию и еще много ужасных вещей, но мне дали второй шанс, хотя я этого не заслуживал. Я получил власть, которую когда-то желал, пусть и в меньшем количестве, у меня есть семья, наследник и две прекрасные дочери, красавица-жена, которой я дорожу, но никогда, к сожалению, не смогу полюбить. Я не смогу ее полюбить, потому что знаю, какая судьба ее ждет, знаю, что не хочу любит ту, которая бросит меня, не по своей воле, но бросит. И это, милая, ужасно. Я самый ужасный человек на этом континенте, а мне дали второй шанс! Если же ты его не получишь, то я буду чертовски разочарован в магии и жизни.
Он достал откуда-то конверт и вручил его мне.
- Тут лежит кольцо, которое я должен тебе отдать по уговору, - сказал Гелла. - Ты очень смелая и умная девушка, у тебя впереди прекрасное будущее, которое я вижу также четко, как и тебя сейчас. Я не хочу, чтобы ты умирала ради какой-то высшей цели даже во имя любви. Если ты думаешь, что, умерев, спасешь множество жизней, то знай, что и столько же сердец ты разобьешь в момент своей гибели.
Я вытащила кольцо Мраксов.
- Две дочери. Ты сказал, что у тебя две дочери, - сказала я жалким голосом, голосом, после которого блондинки с накрашенными глазами рыдают в три ручья на плечах у красавцев-спортсменов.
Гелла улыбнулся.
- Я очень сильно люблю тебя, принцесса. Неужели непонятно, что я всегда буду считать тебя своей дочкой, самой любимой дочкой?
Тут я не выдержала. Кольцо упало на пол, а я принялась обнимать Гриндевальда, рыдая у него на плече. Он обнял меня и гладил по спине, то ли успокаивая, то ли убаюкивая.
- Я... тоже тебя очень люблю, Гелла, очень сильно, - сказала я ему, уткнувшись в плечо.
Он крепко обнял меня.
На следующий день Геллерт должен был вернуться к детям и жене. Слишком долго он оттягивал этот момент, чтобы побыть рядом со мной.
- Никогда не сомневайся в том, что ты особенная, принцесса, - сказал Гелла. - Никогда в себе не сомневайся и будь смелой. Только помни, что безумная храбрость свойственна дуракам и абсолютным гриффиндорцам, а в тебе, поверь, еще есть и другие качества, свойственные противоположному факультету.
С этими словами он поцеловал меня в лоб и обнял.
Так крепко, что на секунду я поверила в то, что все будет прекрасно.
Всего лишь на секунду.
Я уже все решила.
Все.

Я вздохнула и положила перед собой пергамент, перо и чернила.
Дрожа рука выводит буквы. Чернила расплескались по бумаге. Я не могу писать эти слова. Но все же я пишу их. Для тебя.
Том, мой любимый, мой самый дорогой человек в этом дерьмовом мире, прости меня.
Что писать дальше? Мне жаль? Мне жаль, что я иду на смерть, хотя могла бы скрываться всю оставшуюся жизнь вместе с тобой? Это совсем дерьмово. Даже для меня слишком дерьмово.
Люди ведь так поступают, да? Оставляют записки. Считай это письмо моей запиской. Моей прощальной запиской. Запиской самоубийцы, которая уже столько раз убегала от смерти, а сейчас идет к ней, не глядя назад.
Слеза невольно катится по щеке, напоминая о том, что это не письмо, где я могла бы сказать ему все, что я думаю. Это действительно была записка. Только для того, чтобы объясниться и попрощаться.
Раз и навсегда попрощаться.
Я не смогла. Не смогла пойти против того, что было неминуемо. Я бы умерла, Том. Умерла. Но так, именно так, я умру, спасая и тебя, и других. Да, возможно я поступаю эгоистично и совсем не так, как мне хотелось бы, но... Но тогда ты будешь жить. И Гелла, и Гермиона, и Тедди, и Реджина, и Герман, и близнецы. Все будут жить. Я рада умереть за тех, кого люблю. Я рада, Том. Я Эмилия Поттер и я смеюсь, глядя в лицо смерти.
Смерть будет действительно радостной, потому что я смогу спасти большинство. Возможно, мой план сработает. Он должен сработать. Иначе все это было зря. Все смерти, все противостояния, все, что я сделала ради этой победы, такой горькой и такой манящей.
Самое страшное было отпустить тех, кого я люблю и кто был рядом со мной всегда. Это тяжело. Тяжелее всего, что я делала в своей жизни. Принять смерть Сириуса легче, принять свою смерть еще легче, а принимать то, что... что я больше вас не увижу тяжело. Я просто всех вас люблю. А любовь, как оказалось, приносит не только счастье и радость.
С каждой строкой все тяжелее. Перо больше не пишет ровные буквы. Черт, я даже не могу красиво написать прощальное письмо своей большой любви! Что же ты за рукожоп-то такой, Поттер? Времени нет для переписывания того, что я уже написала.
Я не простила бы себе, если бы умерла, не написав тебе это письмо. Свое последнее письмо. Свое прощальное письмо.
Мне тяжело писать эти строки, но я пересилю себя, чтобы оставить после хотя бы что-то. Сегодня погибли многие.
Я зажмуриваюсь, когда вывожу следующие слова.
И сегодня умру я.
Но, послушай, любовь моя, я не боюсь. Я не боюсь смерти, хотя несколько дней назад смерть внушала мне страх и ужас. Сейчас же я не чувствую ни того, ни другого. Я не чувствую того, что должна, зная, что в любой момент моя жизнь может оборваться.
Правда соскальзывает на бумагу, словно... словно то, что должно было случиться. Я должна сказать ему, что мне не страшно. Я могу это сказать, я хочу ему это сказать. Я сказала ему это и теперь я полностью уверена, что Том не будет переживать было ли мне страшно перед самым тяжелым решением в жизни или же я была простой пофигисткой. Второе бы оказалось в любом случае верным.
Я хочу, чтобы ты знал — мне не будет больно. Я не умру проигравшей. Я умру победительницей. Я умру за тех, кого люблю. И это не самая страшная смерть, но самый безрассудный поступок в моей жизни.
Но я не собираюсь писать здесь только о том, что я собираюсь сдохнуть и что ты должен быть молодцом. В этом письме я расскажу тебе все. Все, что ты должен знать.
Я одна принимаю самое главное решение в своей жизни. Жить или умереть. Победить или проиграть. Сдаться или победить. Только один ответ. Только один победитель.
Я уже сделала выбор. Я не боюсь, но все равно дрожит рука. Все равно я знаю, что, получив это письмо, Том будет глубоко несчастен. Но он должен знать все. Все, что я чувствую. Все, что я когда-либо чувствовала.
Хочется кричать, хочется бояться, хочется плакать. А у меня только ком в горле и слезы в глазах. Видимо, все-таки жизнь отбила у меня самые важные вещи в жизни человека - страх перед смертью, крики перед неизбежным и плач над самой большой трагедией. Но я все равно чувствую боль. Боль от того, что мне приходится оставить, чем я жертвую ради... ради жизни тех, кого люблю.
Я знаю, на что подписываюсь. Знаю, что это неизбежно.
Пусть так и будет.
Я бы могла написать, что мне больно, но вместо этого я пишу, что было всегда правдой. Что было всегда в моем сердце и что я хотела бы изменить.
Я всегда любила тебя. Даже когда ненавидела. Даже когда презирала и не хотела видеть. Я любила тебя. И сейчас люблю. И даже, умерев, я буду любить тебя, Том Реддл. Любовь невозможно описать словами или сказать, откуда она взялась. Она просто есть. Я полюбила тебя и это был самый главный, самый лучший поступок в моей жизни. Сейчас я не могу представить свою жизнь без тебя. Каждый раз, когда я вспоминаю о пятом курсе, когда я с тобой не разговаривала и вообще не хотела видеть, ком подкатывает к горлу и я думаю о потерянном времени, которое я могла бы провести с тобой и с друзьями. Каждое мгновение этой жизни заслуживало быть наполненным любовью, заботой, нежностью и прочими чувствами, но точно не болью, ненавистью, отчуждением и печалью.
Я решительно строчила наставления, которые услышала когда-то от Сириуса. Надеюсь, что они помогут ему также, как и помогли когда-то мне.
Жить нужно так, чтобы потом можно было что вспомнить. Теперь я понимаю, о чем говорил Сириус. Жить нужно, чтобы помнить. А я помню. Помню все. И плохое, и хорошее. Я помню все. И хочется заплакать. Это прекрасно. Просто прекрасно. Помнить и знать, что ты жил. Жил, а не существовал. Жил, дышал, говорил, действовал, путешествовал, дружил и любил. Это прекрасно. Настолько, что хочется заплакать.
Я любила, я жила, я была любимой.
Я люблю тебя, Том. Просто хочу, чтобы ты знал. Я тебя люблю. Ты тоже любим. Любим мною.
Знаешь, почему я полюбила именно тебя, Том? Да потому, что от одного взгляда на тебя меня в дрожь бросает. Потому, что только твоя улыбка может согреть меня в самый ненастный день. А ещё ты невероятно красивый. Не такой красивый, как принятые эталоны и мерки, а по-своему, точнее по-моему. Ты мой вечный стимул быть лучше. Правда. Каждый раз, когда у меня опускаются руки, я вспоминаю тебя и делаю новый шаг. Ты просто невероятный. У меня внутри все вскипает, когда я тебя вижу. Я каждый день желала тебе доброго дня, несмотря на разные факультеты и отношения между ними.
Я не знаю, как это вышло. Сначала все было спокойно. А потом меня затянул омут твоих темных глаз и я... я потонула в них, упала, как камень на дно. Я просто не могла этого не сделать.
Твое имя высечено в моем сердце, Том Марволо Реддл. Твое имя высечено в моей душе. На моем теле. В моей голове. В моем разуме.
Ты — часть меня. Неотъемлемая и самая лучшая, что бы ты там не говорил.
Мой ангел, мой падший ангел, что смог добраться до небес вновь, я в миллионный раз хочу сказать тебе спасибо за то, что ты есть, за заботу и ласку, за преданность и любовь. Ты, моя любовь, должен помнить, что я, черт возьми, никогда бы тебя не бросила. Но я это сделаю. Потому что... потому что я не могу жить в мире, где нет тебя, где нет нас. Я бросаю тебя на произвол судьбы, но твердо знаю, что ты устоишь на своих ногах. Просто потому, что ты лучше меня. Во всех смыслах и понятиях. Ты лучше. Сильнее. И помни это, когда будешь думать, что ты худший из всех людей. Нет, мой ангел, ты — самый лучший.
Знаешь, мне так забавно слушать, когда все вокруг говорят какой ты плохой, хотя не знают даже толики твоей души. Не знают, какой ты бываешь добрый и чуткий, милый и заботливый. Не знают, как сильно ты умеешь любить. Не знают абсолютно ничего о твоей жизни, кроме того, что ты показываешь. А ты же такой же как и я, с жёстким панцирем вокруг нежного и ранимого сердца. Мне всегда было плевать на мнение окружающих, и я ни за что не буду их слушать. Ведь в тебе столько света и тепла, что их хватит, чтобы растопить всю планету, и плевать, что некоторые не видят этого и не хотят это видеть. Я это вижу. Я чувствую. Спасибо, что со мной ты настоящий. Спасибо тебе за тепло, что ты дарил мне каждый день.
Я просто не знаю, Том. Не знаю настоящей жизни. Жизни, где нет ни войны, ни страданий, ни смертей. Меня окружает смерть и вот она почти меня догнала, я уже чувствую ее дыхание у себя за спиной. Ты всегда говорил, что я сильная. Сильная девочка.
Рассказать тебе, откуда берутся девочки с сильным характером и нервами, натянутыми как сталь? Они вырастают из хрупких и милых маленьких девочек, которые в своей жизни неспособны никого обидеть, но которых в свою очередь обижают все, кому не лень. Они вырастают из аленьких цветочков, хрупких и ранимых, которые срывают, как только они начнут распускаться. Они вырастают из тех, кто полагался на близких в трудные минуты, а близкие всегда были заняты своими делами. Из тех, кто тянулся к теплу и свету, верил в чистую и настоящую, а их чувства топтали те, к кому был обращён их взор. Они вырастают из тех, кто в минуты отчаяния слышит лишь длинные гудки в телефонной трубке, вместо слов поддержки. И в какой-то момент у них все внутри ломается, они учатся самостоятельности и чётко понимают, что как бы низко они не упали на дно, вытаскивать себя им придётся в одиночку.
Но я сломалась, Том. Я сломалась. Сломалась, черт возьми. Я сломалась. Ломалась много раз, но сейчас, когда я пишу это письмо, я ломаюсь тысячу, миллион, миллиард раз. Каждое слово, каждая буква — это просто нож, который попадает в сердце. И тебе, и мне. Я плачу, прижимаю к дорожкам соленым свою уже изрядно грязную рубашку, которая когда-то была твоей, и плачу, потому что мне больно.
Больно оставлять тебя одного.
Я знаю, Том, ты сейчас винишь себя. Но это не так. Ты не виноват. Виновата только судьба и... и наши сердца, что не могли не заставить себя биться в унисон.
Ты не виноват. Никогда не будешь виноват. Том, прошу тебя, не думай, что если бы мы не встретились, то я осталась бы живой и невредимой. Такого бы не было.
Я хотела тебе сказать, что если бы я тебя не встретила, то никогда бы не смогла познать всех прелестей той чистой и светлой любви, о которой все столько говорят. Той самой настоящей и всепоглощающей любви, о которой сложили столько стихов и песен, да и я сама уже внесла немалый вклад в эти истории.
Если бы я тебя не встретила, я бы никогда не поняла, как можно достичь с человеком такого единства во всем: во взглядах, мнениях, направлениях.
Я бы никогда не смогла посмотреть на себя со стороны. Ты — это я, только в мужском обличии. Моё зеркальное отражение. Мои светлые и тёмные стороны души. Да, с виду мы казались абсолютно разными, но внутри были схожи, как две капли воды.
Если бы я тебя никогда не встретила, я бы не узнала, что такое быть настоящим другом. Не отворачиваться от человека из-за каких-то ситуаций и поступков, а всегда быть опорой и поддержкой. Быть преданным всегда и во всем.
Если бы я тебя никогда не встретила, то я бы так и не узнала, что такое абсолютное доверие. Когда ты не боишься предательства, не ждёшь удара, а крепко сжимаешь руку и знаешь, что она не отпустит тебя, чтобы ни случилось.
Если бы я никогда не встретила тебя, то так и смотрела бы со стороны, как умирает самая светлая сторона моей души.
Если бы я никогда не встретила тебя... Мне даже на секунду это представить страшно. Правда, несмотря ни на что, я никогда не пожалею о том дне, когда мы встретились, и я всегда буду благодарна за то, к чему это все привело.
Я понимаю, что осталось мало времени, мне еще нужно написать пару писем, и стараюсь закончить письмо так, как Том того заслуживал. Как мы того заслуживали.
Я скажу тебе это еще раз, чтобы ты запомнил.
Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю... тебя. Тебя одного.
И так до бесконечности.
У любви нет конца и края. Нет времени и возраста. Любовь просто есть. Она в нас самих.
Я всегда буду любить тебя.
Я буду любить тебя вопреки обстоятельствам и людям, факультетам и друзьям, сквозь разные города и часовые пояса.
Я всегда буду любить тебя.
Всегда.
Тебя.
Прости меня, любовь моя.
Спасая тебя, я умираю сама, но знай — amor vincit semper. Любовь побеждает всегда. И порой даже смерть.
Прощай, мой Люцифер.
Прощай, Том.
Эми.
Я ставлю точку. И возврата больше нет. Я беру в руки свою самую любимую колдографию - это та, где мы с Томом танцуем вальс в парке. То, что тогда происходило было волшебным. И оставить этот момент без внимания я просто не могла. Аккуратно положив колдографию и письмо в приготовленный конверт, я кладу письмо на стол, жирно написав имя получателя.
А потом беру другой пергамент и, кусая губы начинаю писать.
Гермиона, моя милая Гермиона.
Я так виновата перед тобой. Я так виновата, ведь ты останешься одна. Одна в этом большом мире.
Мне так жаль, что я бросаю тебя ради чего-то большего, я обещала, что постараюсь не умереть, но... но это было слишком сложно. Я так хотела, чтобы мы были рядом, две лучшие подруги, смеялись в три часа ночи, доводили моего мужа до истерики своими разговорчиками и просто были друг у друга.
Я не хочу, чтобы ты плакала, читая этого, но ты вечно нарушаешь правила, потому что я тебя испортила. Черт, я оказывается такая плохая, прямо не могу.
Слушай, я знаю, что нихрена не помогу тебе с этим, с тем, что будет после, но это письмо будет тебе поводырем в будущем.
1. Ты говорила, что хочешь стать учителем в Хогвартсе. Так сделай это! Ты будешь учить маленьких ~чертиков~ пардон, детишек уму-разуму. Разве это не прекрасно? Учитывая то, что ты со мной провела столько времени, я уверена ты будешь второй МакГонагалл и прекрасным преподавателем. (Близнецы сделают тебе значки с надписью «МакГонагалл 2.0»).
2. Монашка, сделай себе татуировку. Ты же дружишь с гангстером, поэтому херачь себе татушки. Да хоть на лице. Главное, чтобы были.
3. Перестань зарывать себя в книгах и выйди на свет божий, чтобы все люди поняли, что за пыльными фолиантами скрывалась самая настоящая богиня. Пусть несчастные смертные падут перед тобой на колени.
4. Не смей думать, что все произошедшее в корень изменило тебя. В глубине души ты осталась такой же. Война нас меняет, да. Но никогда не сомневайся в том, что она смогла проникнуть тебе глубоко в душу. Ты поменяешь взгляды на некоторые вещи, но ты все равно будешь морщиться, когда кто-то курит (потому что сама курить не умеешь), все равно будешь ругаться, когда кто-то будет писать в книге (у меня до сих пор болит то место, куда ты меня ударила на втором курсе, честное слово), и будешь невыносимой занудой, когда дело касается СОВ и ЖАБА.
Это, в принципе, все.
Хотя... Позаботься о них. Обо всех, кого я оставила. И о себе не забудь. Ты - моя самая лучшая, самая верная, самая красивая и прекрасная подруга. Ты моя сестра, Гермиона Джин Грейнджер. Что бы не случилось.
Я хочу признаться тебе в том, что я люблю тебя.
Письмо короткое, потому что мне нечего написать. Я все тебе рассказываю! И теперь у меня нет тайн, о которых ты знать не должна. Это и печально, и радостно. Кстати, все, что я тебе говорила о певицах, лучших друзьях и далее по списку - чистая правда. Серьезно. Правда.
Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Пусть это случится не скоро. Пусть через года, но будь счастлива.
Знай, что я не боюсь смерти, не боюсь того, что неизбежно.
Поверь, после того, как ты наорала на меня из-за тех каракуль на стене, я уже больше ничего не боюсь.
С искренней любовью своей любимой монашке,
Гангстерша Эмили.