Я старалась не вылезать из дома Геллы, чтобы обдумать все свои дальнейшие действия. Мысль, что каждая минута, каждый час здесь мог навредить Гермионе, сидящей в Малфой-мэноре.
Я так хотела уйти отсюда сразу после ритуала, но дьявольская усталость нахлынула на меня и я не могла даже пошевелиться. Том объяснил, что я просто истратила много сил и у меня магическое истощение. Он попросил Гелле не давать мне зелье из философского камня, а потом ушел в закат.
Прошло уже девять дней, а он даже не думал появляться.
Не знаю, считать ли его козлом.
Но за эти девять дней я успела посмотреть буквально целый сериал с участием Эрики, Геллы и Бесмертного. Они делали все, чтобы поднять мое унылое настроение и стараться переубедить от какой-то нехорошей идеи.
Началось все с того, что Гелла и Эрика начали ругаться насчет спальни для их малыша. Гриндевальд настаивал на синем, Эрика на зеленом, а непонятно откуда взявшийся Бессмертный на желтом.
- А как ты думаешь, милая? - спросила меня Эрика во время завтрака, на котором они опять начали спорить. Весь ее вид показывал, что она надеялась найти во мне поддержку. - Какой цвет тебе нравится?
Я в это время ковырялась в овсянке и уныло думала о том, как мне сбежать от чрезмерно заботливого опекуна и его женушки. Технически, если подумать, у меня уже день рождение прошло. Вернее, оно случилось как раз в тот день, когда мы вытащили душеньку Волдеморта, а все про это благополучно забыли. Но я не обиделась.
- Красный, - буркнула я в ответ Эрике. - Ну, или синий. Синий смотрится тоже ничего.
Гриндевальд победно улыбался и лопал тосты с джемом, а Эрика угрюмо попивала свой апельсиновый сок. Один только Бессмертный, сидящий рядом со мной, хлестал коньяк, иногда предлагая его мне. Я тактично отказывалась, но потом все же согласилась, чтобы хоть немного отдохнуть от напряженных мыслей.
В итоге мы с Колькой начали бухать и в конце концов прибрали к рукам Гриндевальда. А по утру маялись от головной боли. Эрика обиделась на Геллу и не разговаривала с ним. Потом они все же помирились.
За девять дней я заметила, как ласково он ей улыбается и целует в щеку. Иногда он спрашивает разрешения потрогать ее живот, где сидит в ожидании малыш, и сам становится перед ней на колени, чтобы послушать сердцебиение. Иногда он расширяет глаза, когда чувствует толчок, а Эрика улыбается, нежно касаясь его золотых волос.
Еще эти двое любили спорить из-за имени ребенка. Гриндевальд настаивал а имени Хоуп для девочки и Герман для мальчика. Эрика же хотела назвать девочку Реджиной, а мальчика Эдвард.
- Да назовите вы пацана Добрыней, а деваху Василисой - и дело концом! - не выдержал как-то Бессмертный. - Заебали уже орать, у меня башка раскалывается, а вы тут орете.
- Меньше бухать надо! - тут же парировал Гелла.
Я молча смотрела на все это, но, не выдержав, улыбнулась. Ситуация и правда была смешная.
Но все же я испытывала к ним непомерную зависть, вспоминая как чуть больше полугода назад могла бы радоваться точно также. Мы с Томом могли бы спорить из-за имени ребенка, могли бы ругаться из-за цвета спальни для него, он тоже мог бы опускаться на колени, чтобы послушать сердцебиение...
И каждый раз при этой мысли я сжимала кулаки, но ни слова не говорила ни Гелле, ни Эрике, продолжая улыбаться им, хотя в душе была черная зависть. Но я все же была рада за них. Особенно за Геллу, нашедшего себе приют в этом замке, подходящую должность и еще одну частичку себя, которая будет радовать его всю оставшуюся жизнь. Да, он не любит Эрику, но он привязан к ней. Хотя бы немного.
Я думала о том, что можно пойти и сдаться на руки Волдеморту, чтобы спасти Гермиону. Сейчас меня не пугала даже смерть. Но я знала, что если приду, то умру не я одна.
Том.
Он заступится за меня. Он будет драться с Волдемортом за меня.
И я не знала, кто из них выйдет победителем.
Я знала только, что мне нужна была змея, чаша и Волдеморт.
Мысль, что в нем есть моя кровь, не покидала меня. Я нашла в библиотеке Геллы одну интересную информацию о том, что если ритуал, включающий в себя смерть, не закончен, то того, кто испытывал его на себе ждет смерть. Что будет, если моя кровь смешается с душой Волдеморта? Душа отправится к Тому? Или он потеряет ее навсегда, оставшись неполным?
Я не знала.
И знать не хотела.

Я много раз видела драконов Бессмертного, но сегодня мне до безумия хотелось посмотреть на любого дракона.
- О, у меня как раз появился новехонький! - обрадовался Колька тому, что хотя бы кто-то вспомнил, что он увлекается такими интересными существами. - Украинский железобрюх, во как! Он очень тяжеленный, а брюхо у него любые заклятие отбивает - кроме Непростительных и некоторых темных - поэтому его и назвали железобрюхом.
Я слушала его внимательно. Я знала, что особенно сильные хранилища Гринготтса охраняют с помощью драконов. Против них используют какие-то звякалки, которые отпугивают драконов.
Бессмертный рассказывал мне о драконах. Я его слушала и надеялась, что мне его знания о том, как убить дракона, не понадобятся.
- Лучше стрелять сразу в глаз, чтобы он не успел тебя прибить. Знаешь ли, пуля или стрела может попасть прямиком в мозг, убив того мгновенно. Но если он тебя сожрет, то никто уже ничего не может поделать.
Я согласно кивнула, даже не пытаясь спорить насчет того, что со смертью ничего нельзя поделать.

Гелла сидел в кресле и попивал вино.
- Я, знаешь ли, никогда не думал о детях, - признался он. - Но сейчас почему-то подумал о них. Интересно, а какого это? Быть отцом?
Я пожала плечами.
- Не знаю, Гелла.
- Я сейчас об этом подумал и ужаснулся. Я же ничего о детях не знаю, а тут такое...
- Да ладно, ты разберешься.
- Думаешь? - засомневался он. - Я в этом не уверен...
Я рассмеялась.
- Ты-то точно в этом разберешься, Гелла. Ты же Геллерт Гриндевальд. Это уже дает тебе право быть самым лучшим во всем.
Он вздохнул и отпил вино из бокала.
- А чем мои дети будут гордиться? - неожиданно спросил он. - Тем, что я убивал людей? Или что в тюрьме сидел?
Вот это уже действительно меня начало раздражать.
- Я же тобой горжусь, - сказала я, нахмурив брови. - Ты убивал людей, сидел в тюрьме, устраивал революции? Это, конечно, не красит тебя, но твои дети поймут. Потому что они будут тебя любить. Я горжусь тобой и очень сильно люблю. Гелла, ты себя не накручивай, хорошо? Я хочу, чтобы ты думал только о том, как они будут жить, а не о том, что они будут думать о тебе. Ты должен думать о том, что они поймут, что будут знать и как будет смотреть на мир. Гордиться тобой они будут в любом случае, но и ты должен ими гордиться. У тебя множество годов за плечами. Ты должен вынести вердикт и наказать своим детям не совершать таких же ошибок.
Он кивнул, внимательно все выслушав.
- Как бы ты назвала свою дочь? - спросил Гриндевальд. - Мне интересно.
Я думала, все больше и больше погружаясь в печальные думы. А потом выпалила едва ли не со слезами:
- Моргана. Ее бы звали Моргана.
Геллерт рассмеялся, словно ожидая именно этого ответа.
- А мальчика?
- Сириус, - мгновенно ответила я.
Тут Гелла изумился, но потом улыбнулся.
- Хорошие имена, - проговорил он. - И, знаешь, когда будешь принимать решения, вспоминай, что, возможно, ты лишаешь жизни маленькой Морганы и мелкого шкодливого Сириуса.
Я тут же помрачнела.
Ах, какой хитрюга.
Только истинные манипуляторы способны переосмыслить тебя, надавив на что-то по-настоящему важное и нужное. Возможно, если бы сейчас Гермиона не находилась в Малфой-мэноре, я бы наплевала на все и осталась под крылышком Гриндевальда в ожидании, когда Том притащит мне чашу, змеюку и зоофила. Но сейчас я только кивнула.
А потом встала и крепко обняла Геллу.
- Я очень сильно люблю тебя, Гелла, - сказала я ему. - И я бы хотела, чтобы твою дочь звали Реджина, хорошо?
Он вздохнул. Обнял меня в ответ.
- Хорошо, принцесса. Только ради тебя.
Это были, наверное, наши последние объятия.
В ту же ночь я нашла свой рюкзак, сперла одну из фляжек Геллы с зельем из философского камня, забрала свою волшебную палочку и вылезла через окно на улицу. И, пройдя несколько сотен метров, трансгрессировала недалеко от Малфой-мэнора.
Спрятав рюкзак, я засунула настоящую палочку в сапог (которые я сперла у Бессмертного в кладовке) и достала свою старую, которая была сестрой палочки Волдеморта. В глубине души я надеялась, что она мне не понадобится. А потом я посмотрела на верхушки богатого почти-замка и сделал глубокий вдох.
Прощай, свобода, ты была мне мила.
И сделала шаг вперед.
Потом еще один.
И еще.
В конце концов, я была готова на многое ради своей единственной подруги.
А смерть и лишение свободы - это ничего.
Жаль только, что я одна так считаю.