Я забыла, что у меня на левой руке выбита шлюха, поэтому не сразу поняла, почему Молли Уизли так пялиться на мое предплечье.
- Эмилия! Что это такое?! - воскликнула она, когда я, сидя под слоем одеял (лето выдалось в Лондоне холодным), курила сушеную тентакулу и думала о том, что жизнь это побочный эффект умирания. И умираем мы каждый божий день, не замечая, что проживаем наше существование зря.
Справедливости в мире нет.
И вряд ли когда-нибудь будет.
Да и к несправедливости мира сего присоединилась Молли Уизли, вечно желающая контролировать все и вся.
- Где? - тупо переспросила я, в упор глядя на нее.
- На твоем предплечье!
Я немного тупанула, но потом сразу же вспомнила, что там у меня вообще-то Черная Шлюха и успокоилась.
- А, это татуировка, - спокойно ответила я и затянула из косячка.
Как все поплыло-о-о.
Голос Молли был словно за какой-то странной пеленой. От этого я кайфовала куда больше, чем от самой тентакулы.
- Я нпнмаю... ты хчш... мы всвлнуемся...
После смерти бабули, я поняла, что нет ничего вечного. И просто забила на все.
- Мы... хтим чтбты... ответвсннст...
Да похуй.
Мы все равно все сдохнем в конце, а я просто хочу получить удовольствие от этой дерьмовой жизни.

Прошло три недели со смерти Батильды. Через неделю нужно было топать в Хогвартс. Волдеморт начал свою политику убиения родителей магглорожденных. Дамблдор старался изо всех сил спрятать родителей, а детей доставить в школу еще до начала учебного года, но, к сожалению, не всех удавалось спасти. Не все шли под программу защиты родителей и орденцы вынуждены были слушать по колдорадио о новых жертвах преступлений Пожирателей.
Все почему-то смотрели на меня с какой-то таинственной надеждой. По колдорадио говорили про то, что я в состоянии спасти миллионы жизней одним щелчком пальцев. В Пророке меня прозвали Избранной. А сами орденцы свято верили, что только я вторая Моргана и поборю Волдеморта взмахом руки.
Жаль, что их не слышит Седрик Диггори.
Жаль, что здесь нет Сириуса, который бы послал всех на три буквы, показал средний палец и забрал меня в охапку, напомнив всем, что я еще совсем ребенок.
Жаль, что мои родители погибли, они бы точно не позволили говорить другим про меня такие глупости.
Я так хотела, чтобы меня запомнили не тем, что я победила когда-то Темного Лорда. Мои детские мечты добиться чего-то самой рухнули в прах, когда я узнала, что я как Элвис Пресли известна всем и вся. Только ленивый не знал, кто такая Эмилия Поттер и как она победила Темного, мать его, Лорда Волдеморта.
Как же порой тошнило от мысли, что я, шестнадцатилетняя девчонка с гормонами вместо мозгов, могу что-либо сделать против Темного Лорда! Если вспомнить, то я ничего не сделала в тот страшный день, тридцать первого октября. Мы с Томом покопались в книжках и выяснили, что Лили, сама того не зная, совершила обряд жертвы, повлекший за собой разрыв души и отскок заклинания от меня. И теперь все думали, что я, блять, второй Мерлин с посохом и бородой.
Люди всегда были такими тупыми.
Но у меня были крутые родители. И крутой крестный. И опекун. И парень. И я сама тоже ничего.
Но все равно... Как там говорил Гелла?
Scheiße.
Дерьмо.
Как же я заебалась.
Поэтому я свалила от них всех к самому нормальному человеку в этом дерьмовом мире.
Том всегда говорил, что у него вкусный чай и есть мои любимые печеньки.

Том, у которого оказалась целая полная ячейка золота (Мраксы, оказывается, обеднели только в Англии, а горе-Марволо не захотел проверять данные в банке, ибо был слишком горд), купил себе классный особняк в пригороде Англии. Первым делом он обустроил все в своем стиле, оставив парочку пустых комнат для меня, чтобы я там могла нормально обустроиться, когда перееду к нему после седьмого курса. Вторым делом он защитил дом так, что мама не горюй. Теперь его не могли найти даже профессиональные Пожиратели и сам Волдеморт.
Я завалилась к Тому в дом рано утром, тихо ступая по лестнице и коридору. Чемодан я оставила в гостиной и поднялась на второй этаж. Я зашла в его комнату и увидела, что Мракс, абсолютно голый, спит и видит, наверное, уже десятый сон.
Я аккуратно сняла ботинки с заклепками, кожаную куртку и легла рядом с ним, окунаясь в мягкость его кровати.
Кайф.
Даже круче, чем от сушеной ядовитой тентакулы.
Я прикрыла глаза и тут же почувствовала, что меня обнимают сильные, родные руки. Я невольно улыбнулась и повернулась к уже проснувшемуся Тому лицом.
- Доброе утро, - вежливо поздоровалась я, поцеловав его в губы.
- Ты что, ушла из дома? - подозрительно спрашивает он, касаясь края моей футболки.
Я пожала плечами.
- Можно и так сказать, - расплывчато произнесла я.
Том хрипло рассмеялся и поцеловал меня в щеку, запустив руку мне в волосы.
- Том, - медленно сказала я.
- М?
- Что было бы если бы я умерла?
Он замирает.
Даже нет.
Том в ступоре. Он смотрит на меня удивленным, почти пустым взглядом.
- Что? Что ты сказала? - тупо переспросил он, его лицо бледнеет. Это пугает меня куда больше, чем его тон, который скорее напоминал замогильный голос призрака из ужастика, чем голос красивого парня со Слизерина.
- Что бы ты делал, если бы я умерла? - немного переформулировала я вопрос.
Том молчал и молчание это пугало меня куда больше, чем его замогильный голос.
- Я бы умер следом, - честно ответил он, заглядывая мне в глаза. - Эми, как ты не понимаешь... Я научился жить и любить только благодаря тебе! Как я могу бросить тебя, как я могу жить без тебя? Я... я бы не смог прожить и дня без тебя. Я так сильно полюбил тебя, что даже смерть кажется не такой страшной, по сравнению с жизнью без тебя.
Я молча смотрю на него, чувствуя, как в уголках глаз накапливаются слезы.
- Нет, прошу тебя, не говори так... - горячо прошептала я, касаясь его щеки своими ледяными руками. - Никогда, никогда, никогда не говори так! Я не хочу, чтобы ты умирал! Я хочу, чтобы ты жил, жил несмотря ни на что! Я так тебя люблю, люблю, что сразу же убью, если увижу тебя в конце туннеля рядом с собой!
- Эмили...
- Обещай мне, что не будешь умирать, если умру я! - требовательно сказала я, слегка приподнимаясь. - Обещай мне, Том! - я выжидающе посмотрела на парня, который, казалось, разрывался от противоречивых чувств.
- Я пообещаю тебе это, - медленно произнес Том, - только если ты пообещаешь мне, что постараешься не умереть.
- Обещаю.
- Обещаю.
Я поцеловала его в губы, жарко и пламенно, выражая в этом поцелуе всю свою любовь к нему, такому... такому... родному человеку.
- Я не умру, - прошептала я, целуя его плечи и шею. - Я никогда не брошу тебя, никогда-никогда.
Том снял с меня футболку, касаясь горячими губами моей холодной груди, все еще находящуюся под слоем кружевного лифчика. Я расстегнула ширинку собственных джинсов, стянула их вниз, пока Том справлялся с бюстгальтером.
Жарко, жарко, жарко...
Мне было так жарко.
Я провела ладонью по горячему телу Тома и коснулась его губ большим пальцем. Он целовал мои пальцы, я целовала его шею. Мне хотелось, чтобы он был со мной, во мне, рядом со мной. Я так жаждала его, что у меня волосы вставали дыбом, а ноги и руки дрожали от возбуждения.
Вскоре Том каким-то незамысловатым жестом снял с меня шелковые трусики, коснулся своими охренительными пальцами тот самый заветный бугорок, откуда исходил весь этот жар желания.
Кожа к коже.
Жар к жару.
Я рывком сажусь на восставший в возбуждении член и кричу от этого удовольствия, от этого жара, от этого чувства наполненности. Том стонет, хрипло и как-то по-звериному, сживает мои бедра своими цепкими ладонями и едва ли не силой усаживает меня до конца.
Стоны превратились в крики, я словно потонула в этой пучине удовольствия от плотской любви, что даже не замечала, когда один оргазм шел за другим.
Я стонала и кричала от боли.
Я царапала грудь любимого человека, оставляя порой глубокие следы.
На каждую царапину Том отвечал ласковым покусыванием сосков, более мощными движениями внутри меня и незамысловатыми поцелуями в шею, ключицы и плечи. Я не могла не оставить его без этого и сама целовала его почти сухими губами.
Но мне мало, мало, мало...
Каждый день может стать последним!
-  Ты невероятно ненасытна, - шепот прямо в ушко, дрожью, ознобом по телу.
Я теряюсь и вскоре оказываюсь под Мраксом, который, не стесняясь, начинает шептать всякие пошлости мне в ухо, я в ответ начинаю вместо груди царапать его шею и спину.
- Еще, еще, еще, - шепчу я, вся потная и одурманенная.
Невообразимо, неповторимо, слишком прекрасно.
Задыхаюсь от силы наслаждения.
От усталости, что заполняет все тело.
От удовлетворения морального и физического.
И дышу так, словно воздуха до этого никогда и не было.
- Я так тебя люблю, - шепчет он мне в ухо и я, закрывая глаза, шепчу ему в ответ:
- Я тебя больше, Мракс.

Мерлин, кто же знал, что я и готовка - совершенно несовместимые вещи?!
Том врывается на кухню с огнетушительными чарами быстрее, чем я успеваю бросить металлический противень с обуглившимся куском теста в раковину и включить холодную воду. Я лишь закатываю глаза, стягивая с себя испачканный мукой фартук, и забираюсь на подоконник. Делаю глоток из предусмотрительно оставленной здесь бутылки с бренди и усмехаюсь. Добро пожаловать на похороны моего кулинарного таланта. Десятые. За утро.
Я делаю постное лицо и смотрю на недовольное лицо Тома.
- Я такая беспомощная! - стону я, когда Том отбирает у меня бренди.
Том усмехается и отпивает немного из бутылки. А потом говорит:
– Я, конечно, не против твоих экспериментов, а запах гари по-своему очарователен, но зачем это всё? Тебе необязательно готовить. Мы можем нанять кого-нибудь для этого, а в выходные я сам не против постоять у плиты. В крайнем случае, вокруг полно кафетериев и кофеен.
Я кривлюсь в ответ.
Том смеется и целует меня в нос.
- Дом мне нужнее, - сказал он с усмешкой. - Поэтому я принес твой любимый черный кофе и пончики с шоколадом.
Я усмехаюсь, слезаю с подоконника, целую Тома в щеку и бегу к своим любимым пончикам.