Мне кажется, что Апокалипсис случается каждый раз, когда я смотрю на закатное небо. Рваные участки вулканически красного цвета выползают из-под темно-синих туч, что гонит бешеный, обезумевший ветер, и, глядя на это, я понимаю: ничего прежнего больше не осталось в этом мире. Он обезумел, взорвался, остервенел и готов излить свою лаву на нас. Сдавленный воздух обжигает мою кожу. Запах гари и антисептика саднит мое горло. От вечно серого дыма слезятся глаза.

24 декабря 2032 года.

Рождество. Мир готовится к самоуничтожению.

***

Солнечные дни выходят за рамки моей привычной жизни.

Они врываются в окна, огорошивают угнетенный кошмарами сонный мозг и заставляют один-единственный раз возрадоваться новому дню.

Я клянусь себе это – последний.

Это последняя улыбка.

Да, Изабель, не спорь с собой.

Но продолжаю улыбаться.

Даже когда боль перехватывает дыхательные пути и я жмусь в конвульсиях к стене, когда в голову прорываются воспоминания и заканчивается действие успокоительного.

Сейчас для меня, как и для многих, таблетки – последнее спасение. Но если для них это труднодоступная экспериментальная вакцина или антидот, то для меня – обыкновенные антидепрессанты и снотворное. Чтобы не сойти с ума в мире сумасшедших.

Боюсь ступить за порог комнаты, но это ежедневная паника. Каждый день я встаю с постели с мыслью, что там, за окном уже успел наступить конец света. Но промахиваюсь. Не сегодня. В другой раз.

Шагаю по паркету светлого и широкого коридора моего любимого дома. Любимого, потому что моего. Потому что я наконец-то нашла место, за чьими стенами могу быть уверенной в собственной безопасности. Я настояла именно на нем, и никто не посмел возразить. Теперь мою жизнь можно описать лишь одним словом, которое надеждой теплится в моем сердце: Аляска.

Пятый дом на Пайк-стрит, место, куда меня отправила Маргарет в своем последнем послании, но все тщетно. Уже полгода я веду непрерывные поиски, но никто из местных не знает мужчину, жившего здесь когда-то. Говорят, никто не задерживается в этом доме надолго.

Но со мной все будет иначе.

Прошел год.

Целый, черт возьми, год.

Не могу поверить.

Год.

Я неустанно допрашиваю всех знакомых мне ученых о результатах их работы. Все они в один голос утверждают, что самое страшное позади. Они говорят, что Штамм больше не поражает людей, что он усыплен и скоро появится возможность убить его окончательно.

Но я не верю.

Не могу.

Просто не могу.

Каждый раз, когда слышу слова ученых, я вспоминаю Ника Роджерса. Человека, погибшего дважды и дважды неокончательно. Моего брата и еще одного ребенка, которого бросила Маргарет. Я знаю его историю. Я помню его. Его изуродованную ожогами и испещренную шрамами кожу. Дикий шипящий голос. Дрожащие руки с целящимся мне в голову пистолетом. И глаза.

Глаза отчаянные, побежденные, больные. Поэтому я точно знаю, что это не конец. Штамм – это почти человек. Хищник. Если он чувствует превосходство, если он побеждает, то не отступит ни за что.

Назовите меня параноиком, но я не могу думать иначе.

Поэтому и боюсь.

Поэтому и думаю о смерти каждый раз, когда спускаюсь в кухню. Прохожу мимо зеркала и, как обычно, вижу ее в своем отражении. Я больше других похожа на труп: исхудавшая, с бледной кожей и волосами, черная краска из которых уже успела вымыться, а покрасить заново нет ни времени, ни смысла. Хотя нет. Думаю, я все же найду кусочек этого смысла и верну себе прибежище черного цвета.

Темнота по-прежнему меня успокаивает.

Да, вот так. Я не больна, но все равно знаю, что Штамм живет во мне. Что мы с вирусом – неразделимое целое.

А еще я знаю, что возможно, где-то на другом конце света Роджерс думает точно также.
Мы, люди – лишь клоны друг друга.

Это рождественское утро не обещает быть особенным, но вот, только я взмываю ложкой с кашей вверх, как слышу гул мотора, подпрыгиваю на месте, расплескиваю кашу по столу и, как обезумевшая, несусь к выходу.

Я не ошибаюсь.

Авто останавливается прямо у моего дома, и из него наперебой вылезают до чертиков знакомые мне фигуры.

Улыбка на моем лице все шире и шире, я коченею от потока ледяного аляскинского воздуха, рвущегося через распахнутую дверь, но продолжаю стоять на пороге и улыбаться.

Первой вижу знакомую ухмылку. Она преодолевает метры, разделяющие нас, в считанные секунды, и я взмываю вверх на сильных мускулистых руках, заливаясь смехом.

Хэл.

Я снова стою на земле и тереблю друга по шевелюре. Становится теплее на душе. Следом заходит Адам, по-прежнему полная противоположность Хэлу, скромно бросает «Привет» и обходит меня за пару метров, дабы избежать объятий. Хоть что-то в этой жизни остается неизменным.

Мотор автомобиля затихает. Мое сердце начинает биться быстрее.

Кажется, я превращаюсь в светящуюся лужу надежды на полу. Меня трясет в предвкушении: я скучала слишком долго.

И вот, фигура вырастает на пороге. Улыбается. Молчит. Выжидает. Снимает куртку. Медлит. Издевается.

А глаза цвета океана продолжают смотреть мне прямо в душу.

Александр.

Бомба замедленного действия взрывается раньше времени, сердце гулом стучит в висках, я снова зависаю в воздухе, но на сей раз прильнув своими губами к его холодным с мороза губам. И снова смеюсь.

– Я скучала.

– Не так сильно, как я.

Сгребаю в охапку оставшиеся силы, веду парней на кухню, смеюсь над шутками Хэла и снова слушаю лестные для будущего слова.

– Люди начинают возвращаться в города.

– Отстраивают заново.

– Правительство активно спонсирует их возрождение.

– Штамм проиграл.

Но я все равно не верю. Продолжаю смеяться и улыбаться, будто это действительно правда.

Пытаюсь запихнуть паранойю поглубже. Не сейчас. Не сегодня. Отложим Армагеддон на завтра, может, так будет легче.

***

– Алекс, куда... – чувствую, как мою руку снова тянут, – куда ты меня ведешь? – парень загадочно улыбается и ничего не отвечает, продолжая тащить непонимающую меня к выходу.

Он смеется, поворачиваясь ко мне и протягивая длинный лоскут черной ткани.

– Придется завязать глаза. Это сюрприз.

– Что? Какой сюрприз? О чем ты? У меня аллергия на неизвестное.

– Садись в машину, – смеется он. Я чувствую, как искренний смех из темноты щекочет подушечки пальцев, и вздрагиваю. Это прекрасно. – Тебе понравится, обещаю.

Мы очень долго едем по запорошенной только что выпавшим снегом дороге. Она несется впереди прямиком на нас, а мы несемся на нее, и я чувствую холодный ветер скорости на своей коже. Но по-прежнему не вижу ничего.

Алекс вытаскивает меня из машины и ведет куда-то. Я слышу женский смех, чей-то третий, незнакомый мне, и голос бросает:

– Развлекайтесь, птенчики.

Я шарю по темноте руками, и Алекс направляет их в нужную сторону. Я хватаюсь за какую-то перекладину.

– Держись крепко, – шепчет он мне на ухо, и мурашки бегут по коже.

Я слышу лай. Секунду спустя Алекс легким движением снимает повязку с моего лица, и я щурясь привыкаю к свету. Собачья упряжка срывается с места, и мы летим.

Он расставляет мои руки в стороны, как в чертовом «Титанике» и тоже смеется. Мороз щиплет кожу на лице, снежинки колют щеки. Я чувствую себя птицей, настоящей северной птицей, обретающей крылья.

– Боже! – кричу я и чувствую, как холод забирает у меня голос, оставляя лишь надрывный хрип, но я все равно продолжаю вскрикивать от восторга. – Это потрясающе!

«Я живу», – хочу крикнуть я, но с губ срывается что-то неразборчивое.

«Вирус забрал у меня все, но подарил мне жизнь», – и слезы брызжут из глаз от морозного ветра и не только.

«Я влюблена», – кричу во все горло, и мир уже лежит у моих ног, разворачивая все новые тайны на своих картах.

Холод сводит конечности, и я уже не чувствую ног, рук и щек, они становятся деревянными, чужими и отмершими кусками меня, но внутри все горит. Упряжка останавливается, и мы уходим. Я оборачиваюсь и вижу, как несколько мужчин отвязывают собак и забирают назад.

Перед нами лес. Огромный, могучий лес у подножия аляскинских гор.

– Как тебе? – улыбается Алекс, а я не могу ответить, открываю рот, закрываю снова и давлюсь хрипом севшего голоса.

Мы идем еще долго, все глубже и глубже в лес, пока перед нами не вырастает одноэтажный деревянный дом, как нарисованный в этом хвойном великолепии, окружающем его. Алекс все тянет и тянет меня вперед, и я смеюсь, и я плачу, и я не понимаю, сон это или реальность.

– Это мой рождественский подарок, – говорит он, будто читая немой вопрос на моем лице.

Я киваю и бегу за ним, кидаясь снежками. Мы ворочаемся в снегу как дети, облепленные им с ног до головы, мы деремся и кувыркаемся на лужайке у дома. Мы живы, и наконец-то я чувствую это.

В доме тепло и уютно, хотя все внутри заделано под старину. Краска на стенах обшарпана и забита всевозможными надписями, но это не делает дом хуже. Это говорит о том, сколько людей побывали здесь до нас.

– Излюбленное место для тех, кто хочет отречься от всего мира и скоротать вечерок-другой в глухом лесу, – говорит Алекс.

Я улыбаюсь и остаюсь одна в комнате, разглядывая надписи.

Всю ночь мы смеемся, деремся, целуемся, занимаемся любовью, смотрим фильмы и дарим друг другу подарки.

И лишь на утро, когда Алекс еще спит, я начинаю чувствовать, как восторг сползает с моей души, оставляя пустоту, от которой все внутри холодеет и замирает.

Так и я замираю, останавливаюсь перед исписанной стеной и вновь пробегаю по ней взглядом, думая лишь о том, что что-то упустила. Что-то ускользнуло от меня прежде, но я не дам ускользнуть от меня сейчас.

Делаю несколько шагов вправо и останавливаюсь. Деревянная половица скрипит под ногами. Я опускаюсь на корточки и вижу надпись в нескольких сантиметрах от пола: «Маргарет». Меня бросает в жар, парализует от страха, и я не знаю, что делать дальше.

Я делаю шаг вперед, и половица прогибается с неприятным скрипом. Снова замираю, схожу с нее и тяну доску наверх, пытаясь приподнять. Все верно: тайник.

Спустя год секреты моей матери вновь начинают оживать.

***

Алекс отвозит меня домой, но я ничего не говорю ему о найденных бумагах. Я смеюсь, но искусственно и надрывно, не так, как вчера, пытаясь не встречаться с ним взглядом. Не сейчас. Теперь мне хочется во всем разобраться самой и не вмешивать никого в то, что оставила мне Маргарет.

Я остаюсь одна и раскладываю бумаги по столу. Большая часть – документы на незнакомом мне языке, и это окончательно вводит меня в ступор. Есть письма на нем же и есть отчеты, в верху которых написано незнакомое мне имя:

А. Манн.

Из конверта выпадает небольшая фотография, и я вижу его. Бородатого мужчину средних лет с волосами до плеч с пристальным взглядом прищуренных глаз. И теперь я уверена в том, что это тот человек, о котором говорила Марго.

Здесь данные об экспериментах, которые я уже видела в электронном варианте. Все то, что сохранила Маргарет для ученых. На полях документов есть записи карандашом, но мне, человеку, чуждому науке, сложно их разобрать, и я откладываю эти листы в отдельную стопку. Письма. Вот что меня сейчас интересует.

Ни в одном их них не могу найти привычную глазу английскую речь. Переворачиваю конверты, всматриваюсь в адреса и замираю: Россия. Вот куда Маргарет отправляла свои письма. Но только зачем? Все говорили, что она всегда была сама по себе, но никто не догадывался, что Маргарет работала с совсем другими людьми – русскими учеными.

У меня болит голова. Незнакомые буквы разбегаются перед глазами и бесполезно пытаться уловить смысл. Какой странный язык. И как же мою мать занесло так далеко?

Я перекладываю бумаги из одной стопки в другую и пытаюсь думать, но не выходит. Паника накатывает на меня волнами, бьется о скалы здравого суждения. Я не понимаю. Маргарет так легко игралась с правительством, так легко убегала от властей и вполне могла слыть за русскую шпионку, но ее ни разу так и не поймали. Мог ли знать об этом Бэр? Мог ли защитить ее от вездесущих федералов?

Я не знаю, но мои руки начинают дрожать каждый раз, когда я тянусь за очередным документом.

На улице ночь и буран. Ветер завывает, свет становится тусклым, и меня трясет. Я боязливо оглядываюсь, идя на кухню, и маленькая квартирка наполняется призраками. Я боюсь заглядывать в зеркала. Я боюсь выключать свет. Все вокруг превращается в заговор мертвых против живых.

С очередной чашкой кофе я возвращаюсь к стопке бумаг и еще раз просматриваю заметки на полях. Пробегаю взглядом каждую и натыкаюсь на последовательность цифр – телефонный номер. Американский. Сижу в нерешительности еще несколько минут, а потом руки сами тянутся к телефону. И вот, в трубке раздаются затяжные гудки и никто не отвечает.

Но связь обрывается.

«Из-за бурана», – думаю я, но сквозь помехи раздается чье-то тяжелое дыхание.

– Здравствуйте, – робко говорю я, но мне никто не отвечает. – Я... совершенно случайно нашла ваш номер. Кажется, вы могли бы мне помочь. Я говорю о Маргарет Макалистер, и...

Я не знаю, что сказать и замолкаю. Голос в трубке вся так же тяжело и часто дышит. Он молчит с минуту, а потом сбрасывает вызов. Я замираю. Сердце колотится, как сумасшедшее, комната плывет перед глазами, но я снова набираю номер. «Абонент вне зоны действия сети», – говорит механический женский голос и так снова и снова. Кем бы ни был человек на том краю проводу, он не желает со мной разговаривать.

Перебираю бумаги еще час, но потом усталость сама накатывает и сбивает меня с ног. Добираюсь до кровати и еще полночи не могу уснуть и ворочаюсь от дикой головной боли, и лишь под утро меня поглощает столь желанный сон.

***

Телефон вибрирует у самого уха, и я подскакиваю на кровати, хлопая ресницами и удивленно озираясь по сторонам. Подношу экран к глазам и вижу номер, по которому пыталась дозвониться ночью. Руки дрожат.

– Здравствуйте, – говорит хриплый мужской голос, и у меня пересыхает во рту.

– Здравствуйте.

– Возможно я... повел себя грубо вчера. Если честно, я и сейчас не уверен, что поступаю правильно. Откуда у вас этот номер?

Я молчу и перебираю слова в голове. Ни одно из них не имеет смысла. Собеседник все так же громко дышит в трубку.

– Как вас зовут? – наконец говорит он.

– Изабель Мэд. – Провожу языком по губам, пытаясь возродить осевшую на них пустыню. – Маргарет была моей матерью.

Собеседник молчит, и я тоже молчу. Я не знаю, какое расстояние разделяет нас, но оба мы не знаем, что сказать дальше.

– Маргарет оставила мне послание, я думаю, она говорила о вас. Я нашла этот номер совершенно случайно.

– Где вы находитесь?

– Куитлук, Аляска.

– Я перезвоню, – быстро говорит мужчина и сбрасывает.

Проходит час, и мой телефон все еще молчит. Проходит два, я снова и снова набираю этот номер, но он недоступен. Проходит три, и я уже лезу на стенку от досады и неизвестности. Проходит четыре, и мне звонит Алекс, я стараюсь придать своему голосу обычные нотки, но он срывается.

Я выбегаю из дома на аляскинский мороз и бреду по улицам Куитлука, пытаясь проветрить мысли, и на пятом часу мне приходит сообщение:

«Буду в 27.12. 12:00 Парк на Куэтлек-стрит»

Я замираю, и телефон падает из моих рук. Люди, идущие рядом, оглядываются, но я не реагирую.

– Изабель! – кричат мне в спину, и я оборачиваюсь с секундным опозданием.

Передо мной стоят все трое: Алекс, Адам и Хэл.

– С тобой все в порядке?

Я улыбаюсь и поднимаю телефон.

– Да.

Я в порядке, более чем. История Маргарет наконец сдвинулась с мертвой точки.

***

Весь день я провожу как на иголках, и утром двадцать седьмого декабря бегу на Куэтлек-стрит. Меня трясет от нетерпения, я наскоро запихиваю все бумаги в сумку и озираюсь по сторонам, пытаясь найти таинственного незнакомца. И вот, натыкаюсь взглядом на массивную фигуру в тени хвойных зарослей и подхожу к ней.

– Здравствуйте, – робко бросаю я, и мужчину оборачивается.

Он протягивает мне руку и ведет себя довольно тактично и вежливо, как и по телефону, но глаза его блестят от удивления.

– Александр Манн.

– Изабель Мэд.

Он кивает в сторону пустой аллеи, и мы медленно идем по ней, заводя разговор.

– Маргарет никогда не умела уживаться с людьми, – говорит мужчина. – Она всегда была одинокой, вне каких-то компаний, никому не доверяла, хотя по сути была шикарной женщиной, и от нее невозможно было отвести взгляда. Ты унаследовала ее красоту.

Я усмехаюсь и отвожу взгляд.

– Мы познакомились на последнем курсе университета. У меня был друг, Чарльз, и с тех пор нас всегда и везде было трое. Так странно было наблюдать за тем, как она менялась. Я всегда обращал на нее внимание, на хмурую девочку, зажатую в углу класса, но общаясь с нами, она стала расправляться. Она часто улыбалась, и ее глаза горели, когда она рассказывала нам новую идею. Она все нам рассказывала: и о постоянных побегах, и о ссорах с родителями и Мелиссой, и о Ричарде. Ты все это знаешь, я вижу.

Я киваю.

– Мне пришлось узнать это дорогой ценой.

– Как и мне, – вздыхает мой собеседник. – Я ведь помню тебя, Изабель. Ты была совсем крошечной, когда Маргарет собралась уехать во Флатхед. Я так и не смог приехать к ней, и это был последний раз, когда я ее видел.

– Вы созванивались, переписывались?

– Да, все время. Но она очень сильно изменилась. Иногда она казалась просто... безумной, сумасшедшей. Она говорила ужасные вещи. Она делала ужасные вещи, но я не мог ее остановить, никто не мог.

– В своем последнем сообщении она попросила меня о том, чтобы я проследовала весь путь становления Штамма и направила меня к вам.

Мужчина качает головой.

– Едва ли я могу чем-то помочь.

– Но вы ведь что-то знаете.

– Я знаю одно, Изабель: трагедия в Нью-Бриджпорте – это только начало. То, что создала Маргарет, уже не остановить.

***

Александр может говорить о моей матери часами, а я все не могу перестать его слушать. Чем-то внутренним и тайным я знаю, что его голос знаком мне, и я могу ему доверять, но мозг говорит, что это абсурд.

Мы заходим в мою маленькую квартирку, и я ставлю чайник, пока мужчина рассказывает о том, какой Маргарет была в молодости, и мы пьем чай под мою историю. Мне хочется все ему рассказать, и я корю себя за этот приступ абсурдного доверия незнакомому человеку, но слова вырываются сами собой.

Я рассказываю ему обо всем: о взрыве в Глендейле, о Хранителях и Роджерсе. О Мелиссе и Колине, о Бэре и том, чему я научилась в плену у «Альфа-Поинт». Под конец рассказа я уже вижу, что Александр Манн смотрит на меня совсем иначе и тщательно подбирает слова, прежде чем сказать:

– Я и не думал, что ты так сильно похожа на нее.

Я выдыхаю и тянусь за чайником, когда раздается стук в дверь. Не могу пошевелиться, боязливо оглядываясь на мужчину, но он, кажется, совершенно спокоен. В дверь стучат снова. Выдыхаю и выхожу в коридор, открываю и слышу знакомое:

– Привет.

Скай заходит в квартиру и замирает на пороге гостиной, где мужчина поднимается с дивана, и глаза их обоих округляются с подозрительной идентичностью.

– Алекс... – тихо выдыхает мужчина и делает шаг вперед.

– Вы знакомы? – робко спрашиваю я и замираю.

– Мы знакомы, Изабель, – наконец выдыхает парень. – Это мой отец.