- Ник? - Ноги в тонких джинсах онемели от холода. Колени дрогнули.

- Ник? - полушепотом. Не очень громко, но горло больно засаднило и захотелось откашляться.

Я не могла сдвинуться с места. Казалось, что даже малейший шорох был способен лишить меня жизни. Страх полностью победил возможность и необходимость двигаться.

Страх полностью победил.

Как я могла себя чувствовать? Что вообще мог чувствовать человек, потерявший своего единственного напарника и единомышленника? Потерявший единственную ниточку, связывавшую его со здравомыслием, с надеждой на спасение. Эту самую руку, которая позволяла ему не теряться в толпе, злобе, ненависти, не быть поглощенным страхом, не терять смелости и не рассыпаться. Держать себя в руках.

Все это было потеряно. Я не могла собраться.

- Ник? - снова и снова шепот, переходящий на крик.

Я боялась того, что это могло значить. Был ли смысл в том, чтобы вот так просто, внезапно бросать меня на произвол судьбы? Я не знала.

Могли ли Роджерса схватить люди Бэра? Я не знала.

Мог ли на Ника напасть кто-то из оставшихся в городе? Я не знала.

И не слышала ничего. Совершенно. Мертвая тишина и тысячи шорохов в ней. Все было так по-естественному мертво, будто и не существовало в этом мире ничего живого. Никогда.

- Ник?

Страх высушил мою волю до капли. Все, что осталось - это паника, которая медленно вплеталась в разум, опустошая его. На глаза наворачивались слезы бессилия. Одна, лишившаяся друзей и родителей, влюбленная в призрака. В городе, полном врагов.

«Это то, чего он и хотел. Бэр. Это ловушка, в которую ты попалась как глупая пташка».

Мир под ногами начал пульсировать.

«Ты не можешь сопротивляться, маленькая глупая девочка. Ты не можешь быть большой и сильной. Ты еще умеешь плакать».

«Ты все еще готова лишь страдать».

Голова кружилась. Я едва волочила ноги, неосознанно, глупо, бездумно прячась в развалинах кирпичного дома.

«Ты пташка, Иззи. Глупая, наивная. Тебя так легко было поймать».

«А что если все это и было частью плана? Что если нет Призрака? Что если он тоже с ними? Об этом ты думала, пташка?»

- Нет... - во рту пересохло. - Нет!

Я не могла ничего видеть. Слезы полились из глаз, капая на трясущиеся холодные руки. Слезы обжигали пальцы и летели вниз, вниз, вниз, туда, где в холодной и липкой темноте скрещивались трухлявые доски.

Нет.

Я плакала долго. Рыдала обо всем, что так легко, в мгновение ока стало частицей далекого прошлого. Детство, родители, мечты, идеалы, сны. Хэл и Роджерс. Элис и Адам. Монтеро и Адриана. Мама и папа. Алекс и Маргарет. Все они были призраками, несуществующими, зыбкими. Их было так легко потерять. Они уходили так легко, так обыденно, как слезы, лившиеся из моих глаз.

Ничего не оставляя мне. Не оставаясь рядом.

Никого не было рядом.

Никого...

Меня убьют. Я знала это. Я знала, что совсем скоро, рано или поздно, на этом самом месте или чуть дальше, меня схватят военные. Может быть, будут пытать. Может, будут проводить свои дьявольские эксперименты. Может, убьют сразу же.

И я так боялась этого. Я помнила свое обещание не плакать, я помнила его, помнила, как поклялась собственными руками разорвать Бэра на части, как поклялась быть гордой, сильной, отчаянной. Но, как оказалось, обещать было слишком легко. Слишком легко слова срывались с губ вместе с надрывным хохотом. Плакать было в тысячи раз больнее.

Я понимала, что не сделала ничего для претворения слепых обещаний в жизнь. И я боялась, что так и не успею это сделать.

Теперь давать себе клятвы было невыносимо трудно, но сильнее страха оставалась лишь уверенность в том, что меня поймают. Непременно. Тут же. Грязную, заплаканную, сломленную. Слабую.

Разве я могла это допустить?

Злость взяла верх при этой мысли. Я возненавидела себя за слабость и слезы.

И пошла вперед.

***

Кирпичные стены расплывались перед глазами, складывались, будто карточные домики, а земля под ногами напоминала батут. Было невыносимо сложно сохранить равновесие и вернуть себе трезвость ума, поэтому я просто шла. Переставляла ноги снова и снова.

Кажется, это был труп.

Да-да, я абсолютно уверена в этом. В десятке ярдов от меня на открытом участке земли лежал труп. Было сложно его рассмотреть, но неестественно вывернутая шея и широко открытые, будто ошарашенные бесконечно черным небом, глаза на выкате плотно засели в моей памяти.

Я сделала несколько шагов вперед, сперва не обратив внимание на странный хлюпающий звук. Но вскоре он стал таким частым, громким и просто отвратительным, мерзким, что замерла на месте, не в силах пошевелиться.

Рядом с трупом что-то двигалось.

Оно рычало под отвратительный хруст ломающихся костей. Оно издавало утробные звуки безумия, запретного насыщения и утоленного дикого голода. Бездомная псина вгрызалась в человеческую плоть.

Я вскрикнула, слишком поздно закрыв рот руками, и бросилась к полуразрушенным домам, перескакивая через бетонные блоки, так быстро, как только могла. Я не знала, бежала ли эта дикая тварь за мной и услышал ли кто-либо мой крик, но в считанные секунды я оказалась так далеко от того места, что ноги подкосились, и мое тело кувырком полетело в бетонную стену одного из домов.

Не помню, больно ли было падать, но очень сильно кружилась голова. Так сильно, что, когда, хватаясь за стену, я встала на колени, желудок вывернуло наизнанку. И голод почувствовался с другой его стороны: неунимаемые рвотные позывы, жуткая слабость и совершенно пустой желудок.

Я не знала, как это прекратить. Это было так похоже на безумную центрифугу.

Руки. Боль. Страх. Желчь. Голова. Боль. Темнота. Холод.

Помню, как, тяжело дыша, подползла к холодной стене и, прижавшись к ней щекой, закрыла глаза на пару секунд.

***

Когда я открыла их вновь, солнце палило высоко над головой, приближаясь к полудню, а каждая клеточка моего тела ныла чудовищной болью.

Опустошенный окончательно желудок сводило спазмом. Голова кружилась. Ноги дрожали. Я ничего не понимала. Не знала, где я, как здесь оказалась и куда идти теперь.

Но я все еще оставалась свободна и уверена в том, что останавливаться было нельзя.

И я снова шла вперед.

Чем ближе к центру города - тем больше военных. Здесь почти создавалась картинка живого города. Здесь не на всех магазинах висела табличка «закрыто» и не все дома были заперты на десять замков. Но людей не было.

Были бумажные мужчины и женщины, улыбавшиеся с рекламных вывесок и коноафиш, были солдаты с каменными лицами и хищными глазами. В остальном же город полностью опустел. Люди прятались или бежали. Тихо и бесшумно. В страхе.

Я старалась идти самыми темными и захолустными дворами и постепенно начинала понимать, зачем группы военных медленно и внимательно прочесывали город: они убирали трупы с улиц. Все, включая бродячих животных и голубей. Все, что сеет страх и панику, но не предотвращает их.

Я наблюдала. Направляя всю свою энергию на распознавание шорохов, звуков, малейших движений и запахов, я стала забывать о боли, усталости и голоде. Это особая форма азарта - желание выжить, хлынула в голову вместе с кровью и холодным расчетом.

Мне нужно было добраться до дома Скай.

Эта улица, так же, как и остальные, была совершенно пуста. Все окна и двери были заколочены, дворы и приусадебные участки - разрушены, будто после землетрясения.

Но он все еще стоял там. Ничем не примечательный на фоне остальных домов, но изменившийся до неузнаваемости. Грязная лужайка, разбитые окна, покосившийся козырек над входной дверью, - все пострадало от рук вандалов. Но зачем? Кто и для чего рушил эти дома? Чьими руками были превращены в хаос идеалы Скай?

Вот что было по-настоящему больно. Пустота. Смерть Адрианы Скай внезапно стала такой реальной, что я невольно попятилась от этого дома. Но мне нужно было войти внутрь. Лишь это место хранило в себе ответы, которые я должна была найти.

На окнах первого этажа стояли решетки, все двери были заперты. Все подоконники и лестницы - усыпаны осколками. У меня не оставалось способов для того, чтобы забраться внутрь.

Нет.

«Нет», - протяжно и безысходно повторил внутренний голос.

- Нет, - одними губами ответила я.

«Я думал, ты сильная».

И я думала. Я знала, так хотела знать, что стоит мне пройти этот ад, пройти через всех солдат и трупы на улицах, через бешеных тварей, пожирающих людские останки, через голод, страх и боль, я хотела знать, что когда я пройду через все это, получу заслуженный приз.

Но он находился в доме, в который я не могла войти.

«Алекс должен был оставить подсказку».

И на моей шее висел лишь тот самый маленький серебристый ключик. Конечно, им было не открыть массивную резную дверь и не снять с окон решетки, но он все-таки что-то открывал, и это что-то ждало меня внутри.

Металлическая пожарная лестница вдоль стены, спрятанная в декоративных ползучих растениях, - покосившийся козырек над входной дверью - окно второго этажа.

Этот путь виделся мне таким простым, что я сломя голову бросилась на его покорение. Я, преследуемая лишь одной мыслью: «Надеюсь, в холодильнике будет еда».

***

Не знаю, откуда в этих дрожащих руках взялась такая сила, но я все тянулась и тянулась вверх. Солнце слепило глаза. Но мы с ним все еще оставались заодно. Руки щипало от царапин, оставленных осколками разбитого стекла. Многие из них впечатались в кожу, и я чувствовала, что еще долго буду ощущать этот дискомфорт, но знала, что это лишь меньшая из моих проблем на тот момент.

И я оказалась в доме.

Тихая мертвая спальня. Темные обои, пересекаемые красными декоративными полосами. Они бросались в глаза и напоминали пятна крови. Я быстро вышла в коридор, стараясь не думать об этом.

Но продолжала думать.

В коридоре было непривычно пусто. Многие картины и фотографии оказались разбросаны по полу, но некоторые еще оставались на стенах. С каждым моим шагом все вокруг больше и больше погружалось в хаос. Кто мог устроить этот погром? Несомненно, Бэр.

Но могла ли я найти здесь то, что не смог найти он?

Я закрыла глаза и прислонилась к стене. Удары сердца громко стучали в висках, мысли сжимались в черную точку за опущенными веками. Я старалась не отводить от нее взгляда, думать только о ней. Я старалась дышать ровнее.

Но вместо этого начинала думать о деталях. О непривычном запахе сырости и о том, что не осталось и следа от былого хвойного запаха. О шорохах пустого дома, о том, как шуршала занавеска на разбитом мною окне.

И тем не менее, когда я открыла глаза, многое изменилось. Погром представлял собой не просто хаос, а измененную последовательность вещей вокруг. Я стала всматриваться в оставшиеся на своих местах фотографии.

Те, что всегда были так идеальны. От рождения к взрослению - никакого беспорядка, чистая хронологическая последовательность. Так же было и здесь, но абсолютно наоборот.

Александр Скай, фотография не далее, чем двухлетней давности - на фоне калифорнийского университета. Наверное, сделана в первый же год обучения. Раз. Школьная команда по каратэ. Пятеро парней в белоснежных боевых костюмах, и лишь один из них с черным поясом. Александр Скай. Два. Две женщины в белых халатах на фоне настенного лабораторного ящика с реактивами. Адриана и моя мать. Почему? Три. Голубоглазый мальчик держит в руках сертификат в металлической рамке. "За победу в международном конкурсе юных программистов". Это четыре. Голубоглазый мальчик становится все младше и младше с каждой последующей фотографией. Четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать лет. Это пять, шесть, семь, восемь. Это мальчик в шортах, который держит в руках воздушного змея. Девять. Это тот же мальчик, но теперь он не один. Рядом с ним девочка. Темные волнистые мокрые волосы ниже плеч, недовольные слепящим солнцем непоколебимо зеленые глаза и красные от неровного загара щеки и плечи. Это я. Это десять. Молодая светловолосая женщина держит на руках младенца. В ее глазах - усталость и безграничное счастье. Их обоих, вместе с ребенком обнимает огромные накаченный мужчина, и в его глазах лишь доброта. Он тоже счастлив. И его глаза такие же неизменно голубые. Это одиннадцать.

Последня фотография разительно отличается от остальных. Помятые углы, лохматые края и тусклые цвета - изображена женщина. Короткие темные кудрявые волосы убраны назад. На лице - улыбка, но ненастоящая. Как будто нарисованная. Загадочная, зажатая, прищуренная, как и глаза. Взгляд невесомый, не такой, как пишут в книгах вроде "она как будто смотрит прямо в твою душу", нет. Она не смотрит. Она уже знает тебя целиком. Женщина, которая слишком похожа на мою мать, и кровь пульсирует в висках. Нет, не она. Нет, я не знаю этого холода. Но я знаю этого человека. Маргарет. Это двенадцать.

"Двенадцать?" - я не могла понять. Число не имело смысла. Я повернула голову, стала крутиться на месте, разглядывая стены и разбросанные по полу фотографии.

Нет.

Все, что я должна была увидеть, висело здесь.

Я сорвалась с места и бросилась в гостиную, к тому дивану, на котором совсем недавно грела руки о кружку с горячим чаем. Над ним висела картина. Тринадцать.

"Откуда?"

Я не понимала, но знала, откуда: из моего дома.

Метаморфозы Нарцисса.

Каким-то чудом она оказалась здесь. И я знала, что у этого чуда голубые глаза.

Я вскочила на диван, обхватив пальцами картину и аккуратно опустив ее на пол.

За полотном Дали находился сейф.

***

Мне хотелось кричать. Не знаю, почему, но желание проверить свой голос на всю его мощность навязчиво щекотало в горле.

Это была радость. Это было удивление. Это был страх.

Зачем? Зачем оставлять эти подсказки на виду? Зачем давать Бэру понять, что в этом доме есть тайны, пускай он и не может их открыть?

Я не знала. Но было ясно одно: старому сейфу был нужен ключ и он висел на моей шее.

Я боялась. Это было так наивно: полагать, что за мной не следят. Я знала, что до сих пор оставалась свободна лишь потому, что Бэру нужен был ключ, но у меня не оставалось иного выхода.

Я сняла цепочку с шеи и потянулась к сейфу. Казалось, я тянулась до него целую вечность...

До тех пор, пока чьи-то руки не отбросили меня назад, и крик наконец-то не вырвался наружу.