Кровавая полоса привычно окрашивала краешек неба, еще нетронутый властным мраком холодной ночи бескрайней пустыни. Багровый свет проливался на плащи изнеможденных караванщиков, восседающих на вспотевших верблюдах.

Прохладный ветер игрался с мокрой одеждой усталых путников, унося запахи верблюжьего пота. Звон золотых монет в мешочках людей был для них самой очаровательной музыкой, которая только может существовать на свете.

Путники желали найти благоприятное место для ночевки. Силы людей, измученных дневной жарой и бесконечными странствиями, были уже на исходе, поэтому они решили не искать место с прежней придирчивостью, а выбрать первое попавшееся.

Возглавляющий вереницу караванщик спустился с верблюда, взошел на песчаный холм и нахмурился.

- Здесь нельзя останавливаться, - уверенно произнес мужчина, подняв мокрую ладонь.

- Почему? В чем дело? - юный голос самого молодого из странников был неуместен для царицы-пустыни, подобно детскому смеху на молчаливом кладбище.

- А я не обязан тебе объяснять почему и в чем дело, - строго обратился старик к юнцу. - Здесь нельзя ночевать, если ты, разумеется, не желаешь расстаться с жизнью.

- Да что же там такого? - недоумевал мальчишка и со свойственной ему активностью и проворством спрыгнул с верблюда и подбежал к стоящему на холме караванщику, где ему открылся пленяющий и одновременно устрашающий вид, который вселял мрак в сердца людей.

Вознесенный будто бы из самой тьмы замок грозно возвышался над пустыней, пытаясь своей острой крышей проткнуть свод неба. Черный песок, лежащий вокруг каменного гиганта, был неподвластен даже ветру. Взглянувшему на песчинки мрака могло бы показаться, что они мертвы - давно и навечно. А, быть может, так оно и было.

Холод. Он окутывал замок. Он исходил от черных песков. От деревьев, колючей стеной окружающих здание. Он был везде. Лишь холод. Холод и мрак. Даже днем, при удушающей жаре, вокруг замка покоился лишь холод...

В пустыне вдруг возникла несвойственная ей тишина. Не издавали жалобные крики проголодавшиеся верблюды, не разносился звон золотых монет караванщиков, не гремел их багаж, взваленный на спины кораблей пустыни.

Лишь явно ощутимый запах камня и гнили доносился до путников, благодаря легким порывам ветра, отчего-то тоже утратившим былую игривость и старающимся быть как можно тише.

- Кто здесь живет? - прошептал юнец, сделав шаг назад.

- Дьявол... - выдохнул караванщик и взглянул на собеседника, стараясь принять как можно более осмысленный взгляд. - По-другому назвать его я не могу никак. Это - монстр, питающийся слабостью людей... Его замок мне доводилось видеть лишь однажды. И, только взглянув на него, я ощутил какую-то непонятную пустоту в душе. Тьму. Желание творить зло... Сейчас все повторилось. Говорят, попавшие внутрь замка, живыми не возвращаются. Поэтому я не желаю рисковать ни собой, ни вами, ни грузом... Отъедем дальше. Поверь, мальчик мой, мы ничего не потеряем, ну, разве что, малую толику сил. Зато мы избежим встречи с ним...

- С кем? - завороженно произнес юноша. - Кто он? Почему Вы его так опасаетесь?

Старец отвернулся от замка и глубоко вздохнул.

- Понимаешь, в чем дело... Есть вещи, о которых нам знать не следует. Для спокойной жизни и здорового, крепкого сна. Ради твоего же блага я умолчу о его личности. Так действительно будет спокойнее, уж поверь мне. А сейчас передай остальным, чтобы шли далее, только южнее...

Караван уехал как можно дальше от этого незнакомого, но внушающего ужас, места.

А замок неизменно продолжал покоиться среди бесчисленного множества черных песчинок, лишенных жизни.

***

Она меланхолично лежала на холодных камнях, погруженная в свои воспоминания, несущие невероятную боль в ее маленькое трепещущее сердечко. В свои ледяные объятия ее заковывал непонятный страх, даже ужас. О, воспоминания... Они отравлены умертвляющим душу ядом. Они впиваются окровавленными клыками в ее сердце. И самое страшное - им нет конца. Этот кошмар, этот ужас... Он вечен. Ее всегда будет преследовать аристократично бледное лицо ее хозяина. Лицо, на котором играет лишь злоба и ненависть, ярая ненависть ко всему живому.

И вновь воспоминания, подобно монстрам, с наслаждением утянули ее в свои объятия.

Город. Город, двумя часами назад еще живущий обычной жизнью. Босые дети с черными пятами и счастливыми улыбками играли друг с другом в прятки. Толстопузые торговцы привычно улыбались людям, настойчиво предлагая приобрести их товар. Богатые дамы шли по улицам, звеня многочисленными драгоценностями и источая аромат дивных благовоний, купленных у тех же торговцев.

В городе была такая привычная для людей суета. Ото всех уголков разносились запахи фруктов. Где-то юный торговец жалобно кричал: "Держите вора!", а многодетная мать отчитывала одного из сыновей за скверное поведение, но мальчишка, показав язык, задорно уносился прочь от возмущенной мамы.

Но прошло два часа. И с холма, откуда можно было бы увидеть весь город, открывался совсем иной вид...

Обломки кирпичей, грудами лежащих на дорогах. Оторванные головы кукол, к которым были протянуты замершие детские ручки. Мальчик-хулиган, убежавший от матери, огромная каменная глыба, лежащая на нем. И вопрос в его застывших глазах: "Почему? За что все это случилось?! Где моя мамочка?!"

А на холме победно возвышался он. Великой силы ненависть плескалась в его сапфировых глазах. До голубизны бледная кожа отражала палящие лучи солнца. Он взирал на смерти, виновником коих являлся он. Он сам.

И с магом вновь была рядом она, его неизменная спутница, которая ненавидела своего хозяина, его жгучую ярость ко всему живому, его непонятную жестокость. Открывшаяся картина пробирала ее до мурашек, она и вообразить не могла, что ее хозяин способен на такое хладнокровие.

Она привычно оковывала его руку. Она кричала: "Хозяин! Что же ты делаешь?! Остановись!". Но маг ее не слышал, он никогда ее не слышал. Да, он жарко любил свою перчатку, дающую ему силу и власть, но он и подумать не мог, что она тоже способна мыслить и чувствовать. Он не знал, что она осуждает поведение своего хозяина. А, впрочем, даже если бы знал, свои деяния все равно не прекратил бы.

Она дрожала. Нет, она не виновата, не она это сделала! Это все он, Мозенрат! Перчатка просто не могла ему противостоять!

Ее лихорадило. Несмотря ни на что, она по-прежнему считала, что вся вина на ней. Ведь это она - источник силы мага.

Ее маленькое трепещущее сердечко продолжало дрожать. Что же стало с ним? Что породило эту ледяную тьму в его душе? Что стало причиной его железного сердца?!

Перчатка как-то по-человечески вздохнула. Воспоминания, уже не такие яростные и кровожадные, унесли ее на множество лет назад, в дни ее безоблачной юности.

Тогда она была самым обычным предметом гардероба. Полноватый мужчина, ее бывший хозяин, надевал ее, когда отправлялся в путь на своем любимом скакуне. Перчатки хозяину были необходимы, чтобы избавить его от малоприятных мозолей на ладонях. Раны появлялись у него на руках, когда он долго держал лошадиную упряжку.

В выходные дни перчатка с ее любимой сестрой лежали на шкафу и с любопытством следили за своим хозяином, за его супругой - очаровательной черноволосой женщиной, за их веселым сынишкой, задорно носящимся по комнатам.

На его лице был свет - свет палящего солнца, свет счастья, свет заботы и любви со стороны родителей. Или, если говорить, не скрывая, то лишь матери. Отец был человеком строгим и деловым. Сыном он занимался крайне редко, полагая, что сидение с детьми - исключительно женская работа.

Однако мальчику такой любви вполне хватало. Он был счастлив - это было видно по его лучистым голубым глазам, светившимся от пьянящего детского восторга. По его белоснежной улыбке, коей он одарял свою любимую маму. По его взъерошенным кудрям цвета воронова крыла, отражающим лучи жаркого сияющего солнца...

В тот вечер все было как обычно. Отец выводил коня, дабы отправиться по каким-то своим делам. Мама жарила лепешки, одновременно делая уборку в доме. Черная кошка, учуяв восхитительный запах новоиспеченных лакомств, выгнулась дугой и уверенно спрыгнула с окна, невзирая даже на веник, которого она раньше боялась до безумия.

А худенький мальчик тем временем сидел за столом и с усердием выводил детским корявым почерком строчки на белой бумаге. Сейчас ему было безразлично все, кроме стихов, его личных стихов, которые он придумал самостоятельно.

Вытирая со лба капельки пота, он продолжал писать, вкладывая в каждую строчку частичку своей души, своего маленького детского сердечка. Прочитав неровные строки, он был восхищен. Его охватила гордость, он восторгался красотой написанных строк. Мальчишка слепо верил, что нет больше детей, пишущих такие замечательные стихи - ведь их пишут обычно только взрослые. Поэтому ребенок, вскочив со стула, стремительно кинулся к матери, сжимая в руке исписанный листок.

Женщина, только закончившая стряпать лепешки, с интересом взглянула на корявые строчки и восхищенно спросила:

- Милый! Неужели ты сам все это сочинил?!

Мальчик торопливо кивнул. Он старался сделать серьезное лицо, но улыбка предательски просочилась сквозь его сжатые губы.

Мать тоже улыбалась. Ей казались невероятно милыми и забавными стишки сына, как и его лицо, светящееся от нескрываемого восторга. Он невероятно гордился своим произведением и полагал, что лучше него не пишет никто, по крайней мере, из его сверстников.

Мама же всегда считала, что возраст никак не влияет на качество работы. Признаться честно, ей не казались стихи мальчика такими уж гениальными. Слишком простая рифма, местами сбивающийся ритм. Мать не нашла в стихах сына ничего особенного, но...

Вслух произнесла совсем иное.

- Это... это... невероятно! - воскликнула женщина прижав перепачканные в муке ладони к щекам. - Поразительно! Какая прекрасная рифма! Это... бесподобный слог! Я в восторге! Я горжусь, горжусь тем, что у меня такой талантливый сын!

Женщина охнула, услышав подозрительный звон за спиной. Обернувшись, она увидела кошку, с наслаждением пожирающую ее лепешки. И пока она с негодованием кричала на преступницу, мальчик вместе с листком бумаги унесся в свою комнату, намереваясь написать еще один стих, дабы получить похвалу матери. Стоит сказать, это произведение вышло гораздо лучше первого...

И он писал. Как-то неожиданно, даже для самого себя, он обрел зависимость в писательстве, пара строчек, начертанных его крепнувшей рукой, были необходимы ему, как кислород. Он врал самому себе, что пишет ради славы и знаменитости в будущем, но на самом деле он писал... чтобы жить. Он вкладывал душу в свои стихотворения, писав о том, что волновало его больше всего... О детях и родителях, о природе, о первой любви, о смысле жизни. И в один из дней, когда он создал очередное стихотворение и привычно показал его матери, она достала из шкатулки первые детские стихи сына, сравнила их и... разрыдалась. Светлые слезы счастья и великой гордости за своего мальчика смывали муку с ее перепачканных щек.

Она чувственно обняла сына и горячо прошептала ему на ухо:

- О тебе узнает весь мир! Ты будешь знаменит на всю округу! Твои стихи будут читать и перечитывать и суровые каменщики, и утонченные аристократы, и даже сам правитель!

И эти слова она произнесла с неподдельной искренностью, что не мог не почувствовать юный поэт. Своими тремя фразами мама создала смысл в жизни юноши. Он ярко увидел свою дорогу...

Тем временем его отец тоже обрел смысл жизни, украв у одного старца книгу с заклинаниями. Старик же не осознавал всю ценность магической книги, считая ее за самое обычное произведение и хранил лишь, как память о прадеде. Знамо дело - текст в книге был написан на непонятном для старца языке.

Отец мальчика был уже давно наслышан об этом магическом предмете и, в отличие от остальных, он не верил в вымышленность данной истории, а что самое важное - понимал язык, на котором была написана книга.

Единственным способом завладеть могуществом было заключить всю силу в один из предметов, к примеру, перстень или посох. Но рядом с мужчиной не находилось ни перстня, ни посоха, а была лишь рубашка, надетая на него, черные штаны, сапоги и пара перчаток, с которыми он неизменно отправлялся в любую дорогу.

Так как мужчиной овладело страстное желание заполучить могущество прямо здесь и сейчас, даже не возвращаясь домой (чтобы не получить осуждающие взгляды со стороны жены и сына), он решил заключить всю мощь в одну из своих перчаток...

Такого великолепия мужчина еще не видел. Ему казалось, что сам мир слышит его слова, что вся земля подвластна его голосу. С каждым словом в воздухе появлялись голубовато-синие нити тумана, которые, подобно змеям, послушно извивались под его голосом.

Случайный прохожий, увидевший сию картину, упал бы в обморок, но к счастью, в холодной ночной пустыне не было ни души, вследствие чего ритуал прошел успешно.

Мужчина нетерпеливо надел перчатку и издал протяжный душераздирающий крик, словно он являлся мучеником ада. Руку окутало багровым сиянием, человек чувствовал, будто кожа слезает с его ладони. Магия пожирала плоть руки мужчины, настолько она была сильной. По локтю заструились тонкие полосы горячей крови.

Мужчина упал в еще не остывший после долгого дня песок и мучительно корчился от боли, которую приносила его перчатка. Снять ее он не мог - она будто бы приросла к его руке, приклеилась намертво.

Вместе с этой магической перчаткой, вместе с необычайной силой и властью, мужчина обрел мрак в своей душе. В его глазах исчезли какие-либо оттенки теплых чувств, хотя... были ли они вообще?

Он вдруг ясно понял, что стал одним из самых могущественных магов. И осознание этого порождало высокомерие и нелюбовь ко всем...

Не нужно упрекать в этом перчатку, она здесь ни при чем, она лишь жертва обстоятельств. И магия здесь тоже не виновата, хоть она и темная. Но неужели тьмой нельзя сделать доброе дело, а светом причинить зло? Можно. Да, трудно. Но можно. И свет, и тьма - это лишь силы, и только человек решает, как ими распоряжаться, в какое русло направить. И деньги - это тоже лишь сила. Их можно пожертвовать бездомным изголодавшим детям, а можно купить на них роскошные одеяния и великолепный особняк.

Возможно, хозяин перчатки был человеком, мягко скажем, не с чистой душой, потому как от его магии стали страдать... нет, не посторонние люди, а члены его же семьи, ибо больше мужчина свою перчатку никому не показывал, панически боясь лишиться ее. К слову, снять ее у человека все же получилось, но вместо руки ему открывались уродливые кости скелета.

Свое уютное жилище мужчина превратил в подобие лаборатории для магических экспериментов, жадно пытаясь впитать все новые заклинания. В большинстве случаев подопытной крысой он делал свою жену, испытывая на ней не всегда безопасную магию. Она молча подчинялась ему, изо всех сил пытаясь скрыть слезы боли и обиды, чтобы вновь не получить от обезумевшего мага. Она сжимала губы, скрывая рвущиеся наружу крики, но терпела... ради слепой любви к мужу.

Заклинание огня, заклинание льда, ветра, осколков, заклинание тьмы и света...

Она терпела. Ради мужа. Ради сына, который тоже мог пострадать из-за ярости отца.

Тем не менее, мальчик страдал. Физическую боль он не испытывал, ибо пока мать была жива, она всеми силами старалась не допустить, чтобы ее муж трогал сына.

Юноша страдал душевно, а это, как известно, намного хуже физической боли. Он кричал, видя мучения матери. Он, подобно ястребу, пытался вцепиться в отца... но что он, маленький худощавый мальчишка, может сделать против могущественного мага?

Юноша глотал слезы, до крови сжимая зубами свои худые руки. Он рвал на голове волосы, пытаясь выбраться из магических пут, сделанных его родителем. Он трясся, словно котенок, которого облили ледяной водой. Мама - его единственная защитница, его самый любимый человек, его опора и поддержка... Что же с ней делает этот ужасный человек?!

И вот наступил тот день, перевернувший все. Юноша подсознательно понимал, что когда-нибудь он наступит, но он так не хотел в это верить...

Но поверить пришлось.

Она лежала на полу, укрытая прозрачным ситцевым одеялом. Ее побелевшие руки до крови сжимали ожерелье, вошедшее ей прямо в ладони. Она будто искала спасение в нем... или же сжимала руки от нестерпимой боли?

Руки мальчика вспотели. Сердце заколотилось так сильно, что его стук отдавался чуть ли не в горле. Ужасные мысли навязчиво вползали в его голову, но он отгонял их, пока у него на это были силы.

- Мама? - он даже не ощутил влажности своих глаз, крепко сжимая холодную руку самого дорогого человека.

Она молча смотрела в потолок с застывшим ужасом в голубых глазах.

Дрожь била мальчика снаружи и изнутри. Сердце теперь пульсировало настолько сильно, насколько было способно сердце пятнадцатилетнего юноши. Руки мальчика похолодели - разом и навечно. Он обессиленно рухнул на колени рядом с телом матери. Из души вырвался горький крик. А губы упрямо твердили лишь одно слово: "мамочка"...

Что это все? Результат чересчур опасного магического эксперимента или ярости человека, именуемого отцом?

- Мозенрат! - отец произнес имя своего сына так, будто с отвращением выплюнул непонравившееся блюдо. - Прекрати немедленно! Отойди от матери!

- Это ты сделал, да? - шептал мальчик, тяжело дыша. Зачем он спросил? Он ведь знал ответ.

- Не я. Я не виноват. Я здесь ни при чем.

Перед кем он оправдывался? Явно не перед сыном. Возможно, перед самим собой?

- Я тебя ненавижу! - сквозь зубы кричал юноша, упрямо глотая выступающие слезы.

- Уймись, мальчишка, это не я! Я не хотел этого, слышишь, ты, недоумок?! Я понятия не имел, что магия будет столь сильной!

- Оживи ее! - охваченный странной надеждой, воскликнул вдруг мальчик.

Отец, поколебавшись, ответил:

- Нет.

- Нет?! Почему?! Ты не можешь?! Или не хочешь?!

- Я... не могу. Это слишком сложно для меня. Мне неподвластны жизнь и смерть. Понял?

- Сложно? - юноша боялся отпустить слабую надежду. - Но все же возможно, да?

- Нет. Брысь в свою комнату, строчи свои скверные стишки, марай своим ужасным почерком красивую белую бумагу.

- Замолчи! - мальчик прижался к матери, слабо надеясь, что она все еще сможет его защитить. Безумец еще не понимал, что больше защиты ему ждать не от кого...

- Читал я на днях пару твоих "шедевров". Что ж, я в такие стишки и рыбу постеснялся бы заворачивать...

Он засыпал бесконечными оскорблениями и унижениями своего сына, пытаясь таким образом оправдать себя в убийстве жены. Он старался очистить свою совесть, не зная, что он уничтожает в мальчике поэта, а вместе с этим и его возможное будущее. А, впрочем, даже если бы и знал, его вряд ли бы это сильно беспокоило.

Слова мужчины кнутом ударяли душу юноши... И с этого дня жить он перестал. Он лишь существовал в этой безумной лаборатории, не имеющей окон, с прочно заколоченными стенами. Когда-то эта лаборатория именовалась его домом. Но теперь у юноши не было ни дома, ни своей комнаты, ни любимых книг - теперь все это принадлежало отцу, если его можно назвать отцом.

Теперь подопытной крысой для обезумевшего мага стал сын. Мальчик, в отличие от матери, подчиняться мужчине не желал, вследствие чего получал кнутом, который стегал уже не душу, а тело. Отец полагал, что поведение мальчишки недостойно магических наказаний, поэтому воспитывал его традиционным методом. Кровавые полосы рассекали бледную спину юноши, но боли он не чувствовал. Он гордо молчал, стиснув зубы, что еще больше разъяряло отца. В такие моменты в сердце мальчика постепенно зарождалась тьма. И однажды, когда оно было уже перекормлено этим мраком, этой злобой, тьма прорвалась в душу, затопив в своем дегте все светлые чувства.

Отомстить. За маму, за убитого поэта, за унижения и шрамы на спине.

Отомстить.

Видимо, тогда сама судьба была на стороне парня. Не проснулся отец, когда сын осторожно стягивал с него перчатку. Не была заперта входная дверь. На улице не было ни души.

Отомстить.

Парень не издал ни звука, когда магия перчатки пожирала его руку. Он мужественно терпел... ради мести. Она была настолько сильна, что сожгла все прочие чувства, включая чувство страха, боли, оставив лишь злобу и ненависть.

Несмотря на то, что отец постигал магию годами, сын научился некоторым заклинаниям всего за час.

Он долго смотрел немигающим взглядом, как пылает его родной город. Ненависть в его душе кормилась этим зрелищем. Музыка огня успокаивала его почерневшую душу.

Он улыбался.

Через некоторое время Мозенрат нашел подходящее для жилья место. Возвести замок из песка оказалось неожиданно легко, вот только через некоторое время он начал чернеть, как и песок, находящийся вокруг замка. Возможно, тьма, заключенная внутри мага, заставила потемнеть и его окружение?

Желание мстить исчезло, но ненависть по-прежнему покоилась в его душе. Он выплескивал ее. Ему нравилось, что люди боятся его, впервые он ощутил себя немаленьким человеком. Мужчина регулярно поддерживал их страх. Бывало, от его рук, а, вернее, от одной руки, страдали многие люди...

Перчатка вновь вздохнула и вдруг напряглась, услышав медленные шаги приближающегося к ней человека. Холодные руки прикоснулись к ее плотной ткани.

Перчатка замерла.

- Ну, что, дорогая, поможешь мне в одном деле? - донесся до нее тихий голос хозяина.

Первый раз в жизни у нее спросили разрешения! Хотя, какая от этого радость, если ее согласия или несогласия все равно никто не услышит?

И снова она оковывает ледяные кости руки мага... Хозяин берет ее лишь тогда, когда в этом у него есть необходимость. А эти необходимости, как уже давно поняла перчатка, добром не кончаются...