Март 2001 года.

Аскольд выглядел опрятно, почти как нормальный волшебник. Это было для него несвойственно. Белокурые пряди теперь действительно являлись белокурыми, а его парадная серая рубашка оказалась на самом деле белой. Его самый верный, самый близкий, и похоже, единственный друг сразу заподозрил в этом что-то неладное. Эйнсли, используя свой дар, проник в разум мага. Он искал в его чертогах разума что-то, что могло объяснить такое поведение друга.

– Хватит копаться у меня в голове, - завязывая ленты на манжетке, сказал Аскольд. Он осматривал себя в зеркале.

– Тебе бы этим заняться тоже не помешало... Что с тобой происходит?

– Я в порядке, брат.

– По виду, не совсем. Куда намылился? - спросил Редманд, привычно смахнув каштановые пряди с глаз.

– Прогуляться вдруг захотелось.

– И с кем же? В таком-то виде...

– Я не совсем уверен, что она придёт. В любом случае, я просто хочу сходить в бар.

– Отлично, я с тобой! - вскочил с места Редманд.

– Ни в коем случае!

– Почему это?

– Иди, вон, Тодд вновь что-то придумал, ещё днём просил тебя помочь ему.

– Да к чёрту его и его мерлиновы идеи! Он сумасшедший человек. Помешанный.

– Полностью согласен. Так давай рванём куда-нибудь подальше отсюда.

– Ну уж нет, я устал постоянно бежать от чего-то. Тем более...

– Тем более что?

– Тем более здесь есть ради кого остаться, - Ухмыльнулся Эйнсли, смотря исподлобья.

– Ты про свою прелестную и милую Эйвери?

– Она как путеводная звезда для меня, - он искренне улыбнулся губами и глазами.

– Давай ты вот эти все свои сопливые фразочки прибережёшь для неё, ладно? - оскалился Бетельгейзе.

– Так куда ты идёшь и с кем, друг?

– В бар «сорок три часа» с девушкой. Но у неё есть жених, так что это просто встреча.

– Всё равно будь осторожнее. Не навреди ей..

– Я всё понимаю, Эйнсли, - Сглотнул Аскольд, вспоминая день, когда его Меч погиб из-за его ошибки.

– Я не хочу, чтобы тебе потом было больно. И тебе и ей, - Редманд хотел защитить своего единственного друга, который служил ему опорой и поддержкой на протяжении многих лет. Губа, которую он прикусил, стала алой.

– Я знаю, что подвергаю её опасности, но обещаю, что просто схожу с ней на дружескую встречу.

– Просто будь благоразумным, это всё, что я хочу тебе сказать. Боюсь, я не переживу, если ты отправишься вслед за Мэнди, - невольно он задел за кровоточащую рану. Редманд обещал никогда не вспоминать об этом ужасном дне, но он нарушил своё же обещание. Он резко замолчал, но было уже поздно. Аскольда Бетельгейзе захлестнула волна боли и обиды на себя.

Иллюзорный мирок растворился в небытие, предоставив сознанию реальный мир. Реальный и жестокий мир, созданный под покровительством Солнца и Луны. Под покровительством Норн.

– Ты как всегда прав, - сдался Бетельгейзе, перебив извинения Эйнсли. В итоге, это он был повинен в смерти сестры своего друга — Мэнди Мэй Редманд. Боль вновь проникла сквозь щели внутрь Аскольда, в самое его сердце, парализуя все клетки.

Он считал, что убил своего Меча, после чего должен был и сам умереть, но Норны словно пощадили его, вместо этого убивая его душу каждый день и заставляя чувствовать повинность в смерти Мэнди.

Он был зол. Свою злость Аскольд освобождал, изнечтожая, как считал Отец Стаи, повинных жителей Хэйвуда. Ему нравилось раздирать глотки своих жертв по велению главного. И хотя во время убийства Бетельгейзе чувствовал некое наслаждение за содеяное им преступление, но уже через мгновение волк ощущал себя ничтожеством. Часто по ночам ему снились кошмары, в которые вторгались все его жертвы. И особенно часто она. Мэнди Мэй. Аскольду снились кошмары, как и Редманду. Как и всем, кто хоть раз убивал.

Аскольд не должен был чувствовать что-либо к юной Эвелин Гирд. Она ведь не его Меч. То, что он чувствовал к ней было неправильно и во вне установленных нормах приличия. Узнав о таком, общество подсчитало бы это явление аморальным. И осудив, обоих бы отправили в темницу Carceres Tid.

– А ты всё же помоги Тодду, он ведь может и наказать, - перевёл тему волк.

– Наказать? Меня? Ха, я слишком важен ему!

– Он же сумасшедший. В один момент может и переменить все свои взгляды...

Светловолосый мужчина уже был готов выходить в путь, хоть уже и сомневался в правоте своего решения, но Редманд его приостановил :

– Аскольд?

– М?

– Извини... Конечно ты можешь встречаться с кем угодно и где угодно, - прикусив нижнюю губу, произнёс со вздохом Эйнсли. Он опирался всем своим весом о стол. – Я просто хотел, чтобы ты не забывал : мы чудовища и мы опасны, - Он похлопал его по плечу, после чего сутулясь, вышел из шатра и направился в сторону места встречи Стаи, оставив друга наедине с тягостными мыслями. Его слова не ободрили друга. Каждую ночь там намечались собрания сородичей, предвадителем которых был сам страж Хэйвуда — Барнэби Тодд, отец как странноватой Анастасии, так и Стаи.

Эвелин правильно предполагала, что в чём-то таком должен был быть замешан Барнэби, ведь именно он запретил  факстритизировать после полудня за несколько дней до первого нападения, аргументируя это тем, что волшебники не должны тревожить ночное время естества волшебством. Из-за этого жертвы подлунных не смогли при всём желании скрыться, узнав об оборотнях, которые обитают в Запретном Лесу.

С наполненной до краёв болью в душе, мужественный Бетельгейзе проходил по темнеющей улице деревни, под звуки проливного дождя. Он не торопился попасть к противоположной окраине Хэйвуда, чтобы войти в бар.

В бар, названия которого предполагаемо значило, что именно на сорок три часа возможно максимально застрять в этом заведении, но не более. Какие бы завсегдатые пивнушек, проходимцы и пьяницы не старались, но на дольшее время там никто никогда не мог остаться. Создатели этого бара даже учредили приз — тот, кто продержится дольше сорока трех часов, получит внушительную сумму, которую, конечно, никто никогда не получал.

Войдя в бар, Аскольд почуял запах гари и спирта. Внутри было настолько горячо, что Бетельгейзу вздумалось, будто в аду могло бы быть и попрохладнее. Тем не менее, Аскольд Гилберт снял свою изношенную шинель и повесил на кручковатый нос говорящей головы-вешалки.

– Ещё один пьяни... - проворчала голова, прежде чем яро закашлять. – Вот это запашок! - И хоть маг был умыт и расчёсан, но его невымытая одежда всё также
отдавала запахом мокрой псины.

Волк молча прошёл внутрь бара, ища острым взором знакомые рыжие волосы. Вместо рыжих волос в глаза сразу бросились глянцевые светло-русые волосы мистера Доусона.

Этот волшебник любил выпивать после рабочего дня в издании дома печати у молодого Фергуса Тейгу. Хоть Фергус и брал того на работу лишь из чистой жалости и своего добродушия, но он и не мог представить, что тот будет работать так кропотливо. Лезть из кожи вон лишь бы забыться от суровой действительности. Работой Эммануэль пытался приглушить боль внутри себя. Эмм держался нестойко на своих двух ногах, уже осушая не первую стопку напитка, проживающего горло похлеще огня. Не имея счастья находиться рядом с горько страдающей, как и он сам, женой, он находил веселье в рюмке крепкого спиртного. Эммануэль Чарльз Доусон был мучеником, что страдал вместе со своей женой от бездетности. Страдали на пару и родители Лэйташи — Гумберт и Киара Килл, уже и не надеясь понянчить внуков. Даже в таком раннем возрасте, Лэйташа Килл, только недавно ставшая миссис Доусон, не могла иметь детей. Все целители же в унисон утверждали, что в женщине нет никаких проблем с детородностью.
Жертвенная жена не стала разочаровывать своего мужа тем, что проблема была не в ней, а в самом Чарльзе.

Пьяный Эммануэль был тихим и спокойным. Он лишь изредка поднимал голову со стола, и то лишь для того, чтобы попросить наполнить стакан новой порцией яда. Эммануэль часто просил называть его Чарльз, потому что он считал, что так сможет оказать дань уважения своему погибшему отцу. Его отец скончался сразу после преждевременой смерти своей жены-Меча — Патриши.

Но раз Эммануэль не мог вместе с любимой женщиной иметь ребёнка, которого он бы назвал в честь своего отца или своей матери, он просил всех называть именем своего отца — Чарльзом Доусоном.

– Чарльз, тебе налить ещё?

– Пожалуй, не стоит, - Алкоголь не помогал ему унять проблему, но на некоторое время помогал забыть о ней. Забыть о том, что так гложит изнутри, подобно совести, будто он согрешил, а совесть всеми силами пыталась покаять провинившегося. – Мне нужно домой, - в этот дождливый вечер Эмм был одет лишь в одно пальто, которое впоследствие промокло до нитки, а сам же Чарльз простудился, получив лёгкую простуду и нравоучения от жены, которую он грубо приструнил.

В этот дождливый вечер семья Доусон вновь поссорилась. Чарльз накричал на бедную женщину, что пыталась всеми силами воссоздать уютный семейный очаг в доме. Она лишь хотела помочь любимому. Эмм сказал самые ужасные слова на свете, которые только могли бы так глубоко ранить его возлюбленную. На этот раз миссис Доусон была настолько опечалена и убита его ядовитыми словами, что выкинула в гневе всё, что давно хотела сказать. Глатая слёзы, в порыве гнева она призналась,что во всём виноват именно он. Он, и больше никто. Для обоих Доусонов этот день был наихудшим в их жизни. Рано утром мистер Доусон не смог посмотреть в глаза своей собственной жене, а миссис Доусон уехала к родителям, оставив Чарльза на попечение времени, которое по медленному течению бы дало время обдумать всё. Женщина горько наделяалсь, что мужчина возьмёт себя в руки и сможет одуматься, не напившись. Оставалось лишь надеяться.

– Леди, - Выходя из бара, мужчина пропустил промокшую девушку внутрь, предварительно поклонившись. Но мило улыбаясь вошедешей Эвелин, Чарльз ещё не знал, что ждало его дома.

Как только Аскольд заметил ярко-рыжую голову леди, рассеивающую всю серость бара в густом тумане, в душе у волка всё заиграло. Только ей грозный волк мог бы разрешить погладить шёрстку и даже против шерсти, ведь был по глупому влюблён, будто впервый раз.

Волк не понимал, почему чувствовал к ней неистовую тягу, ведь это невозможно. Его Меч был давно убит им же самим.

– Здравствуйте, - пролепетала сладкоголосая Эвелин, подойдя к мужчине у барной стойки. Девушка сразу же заметила внешние перемены, которые не могли её не порадовать. Она дурманила ему сознание одним лишь взглядом голубых глаз.

– Можно на «ты».

– О, спасибо. Пойдёмте... Пойдём, - тут же осеклась Эвелин. Не смотря на Аскольда, она удалилась в конец бара, где уселась за свободным столом, ожидая прихода мага. Мужчина не заставил себя долго ждать.

– Как ты добралась? - поинтересовался Аскольд, имея ввиду внезапный дождь.

– Немного промокла, но благо меня подвезли добрые душой братья Рудольф и Скай Хортенсы.

При упоминании имени Рудольфа девушка засмущалась. Она вспомнила, как пару лет назад он извивался вокруг неё и даже предложил стать его женой, но она отказала ему, потому что не питала к магу никаких чувств, кроме дружеских. Раньше Эвелин часто играла с детьми Хортенсов. Большинство из их семейства находили Эви достаточно милой и привлекательной леди. Мистер Хортенс был готов женить одного из своих сыновей на ней, но чуда не произошло.

Для Аскольда эти имена ни говорила, ровным счётом, ничего. Он был далеко не из здешних мест.

– Откуда ты приехал? - была заинтересована Эви. В деревне все друг друга знали, как минимум догадывались, но до этого Аскольда она не видела никогда.

– Из далёких краёв, - ответил вкратчиво маг, после чего леди не стала допытывать, подумав, что он просто не хочет говорить.

– А почему ты живёшь в лесу?

– Я страж леса, - соврал Бетельгейзе.

– О, я даже не знала, что есть такая должность в нашей деревне. И как тебе, нравится?

– Вполне себе, хотя есть и свои минусы, - усмехнулся маг, думая совершенно о другом. Аскольд поднял руку, тем самым подзывая в шумом заведении официанта. Он заказал классический грог, а Эвелин медовый.

– А тебе ещё не рановато пить грог? - сузив глаза, улыбнулся Аскольд.

– В нашей деревне грог впитывают с молоком матери. Он у нас в крови! - уверенно заявила леди.

– Я бы лучше заказал тебе эгг-ног, хоть до рождества ещё и долго.

– Спасибо, но не стоит. Во-первых, здесь таково не делают, да и не сезон ещё. Во-вторых, в лавке сладостей делают исключительно вкусный эгг-ног в любое время года. Можно сходить туда вместе как-нибудь.

– Соблазнительное предложение.

– Ну так соблазнись, - проговорила Эвелин, хлопая ресницами. – Мне сейчас как никогда захотелось его попробовать.

– Я бы не прочь, но рядом со мной ты будешь лишь в большей опасности. Боюсь, я не смогу тебя защитить.

– И от кого же ты собрался меня защищать в этой тихой деревушке? - хохотнула леди.

– В этой тихой деревушке недавно десяток волшебников разорвали на куски, а ещё десятки без вести. И ты действительно спрашиваешь меня от кого?

– Я здесь выросла, это мой дом. Я априори не могу бояться здесь ничего, - сглотнув, ответила она. На глаза навернулись слёзы, ведь в лесу уже погибло и пропало много её друзей, знакомых и родственников. Первым она вспомнила отца. Бартемий умер в лесу, хоть и не от лап монстра.

– Даже леса?

– Особенно леса. Раньше мы там часто бывали с отцом... - Девушка сумела сдержаться и не заплакать в присутствии малознакомого человека. – Собирали грибы, ягоды и травы для снадобий, отваров. Мама не любила Хэйвуд и никогда не ходила с нами. Он ей всегда казался страшным...

– А если опасным будет не лес, а я сам? - Этим он спровоцировал волну смеха. – На самом деле я опаснее, чем ты можешь себе представить, - мрачно прошептал оборотень, чем рассмешил леди до коликов в животе. С её глаз текли слёзы, но уже не от горя. Эвелин считала, что более неуместной фразы в данном случае и придумать было нельзя.

– Ты пытаешься меня очаровать? - Раздался гомерический смех девушки. – Имей ввиду, у меня есть жених.

– Вовсе нет, - смутился мужчина, опустив взгляд. Теперь он не знал даже что и сказать. С одной стороны он боялся привлечь на девушку беду, а с другой так хотел быть с ней, общаться с ней, смеяться с ней.

– А с тобой интересно, - Улыбнулась Гирд. – Сходим завтра в лавку сладостей? Он как раз напротив этого бара.

– Разве если тебя заметят с каким-то мужчиной, это не вызовит подозрений?

– Ты прав. Наверное, вызовит, но ещё никто не запрещал женщинам и мужчинам дружить друг с другом, кроме моих родителей... Ты же решил прийти только лишь из дружеских побуждений? - с опаской спросила девушка.

– Да, конечно.

– Значит всё в порядке. Правда Эверет ревнив, но если встретиться рано утром, то и объяснять, где я была мне не придётся. Когда я приду домой, он ещё будет спать.

– Сложная схема.

– Вовсе нет! - Рассмеялась она. – В школьные времена я так выходила гулять с мальчиками, потому что родители запрещали мне с ними общаться, так как считали меня ещё слишком маленькой, хотя мы просто дружили.

– Весело ж тебе жилось!

– Давай через неделю, потому что завтра мне идти на работу. В следующее воскресенье в восемь утра будь у порога лавки сладостей «Dulcis tabernam».

– Я давно не вставал так рано...

На этом и условились. Ливень уже прошёл, оставив после себя лужи. Эвелин по ним прыгала в своих чёрных непромокаемых ботинках, которые ей достались ещё от отца. Это ей досталвляло неимоверную радость. Улыбка не сходила с её лица ещё долго. Вскоре оба разошлись в противоположные стороны, но, забеспокоившись за Эви, Аскольд незаметно проводил леди ровно до её дома.