А он стоял на подтаявшем асфальте и с любопытством смотрел на озабоченных прохожих. Ему так нравилось, что он, подобно невидимке, может делать абсолютно все что угодно, и на него никто не обратит никакого внимания. Он просто-напросто сливается с общей бытовой атмосферой и становится на ее фоне каким-то непримечательным серым пятном.

Когда ему наскучило наблюдать за идущими мимо людьми, он, сверкнув угольными перьями, гордо расправил крылья и, с силой ударив ими, взмыл в небо.

Ветер помогал полету ворона, будто ласковый отец помогает любимому сыну держать равновесие на велосипеде. Птица бесшумно парила в воздухе, гордясь своим превосходством над людьми, которым не была дана возможность ощутить прелести истинной свободы полета.

Теперь прохожие были такими маленькими, что их можно было сравнить с насекомыми, коими любил питаться ворон. Но зоркий вороний глаз отчетливо видел каждую деталь, происходящую на земле.

Вот он незамеченно пролетел мимо счастливой девочки с разноцветными шариками и плюшевым мишкой в руке, идущую за руку с мамой, которая весело смеется.

Вот мужчины в полицейской форме на асфальте обводят мелом очертания выпавшего из окна тела, а рядом - трясется в безутешных рыданиях молодая женщина.

Вот группа покалеченных судьбой подростков, собравшихся в некое подобие стаи. Все как один - в черных куртках с капюшоном. Пытаются сохранить инкогнито, своровав у случайного прохожего кошелек?

Вот бабушка катает на карусели заливающуюся искреним смехом девчушку. Рыжие косички девочки на ходу расплетались под дуновением ветра, и бронзовые волосы золотом отражали солнечный свет.

Но где бы птица не пролетала, повсюду - запах талого снега, коры деревьев и свежей грязи. Неизменно.

Ворон, утомившись полетом, приземлился на первый попавшийся железный подоконник и с интересом стал наблюдать за жизнью людей за стеклом.

Какой-то красивый мужчина с книжкой и темноволосая худая девушка, сидящая чуть поодаль. Человек что-то хмуро рассказывал собеседнице, а та слушала его, приоткрыв рот в немом восхищении...

Николай сосредоточенно вертел перед собой наспех нарисованное подобие картины Ягужинской.

Мужчины... Один светловолосый, красивый... читает книгу. Второй - постарше. С небольшой русой бородой. Одна рука небрежно сунута в карман пиджака, а вторая указывает на многоэтажный городской дом, стоящий вдалеке за озером.

Воронцов то и дело подносил к рисунку сборник классических произведений, сравнивал портреты великих людей, что-то рассчитывал, думал... Марина же просто сидела рядом и истинным интересом на лице наблюдала за действиями Николая.

- Некрасов, - наконец, вздохнул он и, отложив в сторону книгу, взглянул Марине в глаза. - Второй мужчина - Николай Алексеевич Некрасов. Я уверен в этом точно. Помню, как он был изображен на картине Ягужинской. Точь-в-точь, как на реальном портрете. И одежда та же, и даже выражение лица, будто его просто вырезали из какого-нибудь учебника по литературе, а потом, приклеив к картине, дорисовали ему руки и ноги. Значит, Некрасов... Есенин и Некрасов... Стоят вместе на поляне...

Николай, возможно, сам не замечая этого, поднялся со стула и начал задумчиво ходить по комнате, при этом яростно сжимая свои волосы.

- Ну, и что такого? - пожала плечами Марина, отогнав надоедающую муху. - Два писателя изображены. Твоя хозяйка ведь, как ты говорил, любит искусство. Значит, и классику она тоже любит. Неудивительно, что она решила запечатлить на картине двух знаменитых поэтов.

Воронцов прислонился к стене, постучал пальцами по подоконнику и медленно произнес:

- Да... Двух знаменитых поэтов... Но понимаешь, в чем дело? Некрасов родился гораздо раньше Есенина, а умер тогда, когда Сергея Александровича вообще не было - Есенин был рожден после смерти Некрасова. Вместе они стоять ну никак не могли... Елена блистательно знает историю, она презирает ошибки или даже шутки с чужой стороны про те или иные мгновения прошлого... Ягужинская ненавидит прислугу только потому, что они однажды имели неосторожность сказать неточность в рассказе о каком-то историческом событии. Неужели Елена бы не просто допустила такую оплошность, которая заметна даже мне, поставив Некрасова вместе с Есениным, но и увековечила ее, изобразив на холсте? А потом еще с безумными восклицаниями заявляла, что это самая лучшая ее картина, ее гордость? Да мне кажется, увидев подобное у кого-нибудь другого, она схватила б нож и яростно бы порезала холст в клочья, лишь бы не лицезреть на подобное безумство.

Николай оторвался от стены и начал гораздо быстрее расхаживать по комнате, время от времени касаясь своей головы. Марина же смотрела на него с изумлением в глазах.

- Хорошо, классиков пока опустим, - продолжал Воронцов все торопливее. - Но сама сцена на картине! Ведь Елена художник! Она изобразила на своем рисунке зеленую поляну, сверкающую речку, темные деревья, дремучий лес вдали. И прямо между этих елей и гор, чуть ли не в лесу стоит дом. И ладно это была бы покосившаяся избушка, так это многоэтажный городской дом, с подъездом и множеством квартир. Вот что делает подобное здание в лесу, а? Кто там живет? Лисы и белки?

Воронцов рухнул на стул, схватил книгу и потряс ей прямо перед носом Марины.

- И последнее. Есенин на картине читает книгу. И не какую-нибудь, а свою собственную книгу со стихами в твердом переплете. По обложке я ее узнал, такую же я как-то относил в библиотеку взамен старой, потерянной мной. Та, которую я принес, была новой, с совершенно другой обложкой. Эти новые экземпляры распечатали в две тысячи первом году. Есенин никаким образом не мог читать современное издание своих же стихов.

Марина молчала. Ей казалось, Воронцов все выдумывает. Ну как бы такая образованная женщина допустила бы столько ошибок, да еще и в рисовании картины? Тем более, историю хорошо знает. Может, Николай просто что-то перепутал?

- Марина, - вдруг неожиданно произнес Воронцов. - Ты была хоть раз в Питере?

- В Питере? - округлила глаза Безродных. - Нет, конечно! Когда бы я там была? Нет у меня денег туда ездить, да и Паша бы не пустил.

Николай кашлянул. Начинать разговор о Павле сейчас было бы бессмысленно, поэтому он спросил:

- А сама бы ты хотела там побывать?

- Еще бы! - живо воскликнула Марина, и сладостно замерла. - Говорят, это красивейший город страны! Прекрасная архитектура, различные памятники, знаменитые здания... Боже, как все это восхитительно! Побывать там - большая удача, и достается она далеко не каждому... А зачем ты спрашиваешь?

- Да просто... интересуюсь... - замялся Николай, затем поднялся с места и произнес: - Ладно, мне нужно сейчас в одно место заскочить... по работе. Скоро вернусь. Бабушка котлеты пожарила, можешь поесть. Да, кстати, Сеня еще обещал заскочить, видать, понравилась ты ему...

С этими словами он спешно вышел из комнаты.

***

Ее глаза, окруженные размазанной тушью, пробивали до мурашек, заставляли сердце в ужасе сжиматься от жалости, перемешанной с непонятным страхом... но не к ней, а к ее судьбе.

Просто они были какие-то пустые. Убитые. Холодные... или лучше будет сказать - охладевшие.

- Что вам нужно? - хрипло спросила женщина, открыв дверь.

Ее голос был таким же, как и глаза. Таким же безэмоциональным и пустым.

- Меня зовут Николай, - осторожно начал Воронцов и проникся невольной жалостью к потерявшей мужа женщине.

- Что вам нужно? - повторила она точно так же, как и минутой ранее. С той же интонацией и выделением слов.

- Я по поводу Константина...

- Я все уже рассказала полиции. Что еще вы хотите от меня услышать?

Николай посмотрел в ее глаза и понял, что она лишь пытается создать иллюзию равнодушия. На самом деле ее голос не безжизненный, а едва различимо дрожит, пытаясь не сорваться. А глаза, хоть и холодные, но яркий блеск выдает слезы, проступающие сквозь крупные ресницы.

- Я искренне сочувствую вам, - тихо сказал Воронцов.

- Теперь уже ваше сочувствие не имеет смысла. Что вы хотели?

Николай кивнул в сторону квартиры:

- Можно войти?

- Пожалуйста. Мне все равно.

Воронцов поежился и неторопливо зашел в квартиру.

Жена Кости кинулась на кухню, налила стакан холодной воды и залпом осушила его, словно пытаясь перебороть предательски выступающие слезы.

- Как вас зовут? - присев на маленький диванчик, спросил Воронцов.

- Какая разница? - горько спросила женщина, но все же ответила: - Софья. Странно, что вы знаете адрес моей второй квартиры, но не знаете моего имени.

Воронцов улыбнулся.

- Да я и адрес совершено случайно узнал. У вас очень уютный дом.

- Этот? - усмехнулась Софья. - Этот - нет. Я сюда практически не заезжаю, но сейчас пришлось. Не могу я у себя находиться, да и полиция не разрешает... Вот у нас с Костей была квартира действительно уютная.

- Был я там, - кивнул Воронцов, отряхнув со свитера пыль. - Сразу чувствуется женская рука. Все так чисто, красиво, у нас дома так же. Это бабушка постаралась.

Софья помолчала, неловко оперевшись на стену, потом вдруг тихо спросила:

- Вы пьете кофе?

- Естественно, - улыбнулся Николай. - Кто его не пьет?

- Костя не пил, - чуть строго сказала женщина, отправившись на кухню. - У него сердце болело. Вроде молодой, но очень он с этой бедой намучался. Чуть выпьет чашку - и уже в груди колет. Но тем не менее, он наплевательски относился к своему здоровью.

- Пил кофе, несмотря на сердце? - с интересом спросил Николай.

- Кофе-то он не пил. Сам, по крайней мере. Но зато гостипреимен был до мозга костей. Если гость пришел - он непремено предложит ему кофе и будет пить его вместе с ним. Ибо, с его слов, некультурно, когда гость пьет, а ты стоишь и смотришь. Ну, такой вот у него был характер.

Николай задумался.

Что он увидел, когда зашел в квартиру убитого? Кружку с остатками кофе, стоящую на столе.

Но там была только одна кружка.

И никаких признаков приема гостей. Если человек гостипреимен, то он непременно накроет стол, поставит салфетницу, тарелки, вилки, ложки...

Но на столе Кости была лишь кружка с кофе, и все. Ничего более.

А в одиночку его Константин никогда не употреблял.

- Ваш муж что, даже пачку кофе не имеет? - с улыбкой спросил Воронцов, но взгляд его был сосредоточенным. - Он ведь сердечник. Зачем ему?

- Да вы что! - воскликнула Софья, наливая в чайник воду. - Я ведь вам только что сказала: он чересчур гостипреимный. Специально для гостей он имеет банку с растворимым кофе. Он ее на холодильнике хранит... то есть, хранил...

Значит, имеет свой собственный кофе.

- Ну, там, наверное, не хватит одной баночки, - говорил Николай, пригладив на голове волосы. - Костя - человек хороший. Друзей поди много к нему приходит. Если каждый раз заваривать по две чашки...

- Да нет. Немного у него друзей. Нечасто они к нему заходят. Из постоянных только Мишка Апрелев, они со школы знакомы. Олег еще зачастую забегает. Ну и полицейский. Этот, как его... Громов, вот.

- Громов?! - вскочил с дивана Николай. - Вы ничего не путаете? Чтобы Дмитрий Григорьевич имел друзей...

- А они и не дружили. По крайней мере, я не замечала их дружбы.

- Но вы же говорите...

- Да, Громов - частый гость в нашем доме. Только... Вы знаете ведь, как друзья общаются? Легко, непринужденно, не боясь затрагивать никакие темы... А у Кости с Громовым общение было сухо-официальное, будто у коллег. Это даже немного странно выглядело. Бывает, отошлют меня в магазин, а сами разговаривают о чем-то. Я никогда не подслушиваю, зачем мне влезать в их дела? Лично мне этот Громов вообще не нравится. Неприятный он какой-то. Еще в квартире дымит, как паровоз. И курит, и курит, и курит, и курит...

- Курит, значит, - задумчиво повторил Воронцов.

Навряд ли кто-то из семьи Ягужинских балуется табаком. Но Николай отчетливо помнил запах сигарет, когда подъехал к их дому. Имено тогда он столкнулся с Костей, чистящим снег...

- Вы не помните, когда именно ваш муж познакомился с Громовым? - спросил Николай, благодарно принимая чашку с горьким кофе. - Просто мне немного странной кажется их дружба...

Софья отряхнула халат, аккуратно присела рядом с Воронцовым и задумчиво сказала:

- Ну, у них же сфера работы схожа. Была, вернее. Костя ведь раньше в ФСБ работал, но потом был уволен.

Николай едва ли не подавился напитком, вытер губы тыльной стороной ладони и изумленно спросил:

- Уволен? Из ФСБ? За что?

- Я точно не знаю... Костя никогда не любил об этом говорить. Эта тема была ему крайне неприятна.

- Но неужели он после такой профессии, как ФСБ, устроился каким-то, извините, садовником?

Софья нахмурилась, взглянула Воронцову в глаза и с легкой неприязнью спросила:

- А вы никогда не сталкивались с такими ситуациями, когда вам просто необходимы были деньги, но возможности их заработать не было абсолютно никакой?

Николай кашлянул и в смущении увел глаза.

Да. Она права. Совершенно права.

- Вы все узнали, что вам было нужно? - сухо спросила жена Константина.

- Соня, вы...

- Уходите. Прошу. Не надо меня сейчас расспрашивать о Косте. Полиция все уже узнала. Я стараюсь не думать о нем... О том, что мы планировали сделать... О том, как мы копили деньги, чтобы летом съездить в Сочи...

Голос женщины дрогнул и сорвался, из глаз брызнули слезы.

- Извините, - тихо произнес Николай и поднялся с места. - Мне действительно лучше уйти. Понимаете, я просто хочу понять, где скрывается убийца вашего мужа, чтобы арестовать его.

- Костю этим не вернуть.

- Да, но... Удастся спасти жизнь еще многим людям.

Софья вздохнула.

- Да, вы правы. Извините. Я... я помогу вам, чем смогу. Сейчас я немного расклеилась...

- Ничего страшного, - улыбнулся Николай. - Вы мне и так очень помогли! Всего вам доброго!

Женщина молча проводила Воронцова до дверей и так же молча закрыла их.

Николай сунул руки в карманы и начал спускаться по лестнице.

Картина в голове значительно проясняется! После разговора с Софьей появились ответы на многие вопросы, но вместе с этим возникли новые.

И один из главных: почему возле Николая в последнее время вертится так много Громова? Почему этот вздорный, не имеющий приятельских отношений абсолютно ни с кем мент вдруг длительное время общается с Константином? Да и ладно бы дружеским языком, так он по-официальному. Допустим, они работали бы вместе, но у Громова совершенно другая сфера деятельности, он - начальник отдела оперов, а Костя работал в ФСБ. Что связывает этих двух, совершенно разных людей? И почему Громов так часто стал попадаться Николаю на глаза?

Воронцов вздохнул и, встав у дороги, начал ловить машину.

Необходимо заехать еще в одно место... Наверное, самое неприятное для Николая. Но лучше об этом не думать...

Почти сразу возле мужчины неспеша остановилось полуразвалившееся жигули. Из окна высунулось улыбчивое усатое лицо шофера, по внешности напоминающего бесстрашного казака из известных фильмов. Уж слишком задорно блестели его глаза, а черные усы дополняли общую картину.

- Садись, мужик! - весело гаркнул шофер. - Куда довезти-то?

Воронцов улыбнулся, осторожно, дабы ничего не сломать, сел в машину и начал подробно рассказывать путь к нужной улице.

- А шо тебе там надо-то? - присвистнул мужик. - Там ведь вроде алкаши разные живут... И дома у них, как я помню, нишо хорошего не внушают.

- Да нишо серьезного мне там не надо, - поневоле приняв манеру разговора шофера, сказал Николай. - С человеком одним поговорить.

Мужик на минуту замолчал, усердно выкручивая руль. Вмешиваться в личные дела незнакомца он не хотел, поэтому, не найдя подходящей темы для разговора, тихо запел:

- Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная...

Видать, хорошее настроение у мужика. Мало того, что подобрал незнакомого человека, так еще пытается всячески его развлечь. Хотя, может, из него всегда плещет оптимизм? Есть такой тип людей - хоть жара, хоть снег, а они всегда бодры и искрятся силой и молодостью.

Шофер остановил машину, а когда увидел протянутые купюры, замотал головой:

- Не надо нишо, убери. Людям затакма помогать надо!

- Вы хороший человек, - рассмеялся Николай. - Возьмите. Деньги лишними не бывают.

- Злые деньги - бывают.

- По-моему, - возразил Воронцов, - купюры характера не имеют.

Невзирая на протест шофера, Николай аккуратно положил на сидение две бумажки и, торопливо выйдя из машины, направился в сторону ненавистного ему дома...

В этот раз долго звонить Воронцову не пришлось - почти сразу за дверью раздались шаркающие шаги, и она распахнулась.

На Мамонта было жалко смотреть. Красное опухшее лицо, трясущиеся руки, мутные глаза, которые все никак не могли сфокусироваться на лице Николая... Конечно, Воронцов подозревал, что Павел частенько выпивает, но не до такой же степени!

- А... - заплетающимся языком начал Мамонт. - О... ты...

- Добрый день.

- Ну... это... блин... я думал, это не ты...

Павел пошатнулся и ухватился за косяк, дабы не рухнуть. От него так чудовищно несло перегаром, что Николай против воли отступил на два шага.

- Я думал... не ты это... - повторил Паша, обводя затуманенным взором внешность Воронцова.

- А кого же вы ожидали увидеть? - кашлянул Николай.

- Там... ну, не тебя... Другого... Не важно... Забудь... Странно... Я муху убил... А она все равно летает...

- Заканчивали бы вы пить, - посоветовал Воронцов. - Это гиблое дело. Сколько людей оно в могилу свело.

- Так горе у меня-а-а! - вдруг воскликнул Мамонт и истошно завыл. - Девка моя пропала-а-а! Нету ее нигде! Маринка моя ушла-а-а! Бросила меня одного, исчезла...

Николай издал смешок. Как будто это она из квартиры ушла! Как будто это Марина сама себя выгнала!

- Померла поди уже! - заливался Павел, жалобно глядя по сторонам. - Замерзла, бедная! Надо было ей куртку надеть... Глядишь, пришла бы... А так... Или собаки ее съели, или бомжи, или Черный Ворон к себе в логово утащил...

- Вы знаете Ворона? - воскликнул Николай.

Но Мамонтов проигнорировал вопрос, лишь еще громче завыл:

- Ох, бросила меня одного, ушла-а-а! Нет у меня теперь никого-о-о!

- Послушайте, - оборвал его Воронцов. - Я могу помочь вам найти ее. Только дайте мне ее паспорт, а дальше я уж сам справлюсь.

- Так она живая? - воодушивился Паша.

- Да, скорее всего. Мне нужен...

- Сейчас, - кивнул Мамонт и исчез в квартире, где отсутсвовал достаточно долгое время.

Николай уже подумал было, что алкоголик забыл об обещанном, но вскоре Павел появился вновь, держа в руках красную книжечку.

- Послушайте, Павел Леонидович! - вдруг неожиданно начал Воронцов. - А вы ведь незлой. Вы просто забытый. Потерянный. Марина рассказывала мне о вас... то есть, мы раньше с ней встречались. Потеря лучшего друга и одиночество заставили вас привязаться к испорченной компании. Вы просто хотели почувствовать себя нужным. А потом еще смерть родителей... Эта злоба, негатив и ненависть по жизни... Вы просто слабый и несчастный человек, и мне вас очень жаль. Так же, как мне жаль и Марину. Она обожает вас. Она боготворит вас. А знаете, почему? Кроме вас у нее нет никого. Никого, кто бы смог подать руку. Кто бы понял и поддержал. И она боится, что, потеряв вас, она останется совершенно одна. И она вновь будет бродить по улицам в поисках тепла и пропитания, ведь ей уже довелось испытать такую жизнь. Вы стали для нее родителем, которых она уже однажды теряла, и не хочет повторить вновь самое страшное чувство - одиночество.

Мамонтов молчал, задумчиво глядя в пол.

- Мне жаль вас, - повторил Воронцов и направился к выходу.

***

Доводилось ли вам бывать в чужом городе?

Думаю, доводилось.

Ощущаете ли вы присутствие чего-то незнакомого? И дело не только в зданиях и обстановке. Чужие люди, чужие лица, чужие улицы, чужая природа - будто бы вы очутились на другой, совершенно незнакомой планете. Вы чувствуете себя другим, не таким, как все. У вас появляется ощущение отдаленности и страха перед этим городом.

Марина укуталась потеплее в куртку, которую ей любезно дал Николай. С выражением детского восторга она пожирала взглядом великолепные здания такого города, как Санкт-Петербург.

Эти дома... Эти люди... Этот свежий морозный воздух, пробирающий до костей, который нещадно щипал щеки.

Даже запахи здесь были другие... Пахло свежеиспеченными булочками, конфетами, и, кажется, медом. И голуби курлыкали как-то уж очень гостипреимно, будто радушно приветствуя Марину.

Все-таки Воронцов очень странный... Неужели из-за какой-то картины Николай отправил бы Марину в Питер? Спору нет, Безродных страстно хотела побывать в Санкт-Петербурге, но зачем Воронцов лично обеспечил девушке эту поездку? Более того, он даже сам умудрился добыть ее паспорт! Неужели он ходил в квартиру к Павлу?!

Николай тогда выглядел очень встревоженным, и его странное поведение явно указывало на то, что у мужчины что-то происходит. Но сколько бы Марина его не пытала, Воронцов лишь нервно улыбался и плел что-то о вздорных хозяевах и их нелепых приказах.

Самое удивительное было то, что Николай просто заявился, сунул девушке в руки паспорт и уверенно сказал:

- Собирайся, поедем путевку оформлять. Ты же мечтала побывать в Питере?

Жалкие попытки возразить Воронцова не останавливали, он, похоже, уже был настроен решительно и переубеждаться не собирался.

- Ты на меня, получается, деньги потратил! - воскликнула Марина.

- Деньги? - с улыбкой переспросил Николай, нервно разрывая салфетку на мелкие кусочки. - Нет, что ты, мне выделили!

- Кто? - изумилась девушка.

- Так... Человек один, - глаза Воронцова забегали. - Вообще, ехать должен был я, но, понимаешь, у меня ведь работа. А у тебя ее нет, более того, это отличный шанс посетить Питер! У меня там живет троюродная тетя, доброй души человек, я ей позвоню, она с превеликой радостью тебя примет. Поживешь дня два-три. Достопримечательности посмотришь.

Марина нахмурилась.

- Но ведь от меня тоже что-то требуется! Не просто так же я поеду...

- Ой, дело пустяковое! Тебе нужно лишь посетить музей Некрасова... Посмотреть, что там и как... Денег я, разумеется, тебе дам. Может, найдешь чего подозрительного... Если найдешь, позвони мне. Думаю, нужно искать такие предметы, вроде ключа или карты... Ты поймешь, ты девушка умная. Помоги мне, прошу!

И вот сейчас Марина стояла напротив голубоватого здания, которое ничем не отличалось от остальных. То, что этот дом когда-то принадлежал Некрасову, девушка знала лишь из подробных описаний Воронцова.

Все-таки он Марине сильно помог - приютил, одел, обул, выкормил. Будет ужасно неправильно не ответить взаимностью такому замечательному человеку!

Вот только в том факте, что эта квартира принадлежала именно Некрасову, Марина сомневалась. Уж больно дом был схож с остальными, такими же чистенькими и ухоженными!

Может, спросить у кого? Наверняка местные люди хорошо ориентируются в своем городе. Да еще ко всему прочему бытует мнение, что питерские жители самые доброжелательные из всех. По крайней мере, в лоб точно не ударят.

Возле голубого здания было три человека - двое подростков, на вид лет двенадцати-тринадцати, и взрослый курящий мужчина. Посчитав, что желательно обратиться к самому солидному из всех, Марина подошла к мужику и аккуратно дотронулась до его кожаной куртки.

- Мужчина, вы не подск...

Голос Марины оборвался. Вопрос повис в воздухе незавершенным.

Человек резко обернулся. Девушка едва ли не вскрикнула и в ужасе попятилась, пока не уткнулась в холодную кирпичную стену.

Мужчина нахмурился, уперевшись взглядом в искаженное гримасой истинного ужаса лицо девушки. Коротко усмехнулся, потушил сигарету и неспешно подошел к Марине, обдав ее тошнотворным табачным запахом.

- Мне кажется, или мы уже встречались? - прищурился Громов, отряхивая с кожанки крупинки снега.

Марина закивала, еще сильнее вжалась в стену и сбивчиво начала:

- Г...Григорий Дмитриевич?

- Что, Сергей Маринович? - на полном серьезе спросил Громов.

Девушка закашлялась и тихо проговорила:

- Я... решила... в Питер съездить... Красиво здесь... Вот. На дома посмотреть...

- На дома, - иронично повторил Дмитрий Григорьевич.

- На дома, - быстро кивнула Марина.

- Посмотреть.

- Посмотреть...

Громов огляделся, повторно очистил куртку от снега и сказал... вроде спокойно, но его глаза неоспоримо были налиты искренней яростью:

- Ты, я вижу, пришла на квартиру Некрасова полюбоваться. Я прав?

- Да, - облегченно ответила Марины, наивно полагая, что после этого полицейский смягчится.

- Любишь классику? - продолжал майор, с отчетливой злобой смотря в глаза девушки.

- Да, - осторожно повторила Безродных.

Громов резким движением схватил Марину за кисть и до боли сжал ее, словно боясь, что девушка сбежит. Его рука, будто тысяча осколков льда, оковала хрупкую ладонь Безродных. Марина в ужасе отвернулась, боясь выдать себя невольно подступившими слезами. Господи, хоть бы майор не услышал стук ее сумасшедшего сердца...

- Значит так, - сплюнув, начал Громов. - Я не знаю, какого черта ты делаешь в Санкт-Петербурге, и зачем тебе понадобился музей Некрасова. Но имей в виду: еще хоть раз я тебя увижу, хоть в Москве, хоть в Питере, хоть в самом Магадане - ты очень глубоко пожалеешь. И пожалеешь об этом ты уже в камере, глотая вонючую тюремную похлебку и запивая ее прокисшим молоком. Ибо слишком часто вы со своим дружком Воронцовым стали попадаться мне на глаза! Или мне сразу пустить вам обоим пулю в лоб? Да нет, вы ж тогда мучаться не будете.

- Да за что? - прохрипела Марина, давясь слезами. - За что?

- Я ненавижу таких, как вы! - гаркнул Дмитрий Григорьевич. - Почему мир должен страдать из-за вас?! Почему родители должны бояться отпускать своих детей одних гулять?! Почему мы должны запирать ночью квартиру на замок?! Неужели я никогда не дождусь дня, когда вы все сдохните или сгниете в тюрьме?!

Громов вновь сплюнул, яростно вытер рот и, нехотя разжав руку девушки, прошипел:

- Я тебя предупредил.

Марина рванула и что есть силы кинулась подальше от этого места.

Ветер обдувал ее влажные щеки. Рука еще чувствовала ту железную ладонь майора... Впрочем, физическую боль Марина почти не ощущала - ее заглушала боль моральная.

Бежала она ровно столько, насколько был способен ее организм, пока в боку не закололо до такой степени, что девушка остановилась и обессиленно рухнула на колени, по-прежнему ощущая отвратительный сигаретный запах и грубую руку Громова.

Ну почему она должна страдать лишь из-за патологической недоверчивости Дмитрия Григорьевича?! По какой причине он с такой дикой ненавистью относится к Марине?! Ведь она ничего плохого ему не делала! Ни в Москве, ни здесь...

Интересно, а что майор-то забыл в Питере? И почему он находился именно возле музея Некрасова? Неужели у него там тоже какие-то дела?

Марина поднялась, грязными руками размазала по щекам слезы и направилась к тетке Николая...