Звенели вилки, касаясь краев тарелок.

В комнате витал восхитительный аромат свежеиспеченного пирога со сгущенкой и брусничным варением.

Стол был украшен недорогими, но безумно вкусными блюдами вроде салатов, пирожков, ну, или котлет с картофельным пюре. Ведь кто не любит котлетки с пюрешкой?

Неизвестно, зачем баба Вера сделала такую шикарную трапезу в честь столь незначительного события. Ну, подумаешь, Марина из Питера вернулась. Как будто она год там была! Всего-ничего - три дня.

- Путевка-то хоть бесплатно тебе, Коля, досталась? - с любопытством спросила бабушка, разливая по стаканам вишневый компот.

Николай закашлялся и улыбнулся.

- Конечно, бабуль.

- Да даже если бы ты на нее свои деньги потратил - я бы все равно одобрила, - рассмеялась баба Вера. - Девочка хоть раз в жизни Питер повидала! Ее Паша никогда и ни за что не свозил бы туда! Ну, что, Марин, понравилось хоть?

- Ага, - туманно ответила девушка, ковыряя в тарелке вилкой.

- Какая достопримечательность больше всего запомнилось? - продолжала Вера Анатольевна, поставив компот на стол.

- Да.

- Что "да"?! Я спросила: что в Питере больше всего понравилось?

Марина вздрогнула, уставилась на бабушку и с накленной улыбкой произнесла:

- В Питере? Да все понравилось... Так сразу даже и не выделишь. Я особо по улицам-то не ходила, боялась Гро... То есть, боялась, что заблужусь. Город-то незнакомый.

- Оно и верно! - кивнула бабушка. - Осторожность всегда соблюдать надо. Марин, вот ты у нас так мало живешь, а уже мне как родной стала! Подожди здесь, я тебе один подарочек хотела вручить...

Восхищенная собственной идеей, бабушка радостно унеслась в свою комнату.

Николай недоверчиво взглянул на девушку и вполголоса спросил:

- Что случилось?

- Случилось? - округлила глаза Марина. - О чем ты?

- Не надо притворяться. Я по тебе отчетливо вижу - что-то происходит. Что за мрачное настроение? Ну-ка выкладывай!

Марина вздохнула. Врать она не умела. Тем более - Коле. Поэтому, затравленно оглядевшись по сторонам, свистящим шепотом девушка ответила:

- Громов меня пытал. Снова.

Николай вознес руки к потолку, закатил глаза и взвыл:

- Да что же он не отстанет-то! Как же он уже утомляет! Ну почему он прицепился именно к нам?! Почему он так меня ненавидит?!

- Не только тебя, - грустно сказала Марина. - Ты не кричи. Бабушка услышит. Коль, он... Он вроде как мне поверил.

- Что?! Громов?! Поверил?! Марин, это два несовместимых слова! Это как "река горит" или "огонь журчит". Он никому не верит!

- А мне поверил! - упрямо возразила девушка.

Николай устало сжал в руке вилку и с горестной усмешкой спросил:

- И что же он тебе сказал?

- Что верит. Что снимет всю слежку и...

- Снимет слежку! - вдруг захохотал Воронцов. - Ты, Марин, конечно, не обижайся, но ты дурочка. Громов - мент матерый, опытный, достаточно сообразительный. Сказать "я снимаю слежку" - хитрость, отработанная им, думаю, еще лет в семь. Ну неужели бандит будет вести все свои противозаконные дела, прекрасно зная, что за ним следят? Но когда он вдруг узнает, что слежка отменяется, куда он пойдет? Правильно, к своему главарю, дабы сообщить приятную новость. На эту штуку клюют лишь самые глупые и неопытные преступники. Поздравляю, Марина. Ты благополучно входишь в их число. Правда, преступницей тебя не назвать, впрочем, это единственное, что радует.

- Подожди-подожди... - сжала виски девушка. - То есть, ты хочешь сказать, что Дмитрий Григорьевич только сделал вид, что поверил, а на самом деле усилил слежку?!

- Во-о-от! - поднял указательный палец Воронцов. - Поняла-таки!

- Но... - сбилась Марина. - Как же тогда...

Договорить она не успела. В комнату радостно влетела бабушка, держа в руках красивое черное платье.

- Примерь! - восхищенно крикнула Вера Анатольевна. - Мне его Ритка подарила! Бедненькая, не знает, что дарить, и дарит всякую ерунду... Слишком маленькое оно мне, для худых только! Поэтому померяй, мне это платье все равно ни к чему, не знала, куда деть. Выкидывать вроде жалко, вещь красивая... Отдаю тебе с чистой душой!

Марина замерла, пораженно глядя на подарок. Не в силах сдержать рвущиеся наружу эмоции, она воскликнула:

- Это... это мне?! Правда?! Но... оно же такое красивое...

- Забирай, - махнула рукой баба Вера и подмигнула. - У меня еще серьги красивые к нему были. Мне такие лопаты в ушах носить незачем, старая уже. А тебе в самый раз! Это мне опять дура-Ритка подарила... Сейчас принесу.

Марина застыла, бережно сжимая в руках великолепную вещь. Всю жизнь девушка мечтала о такой! Неужели она больше не будет оборванкой, а станет очень красивой леди в шикарном платье и с сережками в ушах? Уши проколоты у Марины были, но серьги она носила самые простые...

- Завтра к Громову пойдем, - вдруг тихо сказал Николай, тем самым заставив девушку выйти из грез и с изумлением взглянуть на Воронцова.

- О чем это ты? - пораженно крикнула Марина. - Ты с ума сошел?! Нам наоборот нужно подальше от него держаться, а ты...

- Нет. Мы не будем прятаться, будто мы действительно преступники. Громов - хитрый и расчетливый человек, и очень опасно иметь во врагах подобного. Поэтому можно сделать его нашим партнером. Предложить ему неофициальное совместное расследование. Что думаешь?

Марина ошарашенно выронила из рук платье и тревожно воскликнула:

- Ни за что! Хоть убей меня, но больше я к нему не приближусь! Он меня пугает, более того, после разговора с ним мне, порой, и жить не хочется! Он как вампир, только пьет он не кровь, а оптимизм и светлые чувства... Да и не согласится он работать с тобой! Он же тебя ненавидит! И подозревает...

- Согласится, - уверенно махнул рукой Николай. - Уговорим.

- Уговорим?! - побелела Марина. - То есть, ты и меня в это впутываешь?!

- Несомненно. Пойми, нам нужно взяться за это дело сообща. Громов подозревает и меня, и тебя, но когда мы станем его напарниками... Хочешь не хочешь, а поверить ему придется. Более того, мы сможем ничего не скрывать от него в плане расследования. Всем нашим действиям будет объяснение, ведь теперь уже он будет в курсе того, какова наша цель. А еще я думаю...

Дверь распахнулась, и в комнату вновь влетела бабушка.

- О чем щебечите? - радостно крикнула она. - О любви поди? Мариш, вот, держи. Нашла я их-таки кое-как. Оказывается, в компуктерном столе Коли лежали. Вот ума не приложу - что они там делали?

Марина аккуратно приняла у старушки коробочку, открыла ее и выдохнула:

- Спасибо вам.

- Да не за что! А чего ты грустная такая? Случилось чего?

Марина испуганно поймала сосредоточенный взгляд Воронцова, жалобно подняла брови, закрыла глаза и прошептала:

- Все хорошо.

Неужели один человек может внушать столько страха?

Неужели один человек может отбить желание жить?

Неужели один человек так всемогущ, что может управлять чужими эмоциями?

Неужели... а, впрочем. Нет смысла сейчас ныть.

Нужно подготовиться к встрече с врагом, с которым нужно было сотрудничать, как бы глупо и нелепо не звучали эти слова.

***

Как же Марину пугал этот коридор! Пропахший какой-то бумагой, свежей краской, камнем и известкой. Как же пугали девушку эти темно-зеленые стены, звук удара ее сапог о пол.

Топ... топ... топ...

Вот скрипнула дверь кабинета, и сердце Марины сжалось, едва она учуяла непереносимый запах табака.

Но Громова в кабинете не было. Лишь толстячок в панике прятал за спиной бутерброд, увидев открывшуюся дверь. А рыжеволосый парень начал торопливо выключать компьютер.

- Воронцов? - крикнул Василий. - Марина? Фух, неожиданно... Какими судьбами?

- Судьбами, Вася, сложными, - философски заметил Николай, по инерции прижав Марину к себе. - Мне нужен Громов.

- А нет его! - радостно крикнул Василий и, переглянувшись с напарником, рассмеялся.

- То, что его нет, я вижу сам. Где он?

- А черт его знает. Вот уже часа три, как ушел. Распсиховался, наорал на нас, дескать, мы лентяи и ничего не делаем... А я вот вообще-то ночь сегодня не спал, все его поганые бумажки в компьютер вбивал! И хоть бы кто заметил, так нет же! Вечно я идиот и лентяй, все время на меня вину повесит!

Николай усмехнулся. Бедняги. Видать, сильно их начальник достал, раз они готовы первому попавшемуся душу излить. Что ж, он их полностью поддерживал и их мнение насчет майора разделял.

- А зачем он тебе? - с интересом спросил рыжеволосый, пока толстяк сетовал на нелегкую судьбу.

- Да понадобился, - пожал плечами Воронцов, проведя по черным волосам Марины.

- Чтобы Громов вдруг кому-то понадобился? - ухмыльнулся Нориков. - Смешно! Ладно, если сильно нужен, можешь ему позвонить, он дома наверняка. Дать номер?

- Не стоит, - улыбнулся Николай. - Ведь он меня раньше набирал, когда еще Марина в кабинете у него сидела... Номер в памяти телефона остался.

Предложив Безродных сесть, Николай уверенно достал телефон и нажал кнопку звонка, явно предугадывая подобный поворот событий.

Со стороны письменного стола раздалась старомодная трель классической телефонной мелодии. Николай с удивлением скосил взгляд на источник звука и увидел черный кнопочный мобильник, на экране которого высвечивалось сухое "Воронцов".

Толстяка и его напарника будто ошпарили кипятком. Они повскакивали с мест и закричали:

- Он что, телефон забыл?! Но он же никогда его не забывает! И что теперь делать?! А если вызов какой поступит?! Как мы без Громова-то?! И домашний у него, как назло сломан! Может вернется, а? Хоть бы вернулся, а то мало ли, чего может случиться...

Василий и Нориков метались по кабинету, а на их лицах была такая тревога, будто у маленьких детей, потерявших вдруг в большом магазине отца.

- Слушай, будь другом, а? - вдруг с мольбой уставился на Николая рыжеволосый. - Сгоняй до Громова, притащи ему сотовый... Он вообще недалеко живет, здесь, за углом, ты ведь помнишь? Ну, чего тебе стоит? Я бы сам сходил, да мне нельзя, у меня... документы не заполнены, а Дмитрий первым делом про них спросит, ну что я ему скажу?

- Да и я не могу! - замотал головой толстячок. - Он на меня сегодня знаешь, как орал? Да если он меня увидит, он ведь точно укокошит! А у жены день рождения послезавтра. Я подарок ей еще не купил. А, Воронцов? Отнесешь?

- Я думаю, - улыбнувшись, начал Николай, - что это вполне может сделать Марина.

Девушка встрепенулась и, когда до нее дошел смысл слов Воронцова, посерела.

- Давай, Мариш, - подбодрил ее Николай, сунув в руки телефон. - За угол завернешь, а там только один дом стоит, остальные - кафе и различные магазины. Второй этаж, квартира - девять. Этот адрес я уже не забуду... Скажешь ему, что мне поговорить с ним нужно, и телефон отдашь.

Буквально вытолкнув девушку из кабинета, Воронцов закрыл дверь.

Он явно хотел сделать это для достижения какой-то цели... Скорее всего - опять во благо Марины. А может, он просто хотел поговорить с мужчинами без лишних ушей...

В любом случае - идти к Громову было страшно.

Он ведь люто ненавидит Марину! Да он... он на все способен! Это жестокий человек!

Марина вспотевшими руками сжала телефон. Возможно, от такой силы он сломается. Ну и пусть. Это будет явным протестом.

Девушка даже не помнила, как оказалась перед дверью нужной квартиры. Руки ее похолодели, дыхание стало свистящим, пальцы нервно сжимали мобильник, а сердце эхом отдавалось практически в горле.

Несколько раз девушка подносила руку к звонку, а потом в ужасе отстраняла ее, пугаясь того, что может ожидать ее за дверью.

Пулю в лоб... Еще раз увижу - убью... Ты у меня будешь гнилую решетку грызть...

Марина сжала вспотевшие руки в кулаки, при этом чуть не сломав телефон, а потом, будто собравшись, резко вдавила кнопку звонка и в ужасе отступила на шаг.

Дверь открылась не сразу. Далеко не сразу. Прежде чем она распахнулась, Марина едва ли не потеряла сознание от животного ужаса.

А что же будет?!

В старенькой серой футболке и спортивных штанах Громов выглядел непривычно. Наверное, во всеобщей памяти он навечно запечатлился таким - в потертых джинсах, черной кожанке и с сигаретой в зубах.

Впрочем, сигарета у него все же была, что хоть как-то добавляло привычности.

- Здравствуйте... - выдавила Марина и нервно сжала прядь волос.

Дмитрий Григорьевич с минуту, не говоря ни слова, пристально изучал ее. Потом вдруг склонил голову набок и с неожиданной улыбкой произнес:

- А... Наша... неизменная Марина Сергеевна! Пришла лично утопить гада-полицейского?

- Почему утопить? - опешила девушка, поразившись странной реакции.

- А это сейчас... как ни странно... самый популярный способ убийства, - хихикнул Дмитрий Григорьевич. - И надежный. Только сила нужна... физическая и моральная... Но котят же топят? А чем люди отличаются от котят?

Марина изогнула одну бровь, потом, со вздохом взглянув на мобильник, неловко начала:

- Дмитрий Григорьевич, вы телефон в кабинете забыли.

Громов хмыкнул и вновь глупо хихикнул.

- Да? А я-то думаю... чего не звонит никто? Никто не тревожит... Не спрашивает о работе... Сдохли, что ли, все? А я телефон, оказывается, забыл... Спасибо, родная. Выручила.

Марина уставилась на Громова.

Очень странное для него поведение. Очень.

Он улыбался. Не фальшиво, не нагло, не со скрытой злобой или ненавистью... Он именно улыбался. Искренне.

И голос у него был... добродушный какой-то. Незлой.

Лишь потом, принюхавшись, Марина поняла истинную причину странного поведения Дмитрия Григорьевича.

- Майор, вы... пьяны? - серьезно спросила Марина, взглянув в его затуманенные глаза.

- А что, это... так заметно? - нахмурился Громов. - Ну... разве что, чуть-чуть... А вообще я не пью. Понимаю, что нельзя... Профессия не позволяет. Я... я только по праздникам...

- А сегодня праздник? - удивилась девушка.

Майор не ответил, лишь молча втянул горький дым. Марине ничего не оставалось делать, как смотреть на тлеющий пепел.

- А ты права, - вдруг сказал он. - Ну кто придумал величать этот день праздником? Подумаешь, тридцать четыре года назад из мамочкиного пуза вылез...

- Так у вас день рождения?! - изумилась Марина.

- Ну, можешь называть и так... А по мне - данный день... не достоин... такого высокого имени... Не заслужил...

Девушка неловко замолчала, потом, взглянув на явно огорченное лицо Громова, тихо произнесла:

- Поздравляю.

- Не нужно... - резко оборвал ее майор. - Бессмысленно...

Марина вновь замолчала и, чтобы хоть как-то сгладить возникшее напряжение, протянула Громову телефон и как можно мягче сказала:

- Возьмите. Коллеги волнуются.

- Вот как... - хмыкнул Дмитрий Григорьевич и потушил сигарету. - Волнуются, значит... Ну, ну. Ты это... заходи, если хочешь. Или что? Боишься меня? Так я тебя в любом случае пытать не буду... По крайней мере - не сегодня. Не сейчас...

- Я могу зайти? - пораженно спросила Марина.

- Если хочешь... - кивнул Дмитрий Григорьевич.

Испуганно озираясь, девушка вошла в квартиру, после чего Громов незамедлительно повернул в замке ключ. Соблюдает осторожность... Похвально. Но почему же он в таком случае впустил в дом совершенно незнакомого человека, учитывая тот факт, что майор подозревает Марину в совершении некого преступления?

Это внезапно возникшее доверие, вызванное алкоголем?

Или же ему наплевать на собственную жизнь?

Квартира Дмитрия Григорьевича выглядела запущенной и неубранной. Пол покрывала различная грязь: возле порога это были черные следы ботинок и вода от растаявшего снега, а чуть дальше находились крошки и кости, которые явно остались после трапезы некого домашнего животного.

По углам были разбросаны носки и другие предметы одежды. Пожелтевшие стены "украшали" засохшие пятна. На подоконниках лежало множество различных пепельниц и фантиков, а сами стекла были мутными от толстого слоя уже не смываемой грязи.

А еще в квартире, будто визитная карточка Громова, витал табачный запах, который перебивал все остальные.

- Не разувайся, - бросил Громов. - Пол и так грязный...

- Почему же вы его не помоете? - нахмурилась Марина.

- А смысл? Все равно ведь потом замарается.

Девушка поежилась и, будто в оправдание Дмитрия Григорьевича, неловко сказала:

- Я думаю, у вас не всегда такой... э-э-э... беспорядок. У вас, наверное, сегодня просто не было времени прибраться. День рождения все-таки...

Громов прищурился, туманным взглядом окинул Марину и, усмехнувшись, задумчиво произнес:

- Что ж, тогда будем оба считать, что ты права. Хочешь?

Майор кивнул в сторону стоящего на столе коньяка.

Марина покачала головой.

- Нет.

- И правильно, - одобрил Дмитрий Григорьевич. - Бабам лучше не пить. А то потом черт знает что из них получается... Алкоголички, бросающие своих детей...

Громов горестно вздохнул, сел в кресло и замолчал, словно задумавшись над сказанными словами.

Фраза о матерях-алкоголичках была сказана явно неспроста...

- А у вас мать тоже... Любила выпить? - тихо спросила Марина и осторожно присела на табуретку.

Майор вынул из пачки сигарету, помял ее, вставил в зубы и, щелкнув зажигалкой, ответил:

- Нет. А, может, и да... У меня не было матери.

- Отец? - продолжала Марина, развернув некую карамельку.

- Никого не было. Ни отца, ни матери, ни бабки, ни дедки, ни тети-дяди... Сторож детдома нашел меня на остановке, завернутым в пеленки. Он взял меня на руки и стал искать моих родителей, надеясь, что они просто забыли меня и скоро вернутся... Но никто не желал признавать во мне сына. И охранник отнес меня в детский дом... Сторожа звали Григорием Громовым, а меня именовали Дмитрием. Нашел он меня ровно тридцать четыре года назад в этот же самый день, который записали датой моего рождения... Так, во всяком случае, мне рассказали.

За окном смеркалось. Высокие деревья скреблись в грязные стекла. А Громов, неспешно выпуская сигаретный дым, тихо рассказывал о своей жизни, задумчиво смотря в одну точку.

- Меня не любили в детдоме. Звали драчуном и задирой... Но по-другому там не вынести. Детский дом - это такое место, где выживает сильнейший. Сверстники - это будто стая изголодавших псов, и едва только они почувствуют слабость и страх противника, они мигом растерзают его, растопчат, изобьют и унизят.

В комнате стало совсем мрачно. Все вокруг обволокло темно-синим светом. Тучи загородили небо, и хлынул дождь, непрерывно барабаня по стеклу. Казалось, что под таким напором тяжелых струй окно не выдержит и разобьется, осыпая комнату бесчисленным количеством осколков. Вот тебе и непредсказуемость погоды...

Силуэт Громова теперь стал иссиня-черным, лишь неяркой красной звездочкой сияла тлеющая сигарета в его погрубевших пальцах, озаряя лицо майора.

- Я ненавидел сильных, но защищал слабых. Я ненавидел педагогов, но хотел учиться. В основном... учеба мне давалась, но преподаватели ждали от меня большего. Им казалось, что я просто-напросто ленюсь, они всегда попрекали меня за какую-нибудь плохую оценку... и почти никогда я не слышал похвалы из их уст. Я видел, как приезжали и уезжали дети, как сменялись педагоги и воспитатели, но маленький Димка неизменно рос в душной тюрьме московского детдома. Со мной работало множество психологов. Они советовали мне перестать быть столь агрессивным, но я не собирался позволять другим унижать себя. Все, кто пытался меня задеть, получали отпор, и это не хулиганство. Это самозащита. Иначе их издевки бы переросли в нечто большее и, чувствуя страх соперника, дети принялись бы растаптывать его. Но вот когда они без тени стеснения врали, что первым начал я... Вот это меня возмущало. Я никак не мог понять - ну что заставляет людей быть столь наглыми и несправедливыми?

Марина подперла голову руками, завороженно слушая плавные речи майора.

А он совершенно не обращал на нее внимания. Он смотрел в одну точку и чувствовалось, будто он рассказывает истории своей юности сам себе. Через эти слова он отдавал себя, свою душу, свои сокрытые от других мысли... словно до этого он никогда и никому их не говорил.

А, может, действительно? Никогда и никому?

В небе звонко ударил гром, озарив комнату белым сиянием. Дмитрий Григорьевич этого не заметил - он словно отдалился от этого мира, медленно выпуская наружу свои тайны, копящиеся в его сердце.

- Моей целью, моим стимулом всегда было осознание того, что я могу искоренить в мире несправедливость и бандитизм. Я считал, что, устроившись в полицию, я стану справедливым, а главное - нужным миру работником. Справедливым, я, полагаю, стал, но нужным - нет. Не нужны этой планете честные люди.

Комната вновь воссияла кратковременным серебряным светом, будто на мгновение наступил день. В свете молнии Безродных с удивлением заметила, что теперь Громов смотрит на нее и с выражением неописуемой муки на лице обращается именно к ней.

- Мне страшно, Марина. Мне страшно смотреть, какие люди окружают меня. Насколько они неестественны и продажны! В них нет азарта, нет искры в глазах, нет стремления к работе! На мой взгляд, полиция - одна из самых благородных и нужных миру профессий. Но люди, которые работают в ней... Вот назови имя хоть одного человека, который бы искренне хотел искоренить бандитизм?! Который, поймав убийцу, думал бы не о повышении зарплаты и лишней звездочке на погонах, а о том, что спас жизни многим людям, которых мог убить пойманный головорез, что стало в нашем мире на одного бандита меньше?! Даже Васька с Нориковым... Один постоянно ноет, чтобы домой пораньше с работы уйти, а другой только и делает, что жрет. Да как жить-то, когда тебя окружают такие люди? Для них профессия сравнима с работой кондуктора или доярки. Разве люди этих деятельностей думают, мол, лишь благодаря мне люди могут на автобусе попасть в нужное место, или, там, молоко, которое я надою, будет пить множество человек? Да не думают они об этом! Они машинально дергают коров за вымя и отрывают билеты только ради зарплаты, не думая о своем значении в мире. И полиция, к моему глубокому разочарованию, стала такой же. Им не важны пойманные преступники. Им важны деньги.

Марина приоткрыла рот и взглянула на Дмитрия Григорьевича с выражением неподдельного восхищения. Неужели существуют люди, которые думают так, как он?

- Видишь шрам? - Громов провел по белой полосе на лбу. - Когда я в Дагестане воевал, хотел мину обезвредить, но подорвалась она, и меня осколком зацепило. Хорошо хоть, что мина несильная была, живой остался. А вот на руке шрам, видишь? Пуля попала, когда в Чечне был. А на плече еще один след от выстрела, но это уже с Афганистана.

- В скольких городах вы уже перевоевали? - изумленно спросила Марина, поднеся ладони к губам.

- Два раза в Афгане, по разу в Чечне и Дагестане. Так я и говорю: вот каким должен быть настоящий мент! Который жизнь свою за родину отдаст! Правду которого ни за какие деньги не купишь! Помнишь, сколько войск на нашу страну нападало? Польские, французские, немецкие... А как в сорок первом году наши за Россию боролись! В кровавых руках автоматы сжимали, зубами за землю держались! Все - от мала до велика на защиту встали! Четыре года каменной стеной обороняли нашу столицу! Как же я горжусь, какой непобедимой и могучей была Россия! А потому что вера у народа была. Вера в свои силы и в победу. В светлое будущее. Истерзанные, кровавые, с оголенными костями, они смеялись в лица врагов, и ничто не могло победить их стальную волю!

Дмитрий Григорьевич вдруг с силой ударил кулаком по столу и со злобой и обидой воскликнул:

- А теперь что?! Во что сейчас превратился наш непобедимый и могучий народ?! Кем стали наши бравые мальчишки?! Да их даже в армию не призвать - тут же навыдумывают себе кучу болячек: астма, плоскостопие, геморрой... Все, что угодно, лишь бы не служить! А что будет, если, не дай бог, опять какая война начнется? Кто будет страну защищать?! Да единицы! Большинство запрячется по домам, пока их палками оттуда не погонят! Да и как они воевать-то будут? Фоткаться и выкладывать фотографии с подписями: "Я в тылу", "Я в камуфляже", "Я с оружием", "Я слежу за врагом"... Чувствую, скоро от нашей страны ничего не останется. Люди медленно катятся в глубокую пропасть деградации...

Майор уже держал в пальцах третью - или четвертую? - по счету сигарету. Голубоватый дым, кружась, превращался в удивительные узоры, а запах табака уже перестал раздражать Марину.

- Я, недоверчив, да, - со вздохом говорил Громов. - Но ведь... таким и должен быть настоящий полицейский. Непродажным. Не доверяющим всем подряд, ведь преступником всегда может оказаться тот, от кого ты совершенно этого не ждешь. Я строг, но разве с бандитами можно иначе? Преступники - не дети, головорезам конфетку не пообещаешь. Я искренне верю... что однажды на свете не останется ни одного подонка. И не станет убийств. Грабежей. Разбоя. Это было бы вполне осуществимо... если бы все в полиции тоже бы этого хотели.

- Вы поверили в виновность Николая, - вполголоса напомнила Безродных. - Вы могли бы...

- Не мог, - резко ответил Громов. - И я не верил им, Марина. Вернее, верил, но... Я пытался его оправдать. Да, пытался, как бы странно это не звучало. Да кто ж там будет слушать такого маленького человека, как я? От моего решения не зависело ровно ничего. Еще одно олицетворение продажных и лишенных всяких духовных нравов людей.

- Но я ведь вижу, - сжав ладонь в кулак, воскликнула Марина, - вы явно неприязненно относитесь к Николаю и... ко мне... Почему, Дмитрий Григорьевич? Ведь вы же... вы не считаете нас бандитами!

- Бандитами, дорогая моя, я считаю всех. Ведь каждый из нас может оказаться им. Каждый! Абсолютно! И кто ручается, что ты, например, не Черный Ворон? Или Николай, носящий броскую фамилию Воронцов? Или неприметный толстячок Василий? Даже себя я не исключаю из списка подозреваемых. Даже я не могу ручаться, что у меня нет, скажем, раздвоения личности.

- Но как же ваши друзья? - тихо спросила девушка, с жалостью взглянув на майора. - Вы их тоже подозреваете?

Дмитрий Григорьевич в упор уставился на Марину. Склонил голову набок, коротко усмехнулся, постучал пальцем по столу и неторопливо произнес:

- А кто такие друзья? Те, которые при первом звонке сразу помогут, не думая ни о каких выгодах? Те, кто поздравляет с днем рождения, с Новым годом, с Пасхой, с Днем защитника Отечества? Те, кто тратит деньги и дарит подарки чужим, не имеющих родственных связей с тобой, людям? А такие вообще существуют?

Марина поднесла кулаки к губам, в отчаянии опустила глаза и искренне прошептала:

- Мне очень вас жаль...

- Телефон давай, - неожиданно сказал Громов.

- Телефон? - опешила девушка. - Чей?

- Мой, - хмыкнул майор.

Марина похлопала себя по карманам и поняла, что, когда Громов задумался и проигнорировал протянутый мобильник, девушка по инерции сунула его в карман.

- Ой, извините... - смущенно произнесла Марина. - Держите. Кстати, Коля просил передать, что ему нужно срочно с вами поговорить...

- Коля? - Громов будто не поверил своим ушам. - Неужели? Ну, тогда пусть зайдет завтра. Я в кабинете до вечера буду. А если что - пускай позвонит. Телефон-то теперь у меня, к счастью, есть. Тебе спасибо.

Марина так и не поняла, сарказм это или нет, но на всякий случай быстро кивнула.

Громов взглянул в окно, поджал губы и проговорил:

- Дождь кончился. Гроза прекратилась. Ну и погода! Уже в марте молнии по небу бацают. Иди домой, пока опять не ливануло.

- Да, - опомнилась девушка. - Меня Коля уже ждет, наверное... Все-таки хороший у вас, Дмитрий Григорьевич, дом. Немножко неубранный просто...

Майор промолчал и, не говоря ни слова, проводил Марину до двери.

Девушка взглянула в горестные и выражающие неяркую обиду глаза Дмитрия Григорьевича. На пачку сигарет, торчащую из кармана его спортивных штанов. На многочисленные белые шрамы. На его погрубевшие ладони.

Опустив голову, она со вздохом произнесла:

- Хороший ты все-таки человек, Дим. Я восхищаюсь тобой.

Громов вновь не ответил, но в его глазах мелькнуло... что-то неясное.

Марина, на прощание вдохнув запах сигарет, развернулась и стала спускаться по лестнице.

Последнее, что она услышала, был звук поворачивающегося в замке ключа. Несомненно, майор бдителен.

А все-таки - почему он взял и впустил в квартиру малознакомую девушку?

Может... ему просто надоела жизнь? Жизнь в обществе обезличенных и лживых людей?

Может, он уже и не верит, что его страстное желание когда-нибудь исполнится?

Не верит, но продолжает надеяться. До последнего...