— Шейд, где штопор? — открывая все шкафчики подряд, кричу я.

— В верхнем ящике, справа от плиты, — отвечает он с улицы.

Даже после того, как я убрала все фотографии Джил с комода, Шейд так и не вошёл в дом. Так что я собираюсь его заманить сюда. Он остался на улице, на качелях.

— Я не вижу! Ты можешь войти сюда и помочь мне, иначе мы останемся без вина! — возмущаясь, выхожу на веранду и упираю руки в бока.

— Я же сказал, где он лежит, — недовольно бубнит он.

— Я не могу найти.

— Ты слепая?

— Да, я слепая. А ты раз такой умный, то найди мне грёбаный штопор! Мне нужно выпить! Прямо сейчас! — указываю на него пальцем и возвращаюсь в дом.

Проходят долгие минуты, пока Шейд, напряжённый и насупившийся, не входит в дом. Он быстро проходит в кухню, открывает шкафчик и сразу же находит штопор.

— Зрение проверь, старушка, — фыркает он.

— Ещё одно слово, и ты останешься без выпивки, — грожусь я. — Открой вино. Ты же мужчина. А я привыкла, что мужчины за мной ухаживают.

— Ты невыносима, Лаура. Ты ведь самостоятельная женщина, а бутылку вина открыть не можешь! Ты просто высокомерная сучка.

— Но эта сучка разрешает тебе напиться вместе с ней, Шейд, так что это в твоих интересах. И да, я самостоятельная, но есть вещи, которые могут сделать мужчины. Я люблю внимание мужчин.

— Я это заметил, — хмыкает Шейд, поворачивая штопор.

— Как ты мог заметить это? Я пока мужчин не видела.

— Ну, ты расцарапала мои руки, так что меня ты точно заметила, — он подмигивает мне и откупоривает бутылку.

— Прекрати, между нами ничего не было, — фыркаю, хватая два бокала из шкафа. — Правда?

Я бросаю взгляд с надеждой на Шейда, а этот козёл продолжает нахально ухмыляться.

— Между нами было много всего, Лаура. Между нами было...

— Не говори этого. Если я не помню, значит, ничего не было, — быстро мотаю головой и забираю у него бутылку с вином.

— Вообще-то, это так не работает. Надо было меньше пить. Ты выхлестала две бутылки водки, Лаура, и я не думал, что ты настолько... — Шейд недоговаривает, но окидывает меня таким неправильным взглядом, от которого не только всё моё тело начинает гореть, но и появляется интерес, что же такого я делала.

— Я не попадусь на это, Шейд. Это самый примитивный вариант вытащить из человека правду, — фыркаю я, разливая вино по бокалам. — Тем более, я понятия не имела, кто ты такой. Так что это не считается.

— Ну, конечно, это считается, и ты обещала, что мы будем на веранде. Я не могу сидеть здесь, — Шейд выходит на улицу, а я тяжело вздыхаю. Сейчас мне уже не хочется с ним спорить, потому что я устала. Иду за ним и плюхаюсь рядом на качели. Протягиваю ему бокал с вином.

— Ты спаиваешь несовершеннолетнего, — смеётся Шейд.

— Пошёл ты, — ударяю своим бокалом по его и делаю большой глоток. — Господи, это святая вода для меня.

— У тебя проблемы с алкоголем, Лаура?

Открываю глаза, откидываясь на спинку качелей, и они немного дёргаются. Шейд же отталкивается, и мы раскачиваемся.

— У меня проблемы с настоящим. А это, — показываю взглядом на бокал, — моё топливо, чтобы пережить его. Вырастешь, поймёшь.

— Я не ребёнок. Я понимаю больше, чем ты думаешь, — обиженно реагирует Шейд.

— С виду да, ты не ребёнок, но твоё мышление, твои поступки ещё на уровне восемнадцатилетнего. Это не плохо, Шейд, все мы росли, и все мы совершали ошибки в твоём возрасте. Так что... это нормально.

Повисает молчание, и мы пьём в тишине. Я плохой опекун. Я очень плохой опекун, но не умею ладить с детьми. Я, вообще, с людьми не лажу, поэтому у меня никого нет, кто мог бы поддержать меня. Только работа, да и её теперь нет.

— Лаура?

— Да?

— Это правда то, о чём пишут в интернете о тебе. Ты, действительно, такая... сука?

— Ты искал обо мне информацию, — усмехаюсь я.

— Да, забил твоё имя в «Гугле». И столько дерьма я ещё не видел. Тебя смешали с грязью.

— Ага. Я в курсе, читала уже. Это фейковые статьи, чтобы уничтожить меня. И да, Шейд, я именно такая, даже ещё хуже.

— Почему? Ты же не такая. Ты... другая.

Бросаю удивлённый взгляд на Шейда.

— И какая же я?

— Ты очень одинокая, ранимая и обиженная на людей. Тебе причинили боль, которая была огромной, поэтому ты ведёшь себя так, словно тебя никто не может задеть. Это неправда. Тебя задевает всё, даже если это тебя даже не касается. Ты неуверенная в себе.

— Что? Посмотри на меня. Разве такое тело не доказательство моего упорства и труда, как и уверенности в себе. Если ты видел, какая я в Бостоне, то точно знаешь, что я держу мужчин за яйца и не боюсь рисковать, — возмущаюсь я.

— Ага, только это твоя роль, чтобы тебе не причинили боль. Я такой же. Я агрессивный и злой ко всем. Мне плевать на то, что обо мне думают, но я одинокий. Мама никогда не понимала меня и моих желаний. Она думала, что делает мне хорошо, а всё было совершенно наоборот. Мама не слышала меня, и я смирился с тем, что она никогда не поймёт то, что я вырос и могу тоже быть взрослым. Так и ты, Лаура. Тебя не слышат, и тогда ты включаешь режим суки, требуя к себе внимания.

— Тебе восемнадцать, ты ничего не понимаешь, — шиплю я.

— Но я прав, ты злишься. Давай поощри меня. Я ведь прав, Лаура. Неважно, сколько мне лет, я прав. Брось, дай мне хотя бы что-нибудь, что уравновесит моё унижение сегодня. Я рыдал, как мальчишка, — Шейд толкает меня в плечо, и я усмехаюсь.

— В твоей ситуации это нормально, ты мать потерял. Слёзы допустимы, и в них нет ничего плохого.

— А ты плачешь?

— Конечно, я же человек.

— И часто ты плачешь?

— Бывает иногда. На самом деле нет. Я давно не плакала. Сегодня, когда вошла в дом и увидела, какой стала Джил, расчувствовалась, а вообще, не позволяю себе быть слабой. У меня нет никого, кто мог бы поддержать меня, только я. Я ни на кого не надеюсь, только на себя. А в моём случае слёзы — это возможность для моих врагов использовать их против меня в суде. Поэтому я давно уже не плачу. Я не жалею себя. Наверное, я перестала думать о себе, как о человеке. Всё, о чём я думаю, это моя карьера.

— Деньги важны для тебя, — заключает Шейд.

— А для кого они не важны? С деньгами перед тобой открываются все двери. За деньги можно купить всё, буквально всё.

— Даже семью и любовь?

Бросаю озадаченный взгляд на Шейда. Такого вопроса я от него не ожидала.

— Мне не нужна семья, как и любовь. Я ни в одно из этих слов не верю. Я видела слишком много дерьма, что доказало мне — это всё сказки для детей. В реальном мире семьи распадаются, а любовь превращается в ненависть и войну. Так что я разумно распределяю бюджет.

— Но ты ведь собираешься замуж. Ты не любишь своего жениха? — хмурится Шейд.

— Я люблю то, что он из себя представляет. И мы оба не хотим детей, — бросаю взгляд на руку, где должно быть кольцо, но его больше нет. Шейд смотрит туда же.

— Я сдала его в ломбард, чтобы была наличность.

— Оно для тебя неважно, как и сам человек. Когда человек важен, то ценность вещей, которые он дарит, возрастает, — замечает он.

— Наверное, так и есть. Марик даже не защитил меня. Он меня предал. Его до сих пор здесь нет, чтобы помочь мне выбраться из дерьма, которое заварил его отец. Поэтому да, Марик для меня больше не важен. Он теперь тоже мой враг.

— Выходит, и он не любил тебя. Тогда зачем нужно было тратить время друг на друга?

— Это выгодно, вот и всё. Закроем тему, я не хочу думать о Марике, — грубо огрызаюсь и залпом допиваю вино. Я подливаю себе ещё.

— Мама много рассказывала о тебе, — говорит Шейд.

Удивлённо вскидываю брови и делаю большой глоток вина.

— И что же?

— Она так сильно восхищалась тобой. Мама не называла твоего имени, но часто упоминала тебя в разговорах. Она следила за твоей жизнью и радовалась, когда ты получала повышение или выигрывала дело. Она даже праздничный ужин готовила, а я не понимал, как можно быть такой глупой. Я уже тогда заочно ненавидел тебя, Лаура. Мама слишком много времени проводила со своими воспоминаниями и уделяла больше внимания твоим успехам, чем моим. Когда в сентябре я на отлично сдал важную работу, она вместо того, чтобы поздравить меня, радовалась тому, что ты стала популярна. А на каждое Рождество она вешала для тебя чулок. Это чертовски обижало меня. Я получал апельсин, а ты целую коробку дорогих конфет.

— Боже мой, — шокировано шепчу я. — Но мы даже не общались.

— Это и бесило. Мне хотелось найти тебя и высказать тебе всё. Я так сильно ненавидел тебя. А потом в дневнике своей матери я увидел твоё имя — Лаура. Я пытался найти тебя, но знал только имя и то, что по профессии ты юрист. А таких людей полно. Потом я смирился с маминой странной привязанностью к тебе. И самое смешное то, что по твоей вине моя мать оказалась здесь совершенно одна, а я без отца. Ты виновата в этом, — обвинительно цедит Шейд.

— Всё было совсем не так, — хрипло отвечаю я.

— А как? Не ты отбила у моей матери Коула? Ты не спала и не целовалась с ним? — злобно обвиняет он.

— Я не спала с Коулом и даже не встречалась с ним. Я ненавидела его, Шейд. Это сложно объяснить.

— Постарайся, потому что это меня злит до сих пор. У меня к тебе куча претензий, Лаура.

— Что ж, — глубоко вздыхаю и допиваю всё вино из бокала. Мне нужна храбрость. Хватаю бутылку и уже пью из горла.

— Тебе достаточно. Это так сложно сказать мне, почему ты так поступила с моей матерью? — Шейд выхватывает у меня бутылку, и красное вино проливается мне на блузку и подбородок. Пальцем убираю капли и облизываю его.

— Это сложно, потому что я только сегодня узнала правду о том, почему Джил исчезла из моей жизни. Я узнала о том, что она была беременна от Коула, и у неё был ты. Думаешь для меня, не сложно всё это? У меня есть сердце, Шейд, но, когда близкие и любимые люди втыкают в него спицы, это больно. И мне больно до сих пор. Я понятия не имела, что Джил всё же сглупила. Я защищала её.

— Как? Соблазнив её парня? — фыркает Шейд.

— Сначала я ревновала Джил к Коулу, она проводила с ним так много времени, что забывала обо мне. Я старалась понять её и принять факт того, что она влюблена в него. Но я знала, какой Коул на самом деле. Он был красавчиком школы, популярным парнем, и вокруг него всегда вились девчонки. Коул был высокомерным, гадким ублюдком. Он унижал тех, кто был беднее или умнее его. Унижал всех, даже своих друзей. Я не знаю, что такого особенного в нём могла найти Джил, но она уверяла меня, что Коул на самом деле другой. Конечно, — едко усмехаюсь я.

— Коул не был другим, и меня жутко раздражало, что Джил была слепа. Она всегда и всем помогала. Она была ангелом. Джил никогда и ни на кого не злилась. Она была спокойна и разумна. И вот она влюбилась в Коула. Я не верила ему. Да, я ему не верила, потому что он не мог измениться за месяц. Я видела всё иначе, Шейд. Я следила за ним, и он встречался с другими. Тогда у нас не было мобильных телефонов. У меня не было, поэтому я не могла доказать то, что увидела. Я рассказала Джил о том, что он пудрит ей мозги для того, чтобы потом посмеяться над ней. Она же настаивала на том, что я просто завидую ей и начинала убеждать меня, что когда-нибудь и я тоже встречу своего идеального принца, — с неприязнью выплёвываю я.

— Но я не завидовала ей. У меня на глазах не было розовых очков, а Джил родилась в них. Это и бесило. Коул никогда не проявлял интерес к Джил в школе, в ней он, вообще, её игнорировал. И на это тоже я указала ей, но она находила ему сотню оправданий. Все мои попытки раскрыть ей глаза провалились. И тогда я решила, что должна доказать свою правоту и спасти Джил от Коула. На весенний бал Коул пришёл вместе с Джил, а уже через час после этого он трахался с одной из черлидерш в кабинете химии. Да, я постоянно следила за ним. Я пошла на поиски Джил, чтобы показать ей, но её нигде не было. Она ушла домой, и я снова упустила возможность открыть ей правду. Помимо этого, я слышала, как он смеялся над ней перед своими друзьями. Он называл приглашение Джил на бал «благотворительностью», понимаешь? Боже, как я разозлилась. А что Джил? Она не хотела меня слушать! Она видела меня врагом, а не Коула. И тогда... тогда я решилась на безумное. Я начала проявлять знаки внимания Коулу, а он обожал быть в центре любого женского внимания. Я целый месяц его обрабатывала, и он пригласил меня на свидание в его машине, но меня это не удовлетворяло. Мне нужно было доказать Джил, что он ублюдок. Я пригласила его на ночной пикник у озера. И там же назначила Джил встречу, чтобы наладить наши отношения. Коул сразу же полез мне под юбку, я даже не успела никак отреагировать или оттолкнуть его. Он целовал меня, забираясь в мои трусики, и это увидела Джил. Не так я хотела ей показать правду. Абсолютно не так, — горько шепчу.

— И вместо того, чтобы закатить скандал, обличить его, да даже наорать на меня, обвинив в предательстве, Джил просто ушла. Я это видела. Она тихо убежала, и всё. Я врезала Коулу бутылкой пива по голове, чтобы он отвалил от меня. А потом угрожала ему тем, что подам заявление в полицию за попытку изнасилования, если он не оставит меня и Джил в покое. Я пошла искать Джил, но её родители меня не впустили. Они сказали, что она спит, а мне бы лучше пойти домой и не позорить своих родителей. Я так и сделала. На следующий день Коул боялся смотреть на меня, а мне было плевать. Меня волновала Джил. Она не пришла в школу. После занятий я вновь пошла к её дому, но никто не открывал. Ночью в их доме не горел свет. А потом мне родители сказали, что Джил уехала и больше не вернётся. Это было сильным ударом для меня. Я винила себя за то, что не дала Джил самой обжечься, а влезла. Я страдала каждый день. Я скучала и злилась на неё. Я же её любила. Я её так любила. Ближе Джил у меня никого не было на свете, а она меня бросила. — Мои глаза горят от боли и слёз. Они скатываются по моему лицу, и я стираю их.

— Я не спала с Коулом. Он был мне омерзителен. Он жалкий слизняк. Я ненавидела его и себя. Я просила родителей помочь мне найти Джил, но они отказались, сказав, что Джил больше нет в моей жизни. На самом деле они обвинили меня в лесбийской связи с ней и разврате, которому мы предавались наедине. Это было абсурдно, но наши родители, да и все жители нашего небольшого города были слишком религиозны. Они не понимали, что мы просто дружили. Я расценила отъезд Джил, как предательство и запретила себе думать о ней, а сегодня узнала, что её насильно спрятали здесь, потому что она была беременна от Коула. Её тоже бросили одну, заставив выживать. А я... я хотела просто защитить её от боли, Шейд. Я старалась... но она не слышала меня. И я понятия не имела, что она была уже беременна. Она не доверилась мне, не рассказала об этом. Если бы Джил призналась мне в своей тайне, то мы что-нибудь придумали бы вместе. Я бы никогда её не бросила. Никогда.

Мотаю головой, чтобы справиться с захлестнувшими меня эмоциями. Так сердце не болело уже очень давно.

— Мне жаль... Шейд, мне так жаль. Я не знаю, как всё исправить. Взрослые тоже ошибаются, а самое худшее... понимаешь, — смотрю в его внимательные зелёные глаза, и мне становится ещё паршивей, — знать, что ошибки ты совершаешь всегда. Эти ошибки в детстве становятся огромной пустотой и болью в будущем. И вроде бы ты уже взрослая, самостоятельная, у тебя есть всё, но нет больше веры в людей. Нет доверия к ним. Ты живёшь в коконе, в который никогда и никого не впустишь, чтобы тебя снова не бросили и не разрушили, чтобы вновь не совершить ошибок. Да, понимать, что совершаешь ошибки, очень страшно. Сначала идёт отрицание, а затем, гнев и ненависть, а потом боль. Долгая, тихая боль. Мне, правда, жаль, что я ничего не знала ни о тебе, ни о Джил. Она не дала мне возможности... извиниться. Она забрала у меня этот шанс, но есть ты, Шейд. И я извиняюсь перед тобой за то, что испортила жизнь Джил и поступила так, как считала нужным. За то, что просто хотела защитить человека, которого любила и даже не подозревала о том, что из-за меня она тоже будет брошенной и наказанной. Прости меня.

— Лаура, — ладонь Шейда ложится мне на щеку, и он вытирает мои слёзы.

— Прости. Я паршивый человек. Посмотри на меня и не будь мной, Шейд. Не надо. У меня уже нет шансов изменить свою жизнь, а у тебя их много. Воспользуйся ими.

— Эй-эй, всё в порядке. Мне тоже жаль, что мама не так поняла твои поступки. Она не винила тебя. Я винил. Она считала, что ты встречалась с Коулом за её спиной и скрывала от неё, что вы вместе, поэтому и была настроена против их отношений с отцом. Мама писала, что не винит тебя, если это сделало тебя счастливой. Она благословила тебя и простила. Она просто не знала, Лаура. Не знала о том, что ты защищала её. Она не знала. — Шейд притягивает меня на свою грудь, и я вжимаюсь носом в его кожу. Он так хорошо пахнет. Так тепло от него. И так больно. Я никому не позволяла видеть свои слёзы, но с Шейдом мне легче. Наверное, это тоже должно было произойти. Я обязана была хотя бы кому-то рассказать и доказать, что я вовсе не плохая, а просто слишком сильно любила.