Дженни

Я очень старалась не смеяться и, опасаясь, что трясущиеся плечи и сдавленные похрюкивания выдадут меня с головой, почти вылетела из кухни, состроив на всякий случай оскорбленный вид. Настроение, напрочь испорченное нетолерантной бакалейщицей, каким-то чудесным образом после разговора с носорогом улучшилось. Возможно, это было как-то связано с тем, что он категорически отказывался на меня злиться. Вот наотрез. Уж я и так и этак пыталась вызвать его на скандал, спустить пар и убедиться в том, что все светлые – не заслуживающие моего внимания подонки. А он не злился – и все тут. И даже сдвинутые к переносице темно-рыжие брови не могли меня обмануть. Ему правда было плевать и на невыполненные указания, и на мое самоуправство. Настолько плевать, что это даже создавало какое-то неправильное в моем положение ощущение вседозволенности. Может быть, это проверка? Усыпляет мою бдительность? Надеется подловить на чем-то пострашнее бытового неповиновения и под благовидным предлогом сдать обратно? Бес его знает. Но надо быть осторожнее и границы проверять потихоньку. Родовой символ не просто так избирается. Ласка на вид – милейший зверек, но при этом один из самых агрессивных хищников на планете. Мне снова почему-то вспомнилась ночь, и раскаленный воздух в спальне, и надвигающееся на меня тело – и по позвоночнику пробежала дрожь. Я даже плечами передернула. Правильно, Дженни. Помни об этом. Особенно – когда тебе хочется шутить и подначивать бывшего врага. Особенно – когда он шутит в ответ. Остаток дня прошел невыразительно. Вооружившись новейшими разработками в области чистящих средств, я вернулась в ванную, полная решимости на этот раз довести ее до совершенства. И на удивление – мне это даже удалось. «Чистоблеск» в полной мере себя оправдал. Настолько, что даже стало немножко жаль убитого утром времени. Потом я взялась за ужин, который стараниями и заботой миссис Ли достаточно было достать из холодильника и разогреть (перетрудилась!) Ели мы в тишине. Я – погруженная в путаные мысли о прошедшем и грядущем. Тэхен – в газету. Было настолько тихо, что я даже чуть вздрогнула, когда светлый издал недовольный хмыкающе-фыркающий звук.

– Что там? – не утерпела я. Эта газета манила меня с тех самых пор, как я увидела ее на столике, рядом с небрежно брошенными ключами от машины. Очевидно, Тэхен купил ее по дороге домой. Мне нужна была информация о происходящем в мире, но я боялась показать излишне живой интерес. – На. Вместо ответа носорог сложил газету так, чтобы выделить статью в нижней части одной из последних страниц, и протянул мне. «Вчера, 22 августа 19.. года, был приведен в исполнение приговор Ким Дженни, последней представительницы темного рода Кимов, зачинщиков и лидеров темного Сопротивления. Мисс Ким не участвовала в боевых действиях, однако поддерживала идеи восстания, а потому была приговорена к пожизненному условному сроку с правом Искупления. Это поправка в закон, внесенная по инициативе одного из молодых и подающих надежды представителей либеральной партии. Согласно этой поправке, Ким Дженни была отправлена на исправительные работы в дом Ли Тэхена, героя и ветерана войны…» Я не стала читать дальше – это уже все объясняло. Там даже была моя фотография. Жутковатая – из тех, что были сделаны при задержании, а фотограф изолятора далек от высокого глянцевого искусства. Но узнаваемая. Особенно вкупе с именем. И реакция бакалейщицы становилась легко объяснимой. Уж она-то наверняка читает утренние газеты. Статейка была написана в общем-то нейтрально, разве что с легким налетом восхищения подвигами мистера Носорога, но все равно оставила гадливое ощущение. А еще – только усилила желание дотянуться до всего, что я упустила. Если уж спустя год пресса упоминает даже о таком незначительном событии, как суд над одной из участниц Сопротивления, то я наверняка найду море полезной информации в более ранних выпусках. Нужно будет только добраться до этих самых ранних выпусков. «Завтра же займусь этим», – решила я для себя. И пусть эти люди сколько угодно плюют мне в спину, я больше не буду убегать от их презрения, поджав хвост. Наверняка где-то поблизости должна быть библиотека, для начала можно попытать счастья там. Они частенько хранят в архивах старые выпуски.

– Будь осторожнее. Голос Тэхена выдернул меня из размышлений, даже чуточку испугав – на мгновение мне показалось, будто он прочел мои бунтарские мысли. Поймав мой взгляд, чтобы убедиться, что завладел моим вниманием, он пояснил.
– Будь осторожнее, когда выходишь на улицу. Меня предупредили сегодня, что настроения среди населения витают не самые доброжелательные. Если боишься – можешь в принципе не выходить – я не буду тебя заставлять.

– Я не боюсь, – я против воли вздернула подбородок.

– А надо бы, – неожиданно отозвался Тэхен. – Может быть, и даже наверняка, ты уверена, что ни в чем не виновата. Возможно, так оно и есть. Возможно, этому верю я, или Уён, или еще пара-тройка-десяток человек. Зато другой десяток человек может счесть тебя угрозой, или пожелать отомстить темным. А ты лишена магии и не можешь за себя постоять.

– Спасибо, что напомнил, – огрызнулась я.

– На здоровье, – отозвался светлый и уткнулся в тарелку. Затолканные далеко в глубину души чувства вновь взбурлили. Произнесенное им «ты ни в чем не виновата» почему-то резануло меня острым лезвием. Защищал бы он меня так, если бы знал, кто я на самом деле? Или лично бы свершил народную вендетту? Или сдал бы властям, чтобы прочитать потом за очередным завтраком о свершившейся казни?

– Почему ты не ненавидишь темных? – не выдержала я, глядя на Тэхена в упор.

– Тебе было бы легче, если бы ненавидел? – поинтересовался тот, не поднимая головы.

– Нет, но это было бы понятнее.

– Я ненавидел. Поначалу, когда война только закончилась – ненавидел. А потом надоело.

– Надоело? Он помолчал, тщательно прожевывая кусок, поднял голову, посмотрев, правда, не на меня, а куда-то в пустоту за моим плечом и добавил: – Все хороши. После чего снова вернулся к ужину, явно давая понять, что дальше на эту тему беседовать бесполезно. Вспыхнувшая лампочка – новенькая, из тех, что Тэхен привез с собой из дома – под протертым от пыли и грязи матовым плафоном, приятно осветила ванную, и я еще раз довольно полюбовалась на дело рук своих. Вот странно, но впервые результат физического труда приносил мне такое удовлетворение. Возможно, потому, что у меня в душе поселилось какое-то сюрреалистичное ощущение, будто приводя в порядок этот дом, я навожу порядок и в своей жизни. Я включила воду, покрутила краны, подбирая температуру, разделась и шагнула под мягкие струи. Шторки здесь не было, но ванна была широкой и позволяла стоять под душем, не устраивая вокруг потоп. Оно и к лучшему, потому что сегодня я планировала простоять здесь столько, сколько мне захочется. Абсолютно никуда не торопясь. Я любила воду. И плавать любила. Рядом с нашим домом было озеро и крохотный пляж, на котором мы, будучи детьми, могли проводить целые дни. Что теперь с тем домом, и с тем озером, и с тем пляжем? Мысли текли вяло. Вспыхивали воспоминания, и я медленно перебирала их, разглядывая, как когда-то мамины драгоценности в большой малахитовой шкатулке. С чего все началось? Когда мы свернули не туда? Мы ведь жили в прекрасное мирное время, время, полное возможностей. Наверное, мы просто завидовали поначалу. Тому, что одни магические области могут развиваться без малейших ограничений, а другие только и натыкаются на запреты и законы, многие из которых устарели, а многие казались просто абсурдными. Магия крови, магия смерти, зельеварение, даже отдельные разделы природной магии (особенно в области жертвоприношений). А потом под раздачу стали попадать и астральные практики… кто-то счел, что контролировать духов – неэтично. Наша семья всегда славилась особыми способностями по части магии крови. Я решила, чему хочу посвятить свою жизнь еще в семь лет – и с тех пор ни разу не пожалела о принятом решении. И мне было четырнадцать, когда я впервые подслушала, стоя у двери, за которой родители принимали важных гостей, разговор о том, что многие ограничения, накладываемые правительством, несправедливы. «Скажите на милость!» – вещал отец низким, хорошо поставленным голосом. «Как они планируют приготовить яичницу, не разбив яиц?» Эта поговорка, наверное, была чуть ли не слоганом всего Сопротивления. Жертва во имя прогресса. Жаль только, что скорлупа все же не имеет ничего общего, скажем, с необратимыми родовыми проклятиями. Или человеческими жертвоприношениями. Именно они стали последней каплей. Движение ратующих за послабления в пограничных, полуопасных и опасных областях магии, росло и множилось медленно, но верно на протяжении нескольких лет. Я успела выучиться, поступить в аспирантуру, загореться этой идеей, проникнуться ею до печенок. А Джун – став одним из лидеров движения за свободу магии – даже успел добиться существенных уступок от правительства в законодательстве. Успех окрыляет, и… Пожалуй, нас понесло. Мы горели энтузиазмом, нам казалось, что раз нам уступают – значит, мы правы. Что нам до недовольства немагической части населения? Разве они могут понять? Это же и для них в том числе. Для развития медицины, сельского хозяйства, для их счастливой и спокойной жизни. И кому какое дело до скорлупы? Шаткое равновесие рухнуло, когда Движение выдвинуло требование разрешить жертвоприношение приговоренных к смертной казни, цинично рассудив – жизнь все равно потрачена, так пусть она будет потрачена с пользой. Народное недовольство забурлило вровень с краями, и, чтобы удержать мир, власти запретили митинг темных – тогда уже за глаза нас стали так называть – в поддержку очередного требования. А темные взяли и все равно вышли на митинг. Я вышла. Я помнила свой азарт, свою жажду справедливости, жажду доказать всему миру нашу правоту. Как можно не понимать, что принести пользу обществу своей гибелью – это же все равно, что получить шанс на искупление для маньяков, насильников и убийц? Я помнила острое чувство протеста, когда несанкционированную демонстрацию попытались разогнать. Кто тогда ударил первым? Я не знала. Но я помнила самую первую вспышку магии и последовавший за ней хаос. Джун вытащил меня оттуда и вернулся, чтобы отбить товарищей. Он был арестован, начались судебные процессы. Всем, кто в тот день оказал сопротивление, дали реальные сроки. Небольшие, от полугода до года – пострадавших особенно не было. Но и этого оказалось достаточно. Темное Движение восприняло эти суды как пощечину и вместо того, чтобы подставить другую щеку – ударило в ответ. Если бы мы знали тогда, чем все это обернется. Я часто пыталась вспомнить, в какой момент борьба за идею превратилась для меня в борьбу за собственную жизнь. Когда погибли родители? Брат? Эзра? И не могла. Война стирала воспоминания о мотивах и чаяниях, оставляя только желание жить. От высоких идей, от желаний сделать мир лучше, из жажды совершить прорывы и великие открытия все свелось к одной просто истине – «Или ты, или тебя». Вода текла, смывая с тела усталость и мрачные мысли, даря легкость голове. Но, потянувшись за мылом, чтобы начать, собственно, мыться, а не стоять под душем недвижимой статуей, я подумала вдруг. Интересно Тэхен сказал. Он ненавидел темных поначалу. Когда война закончилась.
Поначалу. Когда закончилась.
Поначалу тогда чего?