Тэхен

Сестра держалась молодцом, а вот Дженни выглядела откровенно плохо. Я пытался пробиться к ней все эти четыре месяца, но меня откровенно отфутболивали. Поднятая нами волна изрядно нервировала, чтобы не сказать – бесила, официальные власти, и кто-то из них нашел отличный способ отыграться. Отчасти я их понимал. С момента выхода нашего группового обращения сторонники восстановления темной магии в границах уровня тридцать седьмого года изрядно потрепали им нервы. Пикеты, митинги и прочие акции гражданского протеста случались повсеместно. Если не каждый день, то каждую неделю откуда-то приходило известие о группах протестующих. Целители в полный голос заговорили о централизованной забастовке. Мы вскрыли нарыв. Суд по нашему делу оттягивали изо всех сил – сперва власти, пытаясь дождаться, пока волнения улягутся, а потом уже мы сами – всеми правдами и неправдами пытаясь дотянуть до необходимого нам законодательного послабления. В итоге народу на заседание пришло куда больше, чем мог вместить зал суда, и внутрь пустили только причастных – но и то яблоку было негде упасть. А сочувствующие и сопереживающие толпились на улице. Напряжение, неуклонно нараставшее всё это время, достигло пика и замерло на максимуме.

– Для дачи показаний вызывается подсудимая Дженни Ким, – объявил судья после положенных подготовительных процедур. Дженни ненадолго взбодрилась от нападок прокурора, но, вернувшись на скамью подсудимых, снова впала в апатию. Я ругнулся сквозь зубы – ну что за сволочи! Почему меня к ней не пустили? Я бы живо вытряхнул ее из этой хандры! Уён, услышавший меня, шикнул, требуя вести себя пристойно, но посмотрел с сочувствием. Да, я на взводе! Да, мне следует держать себя в руках! В конце концов, на кону стоит слишком многое, чтобы позволить моим нервам всё испортить. Хоён держалась хорошо – сожалела, что пришлось нарушить закон, но не скрывала, что при необходимости сделала бы то же самое. А после нее для дачи показаний пригласили меня, и я все время думал о том, как бы не сорваться и не устроить в зале суда разбор полетов всем причастным… Вроде удалось. Хотя где-то к середине выступления у меня и возникло устойчивое впечатление, что без зубов прокурор выглядел бы куда лучше… А потом время понеслось вскачь, и события воспринимались как-то урывками. Офицер, конвоировавший Дженни, пожимает плечами:

– Да она пришибленная какая-то была. Когда мистера Тэхена увезли, мисс Ли про одежду вспомнила – а мисс Ким так и стояла на крылечке. Такое ощущение, если бы ее в ночной сорочке увезли, она бы и не заметила… Вот Наен, которую заинструктировали перед заседанием чуть ли не насмерть, запрещая рыдать и раздражать этим судью, изо всех сил давит слезы:

– Я собиралась ей веселую жизнь устроить… Я же не знала, что она такая! Соседка миссис Флай скрипит со свидетельской трибуны:

– Мы ее, эту девочку, поначалу очень невзлюбили и даже требовали, чтобы Тэхен ее отправил, откуда взял – но она такая беззлобная девочка оказалась… Роберту моему помочь после травмы никто не брался, а она лечение подобрала, не отказала, хоть мы ей и дурного желали… Я тру переносицу, старательно пряча лицо. Это было идеей нанятого Уеном адвоката, а он подцепил ее у скоропомощников. Если Дженни не любят соседи – надо найти тех, у кого проблемы по части магии крови, и постараться хоть их перетащить на свою сторону. И я согласился, только Дженни просил не говорить, для кого она схему корректирует. Целитель Кларенс, не стесняясь, рассказывает, что коллега Ли ему рассказала о снятии проклятия и о том, что мисс Дженни предлагала заменить магию крови ритуалистикой. И он попробовал – и получилось очень неплохо, процент повторных обращений пациентов за помощью снизился втрое. Один минус – специалист в данной сфере у нас сейчас один, и новых не предвидится. Так что приходилось анамнезы в изолятор отправлять. Да, он делился впечатлениями с коллегами и не скрывает этого. Что коллеги? А ничего – мисс Дженни для половины страны расчеты сделала – вот и всё, что коллеги говорят! И адвокат не упускает случая вступить:

– Этот закон был отменен! Вчера премьер-министр подписал указ о возвращении нормативов к уровню, принятому в 1937-году! И вообще, моя подзащитная даже из заключения спасала жизни! А вы ее в чем-то обвиняете! Зал возмущенно шумит, газетчики волнуются в своем углу, и судья стучит молотком по столу.

– Тишина в зале! Новые выступающие, и снова шум, но мне нет до этого дела, потому что я смотрю на джен6 и пытаюсь поймать ее взгляд. Но она так и сидит, безучастным зверьком, мечтающим только спрятаться в свою норку, а в зале кто-то тем временем вещает голосом Дафны Кован.

– Я предоставила следствию результаты своей проверки, но могу и на словах повторить: очень законопослушная девушка. Неудивительно, что вынужденное нарушение закона и повторное заключение стало для нее таким стрессом… И на прокурорский вопрос, уверена ли инспектор, что мисс Дженни не нарушала правил условного освобождения, Дафна Кован заходится возмущением. – Если вы желаете поставить под вопрос мою компетентность, будьте добры сделать это в установленном законом порядке! В зале снова шум, и разгневанный судья грозит выставить всех из зала суда… Я воспринимаю это кусками, урывками, потому что Джен так и не поднимает головы. И я смотрю-смотрю-смотрю на нее, пытаясь мысленно докричаться – всё будет хорошо! Всё будет хорошо, слышишь?! Я не дам тебя в обиду! Но она не слышит меня. Слишком углубилась в свои мысли – и могу спорить, веселого там мало… И слова «суд удаляется на совещание» я цепляю только краем сознания. Потому что моя темная поднимает на меня взгляд. И мир перестает существовать.

Дженни

Взгляд Тэхена я чувствовала щекой, как ожог. Я не хотела на него отвечать. Я не хотела на него смотреть. Я не хотела, чтобы он видел, насколько… Насколько он мне дорог. Зачем? Зачем засаживать в него новые крючки, которые ему придется болезненно из себя выдирать после моей смерти? Зачем показывать ему, насколько я его люблю, если это лишь усугубит его чувство вины потом? Когда он, давая показания, назвал меня своей невестой – я чуть не захлебнулась сразу от боли и счастья. Чуть не застонала вслух – ну заче-е-ем?! Зачем ты всё усугубляешь?! И я смотрела в пол, и серый день наседал на меня со всех сторон, и я изо всех сил старалась отрешиться от происходящего, утонуть в этой серости… И вдруг случайно, неосторожно подняла глаза – и поймала его взгляд. Ощущение было такое, будто тот самый треклятый крючок, от которого я старалась уберечь Тэхена, воткнулся в саму меня. Глубоко-глубоко, в самое сердце – и выдернул его из тела. И теперь это глупое сердце висит – обнаженное, трепещущее, живое – над головами людей, сидящих в зале суда, и вот-вот, глупое, сорвется, упадет, покатится… Но не срывалось. Не падало. И я смотрела на Тэ, не отводя глаз, когда внутри меня все корчилось от боли и вопило от бессильной злости – ну зачем, зачем, господи, ты дал мне это только сейчас?! Зачем дал – и сразу забираешь?! Мне же больно, больно, больно! Я еще живая, ты слышишь?! Я не хочу умирать! Я не хочу оставлять его и уходить! И билось в ушах, гудело набатом – ты сама виновата! Ты все это заслужила! Да, виновата. Да, заслужила! Но за что его-то, господи?! И когда новое «всем встать, суд идет» подняло на ноги зал, я встала вместе со всеми, зная, что это – последние мгновения, что мне остались. Потому что больше я этого ненормального, чокнутого, ненаглядного носорога не увижу… И я пила его взглядом, стараясь напиться впрок, на весь коротенький остаток своей жизни. Чтобы, когда придет мой час, утешать себя хотя бы тем, что Он. У меня. Был! – …постановил признать подсудимых Дженни Ким и Ли Хоён невиновными в совершении преступлений, предусмотренных статьей 204 Уголовного кодекса и освободить из-под стражи в зале суда! Бог его знает, что там дальше было. Я не видела. Я грохнулась в обморок.