Глупо искать предпосылки случившегося в далёком прошлом: их либо слишком много, либо нет вовсе. Отправной точкой моего повествования станет именно это воскресное утро, затерянное где-то в середине февраля. Я сразу знала, что от него не стоит ждать ничего хорошего.

Ещё в субботу вечером Отец хотел уложить Мать на диван со мной, чтобы эта прекрасная женщина не отправилась на поиски новой дозы водки, пока её муж будет отсыпаться после нескольких бутылок пива, выпитых в компании друзей. Меня не радовала перспектива провести ночь без сна и с Матерью, готовой в своём стремлении к алкоголю на многое, поэтому я собрала всю свою волю в кулак, повысила голос, чтобы он дрожал не так сильно, и попросила Отца не сваливать всю ответственность на мои плечи. Полагаю, это сошло мне с рук только потому, что он был пьян. Несколько пропитанных недовольством реплик, конечно, ударилось о мои уши, но всё же в ночь с субботы на воскресенье я делила диван только с собакой.

Спала я беспокойно. Яркие и короткие сны сменяли друг друга с бешеной скоростью, однако через несколько часов после окончательного пробуждения я уже не могла вспомнить ни одного из них. Да и не до этого мне было.

Проснувшись, я первым делом прислушалась. В квартире было тихо. Родители спали, что не могло меня не радовать, поэтому я предпочла даже не выходить из комнаты, чтобы случайно не потревожить их сон. Стакан воды и остатки купленной за день до этого плитки шоколада стали бы вполне удовлетворительным завтраком, если бы во время еды я не услышала в соседней комнате стук собачьих когтей о паркет. За ним последовал глухой звук тяжёлых шагов Отца.

Новости, музыка, яичница — и вот я уже смотрела, как он надевал на нашу старую немецкую овчарку ошейник. Я надеялась, что Отец не будет действовать по схеме «я хочу, а ты должна», как во время предыдущих срывов Матери. Он мог бы выгулять собаку недалеко от дома и вернуться минут через десять. Мог бы...

Бросив мне стандартное «следи за ней и никуда не выпускай», Отец ушёл. Как только захлопнулась дверь и в замке повернулся ключ, из соседней комнаты послышался скрип дивана, за которым последовали тихие шаги. Она ждала, пока Отец уйдёт. А несколько мгновений спустя передо мной появилось это.

Обрюзгшее тело в старой свободной кофте, гнездо крашеных тёмно-каштановых волос на голове и фиолетовый синяк вокруг правого глаза. Я бы предпочла, чтобы её лицо осталось размытым пятном, но она подошла ко мне. Потухший взгляд, морщины, врезавшиеся, казалось, глубже, чем обычно... За несколько недель до этого у Матери был день рождения, и я не могла поверить, что ей исполнилось сорок лет. Но в таком состоянии она выглядела на все сорок пять.

— Дай ключи.
— Нет.

Я посмотрела на собаку, которая, единственная из трёх, бывала на улице раз в год, если не реже. Я как будто надеялась на её помощь, но моя любимая толстушка только смотрела на меня огромными карими глазами. Видимо, она тоже не понимала.

В течение первых бечконечных минут (их, как оказалось, было всего пять) наш с Матерью диалог сводился к двум репликам, между которыми иногда проскакивали слово «пожалуйста» и фраза «я быстро».

— Пару лет назад ты говорила мне то же самое. — Не сдержавшись, я обратилась к прошлому, хотя знала, что толку от моих слов не будет. — И что потом? Тебя не было два дня и возвращаться ты, кажется, не собиралась. Папа нашёл тебя в кустах и приволок домой.
— Я... — начала Мать, но прервалась, видимо, подбирая нужные слова. — Я знаю, что подвела тебя в тот раз, но это не повторится. Десять... нет, семь минут — и я буду дома. Только дай ключи.
— Нет.
— Но он не уз-на-ет! — повысила голос она. — Он ушёл в парк, и его не будет минут сорок.

Я промолчала, а затем цикл нашего разговора возобновился. «Я быстро... Он не узнает... Дай ключи... Пожалуйста...» — «Нет».

«А может, действительно отпустить её?» — пропищало что-то внутри моей головы. Но оно не посмело повторить свой вопрос. Я не отпускала Мать не потому, что боялась за неё. Я боялась за себя. Когда я отдала Матери ключи два с половиной года назад, Отец ещё сутки разговоривал со мной исключительно на повышенных тонах, а если я казалась ему более виноватой, чем в остальное время, мне доставалось сильнее. Не по лицу, конечно.

«А ведь тогда он думал, что она нашла запасной ключ и сбежала, потому что я просто не уследила за ней...»

Тему количества ключей в нашей квартире она подняла и в этот раз.

— У меня есть дубликат, просто сейчас я его не найду. Но ты можешь сказать, что я нашла... Но это не понадобится: я приду быстро!
— Хочешь выйти — ищи. Я не отдам ключи.

Она не ответила. Я гладила собаку и слушала тиканье часов. Отец ушёл только двадцать минут назад, а я уже мысленно мучила его всеми возможными и невозможными способами.

«Где он?.. Где он?!! Почему так долго?!! — спрашивала у пустоты я. — Конечно, если с ней что-то случится, виновата буду я. Очень удобно, пап!»

Я не без удовлетворения думала о том, как выскажу ему всё (вчерашнего-то он наверняка не помнил), когда мать встала и ушла в другую комнату. Я не сдвинулась с места, но моя голова вмиг опустела. Я вся обратилась в слух. Впечатления полугодовой давности были ещё достаточно свежи.

Ясное июньское утро. Мать стоит на балконе в сумкой в руках. «Зачем тебе прыгать?» — «Ну мне надо!»

Хлопнула балконная дверь, и я услышала, как щёлкнула её зажигалка. Самое время позвонить Отцу: я не хотела говорить с ним при Матери.

— Пап, ты где?
— Ну... С собаками гуляю, а что такое?
— Она просит ключи.
— Никуда её не выпускай, — повторил он в сотый или сто первый раз.
— Я понимаю, но...
— Я в парке, мы на другой стороне канала, — перебил меня Отец. — Всё, никуда её не выпускай. — Муха, которую он лёгким движением смахнул с плеча, — именно такая ассоциация закрепилась у меня в голове.

«И этот не лучше», — подумала я со слезами обиды на глазах и бросила телефон рядом с собой.

— Ну что? — Мои размышления прервала вернувшаяся в комнату Мать, которая, очевидно, слышала, что я говорила с Отцом.
— Он в парке, — неохотно ответила я.
— Его ещё долго не будет. Дай ключи.

По моей щеке потекла слеза, которую я не удосужилась стереть.

— Дай ключи... — Я покачала головой. — Почему?
— Я устала от этого всего. Устала.
— От чего?
— От этого. — У меня не хватило духу подобрать более точное слово.

Мать молчала, а я снова слушала часы. У моей собаки жёсткая шерсть. Дыру в одеяле не мешало бы зашить...

— Сто долларов. — Я подняла глаза на Мать. Новые ботинки, книга, на которую я копила... и возможность уехать.

«Я могу выпустить её и уйти... Нет, Отец будет в бешенстве!»

Мать покинула мою комнату и вернулась с новенькой синевато-зелёной бумажкой. Нужно было только протянуть руку...

Но я этого не сделала.

— Дай ключи, дай ключи... — повторяла Мать. — Если не хочешь давать, скажи, где они, и я возьму сама. — С этими словами она взяла мой рюкзак. — Здесь?
— Нет, там только мусор... — растерянно ответила я. Мой взгляд был прикован к купюре, которую Мать положила на подушку.

Убедившись, что в рюкзаке действительно нет ключей, она снова села напротив меня. Я сжала деньги в левой руке. Мать продолжала меня уговаривать, но я не слишком вслушивалась в её слова, поглощённая не самой честной идеей, так не вовремя ворвавшейся в мою голову.

— Я не отдам тебе ключи, а это, — сказала я, подняв бумажку на уровень глаз, — компенсация.
— За что?! — опешила мать.
— За всё, что я чувствовала.

Она вздохнула и снова ушла. Вернулась с купюрой более мелкого достоинства и положила её на стол.

— Когда приду, дам ещё пятьдесят евро, — сказала она.

Я покачала головой, но мать не обратила на это внимания и стала одеваться. Взяла из шкафа леггинсы и натянула их на целлюлитные ноги. Когда она ушла в прихожую за курткой, я быстро положила сто долларов к ключам.

— Дай, — сказала она вернувшись. — Если хочешь, пойдём вместе. Я не уйду.
— Нет.
— Где ключи? — спросила Мать, явно раздражаясь. Она подошла ко мне вплотную и потянула руки к тому самому месту — зазору между сиденьем и спинкой дивана. Я оттолкнула Мать, но она предприняла ещё одну попытку, и ещё одну, и ещё одну. Сколько бы я её ни толкала и ни била по рукам, она пыталась снова и снова.

Первым трофеем Матери стал её кошелёк. Я не знала, откуда она брала деньги, которые приносила мне. Мне было всё равно, доставала она их из ящика Отца или отыскивала в собственных тайниках.

Мать подошла с другой стороны и теперь находилась в опасной близости от ключей. Я забилась в угол дивана так, что моя левая рука находилась прямо над сокровищами, которые я охраняла. Я отразила первую атаку, и вторую, и третью, но всё же Мать довольно быстро получила желаемое.

С криком я ринулась ко входной двери.

— Выпусти меня!.. Выпусти меня!..

Я царапала её руки, стараясь разжать пальцы, отталкивала её, закрывала руками замочную скважину, но Мать боролась, пока я не толкнула её слишком сильно. Она упала на спину и посмотрела на меня так, как будто видела впервые.

Одна из костяшек на правой руке Матери кровоточила, и она отправилась промывать рану. Я последовала за ней, стараясь ловить взглядом каждое её движение. Ключи были зажаты в левом кулаке Матери, и у меня не было никакой возможности отобрать их, поэтому мы снова вернулись к двери.

Через несколько минут Мать снова ушла смывать кровь. Я не последовала за ней в кухню, а использовала свободные секунды, чтобы забрать из своей комнаты телефон.

Её третья попытка выбраться из квартиры оказалась самой неприятной. Я рыдала в голос, закрывая замочную скважину головой, и, когда Мать пыталась убрать меня с дороги, держалась за ручку двери так, будто в ней был заключён смысл моей жизни. Во время этой схватки я впервые ударила её по лицу. Она ахнула и словно окаменела на несколько мгновений. Это был мой единственный шанс снова позвонить Отцу, и я его не упустила. Увидев, что я делала, Мать отошла от меня.

— Что? — раздражённо спросил Отец.
— Когда ты придёшь? — Я не стала дожидаться ответа и добавила: — Она забрала у меня ключи. Хочет выйти... — Как же жалко звучал мой дрожащий полушёпот!
— Что?! — ещё раз спросил он с нарастающей злостью в голосе.
— Она забрала у меня ключи и хочет выйти!!! — резко сорвалась на истерический крик я.
— Бл***, ты можешь успокоиться и нормально сказать?! Истерики она мне тут устраивает! — Я повторила свои слова медленнее, хотя не понизила голоса.
— Успокойся! — прикрикнул отец. — Как ты ей, бл***, их отдала? — С каждым его словом злость закипала во мне сильнее.
— Я не могу успокоиться!!! И я ей ничего не отдавала — она забрала их!!!

«Оставляет меня с ней, а потом ещё орёт. Неужели он до сих пор ничего не понял?»

— Она ушла?
— Нет. Ещё нет, — ответила я тише.
— Если уйдёт, иди за ней. Оденься.

Отец бросил трубку. Не успела я мысленно обругать его, как справа от меня послышалось полное яда бормотание матери.

— Спасибо... Спасибо за понимание. Отдай мои сто долларов.
— Я же сказала, что это компенсация, — не менее ядовито проговорила я.
— Завтра отдашь. — Но я так и не узнала, что же должно было заставить меня отдать ей деньги.

Она сняла леггинсы и снова ушла в кухню. Вслушиваясь в журчание воды и шелест пакетов, я надела джинсы. Я понимала, что хотя бы до вечера мне идти никуда не придётся, но давать Отцу повод сомневаться в моём повиновении мне не хотелось.

Когда дребезжание стекла балконной двери оповестило меня о том, что Мать закончила с курением, я на цыпочках прошла в соседнюю комнату. Она нашла в аптечке какую-то таблетку и направилась с ней в кухню.

— Что это?
— Таблетка.
— Я вижу. Какая?
— Снотворное.

Я кивнула, успокоив себя мыслью о том, что одной таблеткой она не отравится. Мать достала из шкафчика бутылку с какой-то коричневой жидкостью и запила ей лекарство. Алкоголь, конечно, но, видимо, не слишком крепкий, раз она так рвалась вырваться из квартиры в магазин.

Я не стала её останавливать. Мне было всё равно, что она пила, так как я обратила внимание на одну значительную деталь: у неё в руках не было ключей. Я живо вспомнила шелест целлофана. Пакеты хранились в кухне только в ящиках, к которым я сразу же ринулась. Глупейшая ошибка.

— Ключи... — прошептала Мать и бросилась на меня. Я сразу же открыла нужный ящик и даже успела схватить ключи, неузнаваемые без брелоков, оторванных Матерью в процессе битвы за дверь, но всё ещё мои. Однако после минутной борьбы Мать снова их отобрала.

На этот раз я решила поступить более продуманно и только посмотреть, куда она их спрячет.

Мать ушла в комнату и легла на диван, укрывшись одеялом едва ли не с головой. Насколько я могла судить по предшествовавшим этому звукам, ключи она просто забросила под тумбу с телевизором.

Решив хотя бы дождаться, пока она уснёт, я, слишком обессиленная, чтобы делать что-то, встала у входной двери и стала рассматривать достаточно яркие пятна крови на ней, параллельно вслушиваясь в тишину лестничной клетки. Отец, видимо, не слишком спешил домой, потому что мой первый лучик надежды — торопливые шаги — погас достаточно быстро. Я заметила кровь ещё и на обоях, но не стала даже пытаться её стереть. Брелоки с моих ключей я тоже оставила на полу. Я хотела, чтобы он видел.

Отмыть я удосужилась только свои руки. Чувствовать на себе хоть какую-то частичку Матери было до ужаса неприятно. Вытирая ладони о домашнюю кофту, я снова услышала шаги, наконец сопровождаемые знакомым звоном ошейника нашей овчарки.

Через минуту отец ворвался в квартиру тучей вопросов. Я ненавидела его, но всё же не могла не вздохнуть с облегчением, когда его широкая фигура появилась в дверном проёме.

Я проглотила первую порцию мучений, не оставив на тарелке и крошки. Теперь у меня было время, чтобы её переварить.