- Инга, дорогуша, подойди к телефону, — раздалось из соседней с моим крошечным кабинетом комнаты, и от этого громкого окрика я чуть со стула не свалилась. — Тебя какой-то мужчина по срочному делу требует.

Я в сердцах бросила на стол маркер, размяла затекшую шею и с тоской посмотрела на недопитый кофе, поверхность которого уже покрылась плёнкой. Вздохнув, встала и пошла на зов Арсения — секретаря главного редактора.

— Не знаешь, кто это? — шёпотом спросила, принимая из тонких пальцев трубку. — Представился?

— Нет, — одними губами ответил Арсений, снова углубившись в изучение срочной корреспонденции.

— Добрый день, — произнесла, в глубине души надеясь, что этот звонок не сулит проблем, но нехорошие предчувствия уже роились в сознании, заставляя сердце учащённо биться. Хотя никаких причин для беспокойства вроде бы и не было. Наверное, сказывался стресс последних нескольких дней и затяжная бессонница, с которой никак не могла справиться.

— Инга Витальевна Романо́вская? — Скрипучий голос на том конце невидимого провода, словно несмазанные петли двери, мгновенно начал действовать на нервы. — Я не ошибся?

— Нет, всё правильно. С кем имею часть?

— Старший следователь Георгиевский, — представился звонивший, и при этих словах я почувствовала, как пол уходит из-под ног. Никогда мною не интересовалась

полиция, поэтому не понимала, с чего вдруг начала? — У меня к вам пара вопросов, которые не терпят отлагательств.

— Я слушаю, — то ли сказала, то ли пропищала.

— Замечательно, что слушаете, — издал короткий смешок Георгиевский, — но мне бы не хотелось задавать их по телефону, поэтому настоятельно советую вам отложить все дела и первым же поездом снова приехать к нам в Эмск.

Эмск? Понимала, что не могла ослышаться, но зачем я понадобилась в этом чёртовом городишке? Тем более, полицейским.

— Но я не могу сейчас приехать, — пыталась защититься изо всех сил, придумать сотню поводов не возвращаться туда вновь. — У меня все сроки по сдаче статьи в новый номер горят, меня не отпустят, уволят, в конце концов. Может быть, на следующей неделе?

Я тараторила, сыпала причинами, оправданиями, но тяжёлый вздох прервал поток моих слов.

— Уважаемая Инга Витальевна, лучше бы вам не спорить, а просто взять билет на поезд и приехать в Эмск. Это в ваших же интересах.

— Так что случилось-то? Я не понимаю...

— Вам знаком Данил Архипов? — Это имя прозвучало, будто выстрел. Никогда больше я не хотела слышать ничего об этом человеке, но разве судьбе не всё равно на мои желания?

— Да, — не стала отпираться, потому что поняла — бесполезно. Что Данил натворил, и каким боком там я фигурирую? Мы-то и знакомы были всего несколько часов. — Что он сделал?

— Ничего, кроме того, что погиб.

— В смысле? — после долгой паузы только и смогла из себя выдавить, хотя казалось, что я ослепла и оглохла одновременно. Чёрные пятна плясали перед глазами, а в ушах стоял шум. Сквозь пелену заметила встревоженный взгляд Арсения, но единственное, на что нашла в себе силы — слабо улыбнуться. — Как погиб?

— Люди для этого выбирают тысячи способов, поверьте, — усмехнулся Георгиевский. — В общем и целом, жду вас сегодня к шести в своём кабинете. Не задерживайтесь, потому что пока я вызываю вас без повестки, так сказать, в качестве исключения. Но надолго моей доброты не хватит.

Продиктовав координаты, по которым смогу найти его, следователь повесил трубку, а я стояла, прижав телефон к уху и, кажется, забыла, как дышать.

***

            И снова мерный стук колёс привёл меня в злосчастный Эмск — город, в который ни при каких условиях больше не хотела возвращаться.

За те несколько часов, что провела в купе, рассматривая унылый вид за окном, не могла выбросить из головы события той ночи, что провела вместе с Данилом. Не понимала, почему так легко согласилась на связь с этим,

по сути, абсолютно посторонним мне человеком? Но что-то в нём было такое, против чего не смогла устоять. Или просто слишком много выпила и моё истинное Я вырвалось на свободу. Позволила себе расслабиться, очарованная его энергетикой и харизмой, отключила мозг и пошла в постель с первым встречным. Идиотка, не иначе.

В голове не укладывалось то, что мне поведал по телефону Георгиевский. Неужели Данила действительно убили? Кто? Кому он мог помешать? И причём здесь я? Столько вопросов и ни одного ответа так и не смогла найти, как не старалась.

Выйдя на привокзальной площади, поймала себя на мысли, что ищу глазами видавшую виды иномарку — автомобиль, возле которого впервые увидела Данила. Понимала, что не должна о нём думать, но иначе не могла — слишком странной казалась вся ситуация, словно я попала в какую-то искривлённую реальность, где всё ненастоящее, выдуманное, насквозь фальшивое.

И ещё неожиданно возникло чувство, будто за мной кто-то следит, и это не давало покоя. Я шла, прижимая к себе сумку, аккуратно переступая через проталины, стараясь не намочить ноги, но ощущение, что кто-то сверлит своим взглядом спину, не отпускало. Несколько раз останавливалась и резко оборачивалась назад, но так ни разу и не смогла поймать на горячем того, кто устроил за мной слежку. А, может быть, показалось? Просто события последних дней выбили из колеи, нарушили привычный ритм жизни, растревожили. Вот и мерещится всякая чушь на ровном месте.

Отделение полиции, на моё счастье, находилось совсем рядом со зданием эмского вокзала, поэтому на месте оказалась всего через пятнадцать минут. Обветшалое здание, окна, закованные в выкрашенные грязно-серой краской решётки, железная дверь — всё это наводило тоску и давало понять, что здесь-то мне точно не рады.

Я никогда раньше не попадала в полицию — у меня даже кошелёк ни разу не воровали, поэтому ощущала такой дискомфорт, что готова была, закрыв глаза, в панике добежать до самой Москвы. Но так как выбора мне не оставили, пришлось, набрав в грудь побольше воздуха, переступить порог этого мрачного обиталища правосудия.

С противным скрипом за мной закрылась дверь, и я оказалась в небольшом просторном помещении, в правой стене которого увидела окошко — наверное, именно за ним и сидит дежурный, что сможет подсказать, где искать следователя, будь он, вместе с этим проклятым городом, не ладен.

— Мне нужно к Георгиевскому, мне назначено, — пролепетала, глядя на хмурого мужчину лет тридцати пяти с тёмными кругами под глазами и густой рыжеватой щетиной. Выглядел он уставшим, злым, поэтому не удивилась бы, запусти он в меня гранёным стаканом с остывшим чаем. — Я Инга Витальевна Романо́вская. Он должен меня ждать.

— Минуточку, — сказал дежурный и, взяв в руку телефонную трубку, принялся вяло набирать какой-то номер.

После непродолжительного разговора, состоящего из коротких фраз, наполненных профессиональным жаргоном блюстителей порядка, мне было велено пройти дальше по коридору и, спустившись по лестнице на один пролёт, найти искомый кабинет номер восемнадцать.

Мне не понравился тон, в котором со мной беседовали — властный, снисходительный, словно я уже была подозреваемой в каких-то страшных преступлениях, о существовании которых даже не догадывалась. Наверное, у меня окончательно расшалились нервы, но чувство, что за мной следят, всё ещё не покидало ни на минуту.

Спустившись по лестнице, попала в узкий длинный коридор, тускло освещённый круглыми плафонами, приделанными к самому потолку. Выкрашенные тёмно-зелёной краской стены нагоняли тоску, а бетонный пол под ногами наводил на мысль, что все, попадающие сюда в любом качестве априори чувствуют себя подозреваемыми. Продержи, например, меня в этом жутком месте несколько часов совсем не уверена, что не возьму на себя все грехи рода человеческого — лишь бы выбраться из этих казематов.

Выкрашенная тёмно-бордовой кое-где облупившейся краской дверь, с криво прилепленной к ней табличкой с номером восемнадцать была настолько унылой, что хоть плачь. Воображение расшалилось не на шутку, дыхание вырывалось из груди рваными толчками, но я постаралась взять остатки воли в кулак и постучала. Наверное, слишком тихо, потому что ответом мне была тишина. Я подождала

несколько минут, в тайне надеясь, что, если мне никто не откроет, с чистой совестью смогу поехать домой. Потом слегка подёргала за ручку, но, так и не дождавшись, постучала ещё раз, но уже сильнее.

И снова безрезультатно. Неожиданно из соседнего кабинета вышел среднего роста брюнет лет сорока с кипой толстых папок в руке. Увидев меня, он нахмурился, словно что-то вспоминая, но через секунду его лоб разгладился, и он улыбнулся.

— Инга Витальевна? — спросил незнакомец, направляясь ко мне, доставая из кармана ключи. — До последнего думал, что придётся всё-таки повесткой вас вызывать.

— Это вы мне звонили? — решила проигнорировать его слова, потому что мне не нравился взгляд, который поймала на себе — оценивающий, подозрительный. Так смотрят на жертву, но никак не на того, с кем просто хотят поговорить. Так, вероятно, удав смотрит на свою жертву. Ох, не нравится мне всё это, честное слово.

— Да, верно, — сказал Георгиевский, одной рукой придерживая свою ношу, а второй проворачивая длинный ключ в замке. Папок в стопке было настолько много, что следователю понадобилась вся его ловкость, чтобы спасти документы от падения. — Проходите, пожалуйста.

Пока я нерешительно топталась на месте, ковыряя острым носком ботильона дырку в линолеуме, Георгиевский расставлял в высоком шкафу принесённые дела только по одному ему ведомой системе. Воспользовавшись тем, что

он стоял ко мне спиной, успела рассмотреть его — обычный мужик, какие тысячами ходят по улицам наших городов. В общем, ничего особенного. Правда, встреть я его в другой обстановке, никогда бы не поверила, что он следователь, настолько необычно был одет. Ярко-синий свитер, облегающий фигуру, джинсы модного покроя и чёрные конверсы. Оригинал, ничего не скажешь.

— Присаживайтесь, что вы в дверях замерли? — повернувшись, спросил Георгиевский и указал рукой на стул возле широкого стола, на котором царил идеальный порядок.

Вообще, было заметно, что кабинет принадлежит настоящему педанту — чистота, порядок, всё на своих местах.

Я кивнула и, подойдя к стулу, присела. Старалась, чтобы Георгиевский не понял, как сильно нервничаю — вдруг ещё надумает себе не пойми что.

— Итак, Инга Витальевна, вы уже знаете, по какому поводу я вас вызвал, — глядя на меня в упор, проговорил следователь. — Поэтому не будем тянуть резину, а приступим сразу к делу.

Я кивнула, а он достал из ящика стола чистый лист бумаги, взял ручку и, приготовившись записывать, снова внимательно на меня посмотрел.

— Что? — спросила, не выдержав его взгляда.

— Да вот думаю и всё никак в голове уложиться не может, — произнёс Георгиевский, отложив в сторону ручку и откинувшись на спинку стула. — Чаю, кстати, хотите?

— Чаю? Нет, спасибо, не хочу.

— А зря, — ухмыльнулся следователь. — Чай очень хорошо нервы успокаивает. Мне кажется, в вашем случае это именно то, что нужно. Или, может быть, коньяку?

— Знаете, я хоть и волнуюсь, конечно, потому что совсем ничего не понимаю и от этого как-то не по себе, но всё не настолько серьёзно. И мне бы хотелось узнать, что произошло.

— Ну, разве вы не знаете, что произошло? — улыбнулся Георгиевский, закинув руки за голову. — Сначала убили человека, а теперь дурочкой прикидываетесь. Смешно, право слово.

Его слова будто обухом по голове ударили. То есть, по его мнению, именно я убила Данила?

— Вы же сказали, что он погиб, — пролепетала я, прижимая к себе сумочку, чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки. — Думала, он на машине разбился или ещё что-то в этом духе.

— Всё правильно, погиб, — кивнул следователь. — Только это был вовсе не несчастный случай, а очень даже убийство. Кровавое, правда, очень, жестокое даже, но

это пока не так важно. Сейчас мне больше интересно, почему вы его убили. Причина, так сказать. Мотив.

Я не знала, что ответить. Какое кровавое убийство, о чём он?

— Да что вы такое себе позволяете?! — чуть не закричала, чувствуя, как паника сжимает горло железными тисками. — Я никого не трогала, о чём вы? Да я и знала Данила всего несколько часов. Зачем мне это было нужно, по-вашему?

— Тело гражданина Архипова Данила Игоревича было найдено недалеко от гостиницы, где вы, Инга Витальевна, остановились. Знаете, рядом «Рубином» есть старый парк, в котором почти уже никто не гуляет? Место атмосферное — детишки и юные нимфы очень любят там приключения на заднюю точку искать. Так вот, под одним из деревьев и был обнаружен труп — бойкая старушка выгуливала собаку, которая и натолкнулась на жертву. Кстати, потом эту старушку два часа в стационаре валерьянкой отпаивали — до такой степени её шокировало увиденное.

— Я-то тут при чём? Никакого парка в глаза не видела — утром заселилась в гостиницу, через сутки выписалась и уехала. Каким боком вы меня туда прилепили?

— Тем боком, что есть свидетель, который утверждает, что видел вас, возвращающейся рано утром из этого самого парка! — Георгиевский налил себе стакан воды и залпом выпил половину.

— А, подождите, я действительно там была — мне нужно было подумать, прогуляться, но я никого не убивала, поймите же!

— О чём таком вам нужно было подумать, гражданка Романо́вская? О том, как человека убить? Или надёжнее труп спрятать, чтобы дольше не нашли?

— Нет же! Никогда об этом не думала, — я чувствовала, что ещё немного и разрыдаюсь. Вся эта ситуация смахивала на какой-то сюрреалистический фильм, но никак не на мою жизнь.

— Ладно, допустим, — он кивнул, снова отпивая из стакана. Горло его при этом странно дёргалось, словно каждый глоток давался с большим трудом. — Но вы же не будете отрицать, что были знакомы с гражданином Архиповым, близко знакомы, и даже немного повздорили? Жилец соседнего с вашим номера показал, что около шести утра слышал, как вы кричали на кого-то, угрожали. Проклинали даже. Было такое? А потом дверь в номер закрылась и всё стихло.

Я зажмурилась, силясь выкинуть ту отвратительную сцену из головы, но не получалось.

— Да, всё верно. Но я бы никого не убивала, что вы? Да, вышла из себя, потеряла самообладание, но ведь это не повод для убийства.

— Не повод, если убийства не было, а в противном случае, чем не мотив.

— То есть по-вашему я убила его в номере, а потом в своём чемодане отволокла в парк? Или я как-то его туда заманила? Но как, если мы ругались в номере? Логичнее бы было, если труп обнаружился там!

Казалось, что попала в липкий сироп, из которого нет выхода — с каждой брошенной в мой адрес фразой, с каждой колкостью положение лишь ухудшалось. Георгиевский явно был намерен меня засадить, только я никак не могла понять, в чём моя вина и как от всего этого отмыться.

— Слушайте, — сказала, крепче ухватившись за свою сумку, будто только она могла спасти от этого страшного человека, уверовавшего в свою правоту, — я не знаю, как вам еще объяснить, что не было никакого смысла убивать Данила. Да, мы познакомились, переспали, а потом поссорились. Да, я ходила в парк, чтобы немного остыть и привести мысли в порядок. Когда вернулась обратно, его уже и след простыл. Он просто исчез — испарился, будто и не было ничего между нами. Не скрою, я очень была на него зла — жалела о том, что так опрометчиво поступила. Да я и сейчас жалею, но, чёрт возьми, не убивала я его!

Последние слова почти прокричала, словно громкими нотами можно решить хоть какую-то проблему. Понимала, что выгляжу жалкой — пытающаяся оправдаться перед тем, кто не хочет меня слушать.

— Однако, — проговорил Георгиевский, взъерошивая волосы на затылке. Он мог бы быть очень симпатичным, если бы не его высокомерное выражение лица и взгляд «я всё про вас знаю». — Неужели я мог так проколоться?

Сначала я даже не поняла, правильно ли расслышала его слова, но как только смысл сказанного стал доходить до моего сознания, чуть было не вскрикнула от неожиданной радости. Неужели он сомневается? Неужели у меня ещё есть возможность что-то доказать?

— Знаете, а я вам верю, — сказал Георгиевский и достал новый лист бумаги. Старый же аккуратно сложил в несколько раз, тщательно обработал линейкой заломы и выбросил получившийся квадратик в мусорное ведро. — Сейчас запишем ваши показания, и можете быть свободны.

Я не могла поверить своим ушам: как это «свободной»? Не может быть всё так просто — так не бывает.

Почти два часа я рассказывала обо всех своих действиях в тот роковой день. Георгиевского интересовало абсолютно всё: каждая мелочь, штрих, любая фраза, сказанная мне или мною. В какой-то момент мне даже показалась, что у меня мозг взорвётся от напряжения — хоть и сама была журналистом, но так тщательно никогда не брала интервью.

Когда вышла из здания участка уже начали сгущаться сумерки — и без того неприветливый и неуютный город казался особенно зловещим в лучах закатного солнца. Серые люди, серые дома, алкоголики и бродячие собаки —

в Эмске смежно можно было бы снимать фильмы о загнивающей, по вине продажных чиновников, глубинке. Даже актёров нанимать не нужно будет — вот они ходят по улицам, выбирай любого.

Я знала, что мне нужно вернуться на вокзал, где скорый поезд унесёт обратно в сытую и яркую Москву, где ночные огни будоражат кровь, но ноги сами несли меня по мрачным улицам. Не разбирая дороги, с разламывающейся от боли головой, шла вперед, вглядываясь в лица прохожих и пытаясь уловить хоть намёк на то, что кто-то здесь ещё может быть счастлив. Но кроме безнадёги, какого-то тупого отчаяния и вселенской усталости так ничего и не смогла рассмотреть.

Не помню, сколько так бродила по покрытым грязью тротуарам, пока не услышала какой-то свист — земля под ногами будто вздыбилась, и я потеряла равновесие, падая куда-то в сторону. Толчок в спину, чей-то крик, но я почти ничего уже не слышала. Моё сознание полностью поглотила вязкая тьма.