ㅤㅤ— Такова жизнь.

ㅤㅤЧонгук простой, словно кубик Рубика дважды на два. Любит американский джаз шестидесятых годов и клетчатые пиджаки цвета пожухлых листьев поздней осени, вышитые алмазными нитями. Старые аутентичные граммофоны и свободно сидящие на худощавом теле кремниево-чёрные жилеты на четырёх деревянных пуговицах.

ㅤㅤ— Это то, что говорят все люди.

ㅤㅤФрэнк Синатра с потрёпанной временем хрипящей пластинки льёт мёд в уши заместо женских бэк-голосов, заглушая чужие невзрачные стоны.

ㅤㅤ— С этим не поспоришь.

ㅤㅤЧонгук уже в который раз напевает всё ту же песню, чтобы глупышка с сапфировыми глазами-зеркалами, залитыми кровью и ненавистью, вновь не забыла свою строчку.

ㅤㅤ— Если ничего не изменится в июле, я закручусь на этом огромном шаре...

ㅤㅤСудорожно вдыхает, и блестящие багровыми переливами радужки закатываются за пушистые ресницы. Хрипло пропетая строчка или обозлённая рукоять в пульсирующем темени:

ㅤㅤ— И умру, — давит связки, удушаясь тупой болью в каштановом затылке.

ㅤㅤЧонгук тянет уголки искусанных губ всё выше к ушам:

ㅤㅤ— Боже, боже, — старые ржавые ножницы в чужом трепещущем сердце как незабываемое завершение великолепного перфоманса.