До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее вы презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведёт к хорошему концу.
Э. М. Ремарк

Свет едва проникал в душную палату, отчего помещение походило на склизкую пещеру. Луиза светила фонариком телефона на белоснежный холст, стоящий в центре, другой рукой делала робкие штрихи.

Палата была пропитана множеством ароматов: карандашей, масляных красок, воды для кисточек. Всё это доставляло удовольствие Луизе, она буквально жила ради рисования. Серые стены с огромными пятнами из-под апельсинов нервировали мадмуазель Атталь. Она долго сверлила взглядом разводы, а после решила завесить их своими рисунками. Увлечённая кропотливой работой, Луиза забыла о произошедшем: о падении, о сломанной руке, о жутчайшей боли в конечностях и о тех алых глазах, которые смотрели на неё сверху.
Луиза свесила ноги на холодный и залитый красками пол, ступни покрылись чёрным и жёлтым цветом. Красочные пятна тянулись от самой койки и до окна, а после и до двери, которая всё время была закрыта.

Светлая, просторная, оборудованная необходимой техникой и модной мебелью; каждый сантиметр палаты контролировался видеокартами и микрофонами-жучками. Они были маленькими, но Луиза их прекрасно видела. На потолке — два, в левом верхнем углу — один, в правом — камера. Три в шкафу для одежды, ещё столько же в ящиках. Всё это было сделано для её безопасности, по крайней мере, так сказал месье Серенак, отец девушки, который оплачивал лечение дочери.
Один из врачей сказал, что Маркус боится потерять Луизу, мол, она — самое дорогое существо в жизни. Если девушка покончит с собой, то жизнь потеряет смысл. Сказано красиво, трогательно и до ужаса фальшиво. За три года нахождения в месте, пропахшем хлоркой и медикаментами, Луиза ни разу не видела мужчину. От него поступали только небольшие картонные открытки, купленные в ларьке по дешёвке. И то девушка знала, что покупает их не отец, а главврач. Несмотря на столь печальный факт, птица всё равно бережно хранила их под подушкой — иногда лучше предаться ложной любви и полностью отторгнуть реальность.

Пернатая пыталась сконцентрироваться на рисовании, однако из-за боли в руке это было тяжело. Когда Луиза поступила в больницу, то врачи не могли дать никаких утешительных прогнозов. Обе руки совершенно не действовали, боли не было, как и прочих ощущений. Истинный облик стал бесполезным дополнением, напоминавшим издёвку кого-то сверху. Крылья не двигались, о полёте можно было забыть навеки. Врачи успокаивали пациентку, но толку-то? Этим не вернуть былую свободу, шикарные просторы неба, верхушки деревьев и крыши домов.
Теперь у Луизы Атталь есть только рисунки, а точнее каракули. Из пальцев падали предметы, экран смартфона был исцарапан и исчерчен множественными «полётами». На стенах висели уродливые рожицы — гибриды людей и цветов, бесгендерные существа с лицами мучеников и круги, круги, круги. Они сливались и образовывали спирали из фильма ужасов, которые могли свести с ума. В детстве Луиза и вовсе рисовала людей с синей кожей, без конечностей, но с острыми клыками. Многие называли Луизу странной, а её работы — тщётными попытками стать художницей. Но птица продолжала своё дело, несмотря на критику и протесты родителей и сверстников. Когда-нибудь она точно напишет идеальный портрет отца, и он скажет, какая она молодец. Но времена года сменялись, а навыки по-прежнему оставались нулевыми. Никакого прогресса.

— Чёрт, — раздалось в палате. — Когда же этот ад закончится...

Луиза убрала мобильник в ящик, кисточки посыпались на пол, звеня точно пение птичек. Девушка откинулась на спинку, провела маслеными руками по лицу и уставилась прямиком в камеру.

— Жалкое зрелище, — Луиза усмехнулась от нервов, а после сползла. Она зарылась в одеялах и простыне, будь возможность — она бы повесилась на них.

«О самоубийстве надо было думать раньше, сейчас уже бесполезно. Наблюдают за мной как за лабораторной мышью. Шарлотте это не понравилось бы». — Воспоминание о сестре было единственной отрадой.
Мышь писала ей письма. Не электронные, а настоящие. Бумажные. Птица вдыхала цветочный аромат и представляла кукольное личико Лотты, настоящий ангелок. —
«Давно от неё ни слуху ни духу. Может, случилось что?»

Луиза услышала стук каблуков, который становился всё громче. Спустя минуту на пороге появилась медсестра, в руках она держала букет фиолетовых роз и посылку.

— Мадмуазель Атталь, вам прислали подарок, — нежным голосом пролепетала женщина. — Посмотрите, какая красота!
Луиза лениво высунула голову и посмотрела на назойливую работницу.

— От кого?

— Передала девушка, здесь есть записка, — ответила без единого колебания женщина. — Она часто приходила сюда и активно интересовалась вами.

«Неужели Шарлотта?!» — Девушка живо подскочила и подбежала к работнице. Цветы пахли божественно, такого аромата Луиза никогда не чувствовала.

— Благодарю, оставьте на столе и можете быть свободны, — скомандовала Луиза.

Дождавшись выполнения указаний, девушка несмело подошла к столику, который был накрыт бежевой скатертью. Вдохнув сладкий аромат ещё раз, Луиза, игнорируя боль в суставах, просунула руки к листку. На нём витиеватым почерком было написано: «Для бесконечно любимой сестрёнки. Желаю скорейшего выздоровления».

— Какие же они чудесные! — Луиза не могла нарадоваться подарку, так и разглядывала каждый миллиметр лепестков и стеблей. Похожие цветы росли в поместье ещё лет двадцать назад, но Маркус Серенак не любил их, поэтому приказал выкорчевать любую растительность под корень. — Они, наверное, очень дорогие. Хотя у Шарлотты вроде бы сложилась карьера.

Птица метнула взгляд на глянцевый журнал, с обложки которого на неё смотрела мышь. Её пронзительные фиолетовые глаза могли заворожить любого, тысячи парней и девушек подписывались на соцсети Шарлотты ежедневно. После выхода дебютной картины девушка и вовсе вырвалась из амплуа псевдокрасотки.

«Надеюсь, у неё и дальше работа пойдёт в гору. Кажется, в новостях писали, что она прошла на главную роль в какую-то молодёжную мелодраму. Нужно будет обязательно посмотреть её потом», — решила для себя Луиза.

Девушка забралась обратно в постель, но заметила, как из букета выпала ещё одна картонка. Средний прямоугольник, исписанный неровным и некрасивым почерком, напоминавшим мужской. На долю секунды Луиза подумала, что это почерк Криса или отца, но он отличался наклоном. У обоих родственников буквы ложились влево, а здесь заваливались вперёд.
Птица принялась читать послание:
«Что ж, даже не знаю, с чего начать. Тебя не было слишком долго, года три, да? От врачей слышала, что твоё состояние становится хуже. Безумно жаль тебя, птенчик. Думала, мы сможем полетать, порассекать ночное небо, усыпанное золотистыми звёздами... Но это лишь пустая лирика, перейду к делу.
Отец стал совсем плох. Заболел неизлечимой болезнью, ни один парижский врач не смог поставить точный диагноз. Никакого понятного лечения, никаких рекомендаций... Мы слишком поздно догадались, что это проявление проклятья. От него ни скрыться, ни убежать. Единственный выход — сдаться. Отец боролся как мог, долго и усердно. Но, к сожалению, мы потеряли его. Он умер ужасной смертью — всё его лицо было изуродовано каким-то предметом. С трудом опознали по личным вещам, тело сейчас в морге находится. Ужасная новость, да? Но тебе и остальным проклятым это как бальзам на душу? Столько лет терпеть настоящий ад. Думаю, вам тяжело будет привыкать к нормальной жизни. Так ещё и проклятье... Не завидую я вам. Луиза, живи пока можешь, скоро у тебя не будет возможности творить красками. Останется один цвет — чёрный, цвет крышки гроба».

Луиза стояла как вкопанная и не могла осознать прочитанное. Подписи не было.

— Фанетта, — злобно прорычала девушка, пиная ножку столика. — Как эта тварь вообще посмела сунуться сюда?

Птицу охватила немыслимая агрессия: её лицо покраснело, глаза сияли золотым пламенем, пальцы дрожали.

Луиза ненавидела Фанетту, хотя девушки раньше проводили много времени вместе. Они торчали часами у озера и кормили лебедя, их любимый Луи Ле Синь жил счастливо, пусть и недолго. Фанетта гладила лебедя и шутила на тему птиц, что обижало Луизу. Бастьен относилась к сестре равнодушно на людях, наедине она могла проявлять лишь долю какого-то сострадания. Рыба любила показывать свой нрав, независимость ото всех.

«Ненавижу её, вечно шутит дурацкие шутки, обижается на всякую ерунду и оскорбляет других».

Луиза была одинокой, замкнутой в себе художницей, мечтающей о свободе и друзьях. Её легкомысленность и наивность раздражали отца, он всегда говорил, что такая жизнь не приведёт к победе. Лишь поражение и слёзы ждут её при таком раскладе. Птица чувствовала себя одиноко, хоть и имела братьев и сестёр, верную подругу и дорогостоящие материалы для творения. Фанетта была такой же одинокой, просто она тонула в своей печали, но хотела выплыть из неё. Для этого она использовала борьбу, а Луиза просто сдалась и находилась уже несколько лет под водой.

Раздумья прервал толчок в дверь. Та распахнулась, открывая простор серого коридора.

— Кто здесь? Фанетта, это ты? — крикнула Луиза, подходя ближе.
На пол падали капли, они стекали с огромного зонта. Палата заполнилась запахом дождя и листвы. — Фанетта, твоя шутка насчет смерти отца идиотская. Может, он и не самый лучший родитель, но такого не заслуживает!

— Какая же ты дура! — гаркнула фигура. Вытянула тонкую руку, которую сковывали браслеты и кольца, одно движение — и вот Луиза уже парила над полом. — Такие всегда погибают самыми первыми, вот и наступил тот момент.

Луиза жадно глотала воздух, размахивала ногами — безуспешно. Невидимые путы всё сильнее сжимали горло. Раздался хруст, потом второй и третий. Голова несколько раз развернулась на триста шестьдесят градусов, а после отлетела в сторону. Из шеи вытекали бордовые сгустки крови, они заполнили половину палату. Тошнотворный запах ударял в ноздри незванной гостье и убийце.
Дверь закрылась, девушка спустилась на стойку регистрации, где ей путь преградила медсестра. Новенькая.

— Здравствуйте, вы не записались утром. Можете сказать своё имя и расписаться здесь. — Работница сунула какие-то бумаги и ручку.

— Меня зовут Шарлотта де ла Круз, — ответила девушка и пошагала к выходу.

— Эй, кто это? — шепнула вторая медсестра.

— Шарлотта де ла Круз, восходящая звезда кино и моделинга.

— Это не она. — Женщина достала из сумки журнал, на котором была красавица с фиолетовыми глазами. — Вот Шарлотта, а это какая-то мошенница. Ты документы проверяла?

— Н-нет, — пропищала новенькая, бледнея.

— Иди в палату, живо!

Медсестра метнулась к пациентке. Открыла дверь, а после раздался пронзительный крик. Вся комната была залита кровью, Луиза Атталь лежала на полу обезглавленная, с широко открытыми глазами. Под её телом и на кровати покоились яркие перья, они были настолько прекрасны, что завораживали. Пока персонал больницы вызывал полицию, улики исчезли. Они просто сгорели, не оставив после себя даже горстку пепла.