Стало совсем темно, когда Саша и Лу выбежали на улицу. Сугробы стремительно таяли, превращая все вокруг в мокрое месиво грязи. Появилась дорога. Лу не была уверена, видела ли она ее раньше, замечала ли ее, когда они бежали сюда, но теперь асфальтированная полоса вела от деревянного покосившегося домика прямо за горизонт. А там, где на окне сидел огромный мотылек, был оставлен мотоцикл.

- И ключ кто-то в зажигании забыл, - сказал Саша. - У нас в гараже был старый мотоцикл. Я могу вести.

- Правда? - удивилась Лу. Казалось, что ее способность анализировать не успевала за этими быстро сменяющими друг друга событиями.

- Садись, нам нужно ехать.

- Как будто кто-то помогает нам.

- Удивительно, правда?

- Еще как...

Дорога была совершенно прямой, ничего кроме мертвой Пустоши, не было видно. Тишину прерывал исключительно шум мотора. Со временем Лу стало жарко в парке, и у Саши затекли ноги и они решили сделать привал на обочине. Лу стянула с себя куртку, Саша принялся скакать вокруг, разминая все тело.

- А вдруг это все бред чистой воды и мы так никогда никуда не приедем?

- Бензин кончится когда-нибудь.

- А если к тому времени Пустошь не кончится?

- У нас все еще будет возможность умереть от голода и обезвоживания.

С этим Лу не могла поспорить.

Она наблюдала за солнцем. И если сначала ей казалось, что оно будто бы прибито к искусственному небу невидимыми гвоздями, то теперь становилось совершенно живым. Оно висело ровно над головой, когда они с Сашей выехали из домика Сони, но теперь же медленно ползло к горизонту.

- А ты не думаешь, что мы зря ее там оставили? - спросила Лу.

- Тут места хватает только на двоих. Это ли не знак?

- Не знаю. Но что станет с ней, если вдруг... вдруг она слишком много крови потеряла? Вдруг ее тело истощено? Может, она поэтому не может вернуться?

- Я не знаю, - ответил Саша совершенно честно. - Но кто-то наблюдает за нами, я точно тебе говорю. Анатолий называет это Сущностью. Если она дает нам такие знаки, мы должны ехать.

- Сущность? Впервые слышу.

- Я тоже очень удивился, когда впервые услышал об этом.

- Ты... ты расскажешь мне то, что знаешь?

- Расскажу. Но на следующем привале. А пока надо ехать.

И они снова тронулись в путь.

***

Желудок сводило от голода. Они ехали уже несколько часов, а дороге не видно было конца и края. Мигрень Лу лишь усилилась, кружилась голова. Лу крепко держалась за Сашу и иногда закрывала глаза и прижималась щекой к его спине. Она бы никогда такого себе не позволила в отношении совершенно незнакомого человека, но они ехали на мотоцикле, а головная боль была невыносимой.

Саша старался не обращать на это внимание. Его опыт общения с девушками был прост и отчасти трагичен, но он почему-то нравился им своим наивным взглядом на мир. Вообще в Саше не было никакой загадки и внутреннего стержня, поэтому его воспринимали исключительно как не очень разговорчивого приятеля. Даже друзей-девушек у него не водилось.

Пожалуй, эта ситуация сдвинулась с мертвой точки с появлением в его жизни девочки-птицы. Она была робкой, но открытой. Саше нравилось разговаривать с Соней, слушать ее причудливые истории, пить горькие травяные отвары и есть горячую выпечку. С Соней было уютно, и Саше нравилось это ощущение. Он искренне хотел ей помочь. Он даже думал, что возможно, когда-нибудь, когда она оправится и вернется в реальность, у них бы вышло что-нибудь... стоящее. Ему нравилась эта мысль. И Саше было по-настоящему больно от этого Сониного стремления покончить с собой.

Но он привык прятать в себе любую боль и не показывать ее другим людям. Поэтому и оставался таким - простым, скромным, незамысловатым Сашей. Тем, кто просто ничего из себя не представлял.

Лу боялась свалиться с мотоцикла на полной скорости, поэтому вцепилась в Сашу правой рукой, отчего он неожиданной ойкнул, а левой попыталась растереть лоб, разгоняя приставучую мигрень. Лу осмотрелась. От ветра на голове образовалось гнездо, одна из прядей навязчиво падала на глаза. Смеркалось. По левую сторону от них все так же располагалась мертвая Пустошь, в которой не было ни-че-го, а вот по правую она заметила какое-то движение.

- Саша, стой! - крикнула Лу, и парень тут же свернул на обочину.

- Что случилось?

- Там что-то есть, - сказала Лу и бросилась вперед.

Единственным живым существом в Пустоши оказался уже знакомый девушке пес, который что-то настойчиво раскапывал в снегу.

- Воланд! - Девушка потрепала пса за ухом, отчего он даже не отстранился, а наоборот - начал вилять хвостом и облизывать ей руки.

Лу опустила взгляд. На широком плоском камне лежала размякшая фотокарточка. На ней Лу различила уже знакомого мальчика - совершенно испуганного Сашу, который стоял рядом с собственным портретом.

- О боже, - выдохнула Лу, когда Саша оказался за ее спиной. - Так у тебя тоже была картина, и ты ничего не сказал...

Саша не нашелся с ответом. Все вглядывался и вглядывался в фотокарточку и пытался понять, откуда это выражение немого ужаса на его детском лице.

Пес гавкнул. Лу и Саша подняли на него глаза. Пес гавкнул еще раз и побежал вниз по склону, дальше от дороги.

- Идем за Воландом, - сказала Лу. - Однажды он уже мне помог.

Воланд вывел их в овраг. Отсюда нужно было спрыгнуть в низменность, похожую на неглубокую пещеру. Здесь Лу увидела тлеющий костер у поваленного бревна, похожего на скамейку, и лежащие рядом с ним спички, бутылки воды, еду в контейнерах и сигареты.

- Ты куришь? - спросила Лу Сашу.

- Как ты догадалась?

- Просто я - нет.

Они разожгли костер и молча принялись есть. В контейнерах были небольшие бутерброды с курицей, и Лу показалось, что ничего вкуснее она в жизни не ела, но тут же подумала, что это от голода.

- Прямо сказка какая-то, - выдохнула она.

- Еще бы понять, что эта сказка означает.

- Ты должен все мне рассказать, Саша. Прошу тебя. Мы должны вместе думать о том, куда и как идти дальше.

- Хорошо. Я расскажу.

Пламя от костра поднималось высоко. Лу все еще трясло, не столько от холода, сколько от контраста с жаром огня, от еды и воды, вновь даривших энергию ее телу. Пес свернулся калачиком у ее ног, и Лу изредка гладила его по голове.

- Мать растила меня в одиночку. Она была художницей, вроде бы совершенно нормальной, доброй женщиной... а вроде бы - сумасшедшей. Сейчас я все больше склоняюсь ко второму варианту. Мы жили не очень богато. Ее картины не пользовались спросом, но она всегда рисовала. Когда она рисовала, она была... другой. Создавала миры и разрушала их. Это было невероятное зрелище. На один мой день рождения она подарила мне мой портрет, потому что у нас не было денег на что-то другое. Она так радовалась, говорила, что получилось особенно хорошо, что это все потому что она рисовала с любовью, но я боялся своего портрета. Ты видела это на фотографии. Я ненавидел его. Никогда не смотрел в глаза своему изображению... хотя он долго висел у нас в квартире, но потом она все-таки спрятала его у себя в мастерской. Мастерская у нее появилась, когда мы переехали в квартиру, доставшуюся по наследству. И в то же время мама узнала, что больна раком.

У Саши пересохло во рту. Он сделал глоток из бутылки. Зажмурился и потер лоб, унимая головную боль и усталость в глазах. На улице стало совсем темно. В языках пламени лицо Лу, сидевшей напротив, принимало совершенно причудливые и нечеловеческие формы, становилось иным. Длинные прямые темные волосы висели вдоль ее уставшего лица. Тени, падавшие на лицо, подчеркивали скулы и делали кожу еще бледнее. С такого ракурса она казалась Саше похожей на мать.

Он не выдержал. Дыхание сперло. Детская боль защипала глаза. Голос дрожал, но нужно было продолжать говорить.

- Не говори, если трудно.

Саша покачал головой.

- Ее картины покупали только за рубежом. Она отсылала их за границу, и ей приходили деньги на карту. Со временем их становилось больше, она радовалась, когда понимала, что может что-то оставить после себя. Но на лекарства требовалось больше. Она отказывалась от лекарств. Она говорила, что уже сделала лучшее, что могла сделать в своей жизни, она говорила, что я пойму. Что мне нужно заниматься своей жизнью, искать себя, писать. Она почему-то всегда видела во мне писателя. Но я поступил в универ на матфак, потому что прошел на бюджет. Потому что так я бы смог работать. Глядя на нее, мне совсем не хотелось становиться человеком искусства, я просто хотел быть нормальным.

Пес заворочался у ног Лу. Она проглотила застрявший в горле ком и потерла глаза. В причудливой игре света костра она тоже видела Сашино лицо совершенно другим. Да и голос его изменился, стал полон отчаяния, он почти надрывался. В ночи его волосы казались совершенно черными. Круги под глазами тоже стали темнее, а лицо вытянулось. Взгляд из испуганного превращался в каменный и холодный. Совсем как у Даниэля. Того Даниэля, который был и монстром, и верным псом, и самоубийцей.

- Ей стало хуже, когда я сдавал первую сессию. Она угасла буквально за полгода после этого. Все происходило слишком быстро... и потом я остался один.

Между ними повисло молчание. Они не встречались взглядами. У Лу колотилось сердце. Она не понимала, сколько мужества нужно иметь, чтобы рассказать это, настолько личное и важное, чужому человеку. Она бы так не смогла...

- Ты знаешь, я рассказываю все это, потому что уже запутался, где сон и где реальность. Порой голос из сна, голос в моей голове говорит мне быть честным. Он просит рассказать правду. И вот впервые я рассказываю ее, и мне так херово, ты не представляешь...

Саша закрыл глаза руками и уперся локтями в колени. Лу послышался всхлип, и сначала она хотела подойти поближе к Саше, но одернула себя. Она не знала, как обращаться с незнакомцами. Она никогда не умела поддерживать людей.

- Я понимаю тебя, Саша, - все же выдавила она. - Я... знаю, какую боль ты испытываешь. Моя бабушка умирала на моих глазах. На моих глазах лишилась рассудка, и никому до этого не было дела, кроме меня. Я понимаю тебя как никто другой в этом сраном мире.

И все же она поддалась порыву. На трясущихся ногах подошла к Саше. Опустилась рядом с ним на поваленный ствол и обняла за плечи. Его била крупная дрожь. Лу всхлипнула и удивилась тому, что ее лицо мокрое от слез. В ночи протяжно взвыл Воланд. Ему ответили два воющих человека, что пытались спрятаться от внутренней боли в объятиях друг друга.

***

Лу казалось, что в ту ночь она не спала вовсе. Она сворачивалась калачиком на голой земле, но ей не было холодно. Она смотрела на звезды. А потом отворачивалась и наблюдала за тлеющими ветками. Потом - за тем, как во сне подрагивают лапы Воланда. Она слышала размеренное дыхание Саши, сопение пса и стрекот сверчков. Она проваливалась в сон, похожий на неглубокую дремоту и выныривала из него, боясь захлебнуться.

И так пока не наступил рассвет. На рассвете Лу решила оставить попытки заснуть. Доела бутерброд, оставленный на утро, выпила немного воды и умылась. Саша еще спал. Она все думала о том, что тоже должна что-то ему рассказать. Что-то личное. О черве Даниэля или бабушкиных мотыльках? Это было слишком сложно. Она боялась, что Саша ее не поймет.

От пристального взгляда Лу Саша проснулся. Он тут же сел, упершись спиной в поваленное дерево, и часто-часто заморгал.

- Уже утро?

- О да.

- Это была ужасная ночь...

- Иначе и не скажешь.

- Нам теперь опять дальше ехать?

Лу пожала плечами.

- Отдохнем еще чуть-чуть.

Лу оглянулась. Пса нигде не было. Кажется, опять испарился этот загадочный дух Пустоши.

- Вчера я столько наговорил...

- Ничего. Ты можешь мне доверять.

Саша скромно улыбнулся, не глядя на девушку.

- А ты расскажешь что-нибудь?

По спине Лу пробежал холодок.

- Знаешь, мне кажется, я окончательно сошла с ума. Я твердо уверена, что это сон, и я проснусь. Может, повредила в голове что-то. Или впала в кому. Запнулась, упала, разбила череп о бордюр - с каждым может случиться такое. И ты - плод моего воображения. Я и не думала, что могу быть настолько умной.

Саша усмехнулся.

- Ты уходишь от ответа. Задолжала мне историю своей жизни и не хочешь возвращать долг. - Сегодня Саша выглядел намного более уверенным. Не такой зажатый мальчик, как вчера вечером, и это изменение тревожило Лу. А вдруг он и правда просто-напросто освободился от ноши, которая отягощала его душу столько лет? - Лу, - Сашин голос привел ее в чувство. Она удивилась тому, как это имя звучит его голосом. - Ты правда думаешь, что меня не существует?

- Ты симпатичный. Вполне мог бы мне присниться, - она выдавила из себя улыбку. Лу никогда в жизни ни с кем не флиртовала, но эта фраза вырвалась сама. Говорить с человеком, убедив себя в его нереальности, было легче. - Ладно, тебе нужна история. Я расскажу. Знаешь, в книгах по саморазвитию часто пишут, что в жизни нужно избегать токсичных людей, что нужно формировать свое окружение так, чтобы вокруг тебя были хреновы оптимисты и успешные бизнесмены, чтобы ты стремился быть таким же? Это, мол, мотивирует. За всю мою жизнь у меня был всего один друг. И он был самым токсичным человеком, какого только можно было найти. Он высасывал из меня энергию до капли. Он был жутким меланхоликом. Мы размышляли о смерти, о жизни, о бессмысленности всего, что нас окружает. Он был сумасшедшим. Свято верил, что внутри его головы есть альтер-эго, которое разрушает его сознание. Он называл его Червь.

Лу замерла, заметив, что дрожит всем телом.

- А потом он покончил с собой. Мне тогда было семнадцать лет.

Саша понимающе кивнул, что Лу только разозлило. Эта злость была отчаянной и какой-то детской, но Лу заперла ее внутри себя и не позволила вырваться.

- Ты любила его?

Дыхание сперло.

- Я...

Сказать правду оказалось сложнее всего.

***

На крыше девятиэтажки вечно дул зябкий ветер. Она была пологая и широкая, с очень высокими бортиками, так что увидеть город можно было, только встав на деревянные ящики. Лу держалась за кирпичные выступы, но руки дрожали. Она боялась такой высоты и восхищалась ею.

Иногда Даниил шутливо толкал ее в спину, смеялся, будто бы намереваясь сбросить. Лу было не до смеха: она всегда боялась загадочного блеска в его глазах. И смех его никогда не казался ей человеческим. Вообще сам Даниил, или Даниэль, как она обычно его называла, был не от мира сего.

И, тем не менее, эта крыша была исключительно их местом. Лу таскала ключи от чердака из дома: они у них хранились, потому что родители жили в этом доме с незапамятных времен и вроде бы не замечали пропажи. Иногда Лу удавалось даже сбежать из дома ночью, и тогда они с Даниэлем приходили на эту крышу и долго лежали на грязном брезенте, глядя в пустое черное небо.

Было ли что-то между ними? Лу не знала. Она часто думала об этом. Она боялась того, что могло быть. Даниэль был сумасшедшим, ни с кем кроме нее не ладил и даже не хотел идти на контакт с людьми, но его идеи были невероятны. Он часами рассказывал ей истории, мифические сказки, рассуждал о всех книгах и фильмах, которые когда-либо читал и смотрел. Лу могла слушать его часами. Она была привязана к этому совершенно книжному романтичному образу.

Она пробовала разорвать их ненормальные отношения. Она избегала Даниэля, блокировала его во всех соцсетях, но от этого вкус жизни пропадал совсем. Дни становились серыми и вялыми. Люди все так же не замечали Лу, а Лу не замечала людей, но ей так хотелось высказаться кому-нибудь.

А Даниэль ее любил. Он всегда ждал ее возвращения. Ждал на этой самой крыше, оказываясь здесь, словно призрак. Он бесшумно ходил за Лу по пятам. Он был ее тенью.

И теперь, когда она стояла на крыше мира, как ей казалось, когда видела весь город как на ладони, ее длинные волосы развевались на ветру и пряди спутывались, переплетаясь между собой. Они падали на лицо, и она смахивала их дрожащей рукой. Солнце светило ярко, на улице стояла поздняя весна. Лу считала ее лучшим временем года.

Когда дрожащие колени перестали ее надежно держать, Лу спрыгнула с коробок, но Даниэль оказался рядом и подхватил ее за талию. Она его даже не заметила, поэтому сердце ее заколотилось еще сильнее.

- Я бы и сама спустилась, - сказала Лу. Голос дрожал тоже. Даниэль ее не отпускал. Он сделал шаг вперед, и спина Лу уперлась в кирпичную кладку. Лу боялась встретиться с ним взглядом. Она попыталась выбраться из хватки Даниэля, но он не убирал руку.

- Мы подходим друг другу, неужели ты этого не видишь? Мы можем говорить часами. Мы чувствуем друг друга.

Лу это испугало еще сильнее. Она действительно чувствовала его, потому что Даниэль прижался к ней всем своим телом, и она не могла выбраться.

- Я люблю тебя, и ты это знаешь. Почему ты не хочешь быть со мной?

«Потому что ты меня убиваешь. Ты разрушаешь меня изнутри», - хотелось ответить Лу, но она не смогла. Дрожало все тело. Его обволакивала слепая беспомощность.

Даниэль наклонился. Он был выше Лу и шире в плечах. Он освободил одну руку и двумя пальцами приподнял ее голову за подбородок. Он хотел посмотреть ей в глаза.

- Мне нет жизни без тебя, - сказал он и коснулся губами ее губ. Лу не ответила на поцелуй, она слабо толкала Даниэля в грудь и все еще наделась, что он ее отпустит. Сил не было совсем, страх обездвиживал.

- Я не хочу, Дань, отпусти...

Но он лишь крепче прижал ее к стене одной рукой, а другой забрался под футболку. Его губы коснулись ее шеи, и поцелуи посыпались один за другим. Лу было страшно, но на секунду она убедила себя, что это не так уж плохо. Он был нежен с ней, но держал крепко.

«Возможно на том месте останется синяк, но совсем маленький...»

Так думала Лу.

Она очнулась, когда его руки спустились к ширинке ее джинсов.

- Что ты делаешь? Нет! - Но Даниэля было уже не остановить. Он грубо вдавил ее в стену всем телом. - Нет, пожалуйста! Прошу, отпусти меня, я хочу домой...

По щекам катились слезы. Даниэль не поднимал на нее взгляда. Он рывком стащил с нее джинсы. Лу отвернулась и зажмурилась. Было больно и страшно. Все внутри ныло. Она не могла дышать.

Лу захлебывалась слезами, не могла ничего сказать и вырваться. Даниэль ее не слышал, тяжело и громко дышал ей в ухо, держа ее за затылок одной рукой, а другой елозил по всему ее телу.

Секунды, минуты казались вечностью. Лу уже просто висела на его руках без сил. Когда Даниэль отпрянул, она сползла вниз по стене, словно тряпичная кукла. Было тяжело дышать и невозможно даже пошевелиться. Лу ничего вокруг не видела от слез. Дрожащими руками она натянула джинсы, застигнув их только на пуговицу, и притянула колени к груди, упершись в них лбом. Ее тошнило.

- Прости меня, - выдохнул Червь.

- Нет, - прошептала Лу. - Никогда.

Два месяца спустя Даниэля не стало.