„Никогда не совершу самоубийства.
Верю в людей — всегда найдётся услужливый убийца."
(с) Станислав Ежи Лец

Мысль о случившемся не отпускает меня весь оставшийся день. Получив выговор от Фэйт, стараюсь теперь держаться поближе к ней и делаю все, что она мне скажет, но в голове продолжаю зацикленно гонять по кругу одну и ту же непонятную мне картинку. Этот парень, Даглас — кого он пытался найти в толпе на собрании Совета? И за что его так яростно отчитывал тот мужчина в коридоре? Моя голова разрывается от огромного количества вопросов, а перед глазами всё ещё стоит холодный взгляд из-под опущенных тёмных ресниц.

Но одно я поняла точно: какого бы цвета не были глаза у самоубийцы, внутри них всегда плещется тьма.

Следующая неделя проходит как-то стремительно, дни похожи на постоянно сменяющиеся разноцветные картинки в калейдоскопе. Казалось бы, с момента моей гибели прошло совсем мало времени, но с каждым днём я чувствую, что всё больше отдаляюсь от своих воспоминаний о земной жизни. Мне всё ещё не хватает моих родителей, и я даже немного скучаю по мудаку Брайану, хоть он и предал меня самым банальным и отвратительнейшим образом.

Все эти дни стажировка, которую я проходила в приёмном отделе Тектума, была изнуряющей, но извращенно —интересной. Я присутствовала при приёме новоприбывших спиритов и помогала Фэйт с бумагами, аккуратно заполняя их вручную, и унося в подвал, где находится архив данных на каждого спирита, проживающего на территории кантона. Отдел, в который прибывали самоубийцы, я старательно обходила стороной,  а после того неприятного случая, произошедшего на моих глазах в коридоре их приёмной, ни Дагласа, ни кого-либо из остальных самоубийц я больше так и не увидела.

Работать с бумагами мне нравится больше всего. Это все равно, что бродить по кладбищу и рассматривать разнообразные надгробия, узнавая годы жизни и судьбу каждого, кто теперь навечно покоится на его территории. Но дело в том, что кладбище, в отличие от Тектума, содержит в себе лишь то, что создали сами живые в напоминание себе о тех, кого они безумно любят, но потеряли. Но гробы пусты, а умершие — они все здесь, и вместо букв, высеченных в камне, я смотрю в их живые глаза и изучаю строчки в личном деле. Нет, в самом деле, это так странно.

По вечерам мы с Фэйт заканчиваем работу и приходим в кабинет к Саре, чтобы поболтать с ней о пустяках и послушать её интересные истории о жизни в Тектуме. Попутно она угощает нас горячим чёрным чаем и чудесным домашним печеньем, и, благодаря её доброте и мягкой заботе я чувствую, что начинаю оттаивать, приживаться. Как бы я не сопротивлялась изменениям, происходящим со мной, я всё равно постепенно становлюсь своей.

Моя проблема во время стажировки заключается в том, что боль и горе каждого из новоприбывших я всегда пропускаю через себя. Мне сказали, что со временем я привыкну и очерствею, но почему-то мне кажется, что это будет очень и очень не скоро. По крайней мере, по отношению к детским смертям точно. Помочь Саре я решилась один лишь только раз, после чего прорыдала весь вечер у себя в комнате, лёжа на коленях у Фэйт, пока она, задумчиво глядя вдаль, ласково гладила меня по голове.

«Это пройдёт» — говорила она. Но я знаю, что жестокость человеческого мира никогда не сможет стать для меня чем-то привычным. А ещё я поняла одну простую, но не всем явную вещь — живя на Земле, каждый думает, что он рождён под счастливой звездой и что с ним никогда ничего такого не произойдёт. Но счастливых звёзд, к сожалению, не бывает, а если они и есть — на всех их уж точно не хватит. Потерять свою жизнь оказалось так же легко, как взять и сломать тонкую ветку у сухого дерева.

В один из дней мне приходит в голову мысль, что я могу попробовать усовершенствовать приемный отдел Тектума — Кантион.
Первым делом я раздобыла огромный и потрясающе мягкий матрас в красивый розовый цветочек.

Эллиот и Фэйт застают меня в тот момент, когда я с деловитым упорством пытаюсь пропихнуть его в дверной проём узкого коридора. Они с любопытством останавливаются рядом, прислонившись к стене, и с большим интересом наблюдают за моими безуспешными стараниями.

— Фэйт, что она делает? — шёпотом спрашивает мою новую подругу Эллиот, пока я, взлохмаченная и раскрасневшаяся от напряжения, пытаюсь развернуть матрас таким образом, чтобы протолкнуть его в комнату, на пол которой приземлилась в свой первый же день после смерти.
Фэйт стоит, скрестив руки на груди, и беззлобно ухмыляется, внимательно следя за моими действиями. Так обычно наблюдают за снующими обитателями муравьиной фермы, только вот сейчас вместо муравья здесь суечусь я.

— Мне кажется, она собралась от меня съехать. Тем лучше, всё равно она храпит по ночам и поёт, когда делает уборку.

Эллиот прыскает, и Фэйт звонко смеётся, довольная своей шуткой. Мне нравится её смех. В такие минуты с неё слетает вся строгость и серьёзность, и она становится невероятно милой. За неделю мне удалось наладить с ней отношения и я рада, что именно она стала моим наставником и первым другом.

— Я не храплю по ночам! — возмущённо возражаю я, с разбега ударяя в матрас плечом и падая вместе с ним на пол, больно приземляясь на колени.

— Да, но ты точно поёшь во время уборки.

Поднимаю голову, чтобы съязвить что-нибудь в ответ, но осекаюсь, замечая, как смотрит на мою подругу Эллиот. Взгляд Фэйт устремлён на меня, поэтому она не видит, как он, стоя рядом, повернул голову и пристально рассматривает её профиль. Я понимаю его. Она правда прекрасна в своей классической красоте. В её карих глазах таилась такая глубина, что можно было пропасть, белые волосы мягкими волнами ложились на очертания груди под её свитером — небольшой и явно красивой. Темные прямые брови вразлет, маленькие, но красиво очерченные губы, тонкая фигура. Фэйт не из тех девушек, кого хотелось бы взять и пойти тусить где-нибудь в клубе всю ночь, попутно угощая выпивкой. На неё хочется смотреть. Запоминать. Изучать.

Хитро закусываю губу, глядя на них, и молча, сосредоточив все усилия, наконец, затаскиваю свою добычу в комнату.

— В первый день я отбила себе всё, что только можно, когда упала здесь, и поэтому не хочу, чтобы кто-то ещё ходил с ушибленной задницей.

Двигаю матрас к центру комнаты и останавливаюсь, чтобы отдышаться. Фэйт с детским озорством подбегает ко мне, обхватывает обеими руками мою талию и мы с весёлым визгом падаем прямо на мягкую гладкую поверхность. Откидываюсь на спину и с блаженной улыбкой смотрю наверх. Там, где должен быть потолок и находится портал, клубится беспросветная белая дымка. Я напрягаю зрение в надежде увидеть сквозь неё хоть что-нибудь, но мой взгляд теряется в бесконечной молочной пелене. Интересно, как там сейчас?

Перевожу взгляд на Фэйт, она так же задумчиво смотрит ввысь. Я снова хочу спросить её о том, что же у неё за история, но не успеваю. Спустя долю секунды её глаза испуганно расширяются, а лицо искажается в гримасе ужаса. Эллиот тоже это замечает и со всех ног кидается к нам.

— Сесиль, в сторону! — она отпихивает меня вправо, а сама перекатывается на другой бок, падая с матраса прямо на холодный кафель. Я едва успеваю увернуться, как сверху прямо между нами падает человеческое тело. Его рука цепляет меня, сильно ударив по лицу. Взвыв от боли, закрываю лицо ладонями. Удар пришёлся точно в челюсть и во рту волной расходится железный привкус крови.

— Чёртов идиот! — вопит Эллиот, помогая Фэйт встать на ноги, а после протягивая руку мне.

— Эллиот, он не виноват, мы сами поступили глупо, развалившись прямо под порталом, — Фэйт трёт ушибленную коленку и подходит поближе к упавшему человеку.

Тот резко вскакивает, и испуганно вжимается в стену. Истерично оглядывая каждого из нас, он лихорадочно шарит рукой по карманам брюк и громко кричит:

— Руки вверх, полиция!

— Да щщщас прям, — Эллиот фыркает, вызывающе выпятив вперёд худую грудь и поглядывая на реакцию Фэйт краем глаза, — Здесь такое не прокатит.

Только сейчас я замечаю, что это коп. На нём темно—серая рубашка с короткими рукавами и различными нашивками, в значении которых я, честно говоря, совсем не разбираюсь, сверху разорванный чёрный бронежилет, к груди которого прикреплена простая чёрная рация, но она разбита так, что от неё остались только куски пластика, проводов и какие-то микросхемы, а чуть ниже я, к своему ужасу, вижу свежее темное пятно крови. Парень хаотично перемещается из стороны в сторону, но я отмечаю, что он примерно наш ровесник. Ну, разве что на несколько лет старше. Его голубые глаза покраснели и сильно слезятся, низкий голос то и дело срывается, подбородок дрожит, несмотря на угрожающий внешний вид и оборонительную позу. Темные волосы слиплись то ли от крови, то ли от грязи.

Почему-то его лицо кажется мне смутно знакомым. Вглядываюсь повнимательней, но все никак не могу понять, откуда я его знаю. Неужели это кто-то из моей прошлой жизни? Но кто? Опускаю взгляд ниже и замечаю на ремне форменных брюк полицейского кобуру для оружия. Испуганно кричу и спешно закрываю собой Фэйт и храбро напыжившегося Эллиота.

— Пистолет! У него оружие!

После моих слов Эллиот, словно гибкий дикий зверь, вырывается из-за моей спины и кидается на него, но новоприбывший оказывается сильнее, и опрокидывает нашего друга на пол, стремительно заламывая ему одну руку и встав коленом на спину. Тот ожесточённо сопротивляется, размахивая свободной рукой, и оказывается ещё сильнее вдавленным искаженным от ярости лицом в грязный пол. Его рука и ноги похожи на беспорядочно двигающиеся щупальца взятого в плен осьминога. Полицейский продолжает судорожно шарить свободной рукой по карманам, потом расстегивает кобуру на своём поясе. Внутри меня все сжимается, но я облегченно выдыхаю, увидев, что она пуста.

— Отпусти его, придурок! — вместе с Фэйт подбегаем к копу и дружно виснем на его плечах.

— Эй, мне от этого вообще-то ещё тяжелее, — приглушенно бормочет Эллиот снизу, — и положение у меня, мягко говоря, унизительное.

Под нашим натиском новоприбывший сдаётся и, наконец, отпускает парня. Эллиот, встаёт, недовольно отряхиваясь, и вытирает рукавом свитера грязное, покрасневшее от напряжения лицо. Его зелёные глаза потемнели от обиды, а темно-рыжие волосы взлохмачены и похожи на птичье гнездо. Полицейский, несмотря на свой довольно высокий рост, ниже Эллиота на целую голову. Удивительно, как ему удалось так быстро повалить его на пол? Он же вертлявый, как уж.

— Что происходит? — коп отходит подальше от нас и с опаской оглядывает помещение.

Сейчас он напоминает мне саму себя, поэтому я смягчаюсь, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить ему случившееся. Подхожу поближе, слегка расставив руки в разные стороны, чтобы он видел, что я не представляю для него никакой угрозы. Фэйт пытается остановить меня, но я отмахиваюсь от неё, не отводя взгляда от испуганно бегающих глаз новоприбывшего.

— Слушай, я понимаю, что ты испуган и обескуражен. Всего неделю назад со мной произошло то же самое. Мы не причиним тебя вреда. Прошу тебя, выслушай меня и не пугайся...

— Ты умер и только что чуть не убил своим падением этих двух девушек. А ещё заставил меня целовать грязный пол, — молниеносно выпаливает Эллиот, возвышаясь сзади над моей головой. Я возмущённо оборачиваюсь к нему, а он отвечает мне притворно-невинным взглядом.

— Ну спасибо, — пытаюсь незаметно прошипеть ему в лицо сквозь зубы, — Сейчас будешь сам его успокаивать.

Поворачиваюсь обратно к новоприбывшему, он с недоумением и страхом смотрит на Эллиота, как будто только что вместо него увидел самого настоящего призрака. Ха-ха. А ведь в этом есть доля правды.

— Эй, — я тихонько окликаю его, и он снова внимательно прислушивается к моим словам, — Как тебя зовут?

Он нерешительно мнётся, а потом представляется, с показательной уверенностью положив руки на пояс:

— Меня зовут Андерс, а вы кто такие, чёрт побери?

Не успеваем ответить ему, как в комнате, шелестя подолом платья, появляется рассерженная Сара.

— Что за шум вы здесь устроили? Сейчас сюда сбегутся со всех отделов Кантиона! — она окидывает нас троих негодующим взглядом поверх своих очков, потом оценивающе смотрит на потрепанного полицейского, — Вы что, втроём не можете принять новоприбывшего? А зачем тогда...

Тут она замечает матрас, сиротливо лежащий в центре комнаты, и резко запинается на полуслове. Несколько секунд она разглядывает его, потом ещё раз внимательно оглядывает нашу троицу, задержавшись на помятом виде Эллиота и на нас с Фэйт, взъерошенных и с горящими от недавней борьбы щеками.

— А вы, собственно, чем здесь занимались?

О, нет. Это провал. Фэйт хотела объяснить, но тут вмешиваюсь я.

— Сара, этот матрас принесла я. Дело в том, что падать вниз из портала очень больно и достаточно травматично. А он будет смягчать падение. Этот молодой человек, — указываю пальцем на Андерса, — видимо попал в какую-то сложную ситуацию, и от испуга напал на Эллиота.

— Напал?! Да он моим лицом здесь весь пол протёр! — взбунтовался было Эллиот, но Фэйт с каменным лицом дёргает его за травмированную руку и он воет от боли.

— Пойдем, мой мальчик, — Сара закатывает глаза, после чего подходит к Андерсу и по-матерински приобнимает его за плечи. Видимо, новоприбывший слегка расслабился, увидев по-настоящему взрослого человека, потому что он сразу же перестает упираться и обречённо идёт вместе с ней. На выходе из комнаты он оборачивается и коротко смотрит на нас через плечо. Мне снова показалось, что я его уже где-то видела. Он и Сара скрываются в её кабинете, оставив нас стоять одних, дверь комнаты с громким стуком захлопнулась.

— Пойдём отсюда, пока на нас снова никто не свалился, — Фэйт первая вышла из комнаты.

Нам с Эллиотом не оставалось ничего, кроме как пойти следом за ней.

На следующий вечер возбужденно-радостная Фэйт находит меня в архиве, в то время как я пытаюсь разложить огромные кипы бумаг с данными спиритов так, чтобы они все лежали строго по алфавиту. И вот чем работников приёмной не устраивает база данных в компьютере! Зачем столько макулатуры?

— Сесиль, оставь свои бумаги! Мы идём на Бои Отвергнутых! — она выхватывает у меня из рук папку с подшитыми бумагами, откладывает её в сторону и с предвкушением подаётся вперёд, оперевшись локтями на высокую стопку книг, умоляюще глядя мне прямо в глаза.

— Что ещё за Бои Отвергнутых? — смотрю на неё с сомнением. Это звучит не очень хорошо.

— Сегодня вечером на арене у здания Совета будут показательные сражения между самоубийцами. Будет присутствовать чуть ли не весь наш кантон!

— Фэйт, это варварство, — хмурюсь я, — Зачем заставлять их проявлять насилие друг против друга да ещё и демонстрировать это другим? На потеху толпе? Они не обезьянки в цирке, не пушечное мясо, они такие же люди, просто совершили ошибку!

— Это не варварство! Это демонстрация того, что мы под надежной защитой и можем не бояться обитателей Большого Котла. К тому же, они не ранят друг друга всерьёз. Ну пойдём, пожалуйста! Я буду рядом и прослежу, чтобы тебе не стало плохо!

Конечно же, я не смогла отделаться от Фэйт, поэтому мне приходится оставить все свои дела и вместе с ней и толпой остальных спиритов идти к зданию Совета, а потом располагаться вокруг большого овального поля, усыпанного мелким бежево-серым песком. Сидеть здесь было негде, поэтому мы с неудобством приземляем свои пятые точки прямо на траву вокруг арены. Как мне объяснили, это своего рода дань уважения самоубийцам. Хоть они и изгои в Тектуме, но другим спиритам не дадут возможности чувствовать себя выше них, пусть даже в такой ситуации. Это мне понравилось. Единственные удобно сидящие здесь только члены Совета. У них есть своя собственная деревянная трибуна с мягкими сидениями, с которой они могут наблюдать сверху за всем происходящим. Нам представляют главного наставника и верховное лицо клана самоубийц, и в нём я узнаю Августа. Седая борода трепещет на ветру, глубоко посаженные глаза под сурово сдвинутыми бровями сумрачно поблескивают, как будто в них отражаются грозовые молнии. Такого страшного взгляда я ещё никогда не видела.

Нам объявляют о начале первого боя, и я обращаю всё внимание на арену, покорно сидя на траве, поджав ноги, и бессмысленно перебирая прохладные крупинки песка обеими руками. Под трибуной Совета я вижу стоящих одной большой толпой главных героев сегодняшнего вечера — самоубийц. Их не меньше сорока человек и, глядя на них, кажется, что сама тьма решила пожаловать к нам в гости. Они все являются единым целым энергетическим шаром, подавляющим, внушающим страх и отчаяние. Я чувствую, как скатывается слеза по моей щеке. Быстро вытираю её, стряхнув с рук песок, и смотрю на все остальных, кто сидит вместе со мной вокруг арены. Кто-то опустил глаза, кто-то плачет, а некоторые встают и отходят в сторону, невидяще устремив взгляд прямо перед собой.

Тем временем, демонстрация силы и боевых навыков началась. В центр арены выходят два крепких широкоплечих парня, облачённых в темно—коричневые кожаные латы, похожие на твёрдый черепаший панцирь, а под ними в простые свободные рубахи светлого оттенка и с закатанными рукавами. Чёрные холщовые штаны небрежно заправленны в высокие сапоги того же оттенка, на руках перчатки без пальцев, в руках мечи явно грубой ручной работы. Они не были изящными и тонкими, по ним сразу же становилось очевидно — это самое настоящее орудие убийства, уже потемневшее от впитавшейся внутрь стали крови врагов.

Самоубийцы смеряют друг друга тяжёлыми взглядами и коротко кивают, расходясь примерно на метр. Они запросто могут быть лучшими друзьями, но показывать это остальным спиритам, собравшимся здесь, им было непозволительно. Их лица, ещё пока юные и прекрасные, огрубевшие от той тяжести, которая свалилась на плечи, словно высечены из камня. Мне не по себе от их отрешенности. Это неправильно, так не должно быть. Но не мне было решать и Бои Отвергнутых были объявлены открытыми.

Пары сменяют друг друга, воздух вокруг вибрирует, звенит сталь, падают и тут же уходят в песок тяжелые алые капли крови. Самоубийцы ранят друг друга не всерьёз, оставляя хоть и довольно глубокие, но все же царапины, и кажется, что им самим это доставляет огромное удовольствие. Толпа одобрительно вскрикивает каждый раз, когда один, наконец, проходится лезвием по открытой части тела другого. Я же молчу, не понимая, чему здесь можно радоваться. Время от времени я поглядываю на Фэйт, но она пристально и с интересом следит за происходящим, больше ни на что не обращая внимания. Живодёрка, вы только посмотрите на неё.

Ещё одна пара воинов сменяет другую и я замечаю знакомое лицо. На арену твёрдой походкой, глядя в пространство поверх голов всех собравшихся, выходит Даглас. Моё сердце испуганно ёкает при воспоминании о том, что совсем недавно произошло в здании Кантиона.

— Снимай рубашку! — раздается сзади веселый девичий возглас и сидящие рядом спириты смеются и одобрительно свистят.

Казалось, Дагласу было совершенно наплевать и на собравшихся, и даже на сам Совет. Его лицо не выражает ничего, кроме смеси насмешки и презрения ко всему, что его окружает. Мне становится стыдно за то, что я сижу здесь и наблюдаю за ним вместе с остальными.

Губы парня крепко сомкнуты и превратились в одну жёсткую линию, шрам на щеке кажется глубже, чем был в первую встречу, а высокие скулы словно ещё больше заострились. Голубой взгляд остаётся всё так же беспросветно холоден. Мне кажется, так бы выглядел Кай, если бы навсегда остался со Снежной королевой.

Бой начался. Я смотрю на то, как в смертельном танце двигаются две высокие фигуры в латах, как со свистом рассекает осенний воздух смертоносное оружие, как внимательно следят друг за другом две пары глаз — яростно-голубые и пепельно-серые. Это было похоже на ужасающе-прекрасное искусство, и мне хочется рыдать от смеси страха и восторга. Проливается первая кровь. Я смотрю на Дагласа и вижу глубокую рану на его шее. Багровые потеки расползаются на вороте мокрой от пота рубашки. Но он будто не замечает, что его ранили, продолжая снова и снова делать выпады в сторону своего соперника.

В какой-то момент Даглас наносит удар с такой силой, что другой падает лицом вниз, в песок, роняя оружие. Он подходит к нему, поднимает его голову, держа за волосы и ставит на колени, победоносно вскинув свой меч вверх. Толпа взрывается в восторженном крике, а я наблюдаю, как взгляд парня снова беспокойно блуждает по толпе. Кого же он ищет?

Неожиданно тот замирает, отпуская только что побеждённого оппонента, и медленным шагом направляется к другому краю арены, туда, где сидят на траве собравшиеся. Я слышу предупредительный крик со стороны трибуны, на которой сидит Совет, но Даглас словно не слышит их, продолжая медленно идти вперёд. Толпа испуганно всколыхнулась, разом поднявшись на ноги. Я стою совсем рядом и вижу выражение лица Дагласа. Так смотрят на кого-то, кого давно потеряли и вот встретили вновь. Льдинки его глаз впервые выглядят живыми, очеловеченными. Немного продвигаюсь вперёд, и пытаюсь понять, на кого направлен этот взгляд. Толпа расступается, открыв обзор на высокую кареглазую девушку с вьющимися русыми волосами. Сзади её крепко обнимает за талию высокий парень. Я вижу их впервые, но понимаю, что это самые обычные спириты, как и все собравшиеся. Даглас останавливается как вкопанный и с него разом слетает вся уверенность..

— Элиза...

В голосе самоубийцы внезапно сквозит огромная боль. Что-то мелькает в его взгляде, но быстро растворяется в глубокой тьме. Мне кажется, я сейчас на мгновение увидела в них его душу.

Девушка отводит взгляд, но потом решается и смотрит на него в ответ. Её парень, в свою очередь, сверлит Дагласа взором, полным вызова и ненависти, но тот даже не замечает его, глядя одной только ей в глаза. Я понимаю, что между ними происходит бессловесный разговор. Проходит не больше минуты, но кажется, что целая вечность. Даглас весь словно превращается в камень, тихо разворачивается и уходит. Я смотрю на его удаляющуюся спину и что-то неприятно щемит у меня в районе грудной клетки.

— Даглас, я не знала, прости меня! — не выдерживает девушка и пытается бежать следом за ним, но её парень не даёт ей этого сделать. Она покорно остаётся стоять на месте и обвивает своими руками его шею, что-то быстро шепча ему на ухо.

Даглас продолжает идти, не обращая никакого внимания на её слова. Он останавливается возле поверженного соперника, протягивает ему руку и помогает подняться с колен, после чего они примирительно похлопывают друг друга по плечам и растворяются среди остальных самоубийц.

Толпа спиритов вокруг арены гудит, возбуждённо обсуждая произошедшее.

Лишь я остаюсь стоять,
словно поражённая громом, а ветер  
      тоскливо завывает, как будто он один    
      понимает, что только что произошло.