Они как те люди, которые думают,
что будут счастливы, если
переедут в другое место, а потом
оказывается: куда бы ты ни поехал,
ты берёшь с собой себя.
(с) Нил Гейман

Пока я сижу на полу, пытаясь отдышаться, Фэйт торопливо подходит к окну и смотрит в том направлении, куда указала ей я, после чего говорит:

— Там держат самоубийц.

— В смысле — держат? А почему мне так поплохело?

Фэйт ненадолго призадумывается, а затем спрашивает:
— У тебя были попытки суицида? Деструктивные проявления личности?

— Я как-то полгода употребляла наркотики, если ты об этом.

Взгляд Фэйт мне непонятен, она смотрит на меня не то разочарованно, не то осуждающе. Я пристыженно опускаю глаза. Она переводит взгляд обратно на окно и начинает рассказывать:

— Самоубийцы — ещё одна каста, которая всегда находится изолированно от остальных спиритов. Два самых тяжело наказуемых человеческих деяний — это или забрать жизнь другого, или лишить жизни самого себя. Первые попадают в Большой Котёл. Это место, где отребье человеческого мира проводит свои дни в постоянных мучениях. Их существование является пыткой, которую им не дают прекратить. Так они и влачат своё существование в грязи и ненависти.
Вторые живут на нашей стороне, но отдельно, под постоянным надзором. В наказание им нельзя создавать семью, воспитывать детей и тесно общаться с остальными спиритами. У них нет прав, как у других. Они воины. С самого прибытия их обучают противостоять злу, охранять и защищать наши границы. Ведь кто знает, когда вся грязь из Большого Котла решит пролиться на наши территории...

Я слушаю её, раскрыв рот от удивления. Такой фантастики я совсем не ожидала.

— Тебе стало нехорошо, потому что у тебя есть склонность к саморазрушению, — продолжает она, — А ещё это означает, что ты так же можешь попадать под негативное влияние. Самоубийц потому и держат отдельно, что их энергетика отрицательно действует на всё сущее. В них нет радости, они неспособны любить и вообще что-либо чувствовать. Лишая себя жизни и попадая сюда, они понимают, что их ожидания не сбылись и мучения будут продолжаться. Это разрушает. Встань, пожалуйста.

Фэйт протягивает мне руку и я, слегка мешкая, принимаю этот жест, вставая с её помощью на ноги. Я чувствую себя нормально, но голова всё ещё немного кружится. Отворачиваюсь, чтобы не смотреть в окно, но девушка обходит меня сзади, берет за плечи и подводит поближе.

— Тебе все равно надо привыкнуть смотреть туда. Не сможешь же ты избегать этого всё время. Рано или поздно тебе придётся столкнуться с самоубийцами.

Я глубоко набираю грудью воздух, настолько, насколько позволяет мне размер моих лёгких, и медленно выдыхаю. Стараюсь расслабиться и думать о хорошем, хотя в моей ситуации это более, чем сложно. Осторожно открываю сначала один глаз, потом второй. Решившись, снова смотрю в сторону дома клана самоубийц. Голова начинает кружиться, но я стараюсь дышать глубоко и ровно.

— Молодец, — Фэйт мягко сжимает мои плечи, — Со временем тебе станет легче.

— Они как дементоры из «Гарри Поттера».

Не знаю, почему мне на ум пришло такое сравнение. Фэйт издаёт смешок, и говорит, что знает о «Гарри Поттере» только понаслышке. Я понимаю, почему.

Неспешно рассматриваю огромное строение из чёрного кирпича. Остроконечные купола похожи на хищно оскалившийся рот. За высокой стеной мало что можно разглядеть, но я замечаю, что даже деревья там другие — скрючившиеся, поблекшие и почти голые, в то время как растительность в нашем районе одета во все оттенки красного и желтого. Представляю спиритов, живущих в тех самых стенах и во мне поднимается волна негодования.

— Но это же несправедливо! — я возмущённо поворачиваюсь к Фэйт, — Есть множество причин, по которым люди уходят из жизни. Болезни, причиняющие невыносимую боль, депрессия, тяжелая жизненная ситуация! Люди хотят избавить себя от боли, а попадают в ещё большую задницу, чем та, что была у них на Земле! Так почему же они не заслуживают права на нормальные условия хотя бы здесь? И получается, что они там охраняют, Большой Котёл? Как я понимаю, вы заставляете их уничтожать подобных себе, разве это не является нарушением ваших же ценностей?!

Фэйт не разделяет мой пыл. Она недовольно хмурится и возражает:

— О каких правах здесь может идти речь? Думаешь, они совершают самоубийство из милосердия к самим себе? Только трус и слабак может отнять у себя такой драгоценный дар Вселенной, нарушить существующее равновесие...

В её словах внезапно сквозят ненависть и отвращение. Я не выдерживаю и перебиваю её:

— Да-да, я помню, Вы так носитесь со своим равновесием, которое таковым совсем не является! Мир погряз в войнах, болезнях и несправедливости! Где же тогда это ваше равновесие? Почему оно не работает?

— Во всем, что происходит на Земле, только ваша вина! Люди сами устроили весь террор и при всём этом кричат о том, что справедливости нет. Поэтому, вместо того, чтобы пытаться сбежать от проблем, сначала лучше бы попробовали начать их решать! А самоубийцы уничтожают бунтующую ненависть, в этом их расплата, им нечего больше терять!

Мне нечего ответить, но в душе я все равно с ней не согласна. Последний раз бросаю взгляд на дом самоубийц и отхожу к своему новому спальному месту, после чего молча разбираюсь с постельным бельём. Фэйт подходит ко мне и примирительным тоном предлагает сходить вниз, поесть. Я соглашаюсь, и мы вместе спускаемся в местную столовую.

По возвращению она оставляет меня в комнате, а сама собирается ненадолго уйти, чтобы помочь справляться с потоком новоприбывших в приемной. Смерть не ждёт определенного времени суток, люди умирают и днём, и ночью.

— Извини, но я закрою дверь на ключ снаружи.

— Зачем? — непонимающе спрашиваю я.

— То, что случилось сегодня днём... Я пока не знаю, на что ты ещё способна. — Фэйт мнётся, и я вижу, что ей самой неудобно.

— Это варварство, но я тебя понимаю. — не продолжая разговор, ложусь на уже застеленную кровать и отворачиваюсь лицом к окну.

Слышу как закрывается дверь, как со щелчком проворачивается ключ в замочной скважине. Остаюсь лежать в полной тишине и тоскливо смотрю на силуэты деревьев, прорисовывающиеся во тьме. Где-то неподалёку зажигаются первые фонари. Уже окончательно стемнело и полная луна смотрит прямо в окно. Интересно, на Земле она сейчас точно такая же? Начинаю понимать, насколько я сейчас далеко от дома. В оконное стекло начинают тарабанить мелкие россыпи дождевых капель, луна медленно затягивается тучами, пока не прячется за ними полностью. По моей щеке сползает первая горячая слеза, она неприятно щекочет кончик моего носа. Спустя минуту я уже не могу сдерживать исступленный поток рыданий, рвущихся из моей груди. Я горько оплакиваю саму себя и всё то, что оставила на Земле. Только спустя довольно большое количество времени я, наконец, забываюсь беспокойным сном.

Утром меня будит Фэйт. Поначалу не понимаю, где нахожусь, но, вспомнив всё произошедшее, с горестным стоном натягиваю одеяло на голову. Как бы я хотела, чтобы всё это было лишь страшным сном!

Она даёт мне свою одежду, мы быстро собираемся и вместе идём к главному зданию. Туда уже стекается стайка запуганных новоприбывших, и я вижу, как многие из них безутешно плачут, а другая часть идёт, хмуро глядя себе под ноги. Все вместе мы похожи на одну большую похоронную процессию. Я иду не одна, и от этого мне сейчас немного спокойнее, чем остальным. На ясном лице Фэйт читается уверенность и умиротворение.

Главное здание очень похоже на викторианский собор. Оно такое большое, что мне не по себе от его величия. Чувствую, что вот-вот прикоснусь к чему-то древнему и очень мудрому. Замедляюсь и думаю о том, что раз в неделю высокие сводчатые стены этого здания встречают новую волну спиритов, а потом каждый из них впоследствии становится частью бесконечного потока. Это впечатляет, но все же — сколько разбитых человеческих надежд видел Главный Совет? Миллионы, если не миллиарды.

Разглядывая архитектуру, не замечаю, как все останавливаются, и с лету утыкаюсь в чью-то спину. Получаю в ответ недовольный взгляд через плечо и, шёпотом извинившись, стою в ожидании начала собрания вместе со всеми. Массивные кованые двери здания медленно открываются с тяжелым скрипом, и мы одной большой волной перемещаемся внутрь. Пахнет сыростью и ладаном. Тускло поблёскивают электрические светильники, разбросанные по стенам. Солнце осторожно заглядывает вовнутрь сквозь витражные окна и играет разноцветными солнечными зайчиками на сером полу, уже затертом от бесконечного количества прошедших по нему ног.
Перевожу взгляд в центр и вижу некое подобие большого алтаря, на котором стоит гигантская человеческая фигура без определённого пола. Голова статуи запрокинута, взгляд устремлен куда-то ввысь. Выражение каменного лица крайне одухотворенное и торжественное. Руки её вытянуты вперёд и словно раскрыты для объятий, готовые принять к себе каждого пришедшего.

— Это Вселенная, — объясняет мне Фэйт. Но мне и без её объяснений это понятно.

У подножия скульптуры стоит небольшая группа людей, каждому из них на вид не меньше лет шестидесяти. Фэйт сообщает, что это Совет и они здесь всем управляют. На лицах каждого представителя Совета отпечаток прожитых лет, и даже отсюда я вижу, какие у них умудрённые опытом и знаниями глаза. Они с серьёзностью и добротой смотрят на всех пришедших. Я, конечно, ожидала старцев в мантиях и с седыми бородами, свисающими до самого пола, но они оказываются на удивление современно одетыми  — на мужчинах классические белые рубашки и чёрные брюки, женщины в простых строгих платьях, будто работницы обычного офиса.

Один из них выходит чуть вперёд и начинает громко говорить, обращаясь к собравшимся. Его голос гулким эхом отталкивается от стен и растворяется где-то под высоким потолком.

Жадно впитываю информацию. Нам рассказывают о вечном и глубоком, о смерти, о смысле и ценности человеческой жизни, в общем, всё то, что уже много раз рассказывала мне Фэйт. После вступительной части я узнаю, что существуют ещё кантоны — отдельные территории, на каждой из которых открыт свой портал, откуда в наш мир безостановочно попадают всё новые и новые спириты. Я облегченно выдыхаю. Утром я задумывалась над тем, как они справляются со всеми новопришедшими. Это же сотни тысяч спиритов ежедневно!

Совет продолжает повествовать о том, что место, куда я попала, называют Тектум, от искажённого латинского слова — tectumque, что означает «приют» или «пристанище». После адаптации нам будет предложен род занятий и мы сможем быть не только полезными обществу, а ещё и делать что-то, что поможет дальнейшему развитию Тектума.

— Да начнутся Голодные игры! — не выдерживаю пафоса и шутливо произношу театральным шёпотом.

— Что? — Фэйт удивленно наклоняется ко мне и переспрашивает.

— Да нет, ничего, — с любопытством кручу головой в разные стороны и оглядываю образовавшуюся толпу.

Здесь парни и девушки, мужчины и женщины, дети, которых держат за руки наставники. Среди них вижу Сару, она внимательно слушает слова Совета, после чего отвлекается на какого-то малыша лет шести и ласково гладит его по белокурой головке. Малыш показывает маленьким пальчиком на скульптуру и что-то спрашивает у Сары. Она отвечает ему и легонько касается пальцем его курносого носика. Мальчик смеётся, а после продолжает смотреть на импровизированную сцену. Мое сердце дрогнуло. Мне так жаль их всех.

Продолжаю рассматривать остальных людей. Многие из них цветущие, полные жизни. Их кожа более сотни самых разных оттенков — алебастровая, шоколадная, золотистая, каких только цветов нет, и все вместе это смотрится потрясающе красиво. Огромное человеческое полотно, единый шедевр, нарисованный самим мирозданием.

В одно мгновение мой взгляд внезапно спотыкается о другой — колючий, холодный и изучающий. От неожиданности дергаюсь и быстро-быстро моргаю. В глазах стремительно темнеет и кажется, что во мне выключили свет. Из самых недр моего сознания поднимается влажный и дрожащий первобытный страх, жадно лакающий остатки здравого смысла. Незнакомый парень стоит в другой части зала и беспристрастно вглядывается в моё лицо. Ледяной взгляд голубых глаз из-под нахмуренных бровей прячется под каштановой челкой, падающей на высокий белый лоб. Острый нос, высокие скулы, плотно сжатые губы, верхняя слегка припухшая, словно от удара. Он поднимает голову выше и в свете лампы я вижу резкую линию шрама на его щеке. Замечаю, что он очень красив, но его взгляд просто пригвождает меня к месту и мне страшно хочется убежать отсюда подальше, чтобы спрятаться от этого мороза. Я чувствую, что изнутри всё моё существо словно покрывается ледяной коркой и, на удивление, мне очень хочется лечь на пол и заплакать. Начинаю неконтролируемо дрожать, Фэйт замечает это и обеспокоенно берет меня за руку. Перевожу взгляд на неё, и мои зубы, не переставая, выбивают мелкую дробь.

— Эй, что с тобой? — Фэйт растирает мои пальцы, внезапно ставшие ледяными.

— Я не знаю, — пытаюсь успокоиться и снова решаюсь посмотреть на незнакомца.

Он уже совсем не смотрит на меня, его взгляд блуждает дальше, скользя по остальным спиритам так, будто бы он отчаянно ищет кого-то.

Выступление Совета заканчивается и мы нестройными рядами выходим на улицу. Прихожу в себя, отогреваюсь и спрашиваю у Фэйт, что же теперь будет дальше.

— Слушай... Хотела тебе предложить. Раз уж мы теперь часто будем вместе, не хочешь ли ты помогать мне в приёмной? Я понимаю, ты сама ещё не пришла в себя и кидать тебя сразу в гущу событий, к человеческому горю... — Фэйт мнётся, и я вижу, что она обреченно ждёт моего отказа.

Я взвешиваю «за» и «против». В конце концов, я могу быть полезна всем, кто будет приходить в Тектум. А за помощью другим моя боль постепенно отойдёт на второй план.

— Я согласна, Фэйт.

Её карие глаза радостно вспыхивают, но она тут же осекается:

— Никаких звонков по телефону.

Я примирительно поднимаю обе ладони.

— Я всё поняла, тебе не стоит опасаться.

— И я всё ещё присматриваю за тобой.

Фэйт отворачивается и общается с кем-то из знакомых, а я замечаю знакомую белую кошку, радостно подхожу к ней и опускаюсь на корточки, чтобы погладить. Воздух такой прохладный, что я зябко ёжусь. Кошка ласково мурлыкает и трётся маленьким пушистым лбом об мою руку. В первый раз за все это время я искренне улыбаюсь. Кошки всегда успокаивают меня. Наклоняюсь ниже и с огромным удовольствием целую её прямо между бархатистых ушек. Наконец-то я, хоть и немного, но чувствую себя хорошо.

Спустя полчаса мы с Фэйт приходим в уже знакомую мне приемную. Пока она договаривается о моей стажировке, я бесцельно брожу по коридору. Подхожу поближе к двери, через которую вошла сюда в первый раз, кладу ладонь на прохладную дверную ручку и несколько секунд гипнотизирую её взглядом. В голове мелькает мысль «А не убежать ли?», но я тут же понимаю, что сбежать у меня не получится. Со смертью нельзя договориться. Вторых шансов она не даёт никому. Поочередно заглядываю в комнаты, подхожу к двери, за которой находится кабинет Сары. Осторожно стучу и, не дождавшись ответа, приоткрываю дверь.

Сара сидит за своим столом и разговаривает с женщиной, неуклюже согнувшейся перед ней на стуле. Женщина плачет, тёмные волосы, собранные в пучок, неряшливо сбились набок. В её руках я вижу чумазого пухлого младенца, завернутого в несуразную старую тряпку, прохудившуюся в некоторых местах. Мне становится не по себе и я, скомкано извинившись, прикрываю дверь и быстро отхожу подальше. Прохожу ещё десяток шагов и впервые замечаю поворот, ведущий в другое ответвление коридора.

Захожу туда и вижу такой же ряд однообразных дверей с кабинетами, но ощущения в этом месте уже совершенно иные. Здесь, в отличие от криков и плача, то и дело раздающихся в другом коридоре, стоит тяжелая, прямо гробовая тишина. Все двери плотно закрыты. Осторожно прохожу дальше, касаясь пальцами стен. Они холодные, скользкие и неприветливые. На сером кафеле тускло поблёскивают мутные капли воды. У меня такое впечатление, что я случайно попала в морг. Нехорошее место.

Разворачиваюсь и хочу побыстрее уйти, но дверь передо мной распахивается и оттуда, резко дёргаясь, выходит парень. Он оказывается стоящим спиной ко мне и спустя секунду начинает с остервенением бить кулаком в стену. Ещё раз и ещё, ещё... Я вижу, как на его руке выступает кровь и остаётся алыми пятнами на сером кафеле. Следом за ним выходит угрожающего вида пожилой мужчина с седой бородой и сурово сошедшимися на переносице кустистыми бровями. Он разворачивает парня к себе, тот упирается в него невидящим взглядом, упрямо сжав зубы.

— Не смей, — мужчина берет его за подбородок, но парень остервенело мотает головой и смеряет его презрительным и холодным взглядом, — Слышишь, не смей больше искать её. Тебе достаточно того, что ты увидел?! Это не твоя территория, Даглас.

— Да пошёл ты, Август, — парень прямо-таки выплёвывает эти слова ему в лицо.

Мужчина поднимает ладонь и сильно бьёт наотмашь, давая ему пощечину, от этого голова парня резко дёргается в сторону, но он снова поднимает подбородок и вызывающе смотрит Августу прямо в глаза. По разбитой губе течёт кровь, он слизывает её языком и злобно смеётся.

Август замечает меня, отпускает парня и отходит на шаг назад, недобро поджав губы и глядя на меня с подозрением. Я вжимаюсь в стену и пытаюсь боком пройти к выходу, поспешно сделав вид, что ничего не видела.

Даглас. Я узнала его. Он тот самый, он смотрел на меня и остальных во время выступления Совета. Но что происходит? Мне становится страшно.

Парень не отрывает от меня колючий взгляд, и, когда я прохожу рядом с ним, наши лица оказываются слишком близко друг к другу. Он выше меня и я невольно поднимаю глаза вверх, чтобы рассмотреть его. Кровь из рассеченной губы стекает по подбородку незнакомца, а лицо при взгляде на меня искривляется в насмешливой ухмылке. От этого дикого взгляда меня снова начинает мутить и слегка покачивать. Сердце пропускает удары. Он вытирает тыльной стороной ладони кровь со рта, но так как рука тоже разбита, то он просто размазывает всё по своему лицу, после чего разворачивается и уходит в другую сторону. Август идёт за ним.

— Даглас!

Но тот, не оборачиваясь, скрывается за очередным поворотом.

Я со всех ног выбегаю из злополучного коридора и сразу же врезаюсь в Фэйт. Она ловит меня и поспешно выводит на улицу.

— Сесиль! — она возмущённо всплескивает руками и растерянно хватается за голову, — почему тебя нельзя оставить одну даже на минуту?! Что ты забыла в приёмной для самоубийц?!

Я чувствую, как качнулся серый купол неба, как земля предательски уходит у меня из-под ног. Меня занесло в отдел для покончивших с собой?

Этот парень — самоубийца?!