Разум без отваги — свойство женщины, отвага без разума — свойство скотины. (С)Древнеиндийское изречение

Я не обращаю внимания на то, что сама испачкалась в грязи. Мои руки скользят по плечам, лицу и волосам Эллиота, и я не могу оторваться от него, потому что боюсь, что он сейчас исчезнет, растворится, улетит дымкой в небо, словно сон.

— Как ты здесь оказался?

— Роб... Роб меня сюда отправил... — Эллиот задыхается от плача, острые плечи вздрагивают, — Я так испугался, Сесиль, так испугался...

Он обессиленно опускается на землю, прижимаясь щекой к моим коленям.

— Но почему?

— За Фэйт... Я хотел во всем разобраться, а он не допустил. Роб не хочет, чтобы я знал.

Эллиот замечает Дагласа, стоящего неподалёку. Руки парня при взгляде на самоубийцу непроизвольно сжимаются в кулаки, и я, заметив это движение, изо всех сил обхватываю его тощий корпус руками, неаккуратно поднимая друга на ноги.

— Даглас здесь не при чем, Эллиот. Он не убийца.

Спирит поджимает губы и размазывает по лицу слёзы вперемешку с грязью.

— Ты доверилась не тому человеку, Силь, — тихо шепчет он, после чего внезапно сереет и снова падает на землю подобно тяжелому камню, — Я совсем забыл... Совсем-совсем забыл...

Он начинает ползать в грязи, словно ища что-то у себя под ногами, а потом задирает голову к небу и начинает выть. Страшно, по-животному, раскачиваясь из стороны в сторону.

Мужчины, стоящие вокруг нас, пытаются взять его под руки, но я останавливаю их и прошу отойти подальше.

— Не троньте, он не в себе! Эллиот, — я опускаюсь перед ним на корточки, — Успокойся, скажи, что случилось?

В уголках его рта виднеется мутная пена, зрачки глаз подернуты белёсой пленкой. Притихнув, парень заваливается набок и тихонечко скулит:

— Элиза...

— Что?! — Даглас подлетает к нам и хватает трясущегося спирита за плечо, — Что с ней?!

В растерянности смотрю на обоих. Эллиот, испуганно взвизгнув, пытается отползти подальше от самоубийцы, но тот хватает его за ворот рубаки и подтягивает поближе к себе:

— Говори! — рычит он прямо ему в лицо, — Что с ней?!

Эллиот безвольно запрокидывает назад рыжую голову и неожиданно ясным взглядом смотрит прямо в глаза Дагласу.

— Элиза здесь, — спокойным, чётким голосом произносит он, — Её забрали людоеды.

— Проклятье! — кричит Даглас и отбрасывает Эллиота в сторону.

Спирит без сознания плюхается в чёрную жижу. Самоубийца зачерпывает из стоящей неподалёку бадьи с дождевой водой целый черпак и выливает его прямо на голову Эллиоту. Тот вздрагивает и снова садится, стряхивая с волос грязные капли. Его глаза бешено вращаются в глазницах, стараясь сфокусироваться хоть на чем-то вокруг него. Неожиданно резво для такого состояния он вскакивает на ноги и кидается с кулаками на Дагласа.

— Убийца! — кричит он и изо всех сил колотит кулаками по его груди.

— Ты покажешь мне дорогу, — угрожающе шипит Даглас, отталкивая Эллиота, — Иначе, я действительно стану убийцей.

— Боюсь, будет слишком поздно, — парень злорадно хмыкает, — Ты потеряешь её, как я потерял мою Фэйт.

— Ублюдок, — Даглас ударяет его по лицу, из рассеченной губы сразу же начинает бежать тёмная кровь, — Показывай дорогу.

Мне остаётся только молчать и повиноваться. Я не знаю, как описать то, что сейчас чувствую. Как будто я осталась одна на краю оживлённой дороги и всё, что движется по ней, проходит мимо меня.

***

Пока я, поджав под себя ноги, в оцепенении сижу на постели в своей хижине, снаружи готовятся к наступлению. Слышится звон металла — это мужчины натачивают оружие. Зычный голос вдалеке — это обсуждается план предстоящего наступления. Ни один Спирит не будет спать этой ночью. В деревне изгнанных останутся только женщины.

В комнату заглядывает Лука и, покачав головой, неодобрительно вздыхает:

— О-хо-хо. Стало быть, несладко тебе сейчас, да? И кто же мог знать, что у Дагласа есть подружка.

— Она ему не подружка, — по-девичьи огрызаюсь я и тут же, поняв свою глупость, сокрушенно опускаю взгляд, — Лука, я думаю, что это засада. Но Эллиот не мог нам обмануть.

— В любом случае, твой Даглас так зол, что дым из его задницы видно за версту. Его сейчас сам Дьявол не остановит.

— На его месте я бы поступила точно так же, — признаю я, — И у меня нет никакого права злиться или осуждать его.

— У тебя есть женское право ревновать, — погладил седую бороду Лука, — Не подавляй свои чувства, дочь моя, иначе рано или поздно они сожрут тебя с потрохами. Твой самоубийца умный парень, и тот факт, что он ринулся спасать свою Элизу лишь показывает то, что в этом бесчувственном чурбане ещё осталась частичка живой души. Просто будь рядом.

— Спасибо, Лука, — грустно улыбаюсь я, — Ты хороший друг.

— Но плохой человек, — столь же грустно подмигивает изгнанный и выходит обратно на улицу.

Уже смеркается, когда на пятачке посреди деревни, гордо именуемом площадью, собираются вооружённые до зубов воины с факелами в руках. Напряжение, предвкушение скорой развязки, едва уловимый страх — гамма эмоций смешалась на их огрубевших лицах, не знающих мира и отдыха. Каждый, кто исступлённо пытался выжить в этой сточной канаве, был готов идти на риск, прямо в эпицентр хитрой засады — лишь бы приблизить долгожданный миг освобождения.

— Я пойду с вами, — в сотый раз упрямо повторяю Дагласу, но он, стиснув зубы, снова и снова отвечает категоричным отказом.

— Нет, я хочу вернуться и увидеть тебя живой, — в его голосе сквозит раскалённое железо.

— А я хочу видеть, как ты вернёшься живым, — отвечаю я, повиснув на его шее, — И хочу видеть тебя живым каждое мгновение, прошу тебя.

— Что за упрямая женщина, — усмехается Лука себе в бороду, — Тебе лучше взять её с собой.

— Нет, — огрызается парень, — Сесиль, даже не смей, — он зло и жадно впивается в мои губы, а после, отпустив, уходит прочь, таща за собой понурого Эллиота.

Жёсткие линии поджатых губ, напряжённые плечи — нехорошее чувство шевелится в моей душе, когда я смотрю в спину удаляющимся изгнанным. Кого-то из них я увижу живым? Может, Питера, обычного ремесленника живущего раньше на просторах вишневых долин свободного Тектума? Он попал в Котёл за то, что выступал на всеобщем голосовании против Роба. Или Лиама, семнадцатилетнего парнишку, который оказался здесь за то, что вломил патрульному, который, будучи пьяным, забрался в его дом? Кто из сотни воинов вернётся обратно, а кто положит голову за мечту и свободу всех, живущих в этом мире? В изнеможении смотрю на Дагласа, на его высокий силуэт в полутьме, изо всех сил стараясь запомнить каждую его черточку. Так отчаянно смотрю, что начинают болеть глаза.

Что-то тёплое касается моих ног. Нехотя опускаю голову вниз и вижу Максима, нежно ластящегося ко мне, и такого родного посреди всего того, что является для меня чужим. Умный взгляд кошачих глаз выводит меня из транса.

«И чего ты стоишь? — словно хочет сказать мне питомец, — Будешь продолжать смотреть, как другие идут умирать?»

Отбросив сомнения, целую напоследок кота в пушистую макушку и бесшумной тенью следую за почти скрывшимися в продрогшей темноте спиритами. Другого выхода у меня нет и не будет.

***

Я сама ночь. Словно дикое животное, осторожно пробираюсь сквозь колючие заросли, неустанно следуя за путниками. Хотя, кого я обманываю — ветви под моими ногами трещат так, что совсем скоро выдадут мое присутствие. Мой неподъёмный зад, кажется, исследовал абсолютно все лужи на этом проклятом пути. Иду, стараясь не обращать внимания на противно прилипающие к бёдрам мокрые брюки и рассеченную ветвями щеку. К запекшей царапине устремляются противные комары и я ежесекундно отмахиваюсь от них сорванной веткой. Вселенная, ну почему даже в загробной жизни есть комары?

Риск выдать себя изгнанным возрастает каждую секунду. Силы на пределе. Я едва успеваю отдышаться, усмирить сбившееся дыхание — и тут же упрямо иду вперёд. Не знаю, сколько прошло времени, может половина ночи, а может и пятнадцать минут, но пейзажи вокруг в какой-то момент сменяются большим выжженным полем с редко разбросанными по нему кустарниками. Следовать за воинами стало ещё сложнее, пот уже застилает глаза, насекомые облепили мокрую спину.

Уже светает. Вдалеке показались дома. Путники останавливаются, напряжённо вглядываясь в мертвую тишину пустых окон.

Подобравшись как можно ближе, слышу напряжённые разговоры.

— Это здесь, — несколько раз повторяет Эллиот.

Даглас подталкивает его вперёд и коротко приказывает:

— Веди.

Мое сердце сжимается от жалости, но мне только и остаётся — быть безмолвным наблюдателем.

А потом вспышки молний. Молнии ли это? Нет, это обнаженные мечи взметнулись в воздух. Вдалеке рассерженно гудит рой разбуженных пчёл. Пчёлы ли это? Нет, это Людоеды. Самые настоящие, оскалившиеся, сверкающие полубезумными глазами, готовые прямо здесь и сейчас впиться гнилыми остатками зубов в тёплую плоть. В ужасе падаю вниз и прижимаюсь животом к земле. Кто-то падает. Кто-то из наших? Не могу понять.

Что мне делать? Как поступить? Понимаю, что кидаться в гущу боя будет чистым безумием, но ведь там же Даглас...

Вдруг, словно по команде, Людоеды смиренно отходят назад, словно послушные цепные псы. Среди изгнанных проходит волна изумленного шёпота. Слегка приподнимаюсь и вытягиваю шею, чтобы получше разглядеть происходящее.

— Элиза! — крик Самоубийцы заставляет меня похолодеть.

Сколько тоски, сколько отчаяния в этом крике!

Да, она здесь. Стоит избитая, измученная, но не сломленная. Полными раскаяния глазами она смотрит на него одного. Безмолвный разговор происходит между ними — и от этого вибрирует воздух. Разговор, который должен был случиться давным-давно. И это их история, я здесь лишняя, я не имею права даже наблюдать за этим интимным моментом прощения. Я не сразу замечаю того, кто удерживает девушку в стальной хватке своих сильных рук.

Это Роб. Он само торжество, само ликование — ведь надо же, все случилось так, как он и хотел! Игра идёт по его правилам! Стискиваю зубы, растворяясь в переполняющей душу ненависти. Мне так и хочется разорвать его голыми руками, но я не стану приближаться — этим я могу сделать только хуже. Как горько, как позорно быть беспомощным свидетелем, трусливо отлёживающимся в неприметной грязи!

— Отпусти её! — я вижу, как от клокочущей внутри ярости высоко вздымается грудь Дагласа.

— Эллиот, — машет свободной рукой Роб, ласково улыбаясь, — Подойди ко мне, мой мальчик.

Прямо на моих глазах тот, кого я считала другом, смиренно подходит к нашему врагу и доверчиво смотрит ему в глаза. В ужасе прикусываю ладонь, чтобы не закричать во весь голос.

— Ты был славным помощником, Эллиот, — продолжает Роб, — И за это я тебе благодарен.

— Что ты здесь устроил, Роб?! — скалится Даглас, — Отпусти их немедленно, иначе я спущу с тебя шкуру!

— Это вряд ли. У нас явное количественное преимущество. Сделаешь шаг — и вы останетесь здесь. Каждый из вас. Мои подданые голодны.

— Черта с два!

Изгнанные приготовились к повторному наступлению, но Даглас остановил их, сосредоточившись на одной только Элизе.

— Как ты мог, Эллиот? Ты же был их другом!

— Это все ты, — всхлипывает парень, — Они показали мне... Они выкопали её тело и показали мне, что ты с ней сделал, жалкая тварь! Я видел тело!

К моему горлу подкатывает горькая рвота. Пустой желудок сводит судорогой. Хватая ртом воздух, я всеми пальцами цепляюсь за землю, погружая ногти глубоко в глину. Значит, вот в чем причина помешательства Эллиота! Он вытащили из могилы разглашающееся тело Фэйт и продемонстрировали ему! Что ещё они с ним могли сделать?

Меня снова вырвало. Перед глазами все плывёт, но я упорно продолжаю смотреть на Эллиота — того самого парня, почти мальчишку с зелёными глазами, который больше всего на свете хотел любить мою подругу, который ненавидит арахис и который вечно сшибает все на своём пути, потому что он на удивление нескладный.

Спустя всего мгновение Роб оттолкивает Элизу, передав её в руки одного из своих подручных, а сам крепко обхватывает Эллиота, приставив к его горлу острый клинок. А ещё через секунду он начинает говорить, обволакивая всех своим низким голосом, по-змеиному высовывая язык:

— Спасибо, Эллиот. Ты просто ювелирно сделал своё дело и можешь отдохнуть. И ещё кое-что: это я убил Фэйт.

Широко распахнутые глаза.

Я закричала, когда его рука дёрнулась, перерезая горло Эллиота. Мой крик перешёл в дикий отчаянный вой, когда краски жизни мигом ушли с лица парня, забрав с собой и зелень его глаз, и россыпь веснушек на остром носу. Одна Вселенная ведала, что чувствовал Эллиот в ту самую секунду, когда узнал правду.

Осознание.
Боль.
Стыд.
Страх.
Конец целого мира.

Эллиот, дёргающийся в предсмертных судорогах, лежащий у ног самого великого лжеца в Тектуме.

Эллиот, в последний момент жизни, наконец, понимающий, какую страшную ошибку он допустил.

Эллиот, которого больше нет и которого больше никогда не будет.

— А теперь выбирай, Даглас, — произносит Роб, указывая окровавленным ножом на Элизу, — Я отдам ее, но взамен заберу тебя, либо она умрет прямо сейчас.

— Зачем я тебе?!

— Самоубийцы, — сверкает зубами Роб, —Если я заполучу тебя, они тоже будут со мной. Перейди на мою сторону вместе с остальными и я пущу вас обратно в Тектум. Вы войдёте туда все вместе, плечом к плечу со мной. Я ненавижу кровь, но мне нужна эта власть. Это то, чего ждёт от меня отец, ты же можешь понять меня, Даглас?

— Нет! — с удивлением понимаю, что это мой собственный крик.

Даглас, сделавший было шаг к Элизе, останавливается, словно поражённый громом, и смотрит на меня так, что я моментально съёживаюсь, виновато опустив голову.

— Что ж, так ещё проще, — мурлычет Роб, наблюдая за тем, как я, спотыкаясь, бреду сквозь ряды опешивших воинов, — Теперь все стало гораздо интереснее.

— Я уничтожу тебя! — рычит Самоубийца, надвигаясь на наставника Спиритов, — В наступление!

— Оглянись вокруг, Даглас, — вкрадчиво продолжает Роб, — Разве ты не заметил, что вокруг плотное кольцо?

Да, это роковая ошибка. Нас сотня — а их целая тысяча. Одинаково-голодных, готовых на все, с азартным предвкушением глядящих на приготовившихся к сражению избранных. Когда они успели появиться?

— Что нам делать? — крик полон отчаяния и страха, но я не могу разглядеть лица этого обречённого воина.

«Что нам делать?» — застывает вопрос в глазах всех повстанцев. Оружие здесь бесполезно. Это проигрыш. Как глупо.

Глупо. Глупо. Глупо.

— Что ж, парень. Если ты не можешь выбрать, то я смогу, —Роб решительно и даже с каким-то сожалением поднимает руку.

Тоненький визг Элизы разрезает пространство. Клинок с почти сверхъестественной скоростью движется прямо в центр её солнечного сплетения. Но он не достигает своей цели. Нет, Роб не передумал, а его нож — тем более. Просто на пути между ним и телом девушки встаёт Самоубийца.

***

Я запомнила, как умирал Даглас. Каждую секунду из всех оставшихся ему в этом мире я проживала вместе с ним. Запомнила каждый последний вдох, потому что дышала вместе с ним, дышала за него, как будто одних моих усилий было достаточно для того, чтобы Даглас остался в живых. И, когда он упал на холодную землю, устремив угасающий взгляд в не по-весеннему хмурые небеса, я упала вместе с ним, больше всего на свете желая умереть в один и тот же миг.

Так не стало моего Самоубийцы. Тьма забрала его, поглотила полностью, сделав частью себя, потому что Даглас всегда был тем, кто он есть — он был самой Тьмой.

Я слепну и глохну, но через пелену моей собственной Тьмы, которая, подобно лесному пожару выжгла все хорошее внутри меня, все-таки прорывается оглушительный крик:

— Прорыв Котла!

Да. Всё так и есть. Нам не хватило всего минуты, чтобы стать свободными. Сюда пришли все. И мои друзья, и Самоубийцы, и горящие праведным гневом жители Тектума, уставшие жить в вечном притеснении и страхе.

Но они не успели.
Или не успели мы?

Всего одна минута. Но как же много она решила.