Жизнь — это игра, из которой человек никогда не выходит победителем.
Д. Лондон

Пока я, ещё не вполне отошедшая от случившегося ужаса, стою, обессиленно прислонившись к остатку стены, Даглас невозмутимо вытирает клинок от крови какой-то первой попавшейся под руку тряпкой. Изгнанная неподвижно распласталась на полу, в луже дурно пахнущей крови, вытекающей из её шеи. Я впервые увидела, как Даглас совершает убийство и поэтому теряю дар речи, не решаясь подойти и обнять его. Что-то новое появилось во взгляде самоубийцы, какой-то нехороший, жестокий огонёк, и это пугает меня до одури.

— Даглас... Как... Откуда ты узнал, что я здесь? — мой голос дрожит и срывается от волнения.

— Я ждал тебя, — просто отвечает он, продолжая сосредоточенно начищать оружие.

Этот ответ ломает все мыслимые и немыслимые стены. Не выдержав, бросаюсь к нему на шею и крепко обнимаю, тесно прижавшись лицом к его сильной груди. Даглас зарывается носом в мои волосы и бережно поглаживает мою спину. Я запрокидываю голову и, не смутившись, первая накрываю его губы своими. Всё вокруг снова встаёт на свои места. Посреди заброшенной неприветливой пустоши, стоя в луже крови дикарки, едва не лишившей меня жизни — я, тем не менее, снова чувствовала себя, как дома.

— Как же я рада, что ты жив! — выдыхаю я, но тут же испуганно вздрагиваю, почувствовав, как напрягается тело парня.

Позади меня раздаются быстрые тяжелые шаги. Тот самый мужчина, который оглушил меня и принёс в это место, стоит на пороге, сжимая в руке массивный топор.  Его ноздри хищно раздуваются, учуяв металлически-вязкий запах свежей крови, он опускает голову, направляя взгляд на мертвое тело у наших ног и его глаза начинают странно блестеть.

В них отражается голод.

Тряхнув косматой гривой, словно отгоняя наваждение, он обнажает почерневшие, кривые зубы в злобном оскале и, перехватив топор покрепче, бросается на нас. Даглас молниеносно обнажает оружие и с силой отталкивает меня в сторону. Я отлетаю в угол и, сжавшись в комок, завороженно наблюдаю за ожесточённой дракой, молясь, чтобы мой самоубийца не пострадал. Картинка хаотична, я вижу только мелькающие фигуры, извивающиеся в смертоносном танце да слышу страшный звон металла. В какой-то момент Даглас заваливается назад, поскользнувшись в луже свежей крови, и дикарь, занеся над собой топор, с победоносным криком бросается на него. Не выдержав, быстро поднимаюсь, подобрав обломанный кирпич, лежаний под моими ногами и с яростным воплем подлетаю к людоеду. У меня нет ни секунды на раздумия, и вот я уже обрушиваю увесистый камень с острыми краями прямо на его затылок. Мне в лицо брызжет горячая кровь, но я, крепко зажмурившись, бью ещё и ещё, изо всех своих сил, покрываясь мурашками от мерзкого, хлюпающего звука и хруста черепа. Через пелену полуобморочного состояния улавливаю носом запах горения. Открываю глаза и вижу, что комната заполнилась дымом. Во время драки мужчины перевернули котелок с варевом и теперь вся мутная жижа растеклась по комнате, накрывая собой шипящую на полу кровь, а горящие угольки уже занялись одной из стен дома.

— Даглас... — мучительно кричу я, отбросив окровавленный кирпич в сторону и вытирая руки о футболку, стараясь не смотреть туда, где теперь валяется труп дикаря с разможженной головой.

— Я здесь, — парень появляется из пелены удушающе-горького дыма и подхватывает меня под руки, — Идём.

Он выводит меня из руин, прежде чем над нами обваливается горящая крыша. Я смотрю на его измазанное кровью и копотью лицо и чувствую, как земля уходит у меня из-под ног.

— Даглас, я убила человека, — всхлипываю, дрожа от ужаса и омерзения, меня лихорадочно трясёт.

— Он уже давно не был человеком, — Даглас берёт меня за плечи и твердо встряхивает, — Ты всё сделала правильно, Сесиль, ты спасла нас.

— Даглас, кровь, — я поднимаю перед ним свои руки, по локоть вымазанные в темно-алой жидкости, — Кровь...

Перед глазами всё кружится и я теряю сознание. Последнее, что я вижу — обеспокоенный взгляд голубых глаз.

Даглас боится за меня.

***

— Ты уверен, что она в порядке?

— Даглас, три часа назад это юное создание убило человека. И, как я догадываюсь, впервые. Как ты думаешь, в порядке она или нет?

— Меньше всего я хочу, чтобы это оставило отпечаток на её ментальном здоровье.

— В конце концов, если она сойдёт с ума, мы можем отдать её на съедение Карлу, он уже неделю бьется головой о решётку.

— Заткнись, Лука, иначе я разделаю тебя для него прямо сейчас.

— Мда, Даглас, природа наградила тебя острым умом и быстрой реакцией, но чувство юмора явно отдала кому-то другому.

Я чувствую легкое дыхание на своей щеке и резко открываю глаза. Надо мной нависает лицо незнакомого мужчины. Его глаза добры и лучисты, морщинки острыми лучами разбегаются от внешних уголков к вискам, но я всё равно испуганно вздрагиваю и изо всех сил бью его своим лбом прямо в лицо. Раздаётся горестный вопль, и незнакомец, схватившись рукой за нос, с несчастным видом отходит подальше.

— Всё, это приговор. Даглас, давай добьём, чтоб не мучалась?

Самоубийца, не обратив внимания на эту колкость, опускается передо мной и пристально вглядывается в мое лицо.

— Ты как?

— Меня как будто в кипяток опустили... Больно...

— Но реакция у тебя быстрая и решительная, значит, ты в порядке, — парень издаёт лёгкий смешок и кивает в сторону ударенного мной мужчины.

— Простите, — я быстро сажусь и с сожалением прижимаю руки к груди, — Вы меня испугали, я совсем не хотела причинить Вам вред...

— Да все в порядке, — он широко улыбается, шмыгая носом и протягивает мне руку, — Я Лука.

— Сесиль, — я осторожно жму его пальцы, потому что рука избранного испачкана в крови, — Вы не каннибал?

— В жизни не ел ничего, кроме овощей, — раскатисто смеётся Лука, — Я вегетарианец.

— Ты можешь подняться? — Даглас ласково гладит меня по плечу и от этого внутри рождается маленький, но яркий огонёк.

Я с благодарностью принимаю его поддержку и неловко поднимаюсь на ноги. Оглянувшись вокруг, изучаю окрестности: мы находимся в старом доме с соломенной крышей, деревянный настил в углу, на котором я лежала, состоит из старого матраса и шкуры какого-то большого зверя, с потолка спускаются заросли кустарника вперемешку с обрывками паутины, дощатый пол, несмотря на старость, тщательно подметен. В дверной проем заглядывает унылое серое небо. Сквозняк приносит с собой запах костра и сырости, вдоль улицы виднеются такие же одинаковые постройки. Всё это было бы убого, если бы поселение не кишело жизнью — мимо дверей снуют туда-сюда люди. Я как будто оказалась в Средневековье.

— Тектум не позволяет Большому Котлу жить в комфорте, — тихо говорит Даглас, встав у меня за спиной.

— Расскажи мне, Даглас. Что происходит?

Самоубийца запускает руку в мои волосы, потом прикрывает глаза и начинает говорить.

Несколько десятилетий назад Тектум действительно был местом, где каждый мог найти покой и быстро оправиться от своей скоропостижной смерти. Спириты мирно доживали положенный срок, занимались любимыми делами, воспитывали маленьких инфантов и сосуществовали друг с другом в мире и согласии, прежде чем уйти в Санктум.

Все было хорошо до тех пор, пока не случился прорыв Большого Котла.

Это была страшная резня, унёсшая с собой тысячи душ со всех без исключения кантонов Тектума. Силы были неравны — против спиритов были не только самые омерзительные отбросы общества, но и самоубийцы, которым в то время вообще непозволительно было сосуществовать с остальными представителями общества — их точно так же отправляли жить в изгнании. Власть сменилась, представители верховных были либо убиты, либо морально сломлены и перетянуты на сторону повстанцев. На смену им пришли новые лидеры — ожесточённые, беспринципные, готовые уничтожить каждого, кто осмелится восстать против нового режима. Это был не первый прорыв Большого Котла, но именно в этот раз всё изменилось. Своё место верховных занял один из изгнанных, который впоследствии сделал главным наставником спиритов своего сына — Роба. Стоит ли говорить, как была сломлена и морально уничтожена Сара, когда она, вдоволь настрадавшись в земной жизни, после смерти встретила в Тектуме своего мучителя? И, конечно же, легче всего было сломить того, кто уже и так надломлен. Сара предпочла молчать и лишь всеми силами пыталась оградить свою дочь — Фэйт, которая, не догадываясь о том, какая трагедия стоит за её происхождением, всей душой рвалась к разгадке, мечтая отыскать ту, что когда-то носила её под сердцем.

Тем временем, оставшиеся в живых после межкастовой чистки не осталось ничего другого, кроме как принять страшные перемены и постараться к ним приспособиться. Самоубийцы заняли свою нишу, но по-прежнему жили отдельной кастой, служа новому правительству в благодарность за подаренные привилегии, а Большой Котёл стал не только выгребной ямой, но и местом, куда отправлялся каждый, кто неугоден новым вожакам.

Человек — существо гибкое и приспосабливающееся, и даже смерть не меняет его установок и принципов, поэтому жизнь в Тектуме потекла своим чередом, а всё случившееся обсуждалось лишь дрожащими шёпотом и так, чтобы никто, не приведи Вселенная, не услышал. Страх оказался прекрасной сдерживающей силой. И всё бы ничего, но новые обитатели Большого Котла не были готовы к таким переменам, ведь их львиная доля состояла из политических заключённых и просто тех, кто не был согласен с новым правлением. Они объединились и попытались изменить своё положение, регулярно предпринимая попытки прорвать блокаду и изгнать тех, кто существовал теперь среди обычных спиритов не по праву, но каждый раз были остановлены и обращены в прах.

По сей день Тектум живет иллюзией порядка и благочинства, внешне сохраняя свой вид места, подчиняющегося законам Вселенной. Но на деле, на самой верхушке этой хрупкой пирамиды восседают те, кто заслуживают только одного — ещё одной смерти.

Я стою, разглядывая быстро проплывающие облака. Ветер свистит, хозяйничая меж оконных проемов. Мне внезапно становится очень холодно и очень горько, когда я понимаю, как много всего было сделано напрасно. И Фэйт, в душе которой прятался маленький ребёнок, желавший любви, стала жертвой отвратительных политических игр, лишним элементом в наспех построенной системе. Я сжимаю руки в кулаки, незаметно вонзая ногти в ладони, чувствуя, как начинает гореть кожа. Мне хочется разобрать себя по частям и больше никогда не существовать.

— А Дилан? — шепчу я, не оборачиваясь, — Он здесь?

Мне кажется, я уже знаю ответ, но продолжаю стоять, как и стояла, не решаясь даже моргать — сейчас слёзы будут лишними.

— Нет, — тихо отвечает Даглас.

Потом, немного помолчав, добавляет:

— Его убили ещё на подходе к Котлу по распоряжению Роба.

Внутри меня словно обрывается струна. Да, Дилан проявил низость и подлость, но он был всего лишь человеком — слабым рабом собственных страстей, изо всех сил старающимся исправить свои ошибки. Он не заслужил быть забитым, словно откормленное животное, пущенное на мясо.

— Близится ещё один прорыв. Те, кто попал сюда по приказу властей, объединились. У нас есть план, есть свои люди в Тектуме. Мы всё изменим, Сесиль, точка невозврата пройдена.

— Забавно слышать столь пылкие речи от самоубийцы, — к нам подходит Лука, — Неужто ваша каста способна хоть что-то чувствовать, а, Даглас? С каких это пор в тебе проснулась жажда жизни?

— Каким бы я не был, Лука, я всегда буду защищать тех, кто страдает безвинно. А что будет со мной — уже второстепенное.

Самоубийца выплёвывает эти слова и выходит на улицу, глядя по сторонам недобрым взглядом. Вдали кто-то машет ему рукой и он отвечает коротким кивком, отворачиваясь и уходя вдаль по улице. Я хочу было пойти за ним, но меня останавливает мой новый знакомый.

— Не стоит, девочка. Дай ему побыть наедине с самим собой, этот парень и сам не знает, кто он теперь такой и уж ты ему точно не поможешь. Пойдём, тебе нужно поесть.

Он усаживает меня обратно на настил и протягивает надбитую глиняную чашку с плещущимся в ней густым бульоном с крупными кусками картофеля. Я подозрительно обнюхиваю сомнительное варево и поднимаю на мужчину глаза. Тот хихикает и протягивает мне ложку.

— Перестань, это не человечина. Ешь.

— Крысятина, значит, — еле слышно бормочу себе под нос, но Лука прекрасно слышит моё ехидство.

— Балда. Это самая обычная курица, а людоеды живут к северу отсюда. Те, которые попались на вашем пути, обычные залётные беглецы, ошивающиеся у стены в надежде сбежать из Котла. У нас есть Карл, но он сидит взаперти под надежной охраной. Этот засранец немало наших сожрал, я тебе скажу. Больших усилий стоило изловить его.

Меня тошнит, но я стараюсь не слушать, что говорит мне изгнанный и вяло ковыряюсь в тарелке.

— Лука, каковы шансы на то, что новый прорыв удастся?

— Невелики, — отвечает он, пожевав губу, — Слишком многие на стороне новых верховных. Стадный рефлекс, все хотят жить спокойно в своих маленьких личных мирках, и плевать, что ими управляют негодяи и убийцы. Лишь бы была крыша над головой, еда и близкие люди рядом.

— Мои друзья остались в Тектуме, — произношу я, стараясь сдержать волнение, — Роб может сделать с ними все, что угодно.

— Не сделает, — Лука внимательно смотрит мне в глаза, — Он боится шумихи, ведь многие из ныне живущих прибыли уже после переворота. У него просто не осталось предлогов, чтобы убить их или сослать сюда.

— А ты? За что тебя изгнали?

— Меня никто не изгонял. Я всегда был в Котле и останусь в нем даже в случае успешного переворота.

— Но почему? — я смотрю на него так, словно вижу в первый раз.

Он больше похож на школьного учителя, нежели на человека, отнявшего жизнь у другого.

— Мое место здесь, — он подбрасывает немного деревяшек в костёр, рассеянно глядя на играющее пламя, — Я убил человека и заслужил наказание. Я сам себе самый строгий судья и каждый день моей второй жизни молю Вселенную о прощении. Поэтому, если Тектум станет свободным, я буду счастлив, но в эту свободную жизнь не пойду.

— Ты не похож на хладнокровного убийцу, — замечаю я, — В тебе чувствуется доброта.

— Дитя, человеку свойственно меняться на протяжении всей своей жизни. Я был конченым пьянчугой, погряз в долгах и убил своего пожилого отца за шестьсот сраных долларов. Как думаешь, есть ли во мне доброта? Я не заслужил даже Большого Котла, не стоит уж и говорить о том, что моя жизнь все ещё продолжается.

— Прости, — шепчу я и неловко оставляю недоеденный обед, — Я не хотела лезть к тебе в душу.

— Всё в порядке.

Я расстроенно ложусь обратно и упираюсь взглядом в потолок. Меня не покидает чувство, что грядёт что-то страшное, воздух вокруг наэлектризован, словно перед сильной грозой. Я думаю о своих друзьях, обо всем, что случилось в последнее время. Что теперь будет? В безопасности ли те, кто остались в Тектуме? Не убили ли Кристину за её острый язык и нежелание подчиняться? Как там Эллиот, Андерс? Я молю Вселенную, чтобы уберегла их от бед, прошу, чтобы она, наконец, вспомнила, что её законы превыше всего и никто не имеет права мнить себя вершителем чужих судеб. Я начинаю засыпать и во сне вижу Фэйт.

Она улыбается и задумчиво теребит локон своих волос, глядя на меня с лёгкой грустью.

— Всё будет хорошо, Силь, — ласково произносит она, — Я присмотрю за ними.

— За кем? Дай обниму, я так скучала, — я тяну к ней руки, но она отрицательно мотает головой и отходит подальше.

— Рано, я не тебя ждала.

«О ком это она?» — в голове мелькает спутанная мысль, прежде чем я погружаюсь в глубокий беспросветный сон без всяких сновидений.

Я ещё не ведаю, что вскоре мне придётся проводить на ту сторону многих из тех, за кого я так переживаю и кого считаю самыми близкими людьми.

А пока я сплю, и сон мой — последнее убежище, куда не внедрились горе и грязь внешнего мира.