Иные думают, что старую любовь надо выбивать новой любовью, как клин клином.
(с) Цицерон

Первый вопрос, который рождается в моей голове — «Что теперь будет?». Поцелуй Дагласа открыл в моей жизни новую главу — неизведанную, непредсказуемую и в чём -то даже опасную. Возвращаясь в свою комнату, я, словно в тумане, касаюсь руками стен, стараясь держать равновесие и не свалиться за ближайшим углом. Всё вокруг кружится с бешеной скоростью, мои губы горят, а сердце колотится так, будто вот-вот выпрыгнет из груди. На языке остался металлический привкус, напоминающий о том, что я целовалась не с обычным человеком или спиритом. Да, поцелуй самоубийцы действительно совсем не похож на все остальные.

Вхожу в комнату и на ватных ногах подхожу к кровати, падая на шершавую поверхность покрывала и невидяще глядя в одну точку. Вспоминаю, что я здесь не одна только в тот момент, когда до моих ушей доносится обеспокоенный голос Элизы.

— Эй, ты в порядке?

— Да... Что? А что такое? — встрепенувшись, пытаюсь сделать вид, что всё в порядке, но меня колотит так, будто у меня температура.

— Ты выглядишь очень взволнованной.

— А ты что, умеешь видеть в темноте? — резко отвечаю я, сразу же пожалев об этом.

Вторжение Элизы в сладкий туман, клубившийся в моей голове после встречи с  Дагласом был сродни нападению. Мне не хотелось, чтобы она как-то трогала меня и развеивала мои новые ощущения. В то же время понимаю, что Элиза ни в чем не виновата, и отвечаю уже мягче:

— Прости. Это всё новое место на меня так влияет.

— Ничего, — она ослепительно улыбается, — Мне тоже не по себе. Знаешь, тут находится мой бывший парень.

Только этого мне не хватает. Я совсем не хочу слушать её откровения. Мы обе знаем совершенно разных Дагласов, несмотря на то, что это один и тот же человек. Но её Даглас умер, а тот, кто прижимал меня к стене в темном коридоре — новый, совершенно другой, не известный ни ей, ни мне. И слышать о старом мне было бы как-то больно.

Не дождавшись моей реакции на её заявление, она обнимает свои колени и полусонным голосом продолжает говорить:

— Я специально попросилась сюда, чтобы встретиться с ним, а он меня не замечает.

Зачем она мне всё это говорит? Потом вспоминаю слова Андерса о том, что Элиза буквально примагничивает к себе людей. Видимо, за счёт излишней откровенности.

Не выдерживаю и довольно едко замечаю:

— Ты же обручена, разве нет?

— Я отменила свадьбу. Поняла, что не могу просто так отпустить то, что у меня было раньше, — Элиза вздыхает, — Раньше моя жизнь была намного интересней. А чем ты занималась на Земле?

Понимаю, что притвориться внезапно спящей очень сложно, когда ты сидишь на кровати и буравишь взглядом человека напротив, поэтому нехотя отвечаю:

— Я была продавцом музыкальных пластинок, но по образованию я врач.

— Музыкальные пластинки, как мило, — она изгибает губы в подобии улыбки и тон её голоса сразу становится покровительственно-снисходительным, — А я увлекалась живописью, у меня даже была собственная галерея.

Мне хочется её ударить.

Чтобы она разлетелась на мелкие осколки, как наваждение, как старое разбитое зеркало.

Вместо этого я вызывающе вздергиваю подбородок, встаю, и раздеваюсь прямо перед ней, прежде чем пойти в душ. Я абсолютно не испытываю стыда или смущения, когда скидываю последние остатки одежды и беру полотенце. Шокированная моей откровенностью Элиза старательно отводит глаза, когда я нарочито-гордой походкой прохожу в ванную комнату. Так тебе и надо. Мне нравится моё тело и я его совсем не стесняюсь. Я знаю, что в свете луны моя нагота смотрится потрясающе.

***

После того, как наши с Дагласом губы отпустили друг друга он, тяжело дыша, отстранился и отошёл от меня на пару шагов назад. Я прислонилась спиной к стене, запрокинув голову, и резко почувствовала, что очень сильно замёрзла.

— Прости, — он снова стал таким же, как обычно — отстранённым, далеким, недосягаемым. Словно стремительно пролетевшая комета, лишь слегка зацепившая землю своим огненным хвостом, после чего исчезнувшая в глубине космоса.

Для кометы — пустяк, для земли — огромная катастрофа.

Я чувствовала себя так, словно подорвалась на мине.

— За что ты извиняешься? — мой голос предательски задрожал.

— Не хотел пугать тебя.

— Я не боюсь тебя, Даглас.

Я подошла ближе к нему и провела рукой по глубокому шраму, пересекавшему его лицо. Он покорно прикрыл глаза, поддавшись моему порыву. Его прекрасное лицо, ожесточённое от тяжелых условий жизни, словно засветилось изнутри под холодным лунным светом. Даглас поймал мой палец губами и легонько прикусил. По моему телу снова пробежала стайка мельчайших мурашек и где-то внизу живота прошла сильная волна невыносимого жара. Я закрыла глаза, чтобы не упасть, в ногах появилась ноющая слабость, в ушах зашумело.

— Тебе пора, — я открыла глаза, обнаружив, что Даглас внимательно рассматривает мои черты, — Уже поздно.

— А ты?

— Я пойду прогуляюсь по территории.

Он прижал меня к себе, но не поцеловал, а лишь скользнул губами вдоль уголка моего рта, и я снова почувствовала, как сильно стучит его сердце. Мне не хотелось отпускать его, и в то же время — почему-то было невыносимо оставаться рядом с ним.

Мне нужно было подумать. А ещё решить — стоит ли рассказывать обо всём Фэйт.

***

На следующий день мы просыпаемся в пять утра от того, что во дворе, в сумраке ещё не наступившего утра, протяжно издал громкий звук горн. Я подскакиваю на постели, истерично откинув одеяло и отбегаю к центру комнаты, готовая к нападению.

— В чём дело? — Элиза сонно трёт глаза и пытается выглянуть в окно, но там настолько сильный снегопад, что ничего не видно.

В дверь тихонько постучали.

Я подхожу к двери и осторожно поворачиваю старую, ржавую ручку. Замок поддаётся с тяжелым скрипом, в коридоре стоит Даглас, полностью одетый в боевую экипировку. Равнодушно скользнув взглядом по Элизе и мне, он ровным командным тоном приказывает:

— Учения через десять минут, жду всех во дворе.

После этого самоубийца отходит к следущей двери и, не глядя, стучит в неё кулаком. Я удивленно смотрю в другую сторону и вижу, как ещё несколько самоубийц проделывают то же самое. Поворачиваюсь назад и упираюсь взглядом в побледневшую Элизу.

— В чём дело?

Я успеваю отметить, что за эти несколько секунд она приспустила лямки на топике. Что за игры?

— Это был он. Мой бывший.

Я закатываю глаза и с грохотом закрываю дверь. Пока мы быстро одеваемся, Элиза болтает без умолку, но я особо не прислушиваюсь к её словам, лишь изредка вставляю пару вежливых фраз. Первое правило моего клуба — не демонизировать бывших того, кто тебе нравится.

Через десять минут мы уже стоим во дворе, зябко ёжась от обильного снегопада, падающего тяжёлым покрывалом с темных небес. Нам выдают военную экипировку, которая слишком велика по размеру, вручают мечи и объясняют, что сейчас нам покажут азы борьбы и мы будем соревноваться между собой.

Я с ужасом сжимаю рукоять, едва удерживая громоздкий металл в руке. Да я его даже поднять не смогу, не говоря уже о том, чтоб сражаться с кем-нибудь!

Рядом топчется на месте полусонный Эллиот, чтобы не замерзнуть, он обхватывает себя обеими руками. Форма настолько мала ему, что штаны болтаются где-то в районе голени, открывая бледные лодыжки. Во всем Mortem Domus не нашлось ни одних сапог его размера, поэтому он в своих огромных зимних кроссовках.

— Это безобразие, — бурчит он, стряхивая с головы образовавшуюся снежную шапку, — О чем думал Совет, когда отправлял нас сюда, они что, хотят, чтобы спириты сейчас искромсали друг друга в капусту и полегли прямо здесь?

— Ты же больше всех радовался, когда тебя позвали сюда, — напоминаю ему я и в ответ он кидает в меня снежком, быстро стушевавшись под грозным взглядом Августа.

Нас разделяют на пары, приставив к каждому по одному наставнику. Во время учений сзади меня становится один из незнакомых мне самоубийц, представившись Джоном. Он деликатно, но твёрдо направляет мои руки и берёт за талию, чтобы поставить моё тело в правильную стойку. Я быстро моргаю из-за летящих прямо в глаза снежинок, но послушно повторяю все его указания. Чей-то взгляд быстро прожигает меня насквозь, и я вижу Дагласа, краем глаза недовольно следящего за нашими телодвижениями. Он ревнует или мне показалось?

Я снова поднимаю глаза, но он уже не смотрит на нас, вместо этого наставляя Эллиота, ужом крутящегося в его руках. Мда, для боёв на мечах Эллиот слишком длинный и неловкий, он гораздо лучше бы показал себя в каком-нибудь баскетболе.

Я тихонько прыскаю от смеха, и вновь вовлекаюсь в занятия.

Спустя сорок минут я готова. Август внимательным взглядом изучает нашу степень подготовки и снова разбивает нас на пары — на этот раз спирит против спирита. Моим партнёром самостоятельно становится Эллиот и я облегченно вздыхаю — он хотя бы не будет пытаться меня ранить.

— Нет, — слышится неодобрительный возглас Августа, — Разделитесь согласно тому, с кем вы проживаете в комнате. Девушка с девушкой, юноша — с юношей.

О нет. «Гори в аду, Август», — думаю я про себя, когда вместо Эллиота напротив меня становится Элиза. Вижу, как напрягается Даглас, неодобрительно поджимая губы и сдвинув густые темные брови.

Девушка стоит, стараясь как можно изящней выгнуть талию, кокетливо опираясь на меч. Надо признать, выглядит она потрясающе. Под сотней взглядов Элиза почувствовала себя в своей стихии и поэтому остатки её волнения и расстройства улетучились, словно дым. В темных глазах играют смешинки, волнистые волосы собраны в небрежный хвост, военная форма красиво подчёркивает выдающиеся изгибы.

Я прикусываю губу, сдерживая ревность и поднимаю меч, повторяя всё то, чему обучил меня Джон.

Мы с ней киваем друг другу и встаём в исходную позицию. Слышится крик Августа, ознаменовавший начало сражения и мы резво кидаемся одна на другую, неловко размахивая мечами. Руки устают уже спустя десять секунд, кровь начинает бешено стучать в висках.

Под одобрительные вопли окружающих мы с лязгом обрушиваем на наши тела холодное оружие. Едва заживая нога начинает болезненно ныть, когда я переношу на неё тяжесть своего тела.

Всё смешалось в одно. Снег. Грязь. Копоть от горящих на снегу костров. Чёрные деревья с изогнутыми ветвями. Лица беснующейся толпы, искаженные от восторга.

Я пропускаю удар и лезвие меча легонько задевает мою щеку. От неожиданности я роняю своё оружие и хватаюсь за лицо, низко опустив голову. Кровь быстро капает на затоптанную ногами землю, алыми крапинками оставаясь на снежной наледи. От испуга Элиза останавливается и сочувственно трогает меня по плечу, заглядывая в лицо.

— Бей! Бей! Бей! — кричат самоубийцы и Элиза, борясь с внутренним сопротивлением, отходит от меня и поднимает над моей головой меч.

Я поднимаю глаза и вижу в её зрачках животный голод, превративший её великолепное лицо в гримасу дикого зверя. Она подрагивает от адреналина, всё ещё сомневаясь и не решаясь добить меня.

Внезапная ярость вскипает в моих венах. Резко выпрямляюсь, одной ладонью размазываю горячую кровь по лицу, а другой крепко и решительно сжимаю твёрдую скользкую рукоять.

До моих ушей доносится смутный шёпот. «Убей... Убей...». Что за? Поднимаю голову, оглядываясь по сторонам. Никого, все азартно вопят в предвкушении кровавого зрелища.

Я чувствую, как в мою голову прокрадывается леденящий душу смог, заволакивающий всё сознание.

«Убей». Голос, кажется, звучит изнутри моего мозга, посылая кровожадные импульсы в самое нутро. Словно во сне, напрягаю все мышцы и заношу смертоносной металл, направляя его прямо на Элизу. Тело не слушается меня, словно какой-то кукловод дёргает за невидимые нити, привязанные к моим рукам и ногам.

«Убей!». Голос становится все требовательнее. Я вижу, что Элиза слышит и чувствует то же самое, что и я, потому что она, глядя остекленевшими глазами, с утробным криком бросается прямо на меня, бешено размахивая мечом. Её удары бездумны и хаотичны, я с трудом перебарываю опустившееся на моё «Я» наваждение и с силой отталкиваю её, ударив в живот ногой.

Она падает, болезненно скорчившись и я вижу, как её лицо снова становится обычным. К ней сразу же подбегает испуганный спирит и помогает подняться. Она стоит, тяжело дыша и держась за живот, с ужасом рассматривая моё окровавленное лицо.

Я чувствую, как вьюга яростно играет моими волосами, как стекает горячая кровь по замерзшему лицу, смешиваясь со снегом и превращаясь в багровый ручей. Сейчас я кажусь сама себе грозной воительницей, сильной и бесстрашной.

— Прости, — рыдает Элиза, — Я не хотела, я не знаю, что на меня нашло.

— Август, нам нужно прекратить! — подаёт голос разъярённый Даглас, — Они не готовы к этому!

Я прямо-таки чувствую, как тьма и ненависть клубятся вокруг него, подхватывая каждое слово.

— Они думают, в Большом Котле будет проще?! — грохочет наставник самоубийц, — Пусть готовят свои изнеженные задницы прямо сейчас, потом времени не останется!

— Август, — я зачерпываю гость снега и прикладываю её к ране, в смятении глядя на сурового мужчину, — Я слышала голос.

В толпе кто-то охнул, раздался шёпот.

— Какой голос? — Август недоверчиво сверкает глазами.

— Голос... Он приказывал мне убить. Я не понимаю, — растерянно слизываю затекающие в уголок рта солёные капли с привкусом железа.

Наставник хмурится и качает лохматой головой.

— Август, — подаёт голос кто-то из толпы, — Но ведь кладбище...

— Чушь! — возражает он, — Что уставились, продолжаем!

Все возвращается на круги своя и сражения вновь набирают силу, пока меня отводят и сажают у пылающего костра.

Спустя пару часов нас, полностью вымотанных, ведут в общую столовую, чтобы поесть. Кровь засохла на моей щеке противной толстой коркой, которая стягивает кожу, но я не обращаю на это внимания. Я настолько вымоталась, что жадно набрасываюсь на еду, забыв про боль и усталость. Единственное, что портит мне аппетит — виноватый взгляд Элизы, который неотрывно преследует каждое мое движение.

— Перестань, — сердито говорю ей в очередной раз, — Я была в таком же состоянии, что и ты. Ты не виновата ю.

Её губы дрожат, но она осторожно улыбается мне, примирительно гладя мои волосы.

— Псс, — Эллиот шепчет мне с набитым ртом, — Меня тренировал твой самоубийца, — А ты не промах, у него крепкие руки, прямо то, что надо!

— Заткнись уже, — бормочу я в ответ, улыбаясь над своей тарелкой так, чтобы он не заметил.

— Ты слышала про кладбище?

— Да, но я не понимаю, что это значит.

— Зато я понимаю, — Эллиот шумно втягивает в себя ложку супа, — До первого восстания было ещё одно, пару веков назад. Наш кантон тоже накрыло. Погибших воинов хоронили в одном месте, без разбора. Спирит, самоубийца, отверженный — без разницы. Всех вместе. Потом это кладбище сравняли с землей, а на его месте построили Domus Mortem. Говорят, именно поэтому тут так тяжело находиться, души до сих пор не упокоены.

— Полная чушь, — возражаю я, — Даже ребёнок знает, что после смерти спириты попадают в Санктум.

— Не хочешь — не верь, — пожимает плечами мой друг, — Я рассказываю то, что слышал сам.

Я не отвечаю ему, полностью сосредоточившись на еде.

Два дня проносятся, как один. Постоянные тренировки, собрания, раны и царапины, насмешки и шутки от самоубийц — всё слилось в бесконечную череду хаотичных событий.

Когда я возвращаюсь в родной Кантион, моё тело продолжает невыносимо ныть ещё целую неделю, от чего мои движения становились скованными и неловкими, вызывая постоянную волну шуток от Фэйт и её парня.

Фэйт обнимала Эллиота так, словно до этого провожала его на войну, а не на официальный приём. Я даже немного позавидовала, что никто не встречает меня так же, как они друг друга.

Все следующее время, проведённое в Mortem Domus, Даглас словно старался избегать меня, а при редких встречах в общей компании выглядел задумчивым и отстранённым. Это не могло не ранить меня.

Долго погружаться в свою печаль мне не удалось, потому что спустя две недели, когда Тектум, уставший от непогоды уже готовился встречать весну, наш кантон сотрясла сокрушительная и ужасная новость, нарушившая весь привычный жизненный уклад.

На одной из улиц, в укромной подворотне, найден труп.

Это был спирит.