Ночью все звуки из соседней квартиры повторились.

Чанбин лежал в холодном поту, ощущая, что задыхается. Невыносимый смрад стоял в квартире, он уже открыл окно, но хриплый голос Хвансо сказал ему всё закрыть. От дивана смердело, от постельного белья смердело, руки будто бы тоже смердели, как и стены, покрытые чем-то тёмным и липким. Чанбин уже убегал от такой иллюзии, думая, что кого-то убил, но это просто случился новый приступ. Хвансо тогда насильно пихала ему успокоительные, воду и лекарства от болезни, спрашивая, когда он их в последний раз пил. Когда? Давно. Очень. Вот и накрыло. Но он же вроде принимает лекарства, почему же кругом всё такое грязное?

Моргнул — комната такая, какой была раньше. Запаха нет. Лишь звуки из соседней квартиры будоражили кровь.

— У неё там не доберман, — Бин прислонил ухо к стене и прикрыл глаза. Сосредоточился на звуках. Действительно, ни когтей по полу, ни лязга зубов о зубы, ни сдавленного рычания. Будто сама хозяйка выла. Будто бы она держала в плену человека и над ним жестоко издевалась. — Там что-то... Побольше.

— Побольше добермана? — раздался голос Хвансо.

— И человека тоже.

Он встал, выпил воды и снова лёг в кровать, прижимая к себе почему-то холодное тело Хвансо и зарываясь носом в её спутавшиеся волосы. Дыхание прослеживалось еле-еле. Она будто погрузилась в глубокий сон, хотя и минуты не прошло с того момента, как они поговорили. Странно. Но ладно. Они поговорят утром.

Скрежет и лязг металла вместе со странным утробным рычанием и звуками разрыва ткани преследовали весь день. У Чанбина болела голова. Предложил Хвансо выйти погулять — она отказалась, в итоге пошёл сам. Он не знал района, не знал города, не успели ещё выйти на вылазку, лишь видел карту. Хвансо всегда ему говорила, как и мама, что, если он не хочет потеряться в неизвестном для себя месте, то надо поставить точку на карте в приложении. Поставил. Проложил маршрут к морю.

Чанбин всегда любил воду. Именно она в детстве успокаивала его после особо жестоких приступов, именно ею он мог удалить жажду. Море тоже всё это могло сделать, но он не рискнул лезть, а просто наслаждался видом бушующей стихии и отгонял от себя мысли, что он бы покурил. Он дал себе и своей девушке слово, что не сорвётся, потому что эта вредная привычка ослабит иммунитет и в конечном итоге убьёт его. Врач тоже так говорил, а Со привык верить им.

Непреложная истина, что курение вредит здоровью. Непреложная истина, что врачей надо слушаться, иначе Чанбина отправят в психиатрическую больницу.

А он не хочет туда, там темно, страшно, одиноко и много пациентов, которые в сто раз буйнее, чем он сам.

Чанбина преследовал странный запах, когда он шёл обратно к дому. Люди, проходящие мимо, осматривали его долгими взглядами, но ничего на одежде ил руках парень не заметил. Только странный запах усиливался, как только он подносил руки к лицу. Но это не пот, не еда, не бытовая химия. Что-то иное. Он не мог описать, потому просто косился на прохожих. Ничего ему не сказали. Никто не окликнул, не предложил помощи, и Со дошёл до дома. Пару мгновений смотрел в камеру, которая располагалась рядом с подъездом, а потом скрылся в его жерле.

Хвансо дома не оказалось. Тишина давила на уши. А в квартире запах, который он уловил на улице, усилился будто бы в разы.

Но только он снял куртку и переобулся — всё исчезло.

Не появилась лишь Хвансо. Ни записки, ни сообщения, ничего абсолютно, будто она испарилась. Они когда-то смотрели фильм, где девушка жила в квартире одна, а потом оказалось, что в перекрытиях жил ещё один человек, поедал её еду, мылся в её ванне. Конечно, там всё завершилось счастливым концом, человека забрали, но если... Подобный человек захватил Хвансо?

Раздался стук, как только Чанбин вошёл в комнату. Ещё стук. Быстрый, а потом медленный. А потом Чанбин постучал в ответ.

И ему постучали снова.

Три коротких, три длинных, три коротких. Повтор. Три коротких, три длинных, три коротких. Повтор. Этот кто-то, живущий за стенкой, просил о помощи. Отчаянно. Чанбин даже слышал прерывающееся дыхание, слышал хрипы, а потом ему закричали прямо в ухо женским голосом. Слишком громко. Слишком прерывисто. Слишком визгливо.

Всё какое-то «слишком».

Начались новые перестуки. «Спаси меня» — «Как?» — «Я в той квартире» — «Кто ты?» Ответа нет. Ни стука. Лишь непрекращающийся крик. Чанбин вроде как допустил мысль, почему же никто, кроме него, не реагирует на это, но не успел додумать мысль — оказался прямо напротив двери в соседнюю квартиру.

Сорок пятая. Дверь железная. Глазок выделялся своей чернотой. Удивительно. Только Чанбин почему-то стуком оставил вмятину.

Как там зовут соседку? Кёнха?

Чанбину открыли. Девушка, такая идеальная, как ему казалось сначала, улыбалась. По её губам текла кровь, волосы были растрёпаны, а на шее отчётливо виднелись синяки. Будто её из петли вытащили. Или же кто-то её душил.

Странный запах вернулся вновь.

— Где Хвансо? — первый вопрос, заставивший сознание помутиться. — Почему ты в таком виде? — второй вопрос, показавший безумие соседки — она затряслась от смеха, упала на колени и вцепилась в его штаны, пачкая кровью. Когда она успела измазаться?..

— А ты разве не помнишь? — тапочки и носки промокли из-за крови, что полилась изо рта девушки. Такая идеальная при знакомстве, она вызывала сейчас отвращение. Хотелось ударить её в челюсть до хруста. — Вспоминай, Со Чанбин, вспоминай. В твоём состоянии не всё является тем, что кажется.

А в запястья сзади вцепились чьи-то крепкие руки, рыча на ухо: «Ни с места, полиция».