Сонни

— А что, если между нами нет ничего, кроме секса? — спрашивает она.

Это не так. Между нами гораздо больше, чем секс.

Иначе я бы не знал, что ее тошнит от апельсинового сока, что она никогда не выйдет из дома без шапки, если на улице лежит снег. Я бы не знал о ее тайной страсти к подростковым сериалам. И не задумывался о том, что весь кайф в постели — это сосредоточить внимание на её удовольствии, а не на своём.

Она даже не догадывается, что после нашей первой ночи, я думал, как хорошо спать, прижавшись к ее обнаженному телу. Прижаться к ней, обхватить руками мягкую грудь и видеть сны. Так просто. Хотя в то время я отгонял эти мысли как мог.

Но спорить с женщиной — значит убедить её в том, что она права. Поэтому я не отрицаю сказанное.

— Даже если так, разве это плохо? — интересуюсь я, — Хороший секс — залог крепких отношений.

Серена улыбается и опускает голову вниз. Лучи утреннего солнца освещают ее лицо и волосы.

— Нет, это не плохо, — отвечает она, — Мне нравится.

— Иди сюда, — притягиваю её к себе и целую.

— Что ты чувствуешь? — спрашивает она, немного задыхаясь от страсти.

— Тебя, — хмыкаю я, облизнув губы.

Она снова смеётся.

— С тобой невозможно говорить о чувствах, — говорит она, легко ударив меня по плечу.

— О чувствах не нужно говорить, — отвечаю я, снова притягивая Серену к себе, — Их нужно чувствовать.

Девушка задумчиво смотрит мне прямо в глаза.

— Я боюсь, что ты перестанешь, - шепчет она, — Чувствовать это ко мне.

Уровень ее тревожности растёт пропорционально тому, как бегут часы до нашего вылета.

— Я обещал, что не сделаю тебе больно, ты помнишь? — спрашиваю я, и она согласно кивает головой.

— Помню, — тихо говорит она.

— Хочу, чтобы ты верила мне, хорошо?

— Я верю, — соглашается она.

Сереной движут страхи: одиночества, которое теперь кажется ей немыслимым, и боли, которой она боится. С самого детства она ограждала себя от отношений и училась быть независимой. На то, чтобы сделать из неё запуганную невротичку, понадобилось полгода. Но Бог свидетель, я не хотел этого.

Никогда не хотел.

Её свобода, раскованность, желание и невероятная храбрость — то, что зацепило меня по-настоящему. Никогда не забуду нашу первую ночь. Смелость в глазах, была перемешана с безумной страстью к удовольствиям. От всего осталось лишь воспоминание. Независимость стала рабством, чувственность — болезненной одержимостью.

И если здесь, где на сотни миль вокруг, можно встретить лишь пару деревенщин, коров, а если повезёт — заезжего туриста, у которого замёрз двигатель, то в Испании кипит жизнь. Это пугает её. Заставляет думать о том, что она может потерять меня среди толпы.

— Нам понадобятся зимние вещи? — интересуется Серена, оглядываясь на раскрытый чемодан.

— Сегодня пятнадцатое апреля, — напоминаю я.

— Когда я утром ехала за выпечкой, вдоль трассы нёсся лыжник, — пожимает плечами она.

— Оставь зимние вещи, — улыбаюсь я, — И захвати купальник.

Серена

Ступив на землю с трапа самолёта, я понимаю, что рада вернуться. Сонни замечает мою улыбку и довольно ухмыляется. Наверняка, его душа ликует и восклицает: «Я же говорил!»

— Мэнни пригонит машину, — говорит он, устраиваясь в микроавтобусе, который повезёт нас в терминал.

— Соскучился? — интересуюсь я, и Кастилло согласно кивает головой.

Тёплый ветер с примесью песка взъерошивает его волосы и заставляет щурить глаза, отчего парень выглядит совсем юным.

— Босс, — шепчу я, наклонившись к его уху и едва сдерживаю смех.

— Я просил его не называть меня так, — в который раз объясняет Сонни, — Но Малыш Мэнни не может иначе.

— Правда? — удивлённо вскидываю брови, — Я думала, называть тебя так — одно из условий его работы, босс.

— Мне нравится, как ты произносишь это.

— Босс, — тихо повторяю я.

Сонни облизывает губы и сексуально улыбается, отчего я разражаюсь хохотом.

— Я рад, что ты в порядке, — произносит он, убирая прядь волос с моего лица.

Он говорит это потому, что я была на грани нервного срыва с тех пор, как он сообщил о намерении вернуться в Испанию. До того момента, как шасси самолёта коснулись земли, моё сердце сжималось до критических размеров с каждой минутой. Это ощущалось физически, грозило сердечным приступом и приносило шквал тревожности. Мне казалось, первое, что мы увидим по прилёту — это рука Гарсии, сжимающая пистолет.

Странно, но ощущения исчезли сразу же, как я увидела здание аэропорта, сияющее на солнце белым кварцем. Пока наша поездка была чем-то абстрактным, она пугала больше, чем сейчас, когда я лоб в лоб столкнулась с неизбежностью. Подумав об этом, я снова напрягаюсь.

— Я в порядке, — отвечаю я, шумно выдохнув.