— О, Матерь, Серафус, ты меня до смерти напугал! — Возмущённо шиплю я, глядя в золотые глаза демона. — Чёрт...я думал, что снова что-то случилось и я в иллюзии.

Я провожу ладонью по волосам и снова ненавижу то, как быстро они отрастают. Надо что-то с этим делать. Попрошу Фиму научить меня ухаживать за ними и собирать. Иначе, я психану и отрежу их, а потом меня накажут.

— Так, — я внезапно вспоминаю о важной детали и смотрю снова в глаза молчаливого Серафуса, который даже на миллиметр не сдвинулся, — а почему они все спят? Почему целитель спит? Разве это не странно?

— Я их усыпил, — спокойно отвечает Серафус.

— Что? Зачем? — Недоумённо хмурюсь я.

— Иди за мной, раз как я вижу, ты себя прекрасно чувствуешь, Кан, — рявкнув, Серафус разворачивается и исчезает в конце палаты.

Сглотнув, я следую за ним, не понимая, чем вызван такой явный аромат ярости и злости, исходящие от Серафуса. Ох, я же наговорил ему всякого. Ну, конечно. Серафус ещё остаётся моим преподавателем, старшим и уважаемым здесь демоном. Стоило попридержать свой язык. Луа часто напоминал мне об этом. Он постоянно давал мне подзатыльник, когда я переходил черту, ведь за подобное меня просто могли бросить снова в яму или того хуже.

С удивлением я обнаруживаю, что Серафус ведёт меня к своей комнате. Он открывает дверь, и я вхожу туда. Тепло тут же окутывает меня вместе с ароматом самого демона. Здесь всё пропахло им. И комната намного больше моей. Он же учитель. Его комната состоит из двух разделённых комнат: приёмная и спальня. Хотя приёмная больше похожа на кабинет с множеством книг, склянок, трав и свечей. Здесь кроме стола, стула и двух кресел полки с книгами и остальным.

Серафус проходит дальше, распахивая двойные двери и я прохожу в его спальню. Она даже больше моей комнаты. Здесь очень большая кровать под тёмным балдахином, широкая софа два кресла рядом с камином и оттоманка у распахнутой балконной двери. Всё выдержано в тёмных, благородных золотисто-коричневых цветах.

— Ложись, — Серафус указывает на свою кровать. Я недоумённо перевожу на него взгляд.

— Что?

— Ложись. Сегодня ты будешь ночевать здесь.

— Эм...это же...хм, твоя...хм...кровать, — мямлю я.

— А что? Она тебе не подходит? Или тебе непременно нужна компания в кровати? — Прищурившись, шипит Серафус.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — мотаю головой, тяжело вздохнув. — Зачем ты усыпил всех? Зачем привёл меня сюда? И почему я должен спать здесь? Это неправильно.

— Неправильно, — рычит он. — Но ты будешь следовать моим приказам, Аркан. Я пока ещё твой преподаватель. И раз ты не желаешь относиться к своему восстановлению серьёзно, то это буду делать я. Тем более, твоя комната место преступления и её исследуют. Здесь тебе никто не помешает восстановить свою энергию. Или тебе так хочется вернуться и напитать чёртового эльфа, а затем остальных? Ты что, решил обслужить всех здесь?

Я хмурюсь, абсолютно сбитый с толку.

— И всё же я не понимаю, почему ты так со мной разговариваешь. Почему ты оскорбляешь меня и обвиняешь в халатности к своему здоровью. Я ничего не сделал. Или это потому, что я сказала тебе правду, Серафус? Она тебя обидела. Прости, но правда некрасива. Я не могу быть виноват в чужих ошибках. Это ты мне так мстишь?

— Ах, спать здесь для тебя месть, Аркан? — Повышает он голос.

— Нет, я...

— То есть ты предпочитаешь быть их шлюхой вместо того, чтобы принять с благодарностью мою помощь?!

Я вздрагиваю от его крика.

— За что ты так? — Горько шепчу я, с болью глядя в его полные гнева глаза. — За что оскорбляешь меня, Серафус? Я не знаю, чем на самом деле вызвал твою ярость, причин, видимо, слишком много, но я не буду терпеть подобное. Я никогда ни с кем не спал. И уж точно я бы не отдался тому, кто занят. У меня есть гордость, Серафус, и ты не смеешь меня так оскорблять. Если это всё, то я лучше вернусь к своим друзьям, кто действительно ценят меня, и не будут нападать на меня без причин.

— Стой, — Серафус хватает меня за руку и глубоко вздыхает. Его глаза перестают сверкать золотом и становятся спокойнее, — прости...прости, Кан. Я и забыл, насколько сумасшедшим всё это может быть. Прости, я не хотел тебя оскорблять. Я немного был не в себе.

— Но почему? Из-за моих слов? Или случилось что-то ещё?

С его губ срывается очередной глубокий вдох, и я вижу...нет, скорее, чувствую сомнение, горе, печаль и раскаяние, и это как то же самое, если увидеть что-то за плотным и затемнённым стеклом. Я чувствую сильный поток тяжёлой энергии, окутавшей сознание Серафуса, а также усталость.

Я накрываю его руку, удерживающую меня за локоть, и отрываю его пальцы от себя, но не отпускаю. Я сжимаю его руку в своей и подхожу ближе к нему.

— Я не имею права так поступать с тобой, Кан, ты абсолютно прав. Мне жаль, что я позволил себе подобное поведение. Если тебе так хорошо рядом со Стэлларэ, значит, так тому и быть. Ты можешь вернуться туда, к нему...к ним. Прости меня.

— Я вообще ничего не понимаю, Серафус, — хмурюсь я. — При чём здесь Стэлларэ? Что он сделал? Чем он вызвал твой гнев?

— Он тебе нравится? — Внимательный взгляд Серафуса заставляет меня задержать дыхание от очередного удивления.

— Хм, он мой друг. Да, я бы хотел его считать другом. Сегодня, как мне кажется, мы все прошли испытание, показав друг другу, что не важно, кто мы и какая в нас сила, мы не бросим друг друга в беде. И потом...я увидел в нём очень ранимого парня, брошенного и обиженного, даже я бы сказал недолюбленного. Между нами ничего нет и не будет, я так и сказал ему. Они забываются в объятиях друг друга, а я...так не умею и не хочу уметь. Дело в этом? Ты переживаешь из-за моих отношений с кем-то из них? — Интересуюсь я, моментально вспомнив агрессивный тон Серафуса, когда он обсуждал эту тему с директором.

— Сколько тебе лет, Кан? — Серафус мягко касается моей скулы и проводит по ней кончиками когтей.

— Ещё очень юн, видимо, и несу глупости, — тихо смеюсь я.

— Нет, нет, я абсолютно говорю не об этом. Ты очень мудр для своих лет. Очень. Я не ожидал от тебя такой мудрости. И мне стыдно за то, как я называл тебя. Прости.

— Всё в порядке. Я не злюсь, я тоже сегодня наговорил тебе не очень хороших вещей. Я не имел права делать свои выводы о тебе и о Эллиоре. Это...

— Ты прав. Ты был абсолютно прав, — перебивает он меня и тянет за собой к оттоманке. Серафус садится на неё, и я рядом с ним, продолжая держать его за руку.

— Тогда почему же ты ничего не делаешь? Почему терпишь это, Серафус? Ты не заслужил такой ненависти, — горько шепчу я.

— Заслужил. Я ведь и правда предал своих, Кан. Я предал их.

— Чтобы угодить Эллиору? Он и правда манипулировал тобой?

— Нет, — усмехается криво Серафус. — Это абсолютная ложь. Эллиор сложный эльф. Очень порой невыносимый, высокомерный, противный, эгоистичный и хочется его придушить, но он бы не смог мной манипулировать. Мы были истинными друг для друга, Кан. Ты знаешь, в чём суть истинных?

— Одна любовь на всю жизнь.

— Нет, всё намного сложнее. Истинные — это одна судьба на всю жизнь, одна боль, одна любовь, одно страдание. Если плохо одному, плохо второму. Если умирает один, умирает второй. И предательство это та же ядовитая боль, разрушающая обоих. Манипулировать друг другом невозможно, как и скрыть свои мысли, желания, тайны, эмоции. Вы все чувствуете. Вы словно смотрите на мир глазами друг друга, вам не нужны слова. Поэтому Эллиор бы никогда не смог меня заставить что-то сделать, я это сделал сам.

— Я знал, что Стэлларэ ошибается. Эллиор не такой плохой, каким его знает Стэлларэ, — шепчу я.

— Эллиор сложный, как я и говорил. Очень сложный. Ему с рождения вбивали в голову, как и мне, что мы враги друг друга, что мы должны ненавидеть друг друга, убить друг друга. А когда оказалось, что, убив друг друга, мы разрушим мир, то нам пришлось обоим искать варианты, как с этим жить. Мы думали, что если одна сторона выиграет, то война закончится и мы сможем всё исправить потом, нашей любви будет место в этом мире. Но мы были молоды, амбициозны, эмоциональны и полны энергии доказать всем, что они дураки, а не мы.

— Раз так, то почему же Эллиор не защитил тебя? Почему он не заступился за тебя?

— А кто бы ему позволил? — Качнув головой, Серафус отводит взгляд. — То время было страшным для нас обоих. Мы были заперты вдали друг от друга. Нас обоих держали, как предателей, в ямах с трупами павших. От их смрада мы были отравлены, слабы и безвольны. Но убивая одного, они убивали другого. А жизнь Эллиора для его отцов была куда значимее, чем моя для моей семьи. И только это заставило их подписать мирный договор. Мы чистокровные, нас осталось не так уж и много, а мы оба с Эллиором наследники сильнейших существ нашего мира. Наши отцы слабее нас, так как они растеряли свои силы во время войны, мы же нет. Поэтому нас оставили в живых, но с условиями. Условия были для меня. Я не имею права связываться с семьёй, ступать на земли эльфов и тёмных, держаться подальше от Эллиора. И наши чувства были высосаны из нас через древний артефакт, а затем он был разбит на наших глазах. Мы больше не истинные друг для друга. И в то же время мы больше не можем никого любить.

— Никого? — С ужасом переспрашиваю я. — То есть...ни ты, ни он не влюбитесь заново? Но как же так, Серафус?

— Я так думал, — он переводит на меня напряжённый взгляд. — Да, я так думал. С годами у меня не возникало потребностей в любви, Кан. Абсолютно никакой потребности в том, чтобы принадлежать кому-то, любить кого-то, оберегать кого-то, желать кого-то.

Мне сложно смириться с этим откровением. Мне сложно, ведь получается, что поцелуй с Серафусом я себе выдумал, чтобы выжить, вытерпеть боль и не умереть. Я сам создал для себя иллюзию. Ох, Мать, это так больно.

Я осторожно встаю и, отвернувшись, медленно подхожу к полке с многочисленными книгами. Мне нужно пространство, чтобы как-то пережить личное разочарование в себе.

— А он? — Тихо спрашиваю Серафуса, не оборачиваясь. — Эллиор чувствует то же самое? Стэлларэ говорил другое. Говорил, что он не ограничивает себя в близости с другими, совсем забыл о тебе и строит свою жизнь. Его это всё не коснулось?

— Ты хочешь знать всю правду, Кан?

Обернувшись к Серафусу, я киваю. Он поднимается и медленно, словно хищник, сверкая золотыми глазами, приближается ко мне. А я инстинктивно делаю шаг назад, упираясь спиной в стеллаж с книгами.

— Это ложь, — выдыхает Серафус, ухмыльнувшись. — То, что говорят про Эллиора, про его чуть ли не гаремы из парней, про его похождения, откровенная ложь. Предполагаю, что он накладывает на своих любовников иллюзию, я учил его этому. Только его иллюзия отличается от моей. Я могу наложить любую, он же ограничен в этом, но любовную может. Ту, которая не навредит другому.

— Откуда такая уверенность в его обете безбрачия, Серафус? Или это лишь твои надежды? — Недоумённо шепчу я.

— Ох, нет, — он смеётся, качнув головой, и опирается ладонью в стеллаж рядом с моей головой. — Я это точно знаю, потому что иначе я бы ощутил это. И ответ очень прост, Кан. Разрушив нашу истинную, благословлённую Матерью связь, наши отцы сделали нас невосприимчивыми к плотским утехам. По-простому, у нас просто не стояло. Мы были импотентами. И если бы Эллиор возбудился, то я бы точно это ощутил. Как и он ощущает, что что-то изменилось во мне. Он знает, что на меня больше не действуют эти ограничения. Он чувствует моё желание, мою похоть, мою страсть.

От его томного шёпота я сглатываю, а по моей спине бегут мурашки. Приоткрыв немного губы, я облизываю их, и взгляд Серафуса опускается к моим губам. Тепло и сладкий аромат страсти доносится до моего носа и проникает в меня. Почему я это чувствую?

— Но...ты сказал, что вы...эм...не можете, — выдавливаю из себя с огромным трудом.

— Нет, я упоминал исключительно прошедшее время, Кан. Прошедшее, но никак не настоящее, — он придвигается ко мне ещё ближе, а я задерживаю дыхание.

— То есть... — снова смачиваю губы кончиком языка, — то есть сейчас...ты чувствуешь? Чувствуешь страсть Эллиора, и ваша связь восстанавливается?

— Нет, я абсолютно не чувствую Эллиора, Кан, — он касается кончиком ногтя моей нижней губы и надавливает. Я вздрагиваю от волны жара, прокатившейся по моему телу. — Задай свой вопрос. Спроси.

— Спросить?

— Да, спроси. Ты же хочешь что-то спросить у меня, верно? Тебя мучает этот вопрос. Пусть я пока не могу полноценно знать, о чём ты думаешь, но я ощущаю сомнения в твоей голове, когда ты смотришь на меня. И я сложил все твои вопросы, все твои познания, которые ты просто не мог слышать ни от кого, кроме меня. Ты был в сознании, не так ли, Кан? Когда ты умирал на моих глазах, на моих руках, ты всё слышал, ты всё чувствовал. Я ведь прав?

Я быстро киваю.

— Тогда спроси меня, Кан. Спроси то, что тебя так сильно волнует.

Лицо Серафуса оказывается так близко к моему, я дышу его дыханием. Моё сознание полностью отключается, а на первый план выходит невыносимое желание.

— Был ли поцелуй, Серафус? — Едва слышно спрашиваю его.

И в этот момент Серафус подаётся вперёд. Его губы касаются моих, вызывая дрожь во всём теле. Распахнув от шока глаза, я не верю. Правда, мне кажется, что это очередная шутка, моя чёртова иллюзия.

— Зачем...это жестоко, — я жмурюсь и мотаю головой. — Это жестоко. Кто снова наслал на меня эту иллюзию? Из неё можно выбраться? Как из неё выйти? Зачем они это делают?

— Кан, — ладонь Серафуса ложится на мой затылок, и я замираю, испуганно глядя в его сверкнувшие глаза, — это не иллюзия. Это настоящее. Я поцеловал тебя. Я, вероятно, вдохнул в тебя силы, и твоя регенерация началась. Я до сих пор не особо разобрался в этом, потому что это впервые на моей памяти. Но я поцеловал тебя.

— Тогда сделай это снова, — выдыхаю я. Не иллюзия. Абсолютно не иллюзия. Настоящее.

Губы Серафуса накрывают мои. Его пальцы удерживают мой затылок, пока он легко целует меня. Мои глаза от удовольствия закатываются, и я касаюсь его груди под тонкой материей рубашки. Я отвечаю на поцелуй, как я представлял себе. Его губы мягкие, полные и тёплые, немного влажные и имеют сладковатый привкус. Меня словно окунают в густой, горячий туман и он приятен. Он так приятен.

Моё сердце бешено колотится в груди, словно хочет выскочить наружу. Мои руки, не в силах сдержаться, тянутся к его телу, желая утонуть в объятиях жара, исходящего от Серафуса. Я ощущаю, как каждая клеточка моего тела пробуждается к жизни, наполняясь энергией и желанием.

Губы Серафуса продолжают ласкать мои, создавая волну блаженства, которая проникает в самые глубины моей души. Наш поцелуй становится всё более интенсивным и страстным, словно мы сливаемся в одно целое. В этот момент я забываю обо всём остальном, сосредотачиваясь только на этом непередаваемом ощущении жара в моём теле и страсти.

Воздух вокруг нас наполняется электрическим зарядом, словно магия наших чувств создаёт мощный полярный шторм. Мы стоим на грани двух миров — реальности и запретного желания, где время замирает и ничто другое не имеет значения, кроме нашего общего удовольствия.

Резко боль пронзает мои виски. Я распахиваю рот от боли, цепляясь грубо и сильно в тонкую ткань его рубашки.

— Кан?

Шокированный взгляд золотых глаз последнее, что я вижу, прежде чем в моём животе скручивает всё узлом от боли, а затем мою душу словно выдёргивают из тела с громким свистом. Всё погружается во тьму.