Я попытался вспомнить нашу с ней последнюю встречу. Я никому тогда не сказал, что перевожусь в другую школу, был уверен, что отсутствия моего никто и не заметит, уже тогда я оборвал все ниточки, да и до выпуска оставалось всего два года, у всех были дела поважнее, чем беспокоиться обо мне. Но с учительницей попрощаться я должен был.

После уроков, когда люди уже разошлись, я подошел к ней и все объяснил. До сих пор стыдно за тот фонтан из слез, который я там устроил. Они все текли, и я не мог их остановить, а она успокаивала меня так, как делала это всегда – посадила к себе на колени и обнимала, поглаживая то по спине, то по волосам, даже не смотря на то, что и ростом и по комплекции я был больше ее и выглядело это крайне странно. Но ничего более успокаивающего чем те ее объятия я так и не испытал за всю жизнь. Уж не знаю сколько мы так просидели, но она не проронила ни слова, не спросила почему я плачу, не допытывалась почему ухожу, она делала достаточно, всегда чувствовала, что и кому нужно и мне не нужны были слова, лишь теплая рука и чувство безопасности. Она словно была тихой гаванью посреди бушующего моря, маленьким островом, где я бы мог отдохнуть, перед тем, как плыть дальше. Лишь на прощание она мне улыбнулась и слегка помахала рукой, а в глазах ее тоже стояли слезы.

Я вышел из кабинета и сразу же столкнулся с собственным отражением в зеркальной поверхности ее очков. Я тогда еще подумал, неужели она меня видит вот таким, неудивительно, что я ей не нравлюсь. Она стояла около двери и, судя по ее застывшей фигуре, я застал ее врасплох. Я хотел с ней заговорить, но вспомнив о красных от слез глазах, я быстро попрощался с ней, развернулся и торопливо пошел. Она догнала меня на лестнице.

- Ты уходишь из школы? – она остановилась в нескольких ступенях от меня, голос ее нервно дрожал. Она была не самым уверенным человеком и с людьми особо не разговаривала, хотя это не мешало ей заводить друзей и, если так подумать, это был первый раз, когда она заговорила со мной первая.

- Да, перевожусь, - я стоял как истукан и это было все, что я мог сказать. Я даже не сразу повернулся к ней лицом.

- Почему? – она так и не спустилась ко мне, да и я не сделал шаг навстречу.

- Так надо, - я не знал, что ответить на ее вопрос.

- Кому?

- Всем.

Потом она пожелала мне удачи, мне показалось, что голос у нее сорвался как будто от надвигающихся слез, но не успел я ничего сказать, как она побежала наверх, обратно, перепрыгивая через ступеньки и быстро скрылась в коридоре. Я побежал за ней, невидимая сила меня толкнула вперед, но почти достигнув верха, я остановился, та же невидимая сила, словно играясь со мной как с марионеткой, меня отдернула. Мне незачем было за ней бежать. Я ухожу. И я ушел и больше ее не видел. А этот наш последний разговор, такой короткий и бессмысленный, я проигрываю каждый день перед сном, потому что боюсь, что забуду те слова, то лицо, ту странную ее неловкую позу, но вот голос ее я уже давно не слышу.

- Можно я спрошу кое-что? – Джек съежился, как будто ему вдруг стало холодно, и плеснул себе в стакан еще коньяка. Я несколько раз кивнул, взгляд его бегал туда-сюда и я не был уверен, что он хоть что-то увидел. – Это из-за нее ты перестал со мной общаться? Еще и из школы ушел никому не сказав?

Когда она только пришла к нам в школу, всех привлекали внимание ее очки, словно одежду, она меняла их каждую неделю и каждая пара ей невероятно шла. Всегда с черными непроницаемыми линзами, если настроение было хорошее, она надевала пестрые очки самых ядовитых цветов, мне всегда было интересно, где она находит такие чудные очки, но надевала она такие очень редко, в основном на ней были обыкновенные, ничем не выделяющиеся представители. И по бокам никак нельзя было рассмотреть ее лицо, хотя бы просто цвета глаз, она укладывала свои короткие волосы так, что они закрывали и те единственные просветы.

А вокруг тем временем разгорались споры, крутились различные догадки и теории. Кто-то говорил, что у нее проблемы со зрением, или проблемы с самими глазами, несчастный случай или дефект при рождении, это, конечно же, была самая частая теория. Кто-то предположил, что она дочь тайного суперагента, ее отца преследуют и для нее снимать очки просто опасно, согласно другой теории, она и есть суперагент, а очки ее являются компьютером или сканером, очень важная штука в ее работе. Лично мне нравилась эта теория больше всего. Кто-то считал ее бунтаркой, она бросала вызов нашей школьной системе дресс-кода, более того она заручилась поддержкой местных парней, считавших себя битниками и стала чуть ли не лицом целого движения.

Более сотни учеников разом надели очки в знак протеста, однако когда их спросили за что они протестуют, никто так и не смог дать внятного ответа. Ей, наверное, тогда здорово влетело. Кто-то был уверен, что она профессиональный уличный боксер и фингалы не успевают сходить с ее лица, издержки профессии, либо она просто борец со злом, защищает невинных людей на улицах нашего города. Один бред сменялся другим чуть ли не каждую неделю.

Кто-то высказал мысль, что она из неблагополучной семьи, и каждый день терпит побои от отца, однажды эта теория так сильно закрепилась в умах одноклассников, что каждый день они приносили ей еду и сладости, чтобы как-то помочь и успокоить. Даже я в какой-то момент в это поверил и очень сильно за нее испугался. Ломать голову было глупо, я мог бы взять у учительницы ее адрес или проследить за ней до дома, мог бы прятаться в кустах, готовый прийти на помощь, хотя, по сути, ничем бы не помог, но тогда даже победить в неравном бою большого взрослого казалось возможным. И когда я уже разрабатывал этот план, в голову мне пришла гениальная мысль – просто спросить ее. И я так и сделал. Я просто подошел к ней в перерыве, она читала книгу, и просто ни с того ни с сего спросил.

- Зачем ты постоянно носишь очки? – перед девчонками я не краснел, но с ней было все по-другому, я каждый раз, даже от одной мысли о ней, заливался краской и у меня начинали дергаться глаза, отчего я был похож на психа. И в этот раз все было то же самое.

Она резко оторвала голову от книги и посмотрела на меня, насколько я мог думать. Мне было интересно о чем она думала в тот момент, я чувствовал себя ужасно глупо и не знал куда деться, а она все смотрела на меня и не говорила ни слова. Я уже хотел уйти, глупо улыбнуться, обернуть все в шутку и убежать, спрятаться, притвориться больным и не ходить в школу следующие несколько дней, но она приоткрыла немного рот, словно сомнения терзали ее изнутри и все-таки ответила.

- Ты первый кто спросил меня напрямую, - она слегка улыбнулась. – Обычно спрашивают что-то типа: Ты суперагент? Это твой способ посеять в обществе анархию? Но никто еще просто не спросил меня, почему я их ношу.

- Так почему же?

- Потому что хочу, - она слегка пожала плечами, еще раз улыбнулась мне и снова уткнулась в книгу.

Оказалось все так просто. Ответ был на поверхности, но мы так привыкли нырять глубоко в поисках ответов, что простые кажутся нам неправильными, с подвохом. А ведь если бы мы не усложняли простые вещи, как бы хорошо жилось. Делать просто потому что хочется, одеваться так, как хочется, любить того кого хочешь, выглядеть так как нравится, а главное быть человеком которым хочешь быть, просто потому что так хочется.

Я был обладателем точного ответа и больше не мучился этим вопросом, в отличие от моих одноклассников. Споры, конечно, со временем поутихли, мы взрослели и перед нами вставали все новые вопросы требующие незамедлительного ответа. Менялось тело, менялся разум, и все было, мягко говоря, нестабильно. В груди бушевали новые чувства, целый неизведанный мир показался на горизонте, и каждому нужно было открыть его в одиночку. У кого-то хорошо получалось, у кого-то не очень, чувства были обострены, как оголённые провода - не знаешь когда стукнет током и останешься ли после этого в живых или отделаешься легкими ожогами. Поэтому в смятенных душах бушевали и гнев, и эйфория, рука об руку шли злость и неуверенность, страх и высокие ожидания. И все это только в одном маленьком неокрепшем теле, а их было двадцать в одной маленькой душной комнате, конфликтов было не избежать.

И однажды она попала прямо в эпицентр чужого урагана. И тот день до сих пор всплывает у меня в памяти, совершенно яркий, кажется, время не властно над этим воспоминанием, оно не тускнеет и не теряет своей власти надо мной. Ни о чем я не жалел так сильно, как о том своем поступке.

Одной нашей однокласснице купили новые очки. Они были явно дорогими, брендовыми и она имела своим долгом похвастаться ими перед каждой живой душой в здании. Но получив несколько замечаний от преподавателей, ей все-таки пришлось снять дорогой аксессуар. Как она была зла. Причем не на учителей, не на школьные правила, даже не на вселенскую несправедливость, а именно на мою подругу. В пустой голове моей одноклассницы не укладывалось, почему же этой простушке, она неустанно повторяла именно это слово, можно носить очки, да еще и такие некрасивые и дешёвые, явно купленные на блошином рынке, а ей нельзя, притом ее очки украшают не только ее саму, но и озаряют своей красотой все вокруг. Такие стервы обычно всегда очень убедительны, особенно для особей мужского пола, какой бы бред не вылетел из ее рта, главное делать умный вид и энергично трясти своими волосами направо и налево. Один за другим они подходили к ней и предъявляли претензии, оскорбляя ее, чуть ли не тыча в лицо своими пальцами. Экзекуция продолжалась минут десять, но ничто не дрогнуло на ее лице, даже в этой суматохе она пыталась читать свою толстую книгу. Но по крепко сомкнутым губам, они были похожи на тонкую едва заметную нить, было понятно, что она еле сдерживается, но никогда плачущей или ругающейся я ее не видел. Большинство смотрело за представлением, по их горящим глазам можно было сказать, что они ждут кульминации, неожиданной развязки. Но некоторые пытались не обращать внимания на разыгравшуюся на пустом месте драму, легче было притвориться что ее нет, чем встать и что-то сделать, в конце концов, это только ее проблема. И я относился к их числу. Страх – такое себе оправдание бездействия, но тогда я не был уверен в этом. Я был действительно напуган злобой и напористостью моих одноклассников и делал вид, что мне было очень интересно читать о законах физики в потрепанном учебнике, глаза бегали по страницам, но так и не зацепились ни за единое слово.

А потом слова превратились в действия и тут я уже испугался не за себя а за нее, но и этого страха не хватило мне для того, чтобы оторвать свой зад от стула и подойти к ней. Или хотя бы просто что-то сказать, даже невнятно, ведь я боялся, что даже шепот мой могут услышать. Один парень начал призывать ее снять уже, наконец, эти очки и все вокруг поддакивали, но она была стойкой. Будь я на ее месте, давно бы уже снял эти очки, и, что вероятнее всего, просто бы расплакался. Не все мы сделаны из камня и железа, но она казалась статуей, единственной статуей в целом парке, где подростки со своими баллончиками и фломастерами снуют туда-сюда в поисках беззащитной жертвы, белого чистого холста, который можно изуродовать. Ее бездействие злило их еще больше, дело уже давно было не в очках. Они наседали и по легким охам девочек, которые до этого были наблюдателями, я понял, что дело набирает обороты и обернулся. Парень вцепился в очки, пытаясь их снять, но хватка у нее была железная и у него не получилось с первого раза, на подмогу пришла и та девочка и вцепилась в ее короткие волосы. Я встал абсолютно напуганный и ошеломленный этой картиной, заставил себя сделать неуверенный шаг навстречу, но тут из ниоткуда появился Джек и растолкал их всех. Он был довольно миниатюрным парнем, но силы в нем было много, мне всегда было интересно откуда она берется.

Он ей помог. Не потому что чего-то ждал взамен, а просто потому что кто-то должен был это сделать. А некоторое время спустя они начали встречаться.

Я потом долго думал – а вот если бы не Джек! Я бы стал ее спасителем, ее героем. Какое-то время я с презрением смотрел на Джека, буравил взглядом его затылок, он сидел прямо передо мной. Я все думал – вот он мне помешал, кто просил его лезть. Это должен был быть я. Я! Но кого я обманывал, лишь свое отражение и даже оно нервно смеялось мне в ответ. Ничего бы я не сделал, так бы и остался стоять с выпученными от злости и страха глазами. И порой мне кажется, что я так и застыл и до сих пор стою там, в этом школьном классе.

- Слушай, дело было во мне, да? Из-за того что я с ней встречаться начал? Она же вроде тебе нравилась?– грустный голос Джека вырвал меня из цепких лап воспоминаний. – Я знал, что это было плохой идеей. Она как-то подошла ко мне, предложила, нет, даже не так, я бы сказал попросила с ней встречаться, отказать я не смог. Я предатель, думал только о себе в тот момент, очень уж девчонку хотел, пубертатный период чтоб его, одни гормоны и ветер в голове. Но, знаешь, сколько мы встречались, так и не были с ней по-настоящему близки ни физически, ни эмоционально. Даже жалко, она ведь мне нравилась. Спокойная, милая, умная, что еще нужно было? А через пару недель после того как ты ушел, мы и вовсе разбежались, потом даже не общались толком.

- Нет, конечно. Ты тут не при чем, - уверено сказал я.

Но кого я обманываю. Тогда мне было чертовски больно, даже сейчас вспоминая тот период, в груди покалывает жгучая зависть и злоба. И узнал я об этом не от моего друга, а от сплетниц одноклассниц, и когда они впервые в новом статусе перешагнули порог класса, я убедился в этом лично. Джек держал ее за руку и нес тяжелую сумку, которая всегда была переполнена художественным книгами. Я тогда, сославшись на жуткую головную боль, играть пришлось по-крупному, пришлось даже упасть в обморок и задыхаться от тряпки с вонючей жидкостью, которую настойчиво пихала мне в лицо школьная медсестра, ушел домой и всю дорогу то ли от того что переиграл, то ли действительно эта новость меня настолько поразила, шатался из стороны в сторону, головокружение вертело мной как марионеткой.

Самое главное, я даже не мог быть жертвой этой ситуации, мне некого было обвинять, после того случая с издевательствами у меня просто не было на это права. Я сам был виноват во всем. Но даже тут я нашел крайнего – судьба, из-за нее я стал таким трусом. И, несмотря на то, что моя дальнейшая жизнь была уже предрешена, и я как благородный мужчина, зная что в скором времени умру, не мог впутывать в это еще и Очки, все еще питал надежду на ее любовь и наше совместное будущее. Все это было, конечно, до того, как они начали встречаться. Тогда надежда помахала мне ручкой на прощание и ушла вместе с возможной нормальной жизнью.

- Тогда что же случилось? Мне не дает это покоя. В один момент ты просто начал отдаляться со скоростью света, а я не мог тебя догнать, не мог достучаться, ты был уже так далеко. Ты замкнулся, перестал разговаривать, делал вид, что никого не замечаешь. Я волновался за тебя. Мне было одиноко, - на этих словах, он подлил себе в стакан еще коньяка, и мы с нескрываемым ужасом обнаружили, что бутылка пуста. И в ее опустошении я принял лишь незначительно участие. Однако Джек насколько я мог судить в темноте, не казался таким уж пьяным. Говорил он вдумчиво и язык почти не заплетался, что мне показалось ужасно странно. – А потом ты и вовсе ушел. Я несколько раз заходил к тебе домой, но твоя мама говорила, что тебя нет. А потом в один момент я просто перестал приходить, но вот думать не переставал.

Мне было больно слушать его. Все о чем я тогда заботился, о ком заботился, был только я сам, но мысли о его чувствах ни разу не приходили ко мне в голову. И только сейчас я понимаю, как сильно он переживал.

- Я тебя сильно обидел? – я хотел извиниться. Хотя бы раз в жизни поступить правильно. Мне так хотелось плюнуть на все и рассказать ему о своей жизни, о чертовом чувстве, но в моей голове все это звучало как оправдание, причем ужасно неубедительное и нелепое, сейчас я бы даже сам в него не поверил. Вся моя прожитая жизнь казалась лишь глупым бессмысленным сном.

- Если честно, да, - сказал он и тяжело вздохнул. – Точнее, я злился. Так сильно, что казалось ничего другого кроме злости внутри не осталось, она завладела мной. И я часто думал о том, что было бы, если бы мы тогда с тобой не подружились. Глупо, конечно, это все звучит. У меня не было друзей кроме тебя. Я доверял тебе и чувство того, что меня предали так глубоко засело внутри, знаешь, как сорняк, или седой волос. Выдираешь, а их потом еще больше становится. Отвратительное чувство.

И я вдруг почувствовал его одиночество, как будто все еще пятнадцатилетний парнишка сидит передо мной, он совсем не вырос, его душа полна смятений и комплексов, и отчасти здесь была моя вина, и мне хотелось его крепко обнять и успокоить. Я поднялся со стула, ноги не слушались, все-таки я был пьянее, чем думал. Всего несколько шагов дались мне с большим трудом. Я сел перед ним на корточки, трудно было удержать равновесие, поэтому почти сразу я распластался на полу. Он был холодный и приятный, и меня ужасно клонило в сон, но я не мог отдаться Морфею сейчас. С трудом поднявшись, я сел на колени, и не давая тишине посадить семечко сомнения в моей голове, сразу же обхватил Джека за талию. Он явно не ожидал подобного жеста, поэтому немного дернулся, но лишь на секунду, почти сразу напряженное тело расслабилось. От него исходило удушающее тепло, но почему-то такой желанный холодный пол и рядом не стоял с ним.

- Прости меня, - мне не оставалось ничего другого кроме как повторять эти слова, даже не надеясь на его прощение.

Я все извинялся и извинялся, не контролируя себя, словно заело кассету, а по щекам текли слезы, в какой-то момент они полились водопадом, сопровождаясь истерическими всхлипами. Я просил прощения не только у него, а у всех кого обидел и кому не помог, и извинялся перед самим собой. Перед этим парнем я провинился больше всего.

Сильная рука Джека скользнула по моей спине. Он похлопывал меня, гладил по голове, бормотал что-то себе под нос, надо думать, слова утешения. Через какое-то время, словно кто-то резко повернул кран, слезы исчезли, осталось лишь сбитое дыхание. Мы долго еще вот так сидели, я все не мог заставить себя встать. Словно со слезами вымылась вся тревога, все те годы одиночества и самобичевания, я впервые за долгое время вздохнул так свободно, а на душе было просто тепло, теперь действительно наступило лето.

Джек помог мне подняться, усадил на стул и еще раз погладил меня по голове. Потом он подошел к шкафчику и достал оттуда еще одну бутылку, содержимое мне было неизвестно.

- Давай все забудем, - сказал он, наполняя стаканы.

- Я скоро умру, - промелькнуло у меня в голове, но по еле заметному выражению лица Джека и руке с бутылкой остановившееся на полпути, я понял что сказал это вслух.

- Ты болен? – он поставил бутылку обратно на стол.

Я не стал увиливать от ответа, путая его еще больше, и рассказал все сразу, все как есть, останавливаясь на каждой детали и каждом повороте, чтобы он не заплутал в моем рассказе, чтобы он понял. Я, конечно, не надеялся на это. Я рассказывал, а на каждом слове у меня возникала мысль, вот сейчас он назовет меня сумасшедшим, выгонит из дома. И я не стану сопротивляться, я уйду. Но он слушал меня, не двигаясь, смотря в одну точку. Мне хотелось встать и потрясти его за плечи, сказать – давай, как-нибудь отреагируй, назови меня психом, плюнь в лицо, хоть что-то, но он был словно парализован. Я рассказывал ему все по порядку, вспоминалось даже то, что я уже давно забыл, рассказ вышел длинный, минут на двадцать. Я закончил, перевел дух и посмотрел на него. Он был в замешательстве. А кто бы не был?

- Теперь какие-то вещи мне становятся понятны, - сказал он наконец. – Я всего еще до конца не понимаю, наверное, алкоголь, но это имеет смысл. Тебе стоило рассказать все раньше. Какой же ты дурак. Если бы ты только все рассказал, столько бы изменилось. Я бы друга не потерял, а ты бы мог сейчас быть счастлив с Виолой.

Я опрокинул еще один бокал. По вкусу это был тоже коньяк. Тошнота накатывала на меня волнами, но я не сдавался, только в сон клонило с каждой минутой все больше. Моментами мне казалось, что я уже сплю и все это лишь приятный сон. До меня иногда долетал голос Джека, но смысл слов все еще блуждал где-то по пути. Начало светать, небо было грязно-голубого цвета, а из открытого окна слышалось щебетание птиц и мне так хотелось стать одной из них.

- Коннор? Ты меня слышишь? – рука Джека тронула меня за плечо, а может мне просто показалось, а может это был вовсе и не Джек, а сумеречная заблудившаяся тень, их должно быть много в это время, но я все равно кивнул. – Ты смирился с этим?

Сначала я не понял о чем он говорит. В жизни так было много вещей и ситуаций, с которыми я смирился – смерть моей бабушки, потеря друга, отсутствие любимой женщины, своя трусость, слабость, безволие.

- Со смертью. Ты смирился? Тебе не страшно? – повторил он еще раз вопрос.

- Я не знаю, - честно ответил я. – Может да, а может и нет. Я всегда выхожу из дома, как в последний раз. Я готовлюсь встретить ее без колебаний. Но кто знает когда старушка придет за мной, как я себя поведу. Мне самому интересно. Буду ли я убегать или пойду с ней, взявшись за руку, добровольно. Время покажет. В любом случае никому от нее не убежать. Думаешь, я не переживаю? Бывает, как ударит по голове и двинуться даже не могу, так страшно. И каждая тень на земле, словно черт из табакерки. А иногда хочется, чтобы быстрее уже все закончилось.

Я смотрел на Джека, а он смотрел на меня, пытаясь услышать то, чего я так и не сказал. Мы выпили еще немного, и он повел меня в гостиную. Ноги совершенно не слушались, ему пришлось чуть ли не тащить меня. Усадив меня на диван, уютный, маленький, явно купленный его женушкой, он принялся стелить мне постель. Мне казалось, я плыву, лежа на спине, раскинув руки по сторонам, и мое тело такое легкое, словно пластиковая бутылка - я не тону. Меня несет непонятно куда, я отдался течению и стал его частью. Но как бы сильно я этого не хотел, я все еще оставался пластиковой бутылкой, внутри которой только воздух и мне никогда не стать частью океана. Я всего лишь очередной мусор, выкинутый человеком.

Джек поднял меня и уложил на диван. Только моя голова коснулась подушки, я уснул.