Я мучился три дня. Целых три дня я кружил вокруг телефона, в котором хранился такой важный и желанный номер. Я практически не спал, каждый раз, когда я закрывал глаза, передо мной всплывали цифры. Иногда мне казалось, что я брежу, что никакого номера нет и Виолы нет, да и меня тоже. Я боялся, что все это лишь сон, и я вот-вот проснусь, а у меня совершенно другая жизнь и внешность, а это была лишь игра моего больного воображения.

Теперь, когда все стало предельно просто, я старался изо всех сил, сам того не осознавая, усложнить себе жизнь. Ведь не бывает все так легко. У меня было все необходимое, ресурсы, на поиски которых я потратил столько времени и сил, а главное нервов, но не было самого важного – решимости и храбрости, я был лишен этих качеств с самого рождения. Даже тогда, в родильной палате двадцать пять лет назад я не хотел выходить в этот мир, борясь с природой, до последнего оттягивая этот момент, хоть и не осознанно. Мама не уставала напоминать мне об этом даже сейчас.

Я боялся, хоть и не понимал чего именно. Страх неопознанной природы сковывал мой разум и руки, каждый раз когда я брал в руки телефон полный решимости позвонить Виоле, мое сердце бешено колотилось и лишь выключив телефон и спрятав его под подушку, я мог немного успокоиться. А в голове роились мысли. Уже знакомые и еще новички они сводили меня с ума, с недавних пор я уже не был укротителем, как когда-то, я не мог их контролировать, даже немного, теперь я был цирковым пуделем, который повиновался и дрожал от страха перед воображаемой плеткой. Я знал, что будет больно. Я привык. Но меньше всего мне хотелось причинять боль кому-то другому, особенно Виоле, а зная себя, я обязательно это сделаю.

Но я не мог просто оставить все как есть. Я хотел ее увидеть. Будучи всю жизнь эгоистом, тяжело избавиться от этой болезни, я должен был ее увидеть, хотя бы издалека, хотя бы на секунду, мне хватит и этого крошечного времени, чтобы запечатлеть ее образ и пронести его до конца жизни.

Поэтому в назначенный самим собой заранее день и время, я выпил большую дозу успокоительного, которое осталось от прошлой хозяйки, я нашел его в дальнем углу кухонного шкафа рядом с одиноко стоящими стеклянными баночками с приправами неизвестного происхождения и полный энтузиазма набрал по памяти ее номер, несколько раз перепроверив правильность набранных цифр и колеблясь всего несколько секунд, что было огромным достижением, нажал на кнопку вызова.

Несмотря на лошадиную дозу таблеток, в тот момент я даже не думал о превышении допустимой разовой дозы, мое сердце все еще пыталось пробить в грудной клетке дыру и выбраться наружу. Однако она не взяла телефон. И на следующие десять звонков тоже не ответила. Страх сменился на досаду и разочарование, а они были более разрушительными и серьёзными противниками. Однако таблетки знали свое дело, я не чувствовал боли, ударившись синяк вылезает позже.

Уже лежа в постели, прилагая оставшиеся силы на поддержание хотя бы одного глаза открытым, я написал ей коротенькое сообщение, на удивление почти без ошибок и исправлений: «Привет. Это Коннор. Мы можем поговорить?».

Проснулся я на следующий день после полудня, стресс, недосып и лекарства сделали свое дело, и я проспал немного немало четырнадцать часов. Но уже тот факт что проснулся и пережил ту огромную дозу снотворного, об этом я задумался только сейчас, меня радовал. Умирать от горстки таблеток не хотелось также сильно как от инфаркта. Понемногу я начал приходить в себя, попутно собирая осколки памяти и складывая их воедино. Голова раскалывалась, рука, на которой я видимо проспал все эти четырнадцать часов, затекла и ужасно болела.

Я наконец вспомнил, что звонил Виоле и она не взяла телефон, эта внезапная информация, словно рояль из старых комедий, свалилась мне на и без того больную голову, а потом почти сразу на меня упал ещё и горшок с цветком – я написал ей глупое сообщение. Я бы ни за что не откликнулся на такое неуклюжее сообщение и на всякий случай заблокировал бы этот незнакомый номер.

Все мои мысли были только о ней, и я ничего не мог с этим поделать.

Немного оклемавшись, я отыскал телефон, сделать это было не так то просто, каким-то образом он оказался в наволочке. Дрожь в руках, немного отдохнув и набравшись сил, снова ко мне вернулась. Я не ожидал увидеть ответа на мое сообщение, но мне нужно было удостовериться в правильности своих суждений. В последнее время, лет так десять, я слишком часто ошибался и в этот раз, впервые за всю жизнь, я надеялся на эту ошибку.

Телефон снова был выключен. Эта глупая закономерность действовала на нервы. Пока он включался, я воображал как маленькие человечки, совсем крохотные, дожидаются подходящего момента, когда я отвлекусь и, собравшись в кучу на поверхности красной кнопки, отключают мой мобильник.

Не успев даже понять, что мобильник уже включился, резкий короткий звоночек на несколько секунд оглушил меня. Мне пришло новое сообщение. Я молился о том, чтобы это была не очередная глупая реклама нового тарифа моей телефонной компании и не оповещение о скидках на шампуни в эту среду, в противном случае я был готов звонить и жаловаться навязчивым разрушителям моих надежд. Пальцы дрожали, я снова не мог попасть по нужным кнопкам. Это была не реклама. Это была она.

Я несколько раз проверил номер адресата, проговорил каждую цифру вслух, надеясь на то, что это не моя разыгравшаяся фантазия и не обман зрения, а самая настоящая реальность, но даже перепроверив, я не доверял своей больной голове. Еще со школы нас учат - реальность обманчива, я выучил это правило лучше, чем дурацкие уравнения.

Сообщение было таким: «Встретимся сегодня в баре «Румб» в семь часов. Виола».

Я посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось пару часов. За это время мне нужно было помыться, привести в порядок опухшее лицо, а самое главное узнать где находится этот бар. Несмотря на то, что ни в бары, ни в кафе, ни в другие заведения с избытком весёлых людей я не ходил, я хорошо знал этот город, но название этого бара слышал впервые. Более того я не знал никого кто мог бы знать об этом баре. Ближайшее интернет-кафе находилось в получасе ходьбы, и у меня не было на это времени. Я решил, что стоит позвонить Джеку.

Однако дозвониться до него с первого раза у меня не получилось, и меня охватила паника. Я не мог упустить такой шанс, встреча с Виолой, я ждал этого слишком долго. Шестеренки в голове крутились с необыкновенной быстротой, чего не происходило уже очень давно. Я перебрал возможные варианты, один хуже другого. И решил, что если в следующие двадцать минут меня не озарит гениальная идея, придется воспользоваться единственной логичной – пойти по соседям, делать этого я, конечно же, ужасно не хотел.

Умывшись и причесавшись, кое-как я стал похож на себя до этой непредвиденной спячки, которая, надо признаться, выбила меня из колеи. За то время пока я спал, моя жизнь возможно изменилась навсегда, если и не кардинально, так хотя бы немного, и я боялся этих изменений даже больше того факта, что мне предстоит встретиться с Виолой, хотя именно она и была их инициатором. Тот самый костюм, который всегда висит у меня наготове в шкафу, дождался своего часа. Хотя я не хотел выглядеть чересчур нарядно, ничего более приличного у меня не было, и я решил, что все-таки надену его.

Время бежало слишком быстро. Обычно оно тянулось очень медленно и мучительно, но сейчас по сравнению с ним даже мои мысли передвигались со скоростью хромой черепахи. Изменения уже начались. Я позвонил Джеку еще два раза, но ответа так и не получил. И тут меня посетила та самая мысль, которая избавляла меня от неуклюжего похода к соседям. До встречи оставалось еще два часа, но я уже был готов и не мог больше оставаться дома.

Еще раз осмотревшись и убедившись, что квартира выглядит вполне прилично, я в который раз закинул в свой рюкзак помявшееся письмо Виолы и школьную фотографию, в последнее время я не выходил без них из дома, сам не знаю почему. Взглянул в последний раз в зеркало, я подумал, что не так уж сильно меня потрепала жизнь, вполне еще похож на человека.

Отыскав визитку все того же такси, я позвонил по указанному номеру. Что мне понравилось в прошлый раз так это то, что оператор сразу взял трубку, будто они сидели у телефона и ждали именно моего звонка. В этот раз было то же самое. Видимо с клиентами у них были проблемы. Вежливая девушка с ужасно скучающим голосом спросила куда мне нужно и я назвал адрес, который написала Виола.

И спустя десять минут я уже сидел на заднем сиденье старенького автомобиля и слушал о том, как тяжела жизнь таксиста. Однако мысли в моей голове были куда громче его звонкого голоса. Я перебирал варианты приветствия, темы, составлял план нашего разговора, что было совершенно бессмысленно, люди всегда думали иначе, чем думал я. Я надеялся, что она придет в очках, потому что боялся, что не узнаю ее. Скорее всего, она изменилась до неузнаваемости, в отличие от меня. Но больше всего я боялся того, что той Виолы, которую я помню, теперь и вовсе нет и все эти годы я грезил о уже несуществующем человеке, похороненным под новой маской. Ее старый образ снова всплывал у меня перед глазами, как будто и не было всех этих лет, я видел ее совсем недавно, он был такой свежий и яркий, даже самого себя я бы не смог представить лучше. Почему она решила встретиться именно в том баре? Я не мог представить ее в таком заведении. Я слишком плохо знал ее тогда, а сейчас это и вовсе совершенно другой человек. Я боялся, что после этой встречи уже навсегда потеряю этот образ маленькой Виолы, а взамен получу ничего.

Как оказалось, бар находился всего в пятнадцати минутах езды от моего дома. Единственным, что указывало на то, что это был бар, была соответствующая невзрачная вывеска. Я проходил мимо него много раз, но ни разу не обращал внимания. Здание из красного кирпича было очень скучным и будто заброшенным, окна были маленькие и серые, а совсем рядом в нескольких шагах располагался помпезный ресторан, этот маленький бар терялся на его фоне. Туда-сюда сновали люди, но ни один даже не взглянул на него. Если приглядеться на вывеске было и само название – «Румб», но буквы были такие маленькие, что нельзя его было сразу заметить, оно будто стеснялось самого себя и хотело спрятаться от посторонних глаз. Я сразу же вспоминал себя на школьном выпускном.

До семи оставалось еще много времени, и я не знал, что мне делать. Тревога немного отступила, руки перестали трястись, но я знал, что это ненадолго. С каждой минутой напряжение нарастало, и я не мог с этим ничего поделать.

Оглядевшись, на обратной стороне улицы я заметил небольшой парк, настолько маленький, что сразу нельзя было сказать, что это именно парк, а не детская площадка или просто изъян ландшафта. Пара скамеек, вокруг большие деревья, а посередине стоял небольшой фонтан, самый обыкновенный и ничем не выделяющийся, помимо того, что в нем совершенно не было воды. Перебежав через дорогу, надо сказать с этим у меня всегда были проблемы, я всегда думал, что смерть меня настигнет именно на дороге, очень уж неуклюже получалось у меня пересекать проезжую часть, я присел на самую дальнюю скамейку, в тени неправдоподобно огромного дерева.

На удивление я был здесь не один. Из семи маленьких лавочек, которые были понатыканы без какой-либо системности, заняты были целых пять. Четыре из них были заняты стариками, они кормили птиц крошками хлеба или просто смотрели вдаль, но особое внимание привлекали дети. Их было много, они собрались около фонтана, в руках у них были складные стульчики, рядом стояли мольберты в половину их роста. Они о чем-то оживленно разговаривали. Я не мог оторвать от них глаз. Когда человеку чего-то не хватает, он ищет способы это восполнить, кто-то пьет витамины, кто-то алкоголь, если не хватает любви – заводим домашнее животное, у всех свои способы. И мне тоже чего-то не хватало, я ощутил это сейчас, причем так резко, что на минуту мне стало плохо. Я смотрел на их улыбающиеся лица, беззаботную болтовню, они обладали тем, чего не хватало каждому в этом парке – время, очень много времени. К сожалению, никто еще не придумал способа возместить его недостаток.

У меня тоже в детстве был мольберт. Своего дедушку я совершенно не знал, он умер задолго до моего рождения, но, даже не смотря на это, как бы это странно не звучало, я чувствовал его любовь так, будто он где-то рядом. С возрастом бабушка все реже рассказывала мне о нем, реже вспоминала, но все чаще, когда выпадал такой случай, на лице ее появлялись маленькие слезинки, которые она усердно прятала. А ее истории, совсем стерлись из моей памяти, и я помню очень мало.

Он был художником. Выдающимся или нет, бабушке это было неважно, он был художником не в глазах общественности, а в ее глазах. Я видел его зарисовки, в библиотеке висела пара картин, я не запомнил ни одну из них, только яркие цвета-пятна на стенах, они тоже поблекли со временем. Но больше всего он любил рисовать бабушку. Она показывала мне портреты, которые он рисовал с нее, порой она натыкалась на какие-то непристойности и смущенно улыбаясь, прятала их от меня. И именно эти рисунки оставили огромный отпечаток в моей душе. Я часто рассматривал их, у меня даже были любимые работы, глазами следил за линиями, пытался перерисовывать их, стоит ли говорить, что ни разу у меня даже близко не получилось ничего похожего на то, что рисовал он. Я смотрел на эти рисунки и уже пожелтевшие страницы обжигали меня пламенем любви, над которым не властно время или смерть.

Однажды я заставил бабушку мне позировать, вышло вполне неплохо, сейчас, по крайней мере, я могу рассуждать объективно, иногда казалось, что это все на самом деле происходило не со мной. Тот портрет всегда висел на стене рядом с входом в библиотеку, пока она была жива, висел рядом с портретом, который нарисовал мой дедушка. Он настолько ей понравился, что она решила мне заплатить, так она это назвала. Положив свои карандаши на стол, я сел и стал ждать, надеясь на огромное вознаграждение в валюте конфет, шоколадные были равноценны слитку золота. Но в тот день я получил куда больше. Она поставила передо мной мольберт. Сначала я даже не понял что это такое, только потом начал вспоминать, что видел что-то подобное на фотографиях деда. Но этот был меньше, от него еще пахло краской, кое-где торчали гвоздики. Бабушка сделала его специально для меня своими руками.

«Твой дед не терпел подделок, ни среди людей, ни среди вещей. Что-то действительно стоящее можно сделать только своими руками. -Это касается и любви», - говорила она.

Милая была вещица, со своими изъянами она была для меня в сто раз дороже, чем мольберт, который я однажды увидел в магазине. Только ни рисунков, ни мольберта после смерти бабушки я больше не видел. И больше так ничего и не нарисовал.

Я смотрел на этих детей и завидовал им. А еще очень сильно надеялся, если бы был верующим, даже помолился бы, чтобы они не выпускали из рук кисти и не теряли то самое настоящее, что еще горит в их сердцах.

Я больше не мог здесь сидеть. По крайней мере, не в одиночестве, слишком часто в последнее время это чувство наносит мне визиты. Поэтому я решил зайти в бар, сейчас, за час до назначенной с Виолой встречи.