Чернильное озеро, густое, недвижимое, пока не сделаешь шаг, приходило во снах так часто, что наполнило до краев легкие, не позволяя свободно дышать. Его темные разводы, несколько месяцев назад проступавшие под кожей скоплениями зараженной мертвой крови, остались лишь под опухшими глазами. Доминику переливали свежую кровь так часто, что он сомневался, осталась ли в нем хоть капля собственной.

Бледные щеки пощипывал морозец, поднимающийся над заледеневшей гладью Шайенн. В воздухе еще чувствовались отголоски утихшей январской метели. Прищурившись, маг осматривал реку издалека, с ровной асфальтированной дороги, щедро политой реагентами. Вокруг вырастали голые деревья, а вдалеке светились почти скрытые за мглой буквы: «Экогород Нью-Альберта».

Городок находился в большом заповеднике округа Хокон. На мили вокруг разрастался лес, прерываясь лишь узкой полосой реки. В детстве Доминика, два века назад, здесь находилась индейская резервация, позже сюда переселили мутировавших канадских мигрантов — потому город по сей день считался «очагом нечисти».

В заповеднике располагалась община «черных ведьм» Южной Дакоты. Отшельники жили внутри сферы из магической энергии, такой плотной, что она преломляла свет. Издалека ее легко было спутать с куполом, который защищал города пустырей от нападений. На самом же деле сфера представляла собой невероятно высокий энергетический фон, рядом с которым не работали радиоприборы и датчики, пропадала Сеть — это и позволяло магам телепортироваться вблизи купола и оставаться незамеченными.

За время ожидания стемнело. Стояла тишина, и лишь ветер тоскливо свистел между черными иглами веток. Казалось, заповедник не заметил их тихого вторжения. А может быть, встретил таким же равнодушием, с каким маг скользил взглядом по бледно-сизым сугробам и матовым серым тучам, обволакивающим небо так же, как илистое дно темного озера из снов — его ноги.

Мужской голос окликнул мага, и он обернулся к двум спутникам. Издалека к ним приближалась машина. Водитель поприветствовал троих беженцев прилизанно-дружелюбной улыбкой. В жарком салоне пахло пластиком и химическим покрытием дороги, которое теперь ощущалось до тошноты ярко. Спутники: маг, телепортировавший их и его названная жена — пообещали заплатить в самом пункте назначения. Их научил горький опыт. Дважды их депортировали из Штатов, и дважды они возвращались, надеясь попасть в Канаду.

Доминик провожал взглядом однообразный блеклый пейзаж, пока они не пересекли границу Нью-Альберты. Затормозил водитель у двухэтажного загородного домика. Он забрал сумку и попрощался, все так же сверкая зубами от льющегося через край дружелюбия.

Маг бездумно наблюдал, как его спутник замерзшими пальцами нажимал запачканную жирными отпечатками кнопку на подсвеченном табло, а затем разговаривал с камерой над крыльцом, называя выдуманные имена. Внутри дома их ждал желтоватый свет, приглушенные голоса из интерактивного экрана на общей кухне и множество дверей в маленькие комнатки, вмещающие лишь односпальные скрипучие кровати.

Спутники Доминика не собирались оставаться до утра — лишь поспать пару часов и выдвинуться снова в дорогу. Сам же маг пока не придумал, что ему делать на новом месте. Рино предлагал ждать, пока он не найдет существо, способное подделать документы, но мысль Доминику не нравилась. Он еще не знал, как именно должен поступить, но отчетливо понимал, что больше не хочет полагаться на чужую помощь.

Минуя несколько фигур, устроившихся за кухонным столом, он прошел в комнату, указанную ему хозяйкой. Взгляд не задерживался на грязи по углам, обшарпанных стенах с черными следами потушенных окурков, на ветхих, совсем тонких дверях. Нужно было лишь закрыть уставшие веки и забыться на несколько часов.

Спина прогнула ржавые пружины. Сбросив одну лишь куртку, Доминик улегся поудобнее и постарался расслабиться. Горячие белки умоляли об отдыхе от перепада температуры и давления. В голове пульсировала ощутимая потребность завершить безумный день и проснуться с запасом сил. Пролежал маг около получаса. Опуститься вглубь сна и окунуться в теплые объятья подводного течения не удавалось, словно он стоял на замерзшей реке и пытался легкими прорезиненными подошвами разбить глыбу, отделившую его от спокойно покачивающейся воды. Сознание все еще крепко держалось на поверхности, и мысли бесполезно бились, как холодные рыбы о лед.

Уставшие веки сами собой приподнялись, и взгляд обратился к окну, открывающему вид на ночное грязно-красное небо. Далекий дорожный фонарь бросал на оконную раму и потолок блеклые зеленые отсветы. По треснутой штукатурке над головой гуляли тени — ветви деревьев покачивались под порывами ветра. Попытки отвлечься от мыслей заставляли его обратить взгляд внутрь, в тело, все еще ощущающее прескверную слабость после длительного восстановления. За ушедшие месяцы Доминик привык к сладковатому отвратительному запаху от собственной кожи и от внутренностей, который он терпел во рту при каждом выдохе; к преследующей боли и бессилию в руках и ногах. Но его пугало непреходящее чувство угасания, словно с испорченной южной кровью ушел последний огонек, и в него вкачали синтетический заменитель, что пьют цивилизованные вампиры. Доминика вернули к жизни, но в нем самом ее не осталось.

Он качнул головой, отгоняя липкое чувство бессмысленности всего, что с ним происходит. Мысли снова и снова прокручивали пластинку последних трех лет, и маг пытался понять, в какой момент сошел с пути и заблудился.

«Мог ли я повести себя иначе с самого начала? — спрашивал себя Доминик. — Вряд ли. Я ведь ничего не помнил. Все это время казалось, что мне повезло встретить Силесту — иначе меня убили бы гораздо раньше. Но что, если бы на меня наткнулись охотники? Вряд ли я связался бы с мародерами... и вряд ли смог бы защитить от них Алессандрию всего одной показательной смертью от моих рук. Вряд ли вообще взялся бы за это. Если уж на то пошло, я сделал много хорошего для итальянских колоний. А еще, не моргнув глазом, поубивал стольких за три года, что лучше не считать. Хотя это сравнительно немного, если брать в расчет ту же Силесту?.. Оставим убийства — я пытал людей, — голосу самобичевания отвечал второй, куда более циничный и холодный: — Да, как и в прошлой жизни. Если бы не я, то кто-то другой вытащил бы из них информацию. Более того, они знали, на что шли, и... Ага, «сами виноваты» — это риторика Силесты. Нет, нет и нет — не пытайся оценить все в черно-белом цвете. Как говорил тот Шаман? «Исправить то, что ты натворил»? А если бы я пытал мародера, чтобы предотвратить нападение на город и спасти сотни жизней, в какую сторону качнулись бы весы? Благодаря мне живы жители Алессандрии и Римини — и это только первое, что сразу приходит в голову. Никто из живущих не сможет оценить, сколько добра или зла принесли мои поступки, — разве что сверхсильная ясновидящая — никто не может предугадать долгосрочные последствия моих действий. Боги, и для чего я изучал философию морали? Мне всего лишь плохо, физически плохо, хватит драматизировать».

Маг неопределенно хмыкнул. Голоса за стенкой начали раздражать слух, и он внимательнее прислушивался, должно быть, к политическим дебатам. Он слышал «лоббизм», «Сайо», «суверенитет» и громкие слова вроде «дискриминация людей», «возрождение Третьего Рейха» и «спланированный геноцид человеческой расы» и через каждое слово «консилиум, консилиум, консилиум...»

После очередной попытки успокоить учащенное сердцебиение, Доминик мысленно просчитал, что в Алессандрии сейчас должно быть около девяти утра. Рино успел осесть в кабинете, радуясь возможности изучить то, что его действительно интересует — влияние магии на генетику, пока помощники не нагрузили его работой, с которой не могут справиться сами. Арианна готовит завтрак на семью и ораву сирот, спящих на первом этаже их большого дома. Маленькая Беатриче скоро проснется и наверняка продолжит назойливо проверять окружающих на прочность новой забавой.

Уголки губ дрогнули при воспоминании: в последние часы своего пребывания у Кастанцо, Доминик обсуждал переезд с Рино. Он совсем забыл, что его дочь сидит в углу кабинета, рисуя очередную картинку с принцессой и подслушивая разговоры мужчин. Слишком поздно маг спохватился, когда с его губ сорвалось ругательство, и попытка исправиться на неуклюжее «Cazz...arola*» была тщетной, потому что Беатриче уже залилась пронзительным детским смехом, а Рино устремил на друга уничтожающий взгляд.

*«бл...ин»

«Тебе повезло, что ты сегодня уезжаешь» — сказал тогда он. Хозяин дома повторил это еще несколько раз за день, потому что Беа до самого вечера приставала ко взрослым с одним и тем же «а знаете, что сказали Нико с папой?» И громко, с превеликим удовольствием повторяла грубое слово, заставляя старушку-няньку схватиться за сердце, а Арианну — закатить Рино скандал.

Доминик искренне хотел оправдаться, но привычка превращать все в черную иронию взяла верх, и перед самой телепортацией он обратился к Рино: «ты знаешь, это не худшее, чему я мог ее научить».

Маг тихо рассмеялся при воспоминаниях. Еще на несколько секунд улыбка задержалась на лице, но затем он тяжело вздохнул и снова обратил слух к голосам из кухни. Стены узкой комнаты сужались, давили на черепную коробку, и Доминик бросил попытки победить бессонницу.

Он прошел в общую комнату, на первое мгновение показавшуюся ему пустой. Полутьму рассеивал лишь изменчивый свет с экрана: существа в дорогих костюмах сидели друг напротив друга и активно спорили, не гнушаясь переходом на личности. Доминик угадал: обсуждали они политику. Выплывшее окно представило двух сидящих как Патрика Краммера, главу Совета ведьм Аризоны, и Лори Гибсон, председательницу Американского гуманистического общества, выросшего на руинах HRW*.

*Human Rights Watch — «Страж прав человека»,
одна из крупнейших организаций по защите
прав человека, существующая с 1978 года.

— Они и гуманизм прикарманили, — полушепотом фыркнул маг, не в силах смотреть на представительницу человеческой расы без презрения.

— Гуманизм, от «human», логично же, — донесся хрипловатый голос из темного угла. Искусственный свет не позволял разглядеть говорившего, и Доминик видел лишь часть тонкого женского колена. — Нам нужно придумывать свой ведьмизм, вампиризм и оборотнизм.

— Ага, — бросил маг, тяжело опускаясь на пластиковый стул перед таким же столиком, по которому уже шла трещина, — некромантизм, телепатизм... А с гибридами что делать?

Из темноты выплыло худое лицо со впавшими щеками — девушка наклонилась вперед, попадая в поток рассеянного света.

— А мы на них хуй положим, — сказала она словно по-секрету и оскалилась так, как делают только на пустырях — с открытой провокацией.

Доминик ответил на это уставшей, по-отечески теплой улыбкой — как никто знал, что это лучше всего гасит боевое настроение мародерок. Жаль, работает лишь один раз. Брови девушки дрогнули, готовые нахмуриться в замешательстве, и она снова спряталась в темноте.

Продолжая следить за фигурами на экране, маг медленно начинал понимать, о чем они спорят уже второй час: огромная страна который день обсуждала невиданное доселе событие — Совет ведьм Аризоны сумел протолкнуть через законодательное собрание Штата законопроект о магических лицензиях. Конгресс, в свою очередь, принял его в обеих палатах и теперь проект поступил на подпись Президенту.

Маг не мог объяснить для себя это чудо: закон шел вразрез с Конституцией Консилиума, прямо запрещающей любую магию без исключений. Соединенные Штаты Америки, тем временем, такое исключение и создали. Теперь ведьмы, получившие лицензию, могли колдовать без последствий. Видимо, для представителей человеческой расы это казалось таким же немыслимым, как и для Доминика, поэтому мисс Гибсон брызгала слюной, доказывая, что это шаг на путь к «холокосту человечества».

«Любят же они разбрасываться громкими словами — скривился маг, а затем задумался: — Это как для меня сравнить что-либо с Варфоломеевской ночью — для них наверняка Холокост уже потерял значение коллективной травмы, спустя два с половиной века-то».

— Интересно? — снова подала голос девушка из полутьмы, но уже более расслабленный, еле слышный, словно она пребывала на грани сна.

— Интересно было бы побеседовать с теми, кто сумел этого добиться, — ответил Доминик, с любопытством разглядывая зеленые глаза Патрика Краммера. — За такое Всемирный Совет должен им медали выдать.

Свистящий вздох, словно она втягивала воздух сквозь прикушенные мокрые губы, заставил мага бросить взгляд в темный угол. Девушка встала с пола и грудой невесомых костей посыпалась на стул напротив, ослабляя жгут на исколотой руке. Облегающий кожаный нарукавник был расстегнут до запястья и свисал до дистрофичных ляжек. Тяжелый истертый свитер висел на тонком теле мешком. Впавшие щеки блаженно расплылись, обнажая два длинных острых клыка. Должно быть, когда-то у девушки были миловидные ямочки на щеках, сейчас превратившиеся в еле заметные складки при улыбке. Когда-то вампиршу, скорее всего, можно было назвать красивой. Большие круглые глаза обрамляли густые ресницы, но оттенок красных радужек нельзя было угадать — так расширились зрачки.

— Хочешь потрахаться? — спросила она, с трудом удерживая голову болезненно-аристократичной кистью над столом.

Доминик думал ровно секунду и ответил, к своему удивлению, искреннее, чем собирался:

— Я очень устал, — в выдохе собралась вся тяжесть в меньшей степени — дороги, и в большей — полугода бесконечного дискомфорта и дыхания смерти на лопатках, которая преследовала его, как игуана, покусывая за кожу и впрыскивая яд, но отказываясь забирать с собой. При этой мысли Доминик подавил смешок: только ночью ему могло прийти в голову что-то подобное.

— Ты должен держаться за таких как я, — тихо тянула вампирша, будто не замечая скептического взгляда собеседника, — жители этого гнилого города первым же делом донесут на тебя, и тебя выкинут... и глазом не моргнешь... к твоим... — она снова с шумом втянула воздух и заговорила еще менее разборчиво: — к твоим собратьям... а они тебя закроют... под... замком...

Маг узнавал эту сквозящую в каждом слове обиду на цивилизованных существ, но больше не поддавался на мнимое чувство справедливости и желание защитить якобы обделенных. Теперь это вызывало лишь неприятную улыбку.

Ее голова склонилась над столом так, что Доминику показалось, девушка заснула. Редкие темные волосы собрались под глазами вампирши и, возможно, стали бы неплохой подушкой, если бы она неожиданно не подняла лицо с таким видом, словно просто рассматривала что-то на пластиковой поверхности.

— Я приму к сведению, — снисходительно усмехнулся маг.

— Нет, правда, — девушка уставилась на него с неподдельным замешательством, — со мной что-то не так?

Он поднял глаза к потолку, отбрасывая мысль начать пространные рассуждения, что вообще значит «не так» в самом широком смысле.

— Слушай, у меня выдались не лучшие... — он осекся, чуть не произнеся «годы», — дни. Мне не до ебли — ни тела, ни мозга.

Девушка рассмеялась шипящим сиплым смехом, запрокинув голову и обнажая тонкую шею с двумя рваными шрамами по обе стороны, видными даже в красноватом тусклом свете заставки американского канала.

— Тогда... могу помочь тебе расслабиться другим способом... даже лучше.

Заметив, что Доминик снова отвлекся на экран, она дважды стукнула по столу, и свет погас, а дом погрузился в долгожданную тишину.

— Можешь не верить, но меня наркота не торкает, — понизил голос маг, теперь отчетливее и объемнее ощущая вибрацию связок посреди редких шорохов и тихого храпа из дальних комнат.

— А я бы и не поделилась, — ответил шепот.

Непривыкшие глаза с трудом выхватывали из темноты худощавый силуэт. Она поднялась и потянула Доминика за рукав рубашки, шепотом добавляя:

— Этого ты не ожидаешь, базарю. Хватит ломаться.

Маг поддался: «Сомневаюсь, что она сможет меня убить, а если она из тех извращенок, что пьют живую кровь, ей же хуже — я не выздоровел до конца». Было странно ощущать страх за жизнь после всех безумных вещей, что они с Силестой делали на пустырях. Здесь же, в прибежище нелегалов, в самом воздухе застыли мнительные взгляды, постоянный испуг и осторожные перешептывания, а Доминик всегда легко поддавался общему настроению.

Помимо шагов он слышал, как жужжит молния — девушка застегнула нарукавник и спрятала под тканью свитера. Скрипнула дверь, и они вошли в ее комнату, отличающуюся от его собственной лишь беспорядком и скомканным покрывалом.

— Присаживайся, — добродушно бросила вампирша, предлагая магу устроиться на кровати. Сама села рядом. — Не похож ты на других беженцев, — заметила она, положив ладонь на его плечо и слегка прощупывая трапециевидную мышцу. — Тебя здесь кто-то ждет, да?

Доминик покачал головой. Краем глаза он следил, чтобы девушка не делала лишних движений — все магическое поле вокруг него подрагивало, готовое обхватить шею незнакомки.

— Ты слишком целый и спокойный, — вампирша села позади, опуская обе руки на его плечи и настойчиво разглаживая напряженные узлы, — как будто у тебя все схвачено.

Тонкие пальцы оказались на удивление сильными. Доминик скривился, когда она прошла по особенно болезненному месту над лопатками.

— Рубашку хоть снимешь, недотрога?

Зашуршал смятый хлопок, и кожи коснулся холодный воздух негостеприимного дома и прохладные костлявые кисти.

— Ха, беру слова назад, — пальцы опустились на три затянувшихся шрама по обе стороны позвоночника. — Дай угадаю, ты насолил важной шишке и теперь скрываешься?

— Вроде того, — отмахнулся маг.

Несколько минут прошли в тишине, пока девушка не предложила ему лечь, добавив извечное вампирское «я не кусаюсь». Поясница совсем не чувствовала веса, словно кости незнакомки были полыми, как у птиц. Время от времени ее пальцы тихо похрустывали от нажима.

— А твоя проблема в чем? — наконец Доминик нарушил тишину первым.

— Третья линия.

Многословие вампирши прервалось на этих словах. Ее ответ мог значить что угодно: с равной вероятностью она была одной из садисток линии Амоса или одной из их жертв, насильно обращенных в сыром темном подвале, куда свозили проданных Третьему Создателю людей. Доминик предположил бы, что она наследственная, рожденная вампирша, а не обращенная, но он уже видел ее длинные клыки, а их, как правило, не бывало у смертных вампиров.

— И почему для тебя это проблема?

Девушка тихо рассмеялась.

— Вся жизнь таких как я — одна сплошная проблема.

Слух начал улавливать порывы новой метели, бьющие в стекла. Маг закрыл горячие сухие глаза и прислушался к мельчайшим шорохам, постепенно начинающим тонуть вместе с ним в приятной черноте. Прикосновения на спине превратились в проблески полос, которые вспыхивали на теле, пока все остальное проваливалось глубже и глубже. Доминик не заметил, как вообще перестал что-либо чувствовать.