«Где же это дно? Как далеко до него опускаться? Является ли то, что я вечерами, укутавшись во все черное, незаметно пробиралась к мусоркам и копалась там в поисках съестного, когда в холодильнике было совсем пусто, а я, спустив все деньги на наркотики, мучалась от голода?»
Из книги «Расстворяясь в море».

     Огромный тарантул полз по полосе выпуклых сиреневых вен на руке вверх, а затем вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Паук гулял по его телу, щекочя нутро. Щекочя, чтобы он вновь сорвался. И он конечно же сорвался. И сорвётся ещё ни раз, прежде чем...

Ноздри разрывало от боли. Носовое кровотечение стало нестерпимым даже для такого заядлого наркомана, как Рудаков. Невнушающие доверия компании и желание насладиться греховным привели парня в лес. Здесь он снова нюхнул и откинулся назад. Спиной Матвей больно ударился о холодную, влажную землю. Мартовский снег пропитал его тело влагой сквозь тонкий, рваный свитер, и он люто накрывал Матвея тонким слоем ровно так же, как сахар. Отросшая чёлка наконец открыла вид на карие бегающие глаза. С такими зрачками, как у Матвея, можно было легко, без проблем сыграть в дартс.

За считанные секунды эйфория устроила великое разложение мозга. Раздевшись от жара, юноша голышом бежал по лесу, пугая даже самую пуганую живность. Истерзанные шприцами руки волочились за остальным телом. Совы были в шоке не меньше, чем лесник, выглянувший из-за зарослей кустов. Птицы ухали, смотря на это удивительное создание и ахали, когда он ударялся. Скоро юноша споткнулся и хорошенько приложился головой об корень ели. Перед глазами закружились кроны елей. Верхушки деревьев завертелись в хороводе. Проснувшись, Матвей испытал бэд трип. Его субтильное тело, загубленное веществами, задрожало. Наконец-то парень ощутил холод. Отход стал самым тяжёлым моментом постэйфорийного состояния. Рудакову казалось, что он повис над пропастью, держась лишь за хлипкую веточку, но это естественно было не так. На самом деле молодой человек схватился за корни дерева и просто выл. Паника отразилась на его лице. Бледные губы впитывали влагу естества, но этого не хватало, чтобы зализать все-все раны.

Если бы не надежда, он погиб бы уже давно. А пока он дышал, двигался, думал.

Невиносимая жажда и параноидальный страх сводили с ума. Ему везде казалось, что его накроют. И в лесу, и в городе, и сейчас. Паранойя была постоянной спутницей его зависимости, ровно как и многие другие болячки. Волосы клочками спутались в чертополохе. Так он вышел на дорогу: голый, грязный, страшный. Ему было кошмарно холодно и страшно. В пучине больших карих глаз отразился ужас, они слезились. Потихоньку Рудаков начинал приходить в себя, хотя себя он уже почти потерял...

Машины проезжали мимо него, описывая дугу, будто Матвей чумной. Остановилась лишь одна машина. С мигалками.

* * *

Матвей вскочил ногами на кровать. Пот стекал по его спине, а холод, который ждал его по ту сторону одеяла, пробуждал мурашки. За окном только-только рассветало.

— Мама! Мам-ма!

— Да, сыночек?

Семилетний мальчик, в страхе дрожа всем телом, прибежал на кухню к маме, раскатывающей тесто. Он безудержно плакал, а глаза его были опухшими и с синяками под ними. Матвей только проснулся.

— Мама! У меня не получается. Не получается этот кружок засунуть в этот кружок! Не выходит! Вообще! - Его сердце быстро билось в груди. Мальчик пытался руками показать то эфемерное явление, что он видел в кошмарном сне, где ему не удалось завершить очень важное задание.

— Тюша, ты бредишь, иди ещё поспи, хорошо? - Аня расхохоталась, а Матвей почувствовал давно забытую истому. Что-то приятное потекло по его жилам, делая его снова живым. И по венам текло не совсем то, к чему он так привык за последние годы.

Женщина нежно улыбнулась сыну. Её улыбка была нежнее цветка магнолии.

Она коснулась его взъерошенных волос, но не чтобы, как всегда, поправить их. Аня, мягко касаясь волос сына, медленно гладила его по голове. Женщина так гладила, будто это был последний раз, когда она его касалась...

— Снова отросли.

Когда Аня перестала гладить его по волосам, Матвею уже было столько, сколько сейчас. Семилетний мальчик вырос за одно мгновение, а маме больше не приходилось нагибаться, чтобы взглянуть на сына. Теперь она смотрела выше, в карие глаза Матвея. Она смотрела на повзрослевшего сына с той же любовью, как двадцать шесть лет назад, когда мальчик только родился.

— Матвей.

— Мама... - Матвей плакал. Крупные капли падали на пол их родной кухни. — Останься, пожалуйста. — его голос был всё ещё детским. Сын обхватил руку матери.

— Мне не разрешают остаться...

— Пожалуйста.

— Моё время пришло...

— Прости меня, мама! Прости!!! Я никогда больше не буду делать так! Никогда! Пожалуйста, останься! Я буду носить тебя на руках! Буду сам работать, готовить, убирать, делать домашку с сестрой. Только пожалуйста, останься, умоляю! - Матвей обессиленно упал на колени. Он, чувствуя, что внутри него что-то сломалось, истерически рассмеялся, не переставая плакать.
Мама лишь вновь, по своему, нежно, по-матерински улыбнулась, опустилась на колени и погладила Матвея по щеке. Аня укрыла сына в своих объятьях, пряча за собой от всех невзгод.

— Мама, я тебя люблю...

Она, обнимая своего мальчика, закрыла глаза, пытаясь успеть насладиться последним моментом перед падением в вечность. Скупая слеза женщины скользнула по щеке и, приземлившись на плечо Матвея, мгновенно впиталась в пижаму с динозавриками. Анна приготовилась погрузиться в вечность, а затем медленно растворилась в небытие.

Матвей попытался ухватиться, но у него не получилось. Он остался на кухне один и заплакал. Мальчик ещё чувствовал её запах, осязал её руки на себе, но её уже не было.

— Я тебя люблю, Тюша... - донёсся голос, и Матвей сразу обернулся, но никого рядом уже не было.

Мир перестал быть цветным. От прошлого бытия, где была ещё она, остались лишь очертания в этой кромешной тьме. И как бы он не старался шире распахнуть глаза, наполненные пеленой слез, виднее или ярче не становилось.

Он остался один во тьме. Ему было страшно без неё. Без той, кто всегда был рядом и поддерживал, несмотря ни на что. Несмотря на его тяжёлое поведение, ужасные проступки и боль, которую он часто причинял ей.

Матвей так и не вышел с её похорон. За место этого он с одних похорон шёл к другим. Не успел Матвей опомниться после смерти матери, как уже хоронили лучшего друга. Все было в пелене. Он не понимал: это реальность или трип? Чтобы прийти в себя, Матвей встал и пошёл умываться.

Арсений не хотел оставлять его тут одного, не хотел бросать, но всё же бросил, решив, что так будет лучше и ему и всем. Матвею после такого стало только хуже. Матвей стал типичным солевым, смешивающим скорости с крэком, а иногда и с кокаином. Он уже потерял понимание и не знал от чего у него часто случались носовые кровотечения. От кокаина или от смешивания кокса с соплями? Парень задавался вопросами, смотря на себя в отражении зеркала. Рудаков пытался найти в отражении хоть толику себя прежнего, но этого было почти невозможно разглядеть.

Переживания по поводу желания обрести новую комфортабельную работу с большим доходом и любого, самого обычного пса, стала тленом, когда на кану была жизнь друга. Он был готов пожертвовать своими идеалами, принципами, желаниями, да, блять, самим собой, но кажется этого было мало. Стало слишком поздно. Матвей не мог пожертвовать наркотиками. Друг умер. И его уже не воскресить. Так Матвей потерял друга после того, как потерял маму. А сейчас он бесповоротно терял самого себя...

Степа и Женя, сами не хуже Матвея погрузившись в пучину наркотиков, всё равно старались не отходить от друга и следили за ним, как за годовалым малышом. В целом, он и был годовалым. Интеллект это первое, что забирали наркотики за предоставление услуг. Затем деньги, семью и близких, а следом и душу.

Наркотики хуже шлюх. Девушка берет лишь деньги за использование своего тела, а наркотики высасывают из человека всё, что позволяет ему жить, а не бесцельно бродить в пучине людской суеты.

Женя и Степа переживали, что следом за Арсением пойдёт и Матвей. Ребята винили себя, что не успели спасти друга, и теперь боялись, что не успеют спасти и Матвея. Они видели насколько был плох их друг, но помочь с лечением не могли. Им самим нужна была помощь ничуть не меньше. Так они теперь уже втроём загибались в переулках и хрущёвках. Иванны рядом не было. Она выбрала учиться, но о своей любви не забывала. Она помогала матери с деньгами, а Жене время от времени звонила, всё ещё не решив что у них за отношения. Они, конечно, сильно любили друг друга, но если кто-то из них неожиданно влюбится, то второй должен будет это принять, ведь расстояние — штука серьёзная, но все равно они хранили обет и ждали. А пока они были оба во френдзоне.

Зная о том, что случилось за такой короткий промежуток времени, Ваня продолжала учиться и работать зарубежом, приезжая лишь на похороны, а Агния просто исчезла из жизни Степана. Ваня знала, где она и чем занята, но никому не говорила. В этом была их тайна, длинною в годы.

Матвей не ценил свою обыденную, спокойную жизнь и предался сладостям, которые сгубили его жизнь. Матвей не дорожил родными и потерял их: Аксиния забрала дочь, сестрёнка чуть не откинулась, мама умерла от инсульта, отец возненавидел его, а Арсений ушёл в иной мир, не смирившись с болью утрат. Он ошибочно думал, что в жизни всё так просто. Его природный оптимизм быстро стух, стоило в его жизни появиться наркотикам. Так он сам стал печальной причиной своей фрустрации, итогом которой стало его полное отчуждение от социума.