Если бы Богу случилось попробовать ЛСД, увидел бы он людей?
Стивен Райт-английский футболист, защитник.

    
     Он шёл по остывшающему асфальту и ещё чувствовал его тепло сквозь стертые подошвы обуви. Вокруг него клубился туман, пытаясь спрятать его существование от человечества. Отросшие русые волосы пушились от утренней осенней влажности. Сквозь марево и пролетающие жёлтые листья витиевато двигалось только проснувшееся солнце. Оно было таким же сонным, как и люди, спешащие по рутинным делам в такую рань.

Рудаков вернулся домой в ужасном состоянии, чем напугал свою одинадцатилетнюю сестру, только-только собиравшуюся в первый день в школу. Одна косичка уже была заплетена и красиво украшена белым, пышным бантом, а вторая была в процессе, но после того, как она увидела его, Полина закричала. Девочка просто не узнала брата в этом страшном куске человека.

— Мама, зомби! - ночные просмотры страшных фильмов не прошли даром и воображение его сестры заигралось не на шутку. Матвей выглядел ужасно. Можно сказать отвратительно. — Зомби! - Анна, готовившая на кухне завтрак, выбежала на крики дочери.

Отец уже на этой неделе уехал на вахту, поэтому Матвей не боялся прийти домой в таком состоянии. Никто его за такое поведение не наказал бы физически.

— Ужас, Матвей! Что это?! - Она осмотрела сына: иссохшие глаза и синяки под ними, синие губы, сгорбленная осанка и трясущиеся руки. Анна не понимала, что стало с её мальчиком.

— Мам, Матвей ещё не пришёл. Это зомби! Он сейчас съест наши мозги!

Матвей, пьяный от алкоголя и наркотиков, подошёл кривой походкой к Полине и попытался её успокоить, попутно что-то бормоча, чтобы та не плакала, но она только сильнее испугалась и разревелась.

Он не был похож на себя. Он больше не был собой и не принадлежал самому себе. Теперь его жизнь — не его. Теперь он подданный своих потребностей. Он раб своей зависимости.

— Она боится тебя! Посмотри до чего ты себя довёл! - женщина кричала, что есть мочи, а за её крепкой спиной стояла Полина и пряталась от Незнакомца. Анна не выдержала и развернула сына к зеркалу. Рудаков взглянув на себя. — Сестру, меня... Убирайся! - закричала она на сына под плачь дочери. Схватившись за сердце, она проводила сына за дверь и сползла по двери вниз. — Не возвращайся, пока не станешь нормальным. - изо всех оставшихся сил произнесла еле слышно женщина, зная, что Матвей ещё стоит на лестничной клетке. Хоть и в полной неспособности анализировать происходящее.
Ей было больно. Настолько, что создавалось ощущение, будто поднеси раскалённый уголь ко лбу, и то будет терпимее, чем то, что испытывала мама.

«И вот он снова... За старое. И вот мы снова в...»

Всё её попытки подтолкнуть сына в нужном направлении оканчивались провалом. Он вновь срывался. Не помогала даже спокойная беседа с сыном, без криков, ругани, нравоучений. Ничего не помогало. Анна была в отчаянии.

Она любила сына и хотела спасти.

А он любил наркотики и хотел спастись от реальности.

На этом их пути расходились.

— Мамочка! - Полина подбежала к матери и обняла её, тем самым пытаясь забрать её боль себе. Но это работало только в сказках. В реальном мире нельзя было с помощью одного касания забрать себе всю боль человека, копившуюся годами, себе.

Они жили в реальности, а не в диснеевской сказке со счастливым концом.

И от этого осознания становилось только больнее.

* * *

Когда мама выгнала Матвея из дома, он знал лишь одно место, куда он мог пойти и это не нахуй. Там его могли принять и он бы никого не стеснил. Так Матвей оказался в заброшенной квартире на окраине Левобережного.

Когда-то он тут был с сестрой.

Азиатский притон встретил его хмуро: барыга банчил ядом — от гашиша до мефедрона —, а покупатель жадно прилизывался, с дрожью ожидая пакетика сахара. Другие, уже основательно словившие секундный кайф, наркоманы распластались по квартире кто где: кто-то на подоконнике, или на то, что от него осталось, кто-то под столом, накрытый скатертью, а кто-то в углу, прожигая последние секунды своего мозга. Люди (или то, что от них осталось) тут умирали.

Чтобы тут остаться, ему пришлось скинуть по мелочи на общаг и после этого он прилёг на полуразвалившийся диван, как раз на только что освободившееся место, совершенно не брезгуя ничем.

За окном даже не чирикали птички. Была убийственная тишина. Тут не было жизни ни снаружи, ни внутри. Молчание пугало его, и он, чувствуя приближающуюся паническую атаку, побежал к дилеру и купил у него на последние деньги меф.

Закинувшись порошком, он смотрел на тени от фонарноно столба, которые плясали в угоду его глаз на противоположной ему стене. Ветви качались на ветру, плавно, затем сильно, и вновь утихая и заново возобновляя свой непорочный круг, спадая и возрастания. Вдруг ветки явились паучьими лапками. Тень оказалась одним огромным пауком, приближающимся по его душу. Матвея кинуло в жар. Но в следующую секунду его накрыло мимолетной блажью, после которого его ожидал бэд трип.

Он не понимал, что мозг привык, что если есть вещество в организме — значит это хорошо, а когда его нет — плохо. Это означало, что в ближайшее время Матвею снова станет плохо и ему потребуется новая доза сомнительного счастья. Но уже большая дозировка.

Доза — блажь — приступ — желание блажи — новая доза. И так по кругу. Каждый день. С увеличением грамм.

Еле сдерживая слезы, она опустилась к Матвею. Она не понимала в какой момент что-то пошло не так, что не удержала его от ошибки.

– Как ты тут, милый? - Аня присела на корточки и, несмотря ни на что, с любовью взглянула на свое чадо.

– Да нормально, мам, у нас тут есть общаг, мы скидываемся продуктами и живём, вполне себе терпимо. Как там сестрёнка?

— Она хорошо, почти уже забыла. Полина все ждёт когда ты вернёшься. Я тоже, - её голос звучал еле слышно, а образ мутнел.

— Не знаю. Я, наверное, пока тут побуду.

— Отвратительное место, - Анна, глядя ему в глаза, почти выплюнула в него эту фразу.

— Да...

— Давай, не дури больше. Возвращайся домой. Мы скучаем.

– Нет, мам. Спасибо. Пора отвыкать. Мне уже за двадцать.

— Исповедуйся. Попробуй, это должно помочь. Ты можешь отвернуться от всего что угодно, но Бог от тебя никогда не отвернется.

— Хорошо.

— Я испекла курочку. Мы оставим тебе. - Аня исчезла так же быстро, как появилась.

— Мама?.. - Его голос дрогнул и эхом откликнулся от стен. Он остался один. — Где ты?

Он проснулся посреди вечности, а мамы больше рядом не было. Её здесь вообще не было. Матвей был один.

Диван, изъеденный мышами, пропитался его потом. Неожиданно очнувшись, он присел, пытаясь утихомирить сердце. Худи оказалось полностью мокрым.

Прежде чем он канул в очередной кошмар, иными словами в бэд трип, его успела посетить навязчивая мысль, которая так просто не собиралась покидать его больное подсознание. Он не мог заснуть, его мучила одна лишь фраза:

«А помнишь кем ты хотел стать в детстве?.. »

Он встал посреди комнаты, освещаемый одним лишь лунным светом, постоял, подумал, а затем пошёл гулять посреди ночи, лишь бы наедине с мыслями не оставаться. Лишь бы спрятатья от жёстокой правды.

«А помнишь кем ты хотел стать?..»

— ПРЕКРАТИ!

Холодный ветер после кошмарного сна только усилил дрожь по телу, но Матвей игнорировал холод. Он шёл медленно, шаг за шагом, смотря себе под ноги, будто пытаясь найти ответы на все свои вопросы под подошвой. Парень не мог удержаться и клацал зубами.

Когда Матвей дошёл до единственного фонарного столба, работающего на этой улице, он уже отошёл далеко от притона. Но чем дальше он был от места своей ночёвки — тем лучше чувствовал себя, насколько это было возможно после лёгкого бэд трипа.

Он присел на лавочку.

В спину дул холодный ветер, ему было одиноко и страшно. Вокруг была тишина и мрак, обвалакивающий все, что не мог укрыть за своим светом фонарь.

Ночь. Улица. Фонарь. И нарик.

— А я ведь верующий... Мама права, я должен исповедоваться. Я ведь совершаю грех, - голос его звучал тихо, испуганно и искренне. В нем больше не было нот сарказма и самоуверенности. Матвей был загнан в угол.

Он поднял голову и уставился на еле светящий фонарь. Этот столб стал служить ему проводником к сердцу Бога. Тёплый свет пронзил сетчатки глаза. Он ощутил колебания собственного тела. Матвей чувствовал чье-то присутствие.

— Госпади, если ты слышишь меня... Прости. И помоги мне. Направь. Потому что со мной что-то не так... Не должен нормальный человек шататься по притонам, не нужный ни жене с дочерью, ни маме с папой! - глаза заслезились от сказанных слов. Впервые за долгое время Матвей перестал отрицать проблему.
Свет замигал, будто Кто-то пытался связаться с ним и сказать что-то важное, ценное.

Матвей не понял знака, даже если он и был. Он долго смотрел ввысь, изученно пытаясь услышать совет.
Ему неоднократно давали советы семья, друзья и даже прохожие. Но выслушать он был готов лишь Бога в этом Богом забытом месте, среди мрака, которую пронзал слабо работающий фонарный столб.

Рудаков не был в силах понять, что фонарный столб не способен помочь парню с решением его проблем. Сейчас его жизнь была только в его руках.

— Помоги... Прошу... - Матвей обессиленно опустил голову, а затем и вовсе прилёг на лавочку. По уголкам глаз катились капля за каплей горячие слезы.
Так он пролежал до самого рассвета.

* * *

Он успел проснуться прежде чем его тело промёрзло до основания. Несколькими часами ранее ещё нельзя было рассмотреть ничего, что было дальше от фонаря больше, чем на два метра. С холодным рассветом много вещей стали казаться иными. Теперь фонарь был ему не нужен, чтобы укрыться от прикосновений тьмы.

Солнце только-только начинало вставать. Парень поднялся, потянулся, ощутил потребность в затянуться, и уже через секунду он достал травку и закурил. Минуя заброшки, он направился вперёд в цивилизациию, наверняка не зная, открыты ли сейчас цветочные.

* * *

Матвей пришёл к своей семье. Родителей Аксинии дома не было, поэтому оказаться у них ему не было преградой. Особенно в шесть утра.

За спиной он припрятал цветы. Рудаков позвонил в дверной звонок. Дверь открылась только после пятого такого звонка.

— Доброе утро, Аксиния! - Матвей улыбнулся и напросился войти. Девушка, ещё не совсем соображая, шла на уступки, хотя ещё недавно решила, что его не пустит даже за порог.

— Что ты, - сонным голос начала Аксиния, но затруднилась проложить и заступарилась.

— Успокойся, Рудакова. Я принёс тебе подарочек, - Парень достал из-за пазухи маленький букет, пышущих свежестью, гиацинтов.

— Руда... Ты меня так со дня свадьбы не называл, - нахмурилась она, и только потом заметила цветы. — Спасибо, - Аксиния еле заметно улыбнулась и поспешила поставить их в холодную воду, добавив льда. — А зачем? Что-то случилось?

— Разве нужен повод подарить жёнушке цветы? - Матвей использовал давно забытые им методы ухищрения девушек.

— Это, конечно, мило, что ты вразумился, но что-то ты поздно ринулся спасать наш брак, муженек, - Улыбнулась она через боль.

— Спасать? А разве что-то не так?..

— Постой, ты до сих пор думал, что с нашим браком все хорошо? Серьёзно? А тебя не смутило, ну... Там... Что я намеренно съехала от тебя с дочерью, что мои родители не пускают тебя в дом, что ты уже давно по койкам замужних женщин прыгаешь, что ты, в конце концов, перестал выполнять функцию отца и мужа... Если, конечно, вообще когда-то выполнял, - устало изрекла она. Аксиния зевнула и взглянула краем глаза на дверь, за которой мирно спала Настя.

— Ты утрируешь, - наморщился он.

— Я не сгущаю краски, а наоборот. Это я ещё не упомянула о твоей наркозависимости.

— У меня нет никакой зависимости! - ринулся отрицать парень.

— Пиздишь, как дышишь! - шёпотом воскликнула она. — От тебя гашишом за километр тянет.

— Повторюсь...

— Хотя бы мне не ври. Себе можешь, мне не надо. В школе ты вообще воровал без устали всякую фигню, у меня ты вообще спиздил помаду. Зачем она тебе была нужна!? Клиптоман, блин.

— Нашлась жертва. Ты у меня спиздила больше, чем я у тебя!

— Это ещё что я у тебя своровала? - заинтересовалась Аксиния и даже перестала облакачиваться о дверной косяк. — И только попробуй сказать серд...

— Мою девственность.

— Тоже мне ценность!

— Эй!

— Матвей, если честно, до сегодняшнего утра я не думала, что ты настолько не догоняешь... Скажи честно, ты и сейчас не понимаешь к чему я клоню?

— Есь... Ой, Синь, ты сама все ус...

— Я хочу развестись.

– Чт... Зачем?!

– Ты издеваешься сейчас? - негодовала Аксиния. — Когда женились, мы оба знали, что это не по любви. Ты хотел стать ближе к Есе и при возможности сблизиться с ней, а я просто хотела, чтобы у ребёнка был отец. Но спустя столько лет я поняла, что было дуростью соглашаться на брак только из-за этого. Мы друг другу совсем не подходим. Это ли не повод!?

– Ты теперь считаешь, что Настя, привязавшись ко мне, как и я к ней, может жить без отца? - он нащупывал рычаги давления, лишь бы сохранить фиктивный брак. Он любил дочь и хотел остаться ей папой.

— Да. Однажды я найду ей отца получше. Она мне ещё спасибо скажет.

— Могла бы и потерпеть до совершеннолетия Настюши! Эгоистка. Представляешь какой это для неё стресс? - руки Матвея тряслись. Он не хотел, чтобы всё так закончилось. Только Рудаков решил все улучшить, узнает, что уже что-то идёт не по его новому плану жизни.

– Вот и оставайся терпилой и терпи сколько влезет. Меня такая жизнь не прикалывает! - Она наступала и не боялась.

— Ты решила все за всех нас. За Настю.

— Да, блять, решила, Матвей, прикинь! - не выдержала и вскрикнула девушка. — Наверное потому что она ещё маленькая, а ты... Ты...

— Кто я? Кто?

— Ёбаный торчок.

– Отлично, развод, - Он вздохнул, чтобы успокоиться. Никто не заметил, как Настюша смотрела на их разгоряченную сцену через щелку двери из своей комнаты. – Значит малышку я забираю себе.

– Ты и пальцем её не прикоснешься! Она моя! - Аксиния, как дикая львица, вступила в бой ради своего ребёнка.

– Чтобы воспитывать ребёнка, нужна хоть одна извилина, а у тебя их нет, так что прекрати, решено, - он оставался при своём мнении и жал до упора, совершенно не осознавая, что дочери действительно будет лучше с мамой.

– Тебе сестры было мало? Хочешь, чтобы ещё и Настенька передознулась!? - охваченая порывом гнева, Аксиния выводила бывшего мужа на эмоции. Матвей взял с тумбы вазу и с силой кинул об стенку. Гиацинты оказались на полу.

Это произошло в мгновение ока. Осколок отлетел в неё. Настя подпрыгнула. Аксиния впала в ступор, но на следующей же секунде она, держа ладонь над горящей от маленького разреза щеке, сказала:

– Я позвоню отцу и тогда, Матвей, я устрою тебе сладкую жизнь. - вдруг её голос стал загробным, полным ненависти и обиды.

Глаза Матвея наполнились ужасом от осознания того, что он сделал. Время от времени помутневший рассудок становился чище, но ненадолго.

– П-прости.

«Что я за чудовище...»

– Папа, мама! - захныкала Анастасия и тогда пришла в себя и Аксиния. Настя побежала к отцу, но мама схватила дочь и спрятала её за собой, встав, подобно щиту.

— Тебе лучше уйти.

* * *

Пограничный район кидало из крайности в крайность. Пригодные для жизни улицы можно было посчитать по пальцам левой руки Ельцина. В центре распологались элитные жилые комплексы — от эконом-класс квартир в стилях беспощадного капитализма до клубных домов и пентахаусов. Ровное шоссе из роскошных улиц Пограничного простиралось до самого центра города, гладко минуя дешёвые хрущёвки. Именно в этих улицах проводил сейчас время Матвей и все никак не мог спокойно дождаться Дениса. То ли из-за нервов, то ли из-за холода этого утра.

Пока он ждал некогда своего одноклассника, его телефон, не переставая, названивал. Это был Золоторев.

— Так долго отвечал, будто свой член искал.  Ещё дольше бы из брюк телефон доставал! - по ту сторону слышалось фирменное недовольство Золоторева.

— Я сейчас вообще скину трубку, - проворчал Рудаков, еле шевеля обветренными губами.

— Ладно-ладно, - Арсений по ту сторону тяжело выдохнул. — Мы тут с пацанами решили встретиться сегодня вечером и обсудить, что делать с нерешенными делами.

— Ты о БП?

— Да.

— Хорошо. Где встретимся?

— У Жени не получится, теперь его родители постоянно трезвячки, а стены у них картонные. У Степы лишние уши имеются. У тебя там вообще нихера не понятно.

— У меня проблемы на проблеме, Арс... У меня вообще походу ни дома, ни семьи, - Улыбка Матвея дрогнула.

— И ни мозгов! - добавил парень. — Поэтому у меня. У меня отец сейчас в Швейцарии какие-то важные дела решает, а Тася ушла с головой в свой бизнес и появляется дома, только чтобы выспаться.

— Отлично, - лишь оставалось изречь Матвею. Он был не против убить время за разговором с Арсением, потому что это помогало не думать о том, куда подевался Ден. Но вдруг бывший одноклассник выскочил из подъезда, чем взбудоражил Матвея.

— А ты чего так рано встал? Я думал ты спишь просто...

— Наконец-то! Ладно, Арс, покеда.

— Эй, я тебе вопрос задал! - Звонок прервался, точнее его завершил Рудаков.

— Ну что, он уже там, осталось только забрать? - он испытывал томительность времени.

За все те годы, что прошли со школьных лет, Денис ничуть не вырос, разве что несколько в ширину. Его курчавые волосы пружинами свисали ему на лоб и служили шапкой в этот промозглый сентябрский день. После недавней летней жары, ощущать холод было слишком меланхолично. Все с грустью провожали тёплые дни и с равнодушием встречали осень.

— Да. Пошли, - Ден включил карту, и они двинулись в долгожданный путь.

По мере их приближения к заброшенной школе, для них воздух будто становился все слаще и слаще.

— Точно здесь?

— Точно-точно, - поспешил ответить Ден. Парни нервно осмотрелись. Деревянный пол на первом этаже уже давно банально разложился, а сквозь остатки проростала растительность, которая медленно угасала, ощущая скорые холода. — Стой на шухере.

Денис лёгкой рукой выкопал клад. В ладони оказалась маленькая штучка, способная унести их сознание на поле, где им можно было бы хорошенько поиграть в футбол. Они поспешили уйти и уже за гаражами, пройдя от кладки всего десять метров, не в силах остановить искушение, достали ложку и зажигалку.

Воздух вокруг них моментально пропитался отвратительным запахом. Отдавало жжённым сахаром со смесью прокисшего молока.

Пары этого неуправляемого, дичайшего наркотика проникли в ноздри и быстро затуманили разум потребителей, уже внутри парализуя все начинания разумных мыслей. Он паразитировал, но признавать этого никто из них не хотел.

— Не дольше десяти секунд, - Очень скоро Матвей поплыл.
Уровень сератонина моментально повысился, благодаря чему появилась небывалая утренняя бодрость, прилив сил. Эйфория тут же накрыла их в течении минуты. Уже через шетьдесят секунд зрачки мальчиков расширились, чуть ли не до самых белков. Ладони вспотели.

Норадреналин, дофамин и адреналин повысились, от чего возникли несуразные подпрыгивающие движения. При этом речь сохранилась и фразы воспроизводились безошибочно, но без смысла.

Из-за того, что потребитель считает, что ему не хватает в жизни счастья, он потребляет наркотики, которые стимулируют мозг на выработку огромного количества сератонина. Но нельзя по своему велению его призывать в таких громадных объёмах, заставляя сознание страдать от трудоёмкости процесса выработки кайфа.

И все эти ради мимолетной блажи, которая как только погаснет, захочется вернуть её вновь, из-за чего будет вечная потребность догнаться. А догнаться уже получится только в гробу, где и найдется единственное успокоение.

Последующие время, парни, изводя свои организмы, слонялись по пустынным улицам города, который только-только начинал просыпаться. Солнце отбрасывало тёплые лучи, тем самым освещая даже такие мрачные закоулки и Богом покинутые, бренные места.
Но им было не до лучей солнца.
Началось нищадное выжигание мозга, оно ускорялось с каждой затяжкой и не собиралось ослабевать. Этот процесс напоминал сжатие педали газа в пол.

Уже скоро возникли подпрыгивающие движения и полное отсутствие понимания.

Потребители за минуту довели свой интеллект до нуля, почти пробив дно.

— Блять, блять, блять, блять! - Глаза гуляли по кругу. Мозжечок дал отбой, после чего координация в пространстве покинула чат.

— До крови по факту, братик, уважуха, - Он выполнял непроизвольные движения головой. Они были резкими и цикличными.

— Как прё-ё-ё-ёт!

По истечении времени, эффект улетучился, следом за этим на выходе Матвей и Денис словили мысли о бренности бытия.
Прежде чем они словили отходняки, Ден заковылял, чтобы покинуть место чревоугодия, оставив друга на выходе одного. Так, когда Матвею стало настолько невыносимо, что он хотел содрать с себя кожу, он позвонил тому, кого сразу же вспомнил.

Он позвонил умному человеку; тому, кто его никогда ещё не ругал; кто часто ему помогал без выгоды для себя.

Он позвонил Варе, сестре барабанщика из своей группы. Руки юноши дрожали, как у наркомана.

— Да? - бархатный голос девушки послужил светом в его бренном существовании.

— Мне плохо, очень плохо.

— Почему? Что случилось!? Вызвать скорую?

— Не-ет, - протянул он, корчась от отходняка. Когда он понял, что Денис его бросил, он испугался, что одноклассник позовёт сюда полицию. Ему казалось, что за каждым деревом уже стоят менты и очень скоро его повяжут. Он начал озираться по сторонам, очень резко и головокружительно, больно выворачивая себе шею. — За мной следят. Они уже здесь.

— Что ты несёшь... Где ты? Я приеду сама.

Вдруг в нем промелькнула одна единственная разумная мысль, прежде чем вновь погрузиться в паранойю.

Матвей сбросил трубку, боясь, что она увидит его в таком ужасном виде и возненавидет так же, как и мама, Есения, папа, Аксния, Полина и возможно ещё кто-то.
Парень, игнорируя звонки Вари, решил, что ему как сможет скорее нужно оказаться в защищённом месте и закрыться. Он чувствовал, что может банально не доехать до укромного места, но других вариантов не было. Матвей, ведя себя дико неадекватно, сел в маршрутку. Еле осозновая как надо заплатить за проезд — он напоминал умалишенного, юноша доехал до общежития.

Он давно потерял ключи, но закрытая дверь не стала ему приградой. Парень просто пробил её плечом и ввалился в свою бывшую комнату. Закрыв дверь, он подперел её стулом. Юноша отполз подальше от неё и закрыл уши руками. Матвей так сильно сжимал уши, что они покраснели.
Матвей чувствовал то, что ещё никогда не ощущал от наркотиков. Что-то было не то...

Внтури него творилось какое-то сумасшествие, никак необъяснимое на словах.
Он испытывал на себе непонятный спектр эмоций.

Матвей был уже не Матвеем. От прежде него парня ничего не осталось. Мальчик сгорел без остатка. С того момента, как он употребил альфу, Рудаков перестал принадлежать самому себе. Он продал душу за дёшево. Теперь уже не он управлял своей жизнью, а вещество. Оно глубоко вонзило свои когти ему в остатки разума и, присытившись, паразитировало, не собираясь покидать свою новую столовую.

Голова начала кружиться. Ему стало больно. Вдруг тени людей вокруг окружили его и начали умолять его о чем-то, а он не понимал что они просят и из-за этого паниковал. Сверху на него что-то падало, но он не торопился посмотреть что это. Но это были клочья влажной могильной земли.
Матвей пытался заглушить звуки падения земли на пол и что-то причитал себе под нос, но голос его был не его голосом, это было жужжание, и он думал, что понимал это жужжание.

— Я жук. Я жук. Я жук.

Ему казалось, что земли становится всё больше и, она смеётся, окружая его. Рудаков умолял остановить это и попытался встать, но вместо этого он проколол себе язык. Металлический вкус заполнил полость рта, на время заставив его замолчать. Теперь он стенал.
Наконец у него получилось встать, но стало только хуже. Матвей начал бегать от стены к стене, пытаясь догнать свои глюки.

— Кто-то есть. Кто-то есть. Кто-то есть. Кроме меня тут есть ещё кто-то! За мной следят! Это все полиция, они уже тут, они уже давно тут! Они следят за мной!

Матвей начал кричать, как свинья. Он держал себя за ноги и качался взад-вперёд в центре комнаты.
Парень не выдержал и позвонил Арсу. Он, с дрожью набрав его номер, просто начал кричать, вместо того, чтобы объяснить что случилось. Прежде чем Арсений что-то ответил, Матвей заглушил его своим душераздирающим криком.

— Что такое? - сначала встревожился за него друг. — Стафф закончился?

— Я умираю. Невыносимо.

— Ясно, ты в общаге? Жди. Помощь уже в пути.

Прежде под другими веществами он вёл себя совершенно иначе, а здесь он перешёл черту и потерял себя. Он выбрал путь и перечеркнул все, что было до этого.

Парень параноил и все, что он делал на протяжении всего этого времени, пока ехала скорая, это смотрел в окно, желая выпелиться, и на щель в двери, почти вжимаясь внутрь маленькой прорези. Матюша думал: ещё чуть-чуть и увидит козырёк фуражки, затем погоны и...

Он чётко осозновал что делает, но абсолютно не контралировал ситуацию.

Галлюцинации ещё долго были его последователями. Ровно пока медики не помогли ему прокапаться.

Он помнил все отрывочно.

И все ещё, даже после медицинской помощи, он ощущал невыносимую тягу.

Это звала соль.