Восемь с половиной утра. Люди постепенно просыпаются после тревожного и беспокойного сна. Кто-то за всю ночь так и не прилег.

Все одеваются и разбирают из угла оружие, плакаты и бутылки в соответствии с планом. По группам разделились уже сами. Воздух казался тяжелым, и все почему-то молчали.

Тишину разрезал звук скрипа колес. Уселись в те же машины, в которых стало чуть теснее. В полутьме, задрав голову на светлеющее небо, сидела Аня. Ей становилось все страшнее от непонимания. А еще все говорили, что там можно умереть.

Группу 6 высадили около обшарпанной многоэтажки. Их встретили, и все три сотни человек заполнили подъезд до пятого этажа. Ждали двенадцати дня.

Неприветливый командир единственный разговаривал, хватая людей за плечи и ровно выстраивая. Он постоянно сверялся с карточкой. Вверив транспарант двоим, он пошел по маршруту. Строй, иногда сжимаясь в узких дворах, следовал за ним. Люди тяжело дышали.

После выхода на площадь группе стали видны другие отряды. Во главе центрального, охраняемый своими людьми, важно шел Проповедник. Его взгляд был устремлен в сторону муниципалитета, и он один улыбался.

Похоже, началось.

Люди побежали. Без плана, нарушив все формы, напролом. Всю свою ненависть и клокочущую несправедливость они выплескивали в замахах оружием. Они желали разрушений – и рушили. Желали ударить – и ударяли. В этом рвении было что-то фанатичное, безумное.

Проповедник стоял в центре, и его все огибали. С упоением он смотрел на хаос вокруг, чувствовал запах горелых досок, слушал крики и треск. И улыбался, постоянно улыбался.

Взрывались стены, бились стекла, в ушах стоял гул. По трое люди нападали на выбегавших охранников, полицейских и били их еще долго, даже после их смерти. Все бежали. Бежали, расправив руки и чувствуя единение. Перепрыгивая через раненых и мертвых, но все равно бежали.

Управление пало быстро. Царь тоже. Проповедник хотел поговорить с ним, но топор оказался быстрее. Кровь из размозженной головы испачкала дорогой ковер. На городской флагшток взлетело новое знамя.

Люди закричали. А что им оставалось еще?

Революция. Она началась не в тот момент, когда убили царя. И не в двенадцать часов. Она началась год назад.

А вот анархия настала только сейчас.

Из дневника дворянина Ф-я.

ХХ м-ца Х—Х г.

Сегодня я проснулся от шума за окном. Я решил, что это снова мой сосед или дорожная служба. Но кто знал, что ни того, ни другого, я больше не увижу.

Мы с женой и сыном спрятались в подвале от звуков первых взрывов. Больше было некуда. Я подглядывал через узкое окно на главную площадь. И, когда я осознал, что над управлением развевается новый флаг, было уже поздно.

За нами пришли. Мы были ближе всех. Нас долго искали и возились, пока, забирая себе ковер, не наткнулись на ход в подвал. Вывели нас грубо. Я проходил по коридорам собственного дома, и не узнавал их.

Все ковры забрали, рамы оторвали от картин и унесли вместе с вазами, пианино и коллекцией оружия. Люстры выдрали с потолка, так что шли мы в полумраке. Кто-то даже умудрился открутить дверные ручки. Я видел, как выносят все, со словами о справедливости. От моих возражений, что я честно все заработал, отмахнулись.

Нас повели по улице. Она выглядела не лучше. Все флаги ошметками валялись на дороге, затоптанные и обгорелые. Витрины магазинов ощерились острыми осколками. Конечно, все было украдено. Никто не работал, все только бегали от дома к дому и выносили вещи. Хотя я их понимаю – иначе никак. Тут и там в городе бахали взрывы, и по всем улицам стояли черные столбы дыма. О великие произведения искусства, книги, здания... По периметру площади стоял вооруженный круг. Люди, кажется, что-то строили.

Нас привели на площадь, где, все развороченное, стояло управление с новым флагом. Эх, кто ж теперь будет править... Нас кинули к другим таким же и хотят связать, но я выпросил минуту на дневник. Мне жаль уходить так, но это неизбежно. Все мои года, два высших, семья, дом, работа... Грустно отдавать это небытию. Мне больно видеть, как они плачут. Я попрошу, чтобы меня убили первым, не хочу видеть... Уже ничего.

Может, даже и неплохо, что я умру. В таком мире я бы не выжил.