Виолетта открыла огромные ворота железной и острой перегородки. Холодный метал заставляет на секунду вздрогнуть от хоть и маленького, но резкого и непривычного холода. Ворота с протяжным скрипом открываются, и её взору предстаёт деревянный двухэтажный дом.

Тёмное дерево, из которого был сделан этот дом, было словно горькая плитка шоколада. Окна, которые выглядят как в старину, облеплены белыми подоконниками. Крыша украшена белыми вставками с извилистым и волнистым арнаментом на них. На верхушке дома железный флюгер с гордым петухом, стоящим на тоненькой палке, словно ветка, смотрящим куда-то вдаль, и изредка тоскливо, иногда со скрипом, от ветра поворачивающимся из стороны в сторону — «смотрит чтобы чужак не пробрался в дом» — как любил говорить хозяин этого домика.

Недалеко от дома, практически рядом или около, грядки — затоптанная рыхлая земля вперемешку с грязью. В середине их, грядок, большое чучело ростом с Виолетту. Держится оно на старой деревянной палке, с такими же деревянными руками. На него накинута длинная голубая рубаха в горошек. А голова сделана из соломы, еле-еле на ней гуашью нарисовано улыбающееся лицо с румянцами и одета деревенская шляпка с красной, словно матовая помада, лентой, завязанной на конце в бантик.

Ещё дальше грядок, как-то уходящих в бок, устроилось другое деревянное сооружение под названием «Сарай». Сарай, естественно, поменьше дома и имеет лишь один этаж, что очевидно. Сделан он, в отличие от того же дома, из светлого дерева, благодаря чему из-за солнечных лучей он становится ещё светлее, напоминая что-то из оттенков белого. Ни окон, ни чего-то примечательного нет, лишь одинокая старая дверца.

Виолетта подбежала к двери и тут же настойчиво постучала в дом, а если быть более точнее, то постучала по двери. Где-то доноситься приглушённое ворчание: «Сейчас!».

— Деда, деда, — позвала она хозяина дома. — это я Ветка. Внучка твоя.

Где-то минуту стоит гробовая тишина, которая прерывается пением воробьёв, которые уселись на ветках яблонь и груш, что росли также неподалёку. Вета зажмурила глаза и с наслаждением улыбнулась. Ей вспомнился яблочно-грушевый компот, который они с дедом делали собственноручно — и сами собирали фрукты и сами делали. И, быть может, он, компот, и выглядит предательски, так сказать, — помнит Виолетта эту жёлтую жидкость, доверия она тогда не вызывала, — но вкусно. Она помнит почти безвкусный, лишь немного отдалённо сладковатый вкус.

Деревянная дверь отворилась, и за ней показался такой знакомый Вете силуэт старика. И вот чёрный силуэт исчез, и показался сам дед. И странным Виолетте кажется именно то, что дед ни капли не изменился. Каким она запомнила его образ, таким и остался. Лишь, кажется, седых волос стало больше. Всё те же старенькие тряпичные тапки, всё те же длинющие светло-коричневые, немного бедно-жёлтые брюки, неаккуратно зашитые иголкой сбоку. Ну и возможно, рубашка поменялась. Из красной клетки она стала голубой в такую же клетку.

Увидев внучку, дед улыбнулся так, что все его морщинки немного отошли, а светло-карие глаза, отливающие немного янтарём, по привычке щурятся, и кажется, что лицо сразу стало хитрым, прямо как у лисы.

— Ну, привет, товарищ рядовой, — он протянул старенькую шершавую руку, обросшую маленькими седыми волосинками.

Вета протянула свою, и он крепко сжимает её — словно это не рука, а очень твёрдое дерево, которое пытаются сломать, — как и положено любому деду. И не разжимая её, дед быстро трясёт ладонь, поднимая её то вверх, то вниз.

— Здравствуйте, товарищ капитан! — воодушевлённо и с радостью вошла в роль Виолетта.

Как же приятно порою бывает детство вспомнить! Она уж думала, что он, старый дед, забыл всё это! А он помнит! Помнит те старые прозвища и игры в войнушки...

Дед с теплотой прижимает к себе внучку и обнимает. Обнимает крепко, словно костяшки сейчас все сломаются. Но это приятно. Очень приятно и тепло. Дедушка аккуратно проводит морщинистые пальцы сквозь распущенные тёмные, — будто уголёк, побывавший не единое количество раз в костре, — волосы. Как же Вета соскучилась по этим обнимашкам! Кажется, если судить по крепким объятьям, дед тоже соскучился...

— Да, соскучился я, Веточка, — угадал мысли дедушка и наконец отпустил.

Виолетта вздохнула с облегчением. Хоть это было и приятно, но дышать-то стало полегче.

— Ну, проходи что ли, — дед освободил проход в дом, жестом говоря зайти внутрь, и весело добавил. — Уху поедим, чай попьём...

Вета молча кивнула, наклонилась и прошла внутрь дома через невысокий проход.