Сменялись дни. Покуда Хейли потихоньку выздоравливала, Кейт по сути заделалась в её заместители, воочию приглядывая за порядками в школьных стенах. Да уж, только решили учителя и задиры, что можно расслабленно выдохнуть и вернуться к привычному распорядку, как не тут-то было. Пресекли даже мысли об этом.

     Но, правда, Кейт была намного мягче Хейли. И ей, если честно, не особо-то и хотелось о ком-то докладывать. Она больше предупреждала и припугивала, чем стучала. Не выдерживала лишь тогда, когда сердечко её откровенно щемило, лицезря тот или иной произвол, учиняемый по большей части только хулиганами. Преподавателям ещё хватало здравомыслия.

     Надо сказать, полномочия кудрявой некоторых выбесили несказанно. Сама ведь она полностью беззащитна, просто покровительствуется "Силами Преисподней". Если бы не угрозы которых, кто знает, возможно ей бы вот уж давно отомстили. К тому же всякий раз они припоминали случай с Тоддом Маршем, моментально вынуждающий их присмиреть и стиснуть зубы. Даже его сестрица, единожды пересекнувшись с Кейт, лишь посверлила её ненавидящим взглядом. И, пренебрежительно фыркнув, развернулась и ушла своей дорогой, прихватив с собою и компанию соратниц. Кейт по-прежнему страшилась данных столкновений, но всякий раз подмечая беспомощность в глазах противника, постепенно наращивала собственную уверенность.

     Хейли искренне считала, что подобный опыт пойдёт ей на пользу. Кейт необходимо было ощутить свою личностную неприкосновенность. Понять, что окружающие не имеют права посягать на неё. Со временем, конечно, эта власть может её попортить, но к тому моменту Хейли возвратится и урегулирует эти грехи ещё в зародыше.

     Марта понятия не имела, как ей всё это воспринимать. С одной-то стороны Кейт взаправду нуждалась в терапиях подобного рода, но как ни крути, а это всё равно манипуляции и перевоспитание. После откровений Клары, девочка вообще открылась перед ней с не самой очевидной стороны. Ведь Марта всегда полагала, что Хейли стала такой грубой и радикальной в результате жестокого обращения с ней в первом классе. А теперь же вынужденно гадала: а не в проявляющейся ли генетике всё дело?.. Горничная заходилась мурашками всякий раз, лишь стоило вообразить, что её любимая девочка вырастет в такое же чудовище, как и её отец. А выхода, что самое ужасное, в упор не видела. Не заделываться же ей в точно такого же манипулятора-воспитателя... Да и надлежащих навыков у неё даже нет.

     Кроме того, Марту не на шутку начали нервировать уроки Клары. Одному ведь чёрту известно, что она транслировала в мозг дочурки по воскресным вылазкам. Поначалу она спрашивала только вскользь и как бы невзначай, в шутливой форме, но беда здесь состояла в том, что Хейли отвечала абсолютно несерьёзно, вторя юмористичному настрою. И поняв, что стратегию по расспросу она избрала нерабочую, Марта перешла в более важный режим, одним своим видом давая понять, что ответы она требует максимально честные и вдумчивые.

— Я не совсем понимаю, что тебя сейчас интересует. — говорила девочка, прихлёбывая ложечку куриного бульона, лично приготовленного Мартой. Классика при простуде, ровно как и постельный режим, которого Хейли ныне держалась. — Если дело в маме, так поспрашивай её саму.

— Меня беспокоит, чему она вообще тебя учила. — скрестив руки на груди, Марта неукоснительно поглядела в её карие-радужки. — В частности, насчёт института семьи и гендерных прав.

— С чего вдруг? — озадачилась Хейли. — Вообще, не обижайся, но тебе не кажется, что ты лезешь не в своё дело?

— Честно? — Марта задержала взгляд. — Определённо, кажется. Но как бы там ни было, Бог мне судья. Правильно это или нет, но я просто чувствую нужду вмешаться. Чтобы в будущем меня совесть не мучила. Типа, ведь могла поговорить с тобой, а не поговорила, доверилась Кларе.

— Мама не дура. — моментом нахмурилась Хейли, через секунду закашляв. — Ты давай-ка бочку на неё не кати.

— Не дура, не дура. — спасовала Марта, осознав, что не следует покушаться на детский авторитет в лице любимого родителя. — Я не совсем это имела в виду. Просто пойми, любой человек не застрахован от ошибок или глупостей, каким бы умным он ни был. Я не ставлю под сомнение ум твоей мамы, но и она вполне способна где-то заблуждаться.

— Сомневаюсь. — скептически хмыкнула Хейли, слегка успокоившись. — Во всяком случае, я никогда не замечала в маминых наставлениях чего-то ужасного. Ну то есть... Были, конечно, жестокие моменты, были... — осеклась девочка, заприметив нервное лицо горничной. — Жестокие не в плане насилия надо мной, а просто в плане своего посыла. Но что тут... — снова прервалась она, чтобы прокашляться. — Что тут сказать? Мир несовершенен, жизнь несправедлива. Так было, есть, и будет всегда, потому что главная проблема человечества — это сам человек. И человеческий фактор, замыкающий порочный круг. Бороться с этим бесполезно, эти вещи просто принимаешь. И потихоньку взрослеешь... Собственно, этому мама меня и учила.

— Занимательно. — сдержанно выслушав девочку, Марта подобралась к теме, интересующей её больше. — А что-нибудь сексистское-то она тебе заливала?

— Это ты после Дороти любопытствуешь? — подняв с тумбочки носовой платок, Хейли прервалась, чтобы высморкаться.

— Ну, не только... — замешкалась Марта. Что она уж точно не умела — это хранить секреты. — Недавно у нас с ней состоялась неприятная беседа и... Ну в общем, она сама признала, что придерживается философии гендерного неравенства.

— А, ты об этом. — как-то слишком спокойно отреагировала блондинка. Так, что Марта аж насторожилась. — Ну вообще, говоря откровенно...

— Говоря откровенно?.. — настороженно повторила Марта, поглядев исподлобья.

— Да, кое-что она мне говорила, что ты явно не оценишь. Касательно равноправия.

— Ну и что же? — вновь спросила домработница. То, как Хейли оттягивала ответ даже немножко нервировало.

— Мама говорила, что борьба за равноправие — это, цитирую, "как фонд спасения единорогов." Ну то есть... Цель, как бы, сама по себе благородная, но просто недостижимая. Потому что тех же единорогов просто не существует в природе. С равноправием якобы история та же. А все, кто поддерживает эту идею, на деле зачастую просто мерзкие лицемеры.

— Ух-х, Кла-а-ара... — протянула Марта, устало проводя руками по лицу. — Вот уж дров наломала... Хотя ладно, это не она. А твой папаша, в своё время промывший ей мозги.

— Ну почему сразу промывший? — расстроенным тоном спросила Хейли, прежде чем снова раскашляться.

— А как это ещё назвать? — возмущённо восклицала горничная.

— Дележом опыта? — предложила Хейли.

— Больно уж насильственный делёж у него был. — проворчала Марта ей в ответ. — Ладно, чёрт с ним. Ты мне лучше скажи, ты сама-то веришь в это?

— Вообще... Да. — наперекор волнению призналась Хейли. Уж Марту-то бояться вряд ли следует, но слишком рьяно та отстаивает личные позиции. — Ты пойми меня правильно, я доверяю своей маме. И пока что не было ни одного её урока, правдивость которого я бы на практике опровергла. Лицемерие равноправия в том числе.

— Хейли, ты... — хотела было начать Марта собственную лекцию, но Хейли перебила ту.

— Слушай. Ежели на деле всё не так, то я со временем сама это пойму. Не бомби только, окей? Но тем не менее текущая реальность, увиденная мною, действительно соответствует маминым поучениям. И пока она будет таковой оставаться, я тоже буду держаться привитых мне истин.

— Даже если эти истины проистекают от такого человека, как твой отец? — негодующе скрестила Марта руки на груди.

— Ну, пусть так. — обидчиво насупилась Хейли. — Это разве имеет значение?

— Конечно. Как минимум потому, что он лицемер.

— Это нельзя знать наверняка. — стойко отпарировала Хейли. — Он лицемер лишь из уст Дороти, которая его терпеть не может и наверняка утрирует половину слов. Какой на деле — знать нам не дано.

     Марта было собиралась вновь озвучить своё мнение касательно этого долбоёба, до кучи вопросив у Хейли, почему она вообще так старательно покрывает и его самого, и его согрешения, но поглядев на сникшее лицо бедняжки, и без слов поняла, почему:

     "Потому что он мой папа..."

     Вот и всё. Другой причины и не надо. Только сейчас Марта осознала, как же неразумно обошлась с ранимой, обделённой родителем девочкой. Просто ведь проехалась по больному... Каким бы ужасным человеком её отец ни был, всё равно ребёнок будет любить его. Чистейшей и слепейшей любовью, какая только возможна на свете. Любовью, подобной подснежнику, пробившемуся сквозь девственно-снежный настил. Всему придёт время, и этот цветок тоже однажды завянет, когда его срок безвозвратно и трагично истечёт. Но до тех пор... Следует ли вырывать его с корнями?

— У тебя там бульон не остыл? — резко перевела она тему, поглядев на миску в девичьих руках. У горничной возникло стойкое желание немедленно ретироваться.

— Остыл. — ответила Хейли, прислонив ладони к тёплой керамике.

— Давай погрею. — устало поднялась горничная, очевидно ставя жирную точку на произошедшем разговоре. И всей душой желая поскорее о нём позабыть.