Ингвальд с каждым днем выглядел все хуже, будто морская болезнь перекинулась и на него. Однако, Орм понимал, что дело не в болезни, а в тех ритуалах, что проводила Дарнис'ас, пытаясь вернуть память молодому магу. Насколько было известно, успехи в этом деле были, пусть и небольшие – через невыносимую физическую боль и тернии подсознания. 

– Ты уже собрался?

Жнец обвел взглядом свою каюту – кругом, особенно на полу, валялись различные вещи, но ему они не принадлежали. Ночь назад пришлось приютить у себя Ингвальда по доброте душевной. Смена места произошла якобы из-за холода в каюте. Пришлось поверить, но об истинной причине догадывался – магу страшно. Догадки подтвердились, когда гость начал кричать во сне; затем, вскочил и, вроде бы, расплакался. Ормарр в ту ночь не мог уснуть, но притворился спящим, из солидарности, отвернувшись к стене. У него тоже случались в жизни ужасные дни – тоже хотелось кричать, но приходилось всё держать в себе. Орден воспитывал по-другому, учил терпению и повиновению – воспитанникам не разрешалось даже заикаться о своих проблемах и терзаниях. Со временем любой на службе забывал; как выпускать эмоции и как кричать.

– Эм... Нет, сейчас, дай мне пару минут, – маг подхватил с пола свои тряпки, из которых соорудил себе ночь назад постель, и принялся все неаккуратно сворачивать.

– Ты не будешь это забирать?

Ормарр схватил со стола черный мешочек и подкинул его в воздух, чтобы затем снова словить в ладонь. По хрусту и звону было понятно – там стекло. Точнее, насколько он знал, осколки зеркала. Ингвальд повел плечом, словно сбрасывая то неуютное чувство, что вызывал заданный вопрос.

– Д... Да, у меня выбора особо нет, ха-ха, – нервно усмехнулся, почесывая затылок, – Кинь в сумку к остальным вещам.

У Ормарра сложилось впечатление, что Инг даже трогать мешочек не хочет. Странное отношение мага к зеркалам, очень бросалось в глаза.

– Твоя магия как-то связана с зеркалами. Ты не сможешь вечно ее сторониться и надеяться на помощь других. Там, где мы окажемся, тебя будут учить с ней обращаться. Что за страх?

Маг же изменился в лице – побледнел, начал поджимать губы и теряться в пространстве.

– А почему ты боишься воды? Слушай, я только что приплыл к чужим землям, еще и при таких обстоятельствах. И без того волнуюсь, понимаешь? Давай поговорим об этом позже.

Что же, у него хорошо получилось сползти с неудобной ему темы, Орм не мог возразить. Только помочь, рассказав о том, как надо себя вести на восточном материке – особенно ночью.

Мешочек с осколками полетел в сумку, а в чужую ладонь Жнец положил холодную рукоять мизерикорда.*

[Мизерикорд – кинжáл милосéрдия (фр. misericorde — «милосердие, пощада») — кинжал с узким 3-гранным либо ромбовидным сечением клинка для проникновения между сочленениями рыцарских доспехов.]

– Если не хочешь использовать магию, то возьми хотя бы кинжал, – оружие пришлось одолжить взял из собственного арсенала, но сомневался, что оно поможет Ингу в реальном бою. Либо из Жнеца был наставник так себе, либо маг родился с тяжелой рукой. Вовремя штиля они вдвоем выходили на палубу и тренировались. Точнее, один пытался научить другого азам, и получалось пока отвратительно. Тем не менее, рыжий забрал мизерикорд и прижал тот к груди, взглядом выражая готовность встретиться с противником лицом к лицу.

– Кто такие скальи? Пираты о них говорили с явным страхом в голосе, – маг нашел место для кинжала на своем поясе.

– Прочитай в книге, которую ты украл, – Жнец призадумался – насколько хороший совет, ведь скальи населяют преимущественно восточный материк, а книга повествует про северный, – Я пока схожу за Дарнис'ac, она до одного населенного пункта проследует с нами.

На щеках мага от стыда вспыхнул румянец – получается, Ормарр самого начала знал о воровстве. Однако, сейчас решил на этом не зацикливаться, вновь обращаясь к книге, пусть уже и не с таким энтузиазмом. Ингвальд и сам не надеялся найти информацию о скальях; он обращался к писаниям в надежде вспомнить больше о своем прошлом. И все же, главы про Айруса, давались магу с тревогой и тяжелым камнем на сердце, но пропустить их не мог.

***

Сложно с точностью ответить на вопрос, сколько лет было Ингвальду, когда его и остальных детей, перевезли из города, где произошло восстание, в столицу. Эрна говорила, что ему тогда еще не было и пяти. Он помнил о своем детстве все и не помнил абсолютно ничего одновременно. В голове периодически всплывали фрагменты: то куры во дворе дома; то яркое солнце, что каждый день, не считая пасмурных и дождливых, лучами острыми пробивалось через густую растительность; то причудливый ветряк ярких цветов, что стоял на крыше. Альф помнил, что их небольшой дом стоял рядом с лесом, практически в нем. Помнил, как убегал по тропинке к ручью, но не помнил своих родителей.

И сейчас при попытке напрячь свою память, перед глазами появлялись лишь расплывчатые образы, не имеющие лиц. Буквально пустота. Вместо привычных всем: глаз, носа, рта – ровное полотно. Парень не мог даже вспомнить, какие у них были отношения. Ругали его или били, а может наоборот, чрезмерно любили? Скорее, что-то нейтральное. Такое, что не вызывает сильных эмоций – положительных или отрицательных.

В детстве его часто трепали по волосам и спрашивали: в кого он таким рыжим уродился? На что мальчишка молча хлопал ресницами, ответ не найдя в своих мыслях. Вроде, у матери были русые кудри, а у отца через смоль проступала седина

Скорее, дело было не в отсутствии эмоций в их семье, а в том, что делали с детьми-беженцами до того, как они попадали в приют. Из разрушенного города их вывозили в Инек – в столицу, где ве сперва попадали в госпиталь. После ужасов, пережитых в родном городе, не только детям, но и взрослым нужен был первичный осмотр лекарей (вдруг под шумок пробрались и маги). Именно в госпитале на самых младших практиковали гипноз, чтобы они легче пережили потерю родных и в целом то, что произошло.

Гипноз, вероятно, и стал причиной того, что Ингвальд не мог вспомнить, чтобы плакал и вообще грустил, когда их убивали. Два тела лежали перед ногами пятилетнего ребенка. Но почему маг тогда не лишил жизни и его, остается загадкой до сих пор.

Но несмотря на отсутствие эмоционального отклика, Альф помнил тот день, когда маги встали против обычных людей.

Это случилось по осени. Главную улицу в городе украсили к празднику Солнца. В некоторых городах Империума была традиция устраивать праздник Небесному Светилу – иначе говоря, провожать его в зиму, ведь с наступлением уже следующего дня, солнце начинало светить меньше.

Он должен был произойти в тот роковой день, поэтому со всех районов стягивались повозки, чтобы развернуть масштабную ярмарку. На площади расставили свои инструменты уличные музыканты; их мелодия разливалась по дороге, как кровь по артериям, птицы ее подхватывали и дополняли своим пением.

Дети кидали друг в друга шарики с водой и звонко смеялись, когда те взрывались. Естественно, находились взрослые, которые ворчали на подобные развлечения, но лишь потому, что вода попадала на их одеяния. Одежда делалась из местного хлопка, который при контакте с жидкостью источал специфический запах.

– Да ла-а-адно, будто сами такими озорными не были в их возрасте. А ткани всегда сменить можно, вон какой у меня большой выбор, обратите внимание, – вкрадчиво говорил старик молоденьким особам, которые попадали под водную атаку малышей. Дамы сперва ворчали, а потом заинтересовано посмотрели на новые хлопковые платья и прошли в палатку для примерки. Старик-торговец любил, когда дети играли возле его палатки, неосознанно давая тому наживиться золотыми монетами. Главное, чтобы вода не попадала на его изделия.

– Слышала, что в Инеке ужесточили закон, касаемо тех, кто использует магию. Теперь на них вешают абсолютно все преступления, даже, если их совершил обычный человек. Все равно найдут волшебника, которого посадят вместо него, – шептала ведьма своей подруге, пока та складывала в корзину яблоки с прилавка. Они обе выделялись на фоне остальных. Впрочем, как и будут выделяться любые другие волшебники, что придут на ярмарку. Цвет их нарядов был темнее, чем у обычных жительниц и сделан явно не из местного хлопка. Платья обтягивали стройные фигуры и уходили в пол; также, в отличие от тех, что носили горожанки, не имели никаких корсетов. Острые длинные шляпы, скрывали их головы от яркого солнца, а где-то на краях висели украшения из различных бусинок. Вторая ведьма положила еще одно яблоко в корзину и подняла голову на подругу, из-за чего украшение на шляпе издало легкий звон.

– Мало им было того, что отправили нас доживать сюда в бедности под предлогом, что надо защищать людишек, так еще на прошлой неделе в столице подписали указ о смертной казни, если с магией перебарщивают. Это уже не вписывается в какие-либо рамки. Надеюсь, сегодня все пройдет, как надо, и у нас появится шанс на изменения, – проговорила ведьма на тон тише, чем до этого ее подруга, и выпрямила спину, намеренно отодвигая яблоко в сторону, чтобы вторая ведьма на дне корзины могла заметить серебряный кинжал с синим камнем в рукояти.

– А ты неплохо подготовилась, – усмехнулась та, вдоволь насмотревшись на чужое оружие. И кивнув подруге, повела ее к другой палатке. Урожай в этом году был хороший – может, и в остальном не все так плохо будет.

И все же Лавьирн жил беднее остальных провинций; чтобы до него добраться, надо было преодолеть препятствие в виде густого леса, проплыть вниз по реке и снова пройти. Если идти дальше от Лавьирн: на запад, на восток, на север – везде будет лес. У них не было выхода к морю, торговые пути давались тяжело. В Империуме осталось не так много магов. С каждым новым законом, что касался их, чего-то потустороннего в этой стране становилось меньше. Маги по морю бежали на новые земли, хотя и это в последняя время стало сложно. Инек, пострадавший меньше всего, хотел держать магию на расстояние от себя, но при этом контролировать, поэтому многих волшебников вынуждали переезжать в Лавьирн, объясняя все тем, что обычным жителям там нужна защита от проклятий, которые так и сыпались на северный материк.

Тем не менее, не все несогласные с новой системой маги покидали Империум или переезжали в провинцию. Часть из них пряталась в лесах, существовала мародерством и очень часто совершала нападки на города, которые были дальше от столицы. В борьбе с мародерами помощи просили у светлых магов.

Перспектива защищать от них людей, устраивала не всех чародеев государства, ведь в основном в лесах пряталась те, кто использовал нечистую магию – темную. Для борьбы с ней требовались определенные навыки и силы, которые были далеко не у всех. Темная магия запрещена была не только на их континенте, но и на остальных двух. Лишь один из четырех известных, являлся рассадником грязной магии.

Освоить ее было в какой-то степени проще, а вот контролировать получалось далеко не у всех. В чем тоже было мало приятного для тех, кто ей противостоял. Тем не менее, выбор не такой большой предоставлялся тем, кто родился и жил в Империуме. Чародеи помогали не только с защитой, но и с фермерством, и с разведением скота. Жители Лавьирна помогали друг другу и жили в гармонии, несмотря на разность рас. Так было, пока власть государства не стала пихать свой нос глубже и глубже в мир чародеев.

***

– Инг, где твои подтяжки? Без них ты потеряешь свои штанишки. Ох, твой папа закончит собирать повозку, и мы поедем на ярмарку, – объясняла женщина пятилетнему сыну. После Ингвальд не вспомнит, каким голосом она это говорила и был ли в нем трепет. Помнит, что мама тогда улыбалась, но не помнит ее улыбку.

– Дорогая, можете не торопиться, мне все равно надо еще колесо поменять. Работы на час, а то и больше, – отозвался отец, когда возвращался в дом, чтобы взять полотенце для рук. Он тоже улыбался сыну, а после вытянул широкую ладонь, чтобы потрепать по волосам.

– Вот как, мы тогда еще успеем выпить молоко с тыквенным пирогом, пока ты занят колесом, – Ингвальд ненавидел тыкву и все, что мама с ней готовила. Однако, ничего ей не говорил. Самый младший из Альфов вообще не разговаривал: не потому что не умел, просто не хотел. Возможно, тогда ему было лень или слова имели настолько высокую ценность для него, что жалко было их тратить.

Пока отец не успел убежать обратно в свою мастерскую, ведь задержался, чтобы урвать кусок пирога, мать атаковала его новым вопросом:

– Ой, а как же наше место на ярмарке? Его не займут?

И правда, вопрос важный, ведь места бронировались аж за несколько месяцев. Ведь это был отличный шанс запастись на зиму тем, что не выросло на собственном огороде. Да и многие выживали за счет того, что собирали целебные травы и ягоды в лесу. Между соседями часто происходил обмен необходимыми вещами. Так, например, мать часто отдавала выращенные тыквы (чему Ингвальд был несомненно рад) старику по соседству в обмен на хлопок.

– Не переживай, я попросил Мелиссу придержать наше место, – свободной рукой отец обхватил запястье матери, чуть сжимая его. Инг уже понимал – этот жест значит, что все действительно под контролем и переживать не стоит. Не знает, переживала ли мама на самом деле, но сам младший из Альфов переживал, как бы сейчас на него внимание не обратили и не заметили, что тыквенного пирога меньше не становится.

– Ох, Мелисса. Она будет со своим сыном? Ингвальд, ты ведь помнишь Ормарра?

Ребенок поднял глаза на женщину и посмотрел вопросительным взглядом, медленно моргая.

Нет. Не помнил и будто впервые слышал это имя. Но стоило немного напрячь серое вещество в своей голове, как всплыл образ мальчишки: старше года на два точно, с темными волосами и вечно хмурым лицом. Однако, запомнился он по миндалевидному разрезу глаз. На севере подобные люди практически не встречались. Ормарр был похоже из тех, кто, как правило, задирает других детей, поэтому младший Альф старался избегать встречи с ним. Даже несмотря на то, что старший однажды чуть не спас ему жизнь. Точнее, сказал: «Осторожно, смотри, куда прешь, она же ядовитая», – и поднял практически из-под ног Инга змею, затем, скрутил беднягу так, словно та была веревкой. Через несколько лет данное событие растворится в вакууме воспоминаний; как и имя, и сам соседский мальчик. Если своих родителей Инг будет помнить нечеткими образами-силуэтами, то все остальные отойдут на второй план и смешаются в общую массу.

– Скорее всего. Мелиссе не здоровится в последнее время, но ярмарку она решила не пропускать, – ответил отец, закончив жевать свой кусок. Мама на это лишь цокнула языком и покачала головой, – Как бы ее душевный недуг не передался сыну. Тяжело ему придется иначе.

Ингвальд не знал, что за недуг у маминой подруги, да его и не особо волновало. А вот, как улизнуть с кухни, чтобы никто не заметил – головоломка века. Но ребенок с ней отлично справился, когда отец возвращался в свою мастерскую, а мать отвлеклась на дела по дому.

Сполз со стула и тихо, будто мышь, покинул сперва кухню, после чего, и отчий дом, вдыхая осенний воздух, в котором уже чувствовалась прохлада. Пусть и где-то отдаленно.

Мальчик вновь, по своему ежедневному ритуалу, забежал на тропинку, на которую ему, кажется, было запрещено ступать. И побежал к ручью против потока ветра. Высокая трава имела недружелюбный характер по отношению к ребенку, у которого исследовательский дух был острее, чем ее листья, что вонзались в нежную детскую кожу и разрезали ее, оставляя красные от крови полосы. Ингвальд мстил траве, палкой срубая на бегу под корень. Ну уж нет, заросли не помешают добраться ему до источника воды. Не помешают насладиться природной тишиной и понаблюдать за животными, которые периодически выходят из леса на водопой. Только сегодня здесь оказалось совершенно неспокойно – доносилось слабое девичье пение. Оно было по-настоящему чудесным. 

 Небось русалок прибило к берегу, но каким образом, если Лаврьин не имеет выхода к морю? Наверное, в их мире много возможностей и столько интересных вещей, о которых он узнает позже, ведь путь в познании окружающего только начинается. Тем не менее, в одном Инг оказался прав – его ручей заняли дурацкие русалки! Нет, у них не было чешуйчатых хвостов. В человеческом облике они ходили на двух ногах и не отходили далеко от воды. А вот в истинном обличие мало кому из Лаврьин удавалось их увидеть. По рассказам везунчиков, они из чешуи с ног до головы, и только лицо остается чистым. Также на шее по бокам есть жабры, а между пальцами ног и рук проходит тонкая пленка. Так говорили те, кому удавалось выходить в море на кораблях, чтобы наловить рыбу и прочую живность, которую можно было пустить на обед. В провинции - это все считалось деликатесом. Особенно в последнее время, когда море обозлилось на жителей материка. Дело в том, что местные пираты выловили несколько русалок и заставили своих коков приготовить из них изысканные блюда. Еще одна причина, по которой эти морские существа старались обходить стороной не только маленькие города, но и весь Империум, ведь власти ничего не сделали с обидчиками.

Эту историю Ингу рассказывал отец, который когда-то был юнгой на корабле морских тигров* и очень часто выходил в океан.

[*Морские тигры – пираты, но находятся под защитой государства Империум. Власти многое спускают им с рук, пока пираты отдают добрую долю своей добычи.]

На самом деле, отец не так много рассказывал о своих путешествиях по воде, как бы сын взглядом не просил. В этих путешествиях случилось что-то, о чем мужчине тяжело было вспоминать. Поэтому Инг не настаивал, но был прав, когда пришел на ручей – там собрались русалки в человеческих обликах. Все они были разными, но одна общая черта кидалась в глаза – длинные волнистые волосы. Девицы танцевали, пели, смеялись, заплетали друг другу косы и плели венки из цветов.

– О, малыш, а ты не заблудился случайно? Что такой хорошенький здесь делает? А-а-ай, давай, колись, – на корточки присела русалка и схватила ребенка за щеку, начиная оттягивать кожу. Ингвальд не любил, когда его трогали или пытались потискать, а еще от цветов на венке девицы исходил такой резкий аромат, что мальчик непроизвольно поморщил нос и дернулся, лишь бы поскорее избавиться от хватки русалки.

– Это мое место. Что вы здесь делаете?

Рыжий так негодовал с того, что девки вторглись в его личное пространство и издевательски смеялись, что он впервые открыл рот в целях заговорить.

– Вы должны быть в море, а не в маленьком ручье, – кажется, девиц такое заявление рассмешило еще больше.

– Какой ты забавный, – сказала русалка, хватая мальчика за запястье и ведя к группе, которая кружила в танце. Одна за другой они наклонялись, чтобы аналогично первой потрепать за щеки и явно вызвать у Ингвальда раздражение. Морскими существами он воспринимался, как интересная игрушка. Главное, что серьезного вреда не наносили. Учили петь, танцевать и меняли венки на голове. Их бледная кожа блестела на солнце, из-за чего в глазах рябило, когда его раскручивали вокруг собственной оси. Если поначалу ребенок ко всему относился скептически, то через несколько минут смог расслабиться и окунуться в атмосферу этого праздника. Он улыбался, хлопал в ладоши и уверенно повторял слова из песен русалок. Удивительно, но запоминались они очень легко, будто Инг уже не раз слышал эти мотивы. Все охали и восхищались его пением – может на деле все было ужасно, но они не хотели расстраивать ребенка. В любом случае, мальчик не задумывался об этом, как и о том, что родители уже, наверное, опаздывают на ярмарку, пока ищут своего блудного сына. У Инга не было друзей; по какой-то причине ему тяжело было их завести. Однако, сегодня он почувствовал, что сможет это сделать – подружиться с русалками. Одна из них, самая первая, пальчиком поманила к себе. Ингвальд не шел, а порхал навстречу, надеясь, что сейчас будет что-то вроде обряда посвящения в их небольшое сообщество. А потом они заберут его с собой в синее море. Благодаря рассказам отца, Инг полюбил воду и мечтал, что когда-нибудь построит свой корабль, а потом отправится покорять океан.

Неожиданно голос русалки разлился ласково по ушам:

– Ты что-то перепутал, мы всегда обитали здесь, малыш. Это наш дом вот уже много лет. Еще до твоего появления, ваши люди привели нас сюда и заточили на территории ручья, – ребенок поднял голову на девушку, что привела его к остальным. Сказанное никак не укладывалось в голове, ведь он приходил сюда чуть-ли не каждый день, но никаких русалок не видел. Как тогда они могли появиться несколько лет назад? Он смотрел на всех по очереди, надеясь, что у кого-то найдется более подробное объяснение. Но никто даже слова не обронил. Ингвальд чувствовал, как окружающее настроение меняется. Добродушные улыбки девушек приобретали кривой, даже озлобленный оттенок. К нему вновь наклонилась та самая, из-за чего мальчишка зажмурил глаза, опасаясь, что его опять будут дергать за щеку. Вместо этого, она острым ногтем провела по детскому лицу, переходя на шепот:

– Хочешь знать, где мы прячемся?

Он утвердительно кивнул головой, все еще не открывая глаз.

– Тогда смотри, – голос русалки уже звучал отдаленно, будто она отошла на приличное расстояние от Ингвальда. Цветочный аромат сменился на запах тины, который, если станет четче, то мальчика точно вывернет наизнанку. Он сперва робко открыл глаза, а после округлил их от удивления. Картина окружающего резко изменилась. Серые тучи стянули небо, не оставляя ни просвета, а вода в роднике окрасилась в зеленый и источала вонь, словно кто-то в ней гнил. На самом деле, так оно и было. Инг находился в оцепенение и не мог пошевелиться, поэтому просто наблюдал, как по течению ручья плывут кости – нет, целые скелеты. Под ногами ребенка валялся один из таких. Что удивило Инга – это ржавый кулон рядом. Такой был у той самой русалки, что привела его к остальным. Мальчик наклонился, чтобы поднять его с травы и разглядеть повнимательнее, как вдруг костлявая рука, которая крепко схватила за детскую ладонь. Череп с противным хрустом повернулся, и пустые глазницы будто начали сверлить Ингвальда.

– Ну вот, ты увидел. Оно началось! Возмездие началось! Теперь в обмен на ваши жизни, мы обретем свободу. Как нам и обещал тот маг, – послышался всплеск воды и хруст костей. Все больше и больше пустых глазниц смотрело на ребенка. Он испугался. Не на шутку испугался, что аж ноги подкосило, а по телу пробежала дрожь. Хотелось рухнуть на колени рядом со скелетом, но инстинкт самосохранения подсказывал, что надо бежать назад домой и спасаться. Подсказывал он еще кое-что, о чем ребенок не хотел думать. Удивительно, откуда у него нашлись силы, чтобы вырваться из чужих костей. Ингвальд бежал обратно без оглядки – ноги путались в траве, он падал и поднимался. На улице становилось все мрачнее – облака превращались в грозовые тучи и ветер становился сильнее. Удивительно, ведь в день ярмарки всегда было солнечно. Погоду прогнозировали заранее с помощью чародеев. Что же пошло не так? Тропинка тянулась будто вечность. Впервые ее так тяжело было преодолевать. Ребенок задыхался, крутил головой по сторонам. Складывалось впечатление, что его преследовали тени. Они действовали на опережение, но пока никто не перегородил путь.

От сильного порыва ветра во дворе разъезжала повозка, которую чинил отец. Странно, или он не успел поставить колесо, или оно вновь отвалилось.

– Мама! Папа!

Заорал со всей силы, когда подбежал к двери дома. В обычной ситуации, они бы обрадовались, что их ребенок наконец-то заговорил; или испугались, что он на деле кричит. Но сердце пташкой затрепыхалось, пока интуиция пыталась сказать Ингу – они не выходят, ибо что-то случилось. Что-то ужасное.

Ребенок не хотел заходить внутрь, но ноги сами вели к крыльцу, а затем и по лестнице. Либо игра воображения, либо он действительно видел, как тень проскочила в приоткрытую дверь. Тошнота от эмоционального напряжения комом подбиралась к горлу, Инг нервно сглотнул, но она никуда не делась. Дрожащей рукой мальчик потянул за ручку.

– Мама... Папа..., – первый шаг делать страшно, но после него становится легче идти вперед. Любопытство мешается со страхом: почему родители не отозвались на голос сына? Точно. Они его никогда не слышали.

«Да нет же! Они бы все равно вышли», – говорил сам себе, пока мысль не оборвалась из-за того, что мальчик наступил во что-то липкое, мокрое и такое теплое. А на деле, сперва отвлек какой-то шорох, будто кто-то ходил по комнате.

И лучше бы он не опускал голову вниз, ведь жидкость под ногами кровью оказалась. Такой бордовой, что Ингвальд сперва ее не признал, лишь по запаху характерному определил. Но стоило дальше взглядом синих глаз повести, как пропажу свою обнаружил.

Не описать, что почувствовал в тот момент. Наверное, пустоту от переизбытка тех самых чувств. Мальчишка рухнул на колени без сил, не обращая внимание на то, что сидит в крови. Картина плыла перед глазами, ибо в уголках глаз уже скопилась влага. Тем не менее, Инг еще пытался сфокусировать зрение на телах своих родных. Они лежали друг на друге: мать на отце – в неестественной для людей позе, как поломанные игрушки. Глаза отца были закрыты, а кожа приобрела несвойственный ей оттенок. Мать же наоборот, лежала с открытыми глазами, но ребенок не разглядел в них зрачков – сплошная белизна. Такое бывало, когда убивали проклятым предметом. Ее же убили ударом по голове, поскольку тонкая струйка еще стекала по виску, а кудри липли ко лбу. Задыхаясь от слез и содрогаясь в плечах от истерики, Инг попытался стряхнуть их.

За спиной послышался грубый мужской голос, но обращен он был не к ребенку.

– Айрус! Ты на двух бывших Жнецов потратил слишком много времени. Что с тобой?