Тэхен за долгие два года рабства чувствует себя в безопасности. Его окружили комфортом и уютом, - его жизнь теперь это небольшая постройка лекорской комнаты, вдалике от дворцовой суеты и козней. Он чувствует себя так,будто обрёл семью,когда Джин-хен обнимает его за плечи и, укрыв обоих пахнувшей травами одеялом, делился сердечными секретами и отгоняет грусть и тоску. Обрел друга, покровителя, дом.Так спокойно и хорошо ему не было уже давно, размеренность оказывается одной из жизненонеобходимых для него условий комфортной жизни.
Тэхен в порядке.
За долгое время он действительно оказывается в порядке.
***
Если бы у Ким Тэхена спросили,как для него выглядит дом его мечты,- он бы без сомнений ответил - это хижина вдалике от всего мира, с нескончаемыми потоками ветра и тишины, где он будет окружён полями и волен делать то,что ему вздумается. Не важно, как он будет выглядеть, главное это чувства, которые он будет оставлять за собой при всем своем виде.
Как оказалась дом имел каменную кладку, два этажа, запах подсушенные трав и из шелест от игривого ветра через распахнутые ставни. Позади был маленький садик засаженный разными целебными растениями, необходимых Сокджин-хену в изготовлении отваров. У Техена одна обязанность, помимо домашних мелочей - следить, чтоб маленький полесадник выглядел прилично. Распорядок тэхенова дня всегда разный, взависимости оттого, как долго Хён остаться дома.
Сокджин работает лекарем при дворце и лечит в основном принадлежащих к дворцу слуг. Его покои для приема больных находяться в самом замке, поэтому каждое утро он кряхтя собираеться и прогуливается километр до дворца пешком. Тэхену он не раз предлогал пойти с ним, но сами замки, пусть и разные наводили его на тоску и ворошили болезненное прошлое, поэтому он каждый раз отказывался и ждал дома один.
Ему нравилось учиться - нравились эти толстые пыльные тома с непонятными рисунками, смутно похожими на человеческий облик в целом, эти непонятные, не изученные им слова, эти названия трав, их значение. Все было новым, все было интересным.
Однажды Хён, узнавший о его страсти к рисованию, принес домой небольшую коробку с масляными и акриловыми красками, подмышкой удерживая несколько плотных холстов.
Тэхен тогда завизжал от радости и долго не мог отойти от чувства эйфории, заполнившей его до кроев. С тех пор каждая комната в доме увешенна самыми разными картинами - портретами Хёна ( на них он любил смотреть часами), красотой пейзажа густого леса,самыми разными прекрасными моментами, которые удалось запечатлить.
Жизнь налаживалась.
Пугало только одно - однажды, оставшись один, Тэхен распахивал окна,чтобы проветрить комнаты, но вдруг наткнулся на взгляд - черный, отягощенный холодным гневом и тронутый поволокой ярости. Всадник натянул поводья огромного черного скакуна и поскакал прочь, ко дворцу. На нем был красный, расшитый золотыми нитками ханбок, развивающийся на ветру, подобно хвосту дракона и Тэхен знал, к кому принадлежит этот символ. Символ власти.
Страх, совершенно необоснованный и наводивший панику охватил всего Тэхена с ног до головы и он, заикаясь и глотая крупные слезы рассказал о Всаднике.
Хён поджал пухлые губы, сдвинул брови и поступил взгляд - сильно задумался. Потом обнял и попросил больше не беспокоиться. От его слов стало легче, за страхом и облегчением пришло любопытство, но он тут же забыл о нем - глаза у Сокджина делались грустными и злыми.
—Просто не волнуйся об этом,ребенок.
Он часто так его называл. Была ли этому причина излишняя, детская наивность Тэхена, может, чрезмерная пытливость ума и любопытства - он не знал. Знал лишь, что Хён произносит это с ноткой любви в каждой букве.
И этого ему достаточно.
***
—Где ты был?
Чонгук даже не поднимает глаза - ему итак известно, кто сегодня пропустил заседание совета и нагло обошел все устои и традиции, кто никогда не отличался таким пренебрежением, до этого омеги.
Намджун сбрасывает расшитый золотом мокрый ханбок, водит плечами, чтобы хоть как-то сбросить спазмы от долгих тренировок и садиться на одну из подушек у приземистого стола.
—Ты итак прекрасно знаешь. Серьезно, Чонгук, хватит отправлять за мной десятки стражников, я отлично умею управляться мечем.
—Я знаю. Но в прошлый раз тебя это не спасло.
—Перестань. Прошло много лун, хватит напоминать мне о том случае.
Намджун устало трёт шею и прижимается лбом о холодную поверхность стола.
— Я,— запинается, — сегодня был у него. Столько дней держал себя, обматывал цепями, спаивал вином, лишь бы не оседлать лошадь и не помечаться к нему. Стоило лишь слуге шепнуть, что у него в доме какой-то паренёк обжился, —пауза, — У меня внутри что-то вскипело, что-то вылилось в ненависть к этому миру. Я позвал к себе главного лекаря, он рассказал, что Сокджин приютил у себя кого-то, домой пытается пораньше уйти, потому что "Тэхенни дома один совсем,скучает наверное" , он его портреты рисует, еду ему готовит, а у меня перед глазами только красный цвет. Он не раб, он волен уйти, но почему тогда я и мысли не могу допустить о его новых отношениях ?
— «Объем работы вовсе не определяет степень важности дела»
— Кафка? — Намджун угрюмо хмыкает и поднимет мутно серые глаза на брата, —Не думаешь ли ты, что он не является чем-то важным в моей жизни?
Чонгук не чего не отвечает. Смотрит на придавленного любовью Меча Империи и молит богов не пытать его так же, молит не превращать в безвольную куклу, не влюблять.
Не делать зависимым от кого-то.
Они оба — один иссушенный любовью, другой — бременем долга прислушиваються к завывающему ветру, холодному, будто из недр самой смерти и у каждого застарелые раны ноют, словно вот-вот вновь откроются и причинят нестерпимую боль.
***
*Представим,что Кафка тогда существовал*