19 июля

Раскалённый песок на просёлочной дороге обжигал ноги даже через толстую подошву кроссовок. Вдоль улиц, окружённых заборами и зелёными насаждениями, пробегала лишь ребятня, да изредка проходили взрослые. Вдалеке можно было заметить пасущихся на лугу коров, и Тим не сводил с них глаз каждый раз, когда открывался вид на них после разноцветных крыш коттеджей.

Поселок замер в своём умиротворённом великолепии, лаская кожу прохладным ветром со стороны водохранилища. Но они уже больше часа шагали по пыльной дороге после того, как сошли с автобуса, и Тиму хотелось только одного — расплавиться под этим солнцем и смешаться с пылью на дороге. Ведь, как оказалось, конечная остановка была следующей, и путь оттуда занял бы не больше пятнадцати минут.

Он с завистью поглядывал на людей, которые укрывались в тени веранд. Они потягивали напитки и вели непринуждённые беседы, в то время как Тим после рабочего дня отправился, казалось бы, на другой конец света и до сих пор не мог достичь цели.

Несмотря на то, что время уже приближалось к восьми часам вечера, на улице всё ещё было душно.

— Кажется, мы пришли, — отметил он, останавливаясь у небольшого двухэтажного домика.

Высокая изгородь не позволяла заглянуть внутрь двора, но, судя по адресу, это и была их цель. Почтовый ящик был разрисован детскими каракулями, и благодаря этому выглядел мило и беззаботно на фоне тёмной двери. Рядом с ним ютился маленький звонок. Тим нажал на кнопку и отпрыгнул от двери.

За забором залаяла собака. В тишине можно было услышать, как скрипнула дверь и по каменной тропинке зашаркали чьи-то тапочки.

— Кто? — раздался голос.

— Это Тим и Алина, — ответил он. — Мы к Ксюше.

Дверь открылась, и на пороге их встретила сама Ксюша. Когда они виделись в последний раз, она выглядела так, будто нарочно пыталась сделать из себя «мисс идеальность». Сейчас же на ней была растянутая длинная футболка и широкие штаны от пижамы, волочащиеся по земле. Волосы были собраны в неаккуратный пучок на затылке, а на лице не было и намёка на макияж.

Тим и Алина переглянулись.

— Заходите, — безучастно сказала хозяйка и позволила им войти.

Пес на привязи скакал и бегал по лужайке настолько далеко, насколько позволяла длина цепи. Но, даже понимая, что ему не достать до тропинки, Тим вздрагивал каждый раз, как раздавался звонкий лай.

— Посидим на веранде, папа не любит, когда дома гости, — сообщила Ксюша и жестом пригласила их сесть за маленький столик при входе в дом. — Чай холодный будете?

— Будем, — кивнул Тим.

Ксюша быстро ушла в дом и закрыла за собой дверь. Тим и Алина посмотрели друг на друга так, будто не обсудили уже несколько раз ход предстоящего разговора. И всё равно они могли лишь предполагать, что чувствовала Ксюша и как могла бы пойти нить диалога.

Вскоре она вернулась с тремя кружками и большим прозрачным графином. В золотистом чае плавали кружочки лимона и листочки мяты. Тим сделал несколько глотков, и мир перевернулся от наслаждения. Тень веранды и холодный чай были словно смешком в лицо духоты.

— Как ты? — спросил Тим, заметив, как Ксюша, словно под давлением, сжалась в комок.

— Нормально, — ответила она. — О чем вы хотели поговорить?

— О Грише, — прямо сказала Алина, и Тим толкнул ее коленом под столом. Однако вместо того чтобы сдержать язык за зубами, она толкнула его в ответ и продолжила: — Что между вами произошло? Он ничего не говорит.

— Я потеряла ребенка, — едва разборчиво произнесла Ксюша. — Я просила Гришу не приходить ко мне в больницу, не хотела его видеть. Но он все равно пришел. И я наговорила ему много лишнего. Сказала, что это из-за него, что он постоянно выводил меня из себя своими пьянками, загулами и драками. Я думала, что моя беременность заставит его одуматься.

— Он задумывался, — хмыкнул Тим. — Но это так не работает. Он не был готов к ребенку. И, не знаю, насколько это верно, но Гриша говорил, что вы всегда предохранялись. Так ведут себя взрослые люди, которые понимают, что не готовы к детям. Я бы меньше удивился, если бы вы не предохранялись вообще.

— Я предлагала, — призналась Ксюша. — Но он не согласился. А я надеялась, что он повзрослеет, если у него появится своя семья.

— Ты бы насильно не заставила его повзрослеть, — отметил Тим. — Ты же знала, с кем начинала встречаться когда-то.

— Я хотела ему помочь, — пожала она плечами легко, но было видно, как крепко сжимали стенки кружки ее пальцы.

— И ты помогла! — выпалила Алина. — И ему, и мне тоже. Ты нужна Грише.

Тим поджал губы и быстро повернул голову в ее сторону, явно выражая взглядом фразу: «Алина, твою мать!» Они проговаривали это несколько раз, и ему казалось, что Алина поняла его. Но она все равно оставалась верной своему убеждению и желанию свести Ксюшу с Гришей обратно.

У Тима была диаметрально противоположная позиция, и он был готов снова поругаться с Алиной, лишь бы ее эгоистичные взгляды не были удовлетворены.

— Я не вернусь к нему, — покачала Ксюша головой. — Можете передать Грише, что это я проткнула презерватив, чтобы все получилось. И это я во всем виновата. То, что он сейчас мучается, — моя вина. Мне пора отпустить его и не пытаться слепить то, чем он не является.

Тим провел ладонью по потному лбу. Алина приподняла брови и протяжно вздохнула. Да, менее удивительно было бы услышать от них фразу «В презервативе неудобно» или «Он говорил, что успеет достать вовремя».

— Я не смогу даже в глаза ему посмотреть, — уже полностью сжалась Ксюша, словно вся тяжесть мира давила на нее. — Он напоминает мне о том, как я мечтала о семье с ним и о нашей нерожденной дочке.

Очевидно, она держала лицо из последних сил. И пусть на ресницах уже блестели слезы, она не позволяла себе заплакать в чьем-то присутствии. Особенно в присутствии этих двух. Ведь Тима она видела несколько раз за всю жизнь, а Алину долгое время презирала.

С каждым вздохом было слышно, как надламывалось ее сердце. Как по швам трещала ее кожа, не справляясь с натиском боли и холодной тоски, давящей изнутри. И окружающая их беззаботная зелень контрастировала с посеревшими лицами.

— Зачем? — не выдержав, спросила Алина. — Зачем ты пыталась создать с ним семью без его согласия?

— Я хотела, чтобы он перестал вести себя как ребёнок. Чтобы мы были вместе, — покачала головой Ксюша, и первая слеза скатилась по её щеке.

Алина тихо зарычала, закрывая лицо руками. Тим набрал воздуха через нос, пытаясь совладать с эмоциями. Было очевидно, что читать нотации Ксюше бесполезно и даже некрасиво.

— Я знаю, что поступила неправильно. И если Бог распорядился так, что мы потеряли нашего ребёнка, то нам уже пора разойтись, — добавила Ксюша. — Поэтому, если он сорвётся, то это его ответственность.

— Он уже сорвался! — выпалила Алина. — Сразу же! Ты нужна ему. Он был чист только благодаря тебе. Ты же, блять, идеальная и хорошая девочка. Он не сможет быть таким примерным с нами!

— Алина, — осек её Тим, но она не обратила внимания.

— Тим был прав, — проговорила Ксюша, поднимаясь. — Гриша такой же, как его друзья. И мне пора это принять. Только проблема в том, что меня это не устраивает. Мне нужен взрослый ответственный человек, который будет ставить меня выше, чем бутылку пива. Гриша не такой. Вы все вчетвером дети.

— Дети? — по тону было понятно, что Алину начинало заносить. — Не мы, блять, дырявили презики своего парня, чтобы завести с ним семью. Кто из нас ещё ребёнок?

— Алина! — повысил тон Тим, взглянув на неё без прикрытого осуждения.

— Ты на её стороне? — изумилась она. — Блять... Я хочу сейчас послать вас обоих на хуй, но я просто подожду за воротами.

Она быстро поднялась на ноги и твёрдой, сердитой походкой ушла обратно. Пес залаял, прыгая перед ней, но вскоре Алина скрылась за дверями ворот. Тим повернулся обратно, и Ксюша снова села за стол. Она вылила остатки чая по двум кружкам и отодвинула графин на самый край.

Тим, не придавая значения этому жесту, убрал стеклянный сосуд с края.

— Извини, — качнула головой Ксюша. — Мне не следовало, наверное, так говорить.

— Ты имеешь право, — успокоил он. — Лично я сильно регрессировал в возрасте, но мне это было нужно. Я тебе говорил, что Гриша такой же, как и его компания. Рад, что ты поняла это. Пусть и при таких обстоятельствах.

— Мне всегда было его жалко, — призналась Ксюша. — Я, может, и не любила его никогда толком. Я размышляла над этим, когда лежала в больнице. Мне показалось, что он был моим... проектом. Будто мне нужно было спасти его, а что будет потом — уже не важно. Я все годы с ним надеялась, что он исправится, что станет лучше рядом со мной. И думала, что такое не работает только в отношении «плохих парней» из фильмов. А Гриша ведь не плохой парень, просто сломанный. И я пыталась его починить.

Тим покивал, поджимая губы. Он сделал несколько больших глотков, допивая бодрящий холодный чай.

— Жалко собачек у подъезда, — произнёс он. — А Гриша — взрослый, самостоятельный человек.

— Хочешь сказать, что не будешь пытаться его спасать? — скривилась она. — Алина будет.

— Она уже, — вздохнул Тим. — Я хочу достучаться до Гриши иначе. Его не спасёт то, что над ним будут трястись. Ему нужна поддержка, а не помощь. По крайней мере, я хочу кое-что попробовать. А там будет видно.

— Как знаешь, — согласилась она. — Не говори ему об этом разговоре. И о том, что я сделала.

— Он мне больше друг, чем ты, — напомнил Тим.

— Пожалуйста, — добавила Ксюша.

— Не возникало мыслей, что, если бы Гриша исправился и стал тем, кем ты хотела его видеть, то тебе стало бы скучно? — уточнил он.

— Возникало, — кивнула она.

Он бы хотел сказать, что ребёнок не родился к счастью. Ведь судьба уберегла его от жизни с непутевыми родителями, один из которых держался трезвым лишь благодаря чувству вины, а другая намеренно пренебрегала контрацепцией, чтобы зачать ребёнка без согласия другого.

Их жизнь могла бы развиваться по нескольким сценариям.

Первый: Гриша мог бы измениться и стать тем семьянином, которым его хотела видеть Ксюша. Какое-то время они были бы счастливой семьёй, но потом она бы намеренно доводила его до срыва. Она бы провоцировала его на запои, оставляла его одного, ругалась. Только так она ощущала бы свою значимость в этих отношениях, ведь он снова был бы сломанным, а ей нужно было бы его чинить.

Второй: Гриша мог бы измениться и стать тем семьянином, которым его хотела видеть Ксюша. Но в этом случае он сам мог бы сорваться из-за разочарования и ненависти к своему жизненному пути. Он бы скорбел об ушедшей молодости, которую потерял не по своей воле. Он бы тосковал по возможности просто напиться в какой-нибудь квартире, не думая о завтрашнем дне и о том, что ребёнку в конце недели нужно покупать новую пачку подгузников.

Третий: Гриша мог бы продолжать жить так, как жил до этого. Только здесь он ненавидел бы себя за то, что не может заставить себя быть взрослым. Ведь у него дома жена и маленький ребёнок, которые требовали бы его внимания и любви, но он ставил бы их ниже посиделок с друзьями.

Четвёртый: Гриша мог бы продолжать жить так, как жил до этого. Но, в отличие от предыдущего варианта, его бы всё устраивало. Не устраивало бы Ксюшу, и она бы постоянно упрекала его за безрассудство. Пока у него не сорвало бы крышу в пьяном угаре.

И в каждом из этих вариантов невольной жертвой становился бы только ребёнок. Когда бы он повзрослел, ему пришлось бы стать участником бесконечных разборок родителей. Как сказала Ксюша, если Бог распорядился так, то это было к лучшему. Как минимум — минус одна разбитая душа в этом мире. Как максимум — завершение отношений, которые не привели бы ни Гришу, ни Ксюшу ни к чему хорошему.

Однако он сказал следующее:

— Всё будет в порядке, — попытался улыбнуться он. — О Грише мы позаботимся. А ты позаботься о себе, ладно?

— Ладно, — так же натянуто улыбнулась она в ответ.

Тим вышел из-за стола и уже собирался уходить, как Ксюша его окликнула:

— Погоди, — бросила она ему в спину. — Извинись перед Алиной за меня, пожалуйста. За сегодня и вообще за всегда.

— Самой гордости не хватит? — легко усмехнулся он, очевидно шутя.

— Не хватит, — поддержала она.

— Хорошо, — кивнул он и спустился по двум низким ступенькам с веранды.

На прощание чёрный пёс заскакал по лужайке, виляя хвостом. Но Тим поспешил выйти, ведь, несмотря на всю дружелюбность животного, он вызывал больше страха, чем умиления.

Алина стояла, прислонившись к забору, и курила. Она лишь мельком взглянула на Тима и тут же отвела глаза, словно не хотела его видеть. Однако раз она ждала, значит, обида не была сильной. Либо она просто не помнила, как выбраться из этого посёлка одной.

Он подкурил, подходя ближе, и остановился на почтительном расстоянии. Заходящее солнце слепило глаза, и приходилось щуриться, чтобы хоть что-то разглядеть. Тим наклонил голову и затянулся, ожидая, когда Алина обратит на него внимание.

В мягком обрамлении беспощадного солнца Алина выглядела настолько безобидной и милой, что невозможно было представить, что она могла бы сейчас обрушить на него поток бранных слов. Лишь надутые губы выдавали, что этих пяти минут ей было недостаточно, чтобы перестать злиться на него.

— Ксюша извиняется перед тобой за всё, что было когда-то, — начал он. — Гордости сказать это лично не хватило.

Алина хмыкнула и стряхнула пепел.

— Ты ждешь извинений от меня? — предположил он.

— Да, — четко ответила она.

— Мне не за что извиняться, — пожал он плечами. — Я пытался тебя успокоить.

Алина затушила окурок о забор, положила его в карман и подошла ближе. Козырек её кепки коснулся лба Тима. Она не отрываясь смотрела на его губы. Но не в том романтичном смысле, когда человек жаждет поцелуя. Тим понимал, что считать так в данную секунду было бы действительно по-детски. Она не находила смелости посмотреть ему в глаза, но и найти силы не сердиться тоже было невозможно. Да и не было необходимости.

— Ты всегда уверен в том, что прав? — спросила она.

— Если открываю рот, то да.

— Понятно, — ответила она, хотя по сосредоточенному взгляду было видно, что мысль её была другой. — Пойдём, я хочу домой.

Они выдвинулись в обратный путь, и, к счастью, солнце постепенно опускалось всё ниже, и жар его становился слабее. Над Алиной словно повисла туча, и на голову ей падал град. Иначе Тим не знал, как объяснить её хмурое лицо, сведенные брови и побледневшие губы.

Трогать её он не хотел. Полагал, что она размышляла над всей ситуацией с Гришей и перебирала снова и снова произнесенные слова в этом странном, скомканном диалоге. Ведь оправдывать её поменявшееся настроение из-за этого было куда легче, чем понимать, что обижалась Алина на него.

К их счастью, автобус пришёл на конечную остановку почти сразу, как они подошли. Душный салон, пропитанный запахом пота и навоза, который кто-то вез предыдущим рейсом, наполнился людьми. Тим посадил Алину к окну на заднем ряду, а сам принялся бороться с наседающим на него тучным мужчиной.

Ему больше нравилось ездить между девочек. Они не раздвигали ноги, не разваливались. И Тиму тоже не хотелось так себя вести в их присутствии. Когда же его зажимали любители расставить свою «рогатку», в Тима вселялся мужиковатый бес, и он начинал безмолвно мериться с ними чувством собственной важности.

В основном из-за того, что его раздражали прикасающиеся к нему чужие колени.

— Ты как? — спросил он, видя, что настроение её не улучшалось.

Алина не ответила. Вместо этого она достала наушники и окончательно отвернулась к окну. Тим откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, едва сдерживая собственное недовольство.

Да, она явно обижалась на него. Но за что? Возможно, из-за того, что он «занял сторону Ксюши», когда Алина начала задевать больное место? Если причина была в этом, то это действительно было глупо. Но он не хотел снова ругаться с Алиной и был готов извиниться. На мгновение ему показалось, что уже неважно, из-за чего она обижалась.

Однако в тот же миг он вспомнил, как вел себя в своих первых отношениях. Каждый раз, когда он мысленно возвращался туда, ему становилось тошно от собственной бесхребетности. Тогда он извинялся за всё, не разбираясь, насколько сильно был виноват и был ли вообще. Ему не хотелось конфликта, не хотелось терять ту девушку, ведь она была единственной, кто «полюбил» его. Он стоял перед ней на коленях за то, что можно было бы исправить словом «прости».

Сейчас он понимал, что тогда это была не любовь. И не страх потерять её. Тогда была полная неуверенность в себе, в своей необходимости другому человеку. Он оценивал себя как того, кто мог унижаться ради того, чтобы его и дальше «любили».

Потерять Алину он тоже боялся. Но в то же время не видел своей вины, и годы, проведённые в вечной рефлексии, не давали ему просто извиниться.

Тим видел, что Алина время от времени доставала телефон. Поэтому он достал свой и открыл диалог с ней. Сначала он хотел просто приставать с расспросами. Потом решил поступить иначе. Он нарисовал бежевый круг и отправил ей.

Алина: ?

Тим: добавь соус

Он осторожно взглянул на неё, видя, что на лице, наконец, появилась едва заметная улыбка. В ответ Алина отправила ему такой же бежевый круг, поверх которого был круг розового цвета. Тим нарисовал сверху жёлтые тонкие палочки.

Тим: бекон, курица или пепперони?

Алина: Курица

И следом на заготовке появились светлые квадратики. Тим добавил грибы, а Алина — болгарский перец и помидоры. После этого Тим прикрыл телефон рукой, не позволяя Алине подсматривать. И спустя пару минут отправил ей рисунок печи и их пиццы, стремящейся туда.

Тим: сейчас приготовится, нужно подождать

Алина: Смотри, не сожги

Время, отведённое на жарку в печи, ушло на то, чтобы нарисовать эту пиццу заново, но уже с исходящим от неё паром и порезанную на кусочки.

Алина: Выглядит кайфово

Тим: угощайся

Алина «забрала» первый кусок, Тим «забрал» второй. Он снова посмотрел на неё, и Алина сняла наушники. Она старательно сдерживала улыбку, продолжая смотреть на экран. Тим быстро нарисовал холодильник и «убрал» туда пиццу.

Тим: оставим пока до вечера. потом доедим под фильмец с пивом

Алина: Звучит заманчиво

Они заблокировали телефоны и посмотрели друг на друга. Чувство гордости за себя охватило его, ведь ему удалось добиться её расположения не унылым занудным способом. Однако вопрос всё равно оставался нерешённым. Наверное, он мог решиться только диалогом, которые происходили между ними лишь под градусом. Поэтому его предложение поесть пиццы с пивом вечером было настоящим, в отличие от нарисованного блюда.

— За что мне нужно извиниться? — осторожно спросил он, надеясь, что это не разрушит все его усилия. — Я буду готов извиниться, если пойму, в чём дело.

— Я хочу, чтобы ты всегда был на моей стороне, когда мы не одни, — ответила она прямо. — Можешь ругать меня потом, наедине, но при других я хочу, чтобы ты был со мной заодно.

Эти слова словно окатили его ледяной водой. И не столько из-за того, что он осознал свою ошибку, сколько из-за того, как открыто Алина выразила свое желание. Наверное, он впервые в жизни сталкивался с таким. Это заставило его лишь растерянно улыбнуться.

— Но ты же понимаешь, что была не права, обвиняя Ксюшу? — уточнил он, ведь сейчас они были вдвоем.

— Да, — сморщилась она. — Но и она ведь тоже обосралась! Такой хуйни натворила...

— Речь сейчас не об этом, — перебил Тим. — Я не смогу всегда быть на твоей стороне. Будут ситуации, когда ты будешь очевидно неправа.

Алина нахмурилась.

— Тогда хотя бы не обвиняй меня так явно, — предложила она. — Ты уверен в том, что говоришь. А я хочу сказать, что говорю, но не всегда могу уверенно стоять на ногах. Понимаешь?

Тим на секунду задумался, нахмурившись. Затем кивнул. Ему нужно было время, чтобы переварить услышанное и подготовить уточняющие вопросы. Но он знал, что у них еще будет много возможностей обсудить это. Сейчас он больше радовался тому, что они, наконец, начинали говорить на такие темы трезвыми.

— Допустим, — медленно произнес он.

— Я просто хочу чувствовать твою поддержку, — добавила Алина, вжимаясь в кресло. — Я хочу понимать, что я нормальная.

— Ты нормальная, — заверил Тим.

— Я лучше бы поняла это, если бы ты не повышал на меня голос, — покачала она головой. Тим скривился, признавая свою вину.

— Прости, — мягко сказал он. — Я постараюсь. Не могу обещать, что получится сразу. Но я постараюсь. Если не будет результата, то можешь меня ударить.

— Мне же нельзя тебя бить, — напомнила она с улыбкой.

— Я образно, — в ответ улыбнулся он.

Ее улыбка медленно сменилась хмуростью, и Тим теперь уже точно не мог понять, в чем дело. Тем временем они выехали на длинную трассу, проносясь между двух лесных стен. Вдоль дороги стояли знаки, предупреждающие о диких животных. И это каждый раз удивляло его, ведь он никогда в жизни не видел на проезжей части лося или лису. Наверное, к лучшему.

Алина сообщила, что не хочет больше вести разговоры в полном автобусе. Ей и самой нужно было подумать, да и Тиму следовало уложить в своей голове полученную информацию. Поэтому он достал наушники и предложил один Алине. Она пару секунд посмотрела на него, а затем приняла.

Он включил потоковую музыку по своим предпочтениям и расслабленно растянулся на кресле. Спустя время Алина закинула одну ногу на сидение и повернулась так, чтобы навалиться спиной на Тима. С ее позволения он перекинул руку, обнимая ее. Жест этот больше был для того, чтобы за время поездки не набежали в руку затекшие иголки. И потому его кисть безучастно висела, не стремясь расположиться где-то конкретном месте.

В его музыкальной коллекции появились новые треки. Наблюдая за тем, как с каждым днём пополняется его плейлист, Тим осознавал, что когда-нибудь половина песен из этого периода могут стать для него болезненными.

Подобные ситуации уже происходили с ним раньше. Он не мог слушать некоторые композиции чуть ли не целый год. Ведь как только начиналась такая песня, его с первых же секунд уносило в прошлое. Он вспоминал вечер новогоднего корпоратива или лето, когда между ним и Викой только начали зарождаться более близкие отношения, чем просто рабочие.

И невозможность слушать действительно хорошие песни только потому, что они причиняли ему физическую боль, была невыносимо грустной. К счастью, это осталось в прошлом. Теперь первые ноты, которые когда-то задевали самые чувствительные уголки его души, стали просто хорошими песнями, как и раньше.

Он знал, что играющие сейчас песни когда-нибудь — независимо от того, разойдутся их пути с Алиной или нет — снова перенесут его в тот момент. Он снова почувствует запах тёплого воздуха, смешанного с ароматом навоза и грязных овощей от кого-то из пассажиров; ощутит, как ветер через открытое окно треплет его волосы; вспомнит, как его кожа соприкасалась с кожей Алины, и это был единственный человек, прикосновения которого не вызывали у него рефлекторного дерганья.

Поэтому он старался запомнить этот момент, как и многие другие за последнее время. Его память всегда была как дырявая кастрюля. Он запоминал события как факты, но уже через пару дней не мог вспомнить те эмоции, которые переживал. Он часто размышлял на эту тему и пытался найти информацию в разных источниках. Однако не было никакого синдрома или расстройства, подходящего под это описание.

Поэтому он не знал, как это «лечить». Все впечатления стирались после сна. И даже когда он впервые слетал в Москву, то по возвращении в свой город, стоя в аэропорту и ожидая такси, лишь с трудом смог осознать, что ещё пару часов назад был в столице.

Единственным выходом было только проживать момент здесь и сейчас. И Тим старался избегать лишних мыслей, уносящих его в пучину вязкого эскапизма. Он делал несколько фото и видео на концерте, чтобы через время вернуться к ним и напомнить себе, что это когда-то произошло. Или ловил красивые кадры, гуляя по городу, чтобы в конце года вспомнить, как хорошо было летом.

— Твою мать! — воскликнула Алина, поднимаясь с места.

Она растерянно оглядывалась по сторонам. Тим, наблюдавший за ней с хмурым видом, не мог понять, что её так взволновало

— Как далеко мы от этого места? — спросила Алина, поворачивая к нему экран своего телефона.

— Далековато, — ответил он, осознавая, что даже до их остановки оставалось не менее десяти минут. — А что это?

— Гриша, — фыркнула она. — Он отправился за закладкой.

— Давай не будем паниковать, хорошо? — сказал Тим, заглядывая ей в глаза, стараясь поймать её взгляд. Он и сам был очень взволнован, но важнее было успокоить Алину. — Мы доедем до места и там посмотрим, где он. У тебя есть его геолокация?

— У него моя тоже есть, — ответила она, снова откидываясь на спинку кресла. — Мы же торчали вместе, нам следовало следить друг за другом на случай, если кого-то из нас вдруг увезут в лес.

Они въехали в город, и Алина уже была готова выпрыгнуть из автобуса и бежать пешком туда, где до сих пор светилась геолокация Гриши. Тим же посмотрел, как можно добраться туда быстрее, и старался хоть немного успокоить её. Они вышли на нужной остановке и пересели на другой маршрут.

В автобусе было многолюдно, ведь на улице уже темнело, и даже самые занятые люди торопились домой. Тим и Алина ютились в углу на задней площадке, и Тим прикрывал её от случайных прикосновений и заваливающихся на поворотах пассажиров.

В какой-то момент давка стала невыносимой, и Тим уже прижимал Алину к углу. Она замерла, держа руки на его груди, и время от времени хваталась пальцами за ткань футболки. Сначала ему казалось, что она делала это в моменты торможения, но потом он понял, что это был лишь единственный возможный способ для выхода её напряжения.

Толпа выплюнула их на нужной остановке типичного спального района. Алина повела Тима туда, где всё ещё светилась геолокация Гриши. Среди однотипных серых многоэтажек ютились старые дворы и новая школа, как яркое пятно выделяющаяся на фоне уныния.

Около рекламы наркошопа, нарисованной поверх уже закрашенной ссылки, стояли два мальчишки. Они то и дело косились на красную надпись, которую ночью снова попытаются скрыть коммунальщики.

Прошли мимо площадки, на которой подтягивались местные спортсмены, и оказались напротив обшарпанного заброшенного дома. В некоторых местах окна были заколочены фанерой, а те, что ещё оставались со стеклом, тускло отражали свет фонарей.

Поодаль у конца дома гоготали подростки, и их смех был резким и неестественным, будто они проверяли себя этим местом на смелость. Они курили и харкались, бросая косые взгляды по сторонам, готовые в любой момент скрыться от нежелательного внимания.

Дверь в подъезд была открыта, а газлифт болтался на порванной пружине. Алина смотрела прямо туда, и Тим не был уверен, стоило ли им вообще заходить. Но она пошла решительно и бесстрашно, и у него не осталось выбора.

На лестничных пролетах было темно, и, впервые наступив на осколки стекла, Тим зажег фонарик на телефоне. Повсюду валялись шприцы, разбитые бутылки, скученная фольга и засохший кал. В шахте сломанного лифта гулял ветер, и где-то слышались шорохи. Сложно было определить, кому они принадлежали: местному наркоману, закладчику, любопытному подростку или бездомной собаке.

— Гриша? — тихо произнесла Алина, и, словно провожая улетающее вверх эхо, подняла глаза. Ответа не последовало. Она взглянула на геолокацию, которая уже долгое время оставалась неизменной. — Я точно уверена, что он где-то здесь.

— Может быть, он потерял телефон? — предположил Тим.

— Возможно, — пожала плечами она. — Пойдем.

Она начала подниматься по ступеням, и Тим последовал за ней. Он не мог поверить, что Алину не пугало это место. С каждым шагом у него стыла кровь в жилах, ведь эта тишина, нарушаемая лишь их шаркающими подошвами, таила в себе нечто ужасающее. Вскоре они добрались до пятого этажа.

Там, в углу, залитом мочой, сидел скрюченный человек. Его волосы были небрежно сбриты, и, присмотревшись, можно было увидеть, что кожа залита зеленкой. Плечи незнакомца тряслись, а руки и ноги подергивались.

Тиму потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что произошло. Алине же потребовалось в два раза больше времени. Она застыла, словно отказываясь принимать происходящее. Тим медленно опустил фонарик и сделал шаг вперед.

— Уходите, — пробормотал Гриша. — Я уже всё понял. Я верну деньги. И больше не буду употреблять.

— Эй, дружище, — тихо проговорил Тим, присаживаясь перед ним на корточки. — Это мы, твои друзья. Ты как?

Гриша поднял голову, и в его красных глазах читалась откровенная мольба. Остатки волос торчали в стороны на висках, а по бритой макушке разводами разлилась зеленка. С трудом та не попала в глаза, но залила и ноздри, и рот.

— Я... Это... Пиздец... Я... — замямлил Гриша, натирая пальцами лицо так, будто пытался отмыть его. — Всё нормально. Заслужил.

Для «всё нормально» выглядел он действительно паршиво. Тим достал пачку сигарет и протянул одну Грише. Трясущиеся пальцы, сбитые в кровь, торопливо приняли ее. Вспышка зажигалки осветила его, дав возможность на секунду рассмотреть еще лучше.

Вокруг воняло помоями, и сигаретный дым делал только хуже.

— Что произошло? — спросила Алина, присаживаясь на колени. Тим сморщился, понимая, что она касалась голой кожей пола, измазанного непонятно чем. Но она не обращала на это внимания.

— Кинул шоп на деньги, — ответил Гриша, судорожно выдыхая. — Ну как... Сказал, что отдам через пару дней. Прошла неделя. Я уже был на плохом счету у них из-за... Из-за того времени, когда мы с тобой торчали. Вот у них терпение и кончилось. Самое ебаное, что видос выложат в канал.

Тим слышал о том, как спортики разбирались с должниками или теми, кто воровал у наркошопов. И видел достаточно видео о том, как с такими людьми обходились. Избивали, брили голову, обливали зеленкой, раздевали; кому повезло меньше — тем прибивали кисти гвоздями к деревьям. Всё зависело от конкретного магазина и фантазии его владельца.

— Надо завязывать, — заключил Гриша, туша окурок о стену с мокрыми разводами. И эта фраза могла стать первым шагом к тому, чтобы он отказался от наркотиков по своей воле. Пусть из-за страха, но хотя бы не из-за стыда перед другим человеком.

— Поехали домой, — произнесла Алина, поднимаясь.

Она потянулась, чтобы помочь Грише встать, но он оттолкнул ее руку и поднялся сам.

— На такси? — спросил он. — Меня обоссали и залили зеленкой.

Тим достал из рюкзака кофту с капюшоном, которую брал с собой даже в самый знойный день, зная, что дождь мог настигнуть в любой момент. Гриша стянул с себя разорванную футболку, кинул ее на землю, но помедлил прежде, чем надеть толстовку.

— Испачкается, — сказал он.

— Постираю, — ответил Тим. — Надевай.

Гриша был крупным молодым человеком, и его кофта оказалась ему слегка маловата. Тем не менее, она закрывала голову и лицо капюшоном. Тим и Алина поддерживали его под руки, так как он едва мог передвигаться. Было непонятно, то ли его сильно ударили, то ли ноги подкашивались от пережитого стресса. Но с помощью друзей он всё же смог спуститься, хоть и очень медленно.

Тим достал телефон, когда они вышли на свежий воздух. После душного подъезда, наполненного запахом фекалий, улица показалась им настоящим благословением. Однако цена на такси разрушила их секундное блаженство.

Машина подъехала через пять минут. Гриша и Алина сели на заднее сидение, а Тим — спереди. Водитель время от времени поглядывал в зеркало заднего вида, но Гриша старательно прятал лицо, особенно когда салон заливал свет проносящихся мимо фонарей.

Когда водитель остановился у нужного подъезда, они выскочили из машины. Гриша всё ещё прерывисто дышал и старался сжаться, чтобы никто его не видел. Тиму было сложно не разглядывать его, оценивая ущерб при лучшем освещении.

Когда Гриша перешагнул порог пустой, тёмной квартиры, он остановился, не пуская никого дальше.

— Можете ехать, — сказал он.

Тим подтолкнул его в спину.

— Мы остаёмся, — заявил он, кидая рюкзак на тумбу в прихожей.

— Не нужно, — шепнула Алина. — Я останусь. Можешь ехать домой.

— Я остаюсь, — повторил Тим и снял обувь.

Алина едва заметно улыбнулась и проследила, как Гриша снял кроссовки и поплелся по коридору. Он взял в комнате домашние вещи и направился в ванную комнату.

— Дверь не закрывай, — попросила Алина, и Гриша послушался.

Они не стали подсматривать. Вместо этого вошли в комнату и сели на край дивана, как будто впервые оказались в этой квартире. Никто из них не мог до конца осознать произошедшее. Всё казалось нереальным и сюрреалистичным.

Тим чувствовал, как у него дергалась губа, и попытался расслабиться, устроившись поудобнее. Каждая клеточка его кожи болела за Гришу, который сейчас находился в душе.

— Почему ты попросила не закрывать двери? — спросил он.

Алина закинула ноги на диван и, свернувшись, прильнула к Тиму. Она положила голову ему на грудь и начала привычно повторять пальцем контур змеи на его предплечье. Он осторожно поглаживал её по плечу, пытаясь успокоить и её, и себя.

— Чтобы он ничего с собой не сделал, — ответила она. — Мы уже просили друг друга о таком. Когда мы оставались вдвоём в самые тяжёлые моменты жизни, ещё до появления Ксюши, и я уходила мыться, Гриша просил не закрывать двери. Однажды у меня уже возникало желание вскрыть себе вены бритвой, и для нас это стало нормой.

— Это было после?..

— Нет, — удивил её ответ. — Ещё до того ноября. Мы пытались завязать. Меня ломало, я ненавидела жизнь. Отец тогда был в запое, мама часто плакала, но продолжала пить вместе с ним. Я устала и хотела, чтобы всё закончилось.

— Гриша спас?

Алина усмехнулась.

— Я порезала поперек, — ответила она, показывая след, который скрывала татуировка с драконом на предплечье. Прежде он не замечал, что в хвосте прятался бледный шрам. — Сама испугалась и выбежала из душа. Гриша перетянул мне руку, чтобы остановить кровь. Такая идиотка! Надо было резать вдоль. У тебя никогда не было подобных мыслей?

— Нет, — ответил он твёрдо. — Были мысли, что лучше бы я не рождался совсем. Но накладывать на себя руки я никогда не хотел. Я, наверное, слишком люблю эту дерьмовую жизнь. И мне было бы очень жаль близких, которых я бы расстроил таким поступком. Жизнь и так короткая. И мы все когда-нибудь умрём. Не вижу смысла приближать этот момент самостоятельно.

— Повезло, — вздохнула она. — Завидую даже, что у тебя нет привычки считать этажи. Наверное, не такое лето ты хотел.

— Я никакое лето не хотел, — улыбнулся он, касаясь носом её макушки. — Прозвучит по-тупому, но хотя бы не скучно.

— Да, лучше бы ты этого не говорил, — усмехнулась Алина.

В ванной стихла вода, и послышалось шуршание. Прошло несколько минут, и дверца навесного шкафчика над раковиной хлопнула. Затем, шаркая тапочками, к ним вышел Гриша в пижаме. В таком беззащитном виде он выглядел даже мило, но его зеленое лицо и плешивая голова портили общую картину.

Он подошёл к розетке и поставил бритвенную машинку на зарядку.

— Мицелярка осталась? — спросила Алина, вставая. Гриша кивнул в сторону ванной. — Сейчас сотрем лицо. А потом сделаем из тебя скинхеда.

— Ну, уж лицо стирать не обязательно, — попытался улыбнуться Гриша.

Он сел на её место и вытянул ноги, уставившись в одну точку. Тим поглядел на него, но недолго, чтобы не смущать его снова. По крайней мере, теперь от него пахло гелем для душа. Алина вернулась с бутылочкой мицеллярной воды и пачкой ватных дисков. Она села рядом и начала очищать кожу Гриши.

Зелёнка плохо поддавалась, и, хотя Алине удалось смыть большую часть красителя, зеленоватый оттенок всё ещё оставался на лице. Она также пыталась протереть складки у ноздрей и уголки губ, но там краска будто бы засела намертво.

Алина кинула последний диск в общую кучу впитавших в себя зелень и разочарованно вздохнула.

— Ладно, завтра попробуем спиртом, — подытожила она. — Стрижемся?

— Да, — кивнул Гриша, щупая высохшие остатки волос. — Под тройку, наверное. Или сколько тут осталось?

Тим достал из шкафа полотенце и накинул его на плечи Гриши, который пересел на низкую табуретку посреди комнаты. Пришлось включить большой свет, который ещё больше обнажал израненную душу. Теперь на лице и голове Гриши можно было увидеть проступающие синяки.

Машинка зажужжала, и первые локоны волос упали на пол. Тим пытался сравнять то, что настригли спортики, ведь они точно не думали и старались над новой стрижкой их жертвы. Где-то волосы были сбриты почти под ноль, а где-то торчали клочками.

Процесс занял больше времени, чем Тим предполагал. Он никогда прежде не брил никого, поэтому старался сделать всё как можно аккуратнее. Понимал лишь в теории, что сначала нужно было срезать длину, а потом уже подравнивать. Внимательно искал антенны, скрывающиеся от первого взгляда.

— Смотри, — шепнул Гриша, указывая на Алину.

Та уснула на сложенном диване, подтянув к себе ноги. Безмолвная тишина и монотонный гул машинки могли усыпить любого. И если бы Тим не был занят ответственным делом, то тоже поддался бы искушению отключиться.

— Как вы вообще меня нашли? — спросил он.

— По геопозиции. А потом... Алина знала, куда идти, — пожал плечами Тим и продолжил стричь. Оставалось совсем немного.

— А, точно, — выдохнул Гриша. — Отстойно, что всё так получилось. Но... Хорошо, что вы меня нашли. Я бы сам там скрылся каким-нибудь осколком.

— Не думай, что мы тебя оставим, — произнёс Тим. — Тебе предстоит серьёзное испытание, но мы будем рядом, чтобы поддержать тебя. Сколько ты задолжал шопу?

— Двадцать тысяч, — тяжело ответил Гриша. — Это без процентов. За каждый день будут штрафы. А у меня нет... Меня уволили, и я сейчас вообще не знаю, что делать.

— Придумаем что-нибудь, — похлопал Тим его по плечу и выключил машинку. Видеть Гришу лысым было крайне непривычно, и теперь его уши топорщились ещё сильнее. — Жизнь не закончилась, и это главное. Остальное поправимо.

Гриша, кивнув, поспешно снял с плеч полотенце и отправился за веником. Он смел волосы в совок, но оба понимали, что по-хорошему сначала нужно было использовать пылесос, а затем провести влажную уборку. Однако время уже было не самое подходящее для шумных действий. К тому же, если на соседей можно было не обращать внимания, то будить Алину совсем не хотелось.

Им ещё предстояло разложить диван, не потревожив её сон.

Они выключили свет и вышли на балкон, где Тим поделился с Гришей сигаретой. Они закурили, и Гриша устало навалился на оконную раму, почти наполовину свешиваясь наружу. Пепел, мерцая, уносился вместе с ветром. А город постепенно погружался в ночную тишину и умиротворение.

Однако спокойствие не охватывало лишь тех, кто курил.

— Почему ты остался? — спросил Гриша. — Я знаю, что тогда вы с Алиной поссорились из-за меня.

— Не из-за тебя, — отрезал Тим. — Я выразился неправильно, а Алина вспылила в ответ. Мы оба были на взводе из-за всего происходящего. Сейчас ведь всё в порядке.

— Алина пересказала мне, что ты сказал, — продолжил Гриша. — Сначала меня это обидело, но потом я понял, что ты прав. Я не справлюсь, если надо мной будут трястись. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы это было так.

Они одновременно усмехнулись, хотя в этом и не было ничего смешного.

— Тебе не нужна эта тотальная забота, — ответил Тим. — Тебе просто нужна поддержка. Я уверен, что ты в силах справиться сам. По крайней мере, когда мы справляемся сами, то толку больше. Близкие должны просто оставаться близкими. Чтобы поделиться переживаниями, получить доброе слово и одобрение. Но никак не для того, чтобы решать проблему вместо тебя. Хотя да, хотелось бы.

Они докурили молча. Тим обдумывал, где бы можно было найти двадцать тысяч быстро. Можно было найти работу для Гриши. Им на складе требовались люди, и он мог там пригодиться. К тому же зарплата была приличной. Кладовщики получали больше, чем Тим со своей вечно разрывающейся задницей в офисе. Но он не знал, какой величины были накладываемые штрафы за каждый день просрочки.

Можно было взять кредит. Но Тиму его бы не дали. У него были и без того непосильные обязательства перед банками. Настолько, что ни один уже не одобрял ему даже рефинансирование для снижения платежа. Он находил это нелогичным, ведь в его кредитной истории было ясно отражено, что он без просрочек вносил платежи размером больше, чем тридцать тысяч. Неужели он не мог с тем же успехом платить восемнадцать?

— Как насчет прибраться в гараже в пятницу? — предложил Гриша, туша окурок.

— Мне на работу в субботу, — вспомнил Тим. — Нашел себе подработку, теперь я заложник графика шесть через один. Поэтому только если ты заберешь меня на машине с работы.

— Да без проблем, — кивнул Гриша. — Домой не доставлю только, мы же напьемся.

— Домой сам как-нибудь укачусь, — улыбнулся Тим, выходя с балкона.

Гриша взглянул на Алину и скомканное постельное белье в изголовье. У них было несколько вариантов: либо спать всем сидя на сложенном диване, беря пример с Алины; либо разбудить её; либо как-то умудриться не будить и расстелить постель.

Выбрали третий вариант. Тим осторожно, даже не делая лишнего вздоха, поднял Алину на руки. Это заставило её зашевелиться, и он прошептал лишь «Спи-спи», чтобы она не открывала глаз, а лишь удобнее устроилась. Глядя на то, как Алина ютилась в его руках, Тим скромно улыбнулся. Уставшей спине такой поступок не нравился, но болевые ощущения можно было и послать на некоторое время. У него было не так много возможностей носить Алину на руках.

Гриша торопливо, оттого и не очень аккуратно, постелил белье и подготовил две подушки. Алину положили у стены. Тим лег посередине, а Гриша с краю. Его дыхание только сейчас начинало выравниваться. Но как только они замолчали, Тим почувствовал, как тот снова задрожал.

— Вы с Ксюшей не общались? — тихо спросил Гриша.

— Общались.

— Как она?

— Переживает, — коротко ответил Тим, понимая, что не имел права раскрывать суть их диалога. Как минимум без согласия Алины. Как максимум — Ксюша сама просила не говорить. — Не думай об этом.

— Она не вернется, да? — понял Гриша.

— Да, — ответил Тим. — Такое случается. У тебя впереди новый этап жизни.

— Да пофиг, — фыркнул он. — Я все равно не стоил её никогда. Как бы не пытался — я никогда бы не дал ей того, чего она хотела. Я люблю её, и поэтому должен отпустить. Она достойна лучшего.

Отчеканил он это так, словно уже несколько дней репетировал. Тим успел лишь открыть рот, чтобы сказать.

— Ничего не говори, — перебил его Гриша. — Не хочу об этом больше. Спи.

— Как скажешь, босс, — усмехнулся Тим и закрыл глаза.