Она сидит на какой-то драной картонке уже второй час; замёрзла так, что босые ноги отказываются что-либо ощущать. На лестнице между седьмым и восьмым этажом. В одной футболке и нижнем белье. Слёзы давно высохли. Девятилетняя Диана уже не первый раз переживает подобное, только сейчас, в последний четверг ноября, когда на улице мерзкая сырая погода с мокрым снегом, ей особенно холодно. Во многих смыслах.

По этой лестнице редко кто-то ходит. Двое взрослых покосились, но зашли в лифт. Девушка из квартиры напротив с жалостью посмотрела на маленькую соседку, но не стала подходить — в прошлый раз её помощь закончилась скандалом с матерью. И с тех пор девушка связываться с этой женщиной больше не хотела. Лучше уж оставить несчастного ребёнка в покое.

На сей раз наказание длится дольше обычного. Одно дело потерпеть двадцать минут, а другое — второй час просидеть на холодном бетонном полу. Картонка не особо-то и помогает. Но всё же лучше, чем ничего. Чем её жизнь.

Что могла сделать девятилетняя девочка? Сбежать? Не лучший выход. Пожаловаться? На что? И кто ей поверит? Сделают мамке выговор, может, побеседуют. Какое-то время она будет строить из себя примерную маманю. Потом всё вернётся обратно. Потому что в этой семье есть одна проблема: Диана никогда не была любимой дочерью. Забитая, неуверенная в себе, ощущающая постоянное чувство вины. За что — неясно. За всё подряд, например, за свою жизнь. Она ненавидит себя и не знает, что с этим делать. Она бы очень хотела поговорить по душам и рассказать, какой она сегодня нарисовала классный дом, в котором тепло и уютно. Но не может. Перед матерью лучше не отсвечивать, не попадаться на глаза, тихо заниматься своими делами. Дома нет личного уголка, собственной кровати. Собственного комода. И ящика для игрушек. Для Дианы нет места, она это видит и чувствует каждую минуту своего жалкого существования.

Девочка обнимает колени и закрывает глаза. И снова представляет, что существуют же семьи, в которых любят. Что какой-нибудь старший брат обнимет, утешит, скажет такое простое «всё будет хорошо». Что есть папа, который придёт с работы и принесёт шоколадку. Погладит по голове и обязательно скажет, что гордится дочерью. Что мама может просто любить за то, что ты есть. За то, что ты её ребёнок.

От таких мыслей Диана вновь плачет. Неужели в её жизни такие простые моменты — это лишь несбыточная мечта? Похоже, что так. Ведь она никогда не слышала от матери доброго слова. Даже в школе ребята относятся к ней с куда большим уважением. Учителя хвалят за успехи в учёбе. Но матери не нужен повод для ненависти.

Получила четвёрку — в угол. Получила тройку — на горох. Сделала что-то пострашнее — в подъезд. Как сейчас. Она всего лишь хотела досмотреть интересную передачу про животных и не сразу помыла посуду. Что случится, если помыть посуду на пять минут позже? Оказывается, любое недовольство для матери — это трагедия вселенского масштаба.

— Эй, а ты чего тут сидишь?! — спрашивает чей-то голос. Мальчик. Примерно её возраста.

Диана ничего не отвечает. Лучше пускай он идёт своей дорогой и не трогает её, а то ещё ворвётся мамка в такой момент, увидит, что он тут стоит: и ему прилетит, и ей.

— Тебе же холодно!

Только тогда Диана поднимает голову и разглядывает его. Красивый, ухоженный мальчик. С модной причёской. И странными светящимися оранжевыми глазами. В толстовке и домашних штанах. И домашних же тапочках. Откуда он здесь? Что-то девочка не может припомнить такого соседа. И снова молчит.

— Я услышал, как ты плачешь. — На этих словах её даже передёргивает. Снова громко плакала? Хорошо, что мать не заметила! — Я тут рядом живу, этажом ниже. Ты выглядишь такой несчастной. — Он садится рядом с ней. — Как тебя зовут?

Девочка качает головой; не хочет называть даже своего имени.

— Тебя так... мама?..

Молчит.

— Она наказала тебя?..

Кивает.

— Ты замёрзла. У тебя ноги бледные. И губы уже синеватые от холода.

— Диана... — выдавливает из себя имя девочка. Неравнодушный мальчик услышал её плач и подошёл. Только что он может сделать?

— Пойдём ко мне. Я твоей мамы не боюсь. — В его словах столько искренности, даже какой-то внутренней силы, что верится: он и правда не боится её мамы. — Ты заболеешь. Возьми мои тапочки, в них тепло.

— А ты?..

— А я так дойду, тут идти немножко совсем. Возьми меня за руку, Диана.

Она хочет верить ему. Сейчас она как никогда нуждается в руке помощи, и Судьба, похоже, проявляет к ней благосклонность. И девочка берёт этого мальчика за руку, что становится самым верным решением в её жизни. Такая тёплая рука, приятная. И такие же тёплые домашние тапочки, будто хранящие в себе уют. Даже коленки от холода перестают дрожать.

Диане стыдно за свой внешний вид: за растрёпанные длинные светлые волосы, за то, что она только в белой футболке с мультяшками и трусиках. Прячет взгляд. И пытается не плакать ещё больше от внезапно свалившейся на неё доброты. Если от обиды она плакала тихо, то от тепла и заботы готова разреветься.

Мальчик ведёт её по лестнице на этаж ниже. Вроде здесь живёт кто-то другой... но, может, Диана ошибается? Это не так важно. В светлой квартире, пахнущей домашними пирожками с луком и яйцом, она несколько теряется. Мальчик со сверкающими глазами сначала ведёт её в ванную и, пока она приходит в себя, ополаскивает лицо и моет покрасневшие глаза, приносит ей голубой домашний халат. Такой мягкий, хочется в нём утонуть, зарыться и заснуть сладким сном. Странно и даже необычно, что незнакомый ей человек отдаёт столько тепла. Девочка уже почти забыла, каково это приходить домой и чувствовать себя в безопасности.

— Как тебя зовут? Прости, я сразу не спросила...

— Допустим, Саша, — мило улыбается он. — Пойдём, ты же хочешь кушать. Как насчёт домашних пирожков? С луком и яйцом. Как ты любишь.

— Но откуда ты знаешь?! — Диана словно пытается разглядеть на его лице намёк на то, как он об этом догадался.

— Да так. Знаю. Хочешь кофе? — Саша каким-то образом узнаёт и об этом. Ведь Диана всегда любила вкусный кофе, её угощала одноклассница. Как-то на перемене девчонки сбежали в кафе и принесли оттуда стаканчик и для неё. Даже если она не просила, девчонки подумали о ней, что ей тоже захочется. Вот же странная ситуация — даже одноклассницы заботились о ней больше родной матери.

— Хочу. Спасибо тебе, не может поверить своему счастью Диана.

На небольшой кухне, типичной для советских многоэтажек улучшенной планировки, Диана садится за стол, поближе к батарее. Её всё ещё немного знобит, но она отогревается и перестаёт чувствовать себя самым несчастным человеком на планете. Дома у Саши так хорошо, уютно. Главное — безопасно.

— Саша, спасибо. Очень-очень большое.

— Пустяки. Ди, как ты оказалась в подъезде? Я тут недавно, ещё не знаю соседей. Поэтому и с мамой твоей не пересекался.

— Меня наказали. За то, что я не помыла посуду вовремя. Обычно это занимает не больше получаса, но в этот раз что-то случилось. И мама... не забрала меня домой. Она ушла и долго не возвращается.

— И ты что-то не горишь желанием идти домой, я угадал? — Мальчик поворачивается к кофемашине и принимается закладывать молотый кофе в рожок.

— Да. Всё так. Потому что... потому что она меня не любит. Она мне так об этом и говорила, — вздыхает Диана, в груди снова давящее ощущение.

— Какая у тебя ужасная мамка. Опять, поди, умотала в магазины.

— Да она постоянно это делает! — В голосе слышатся раздражённые нотки. — У неё все шкафы забиты шмотками! Постоянно печётся о том, что там модно в этом сезоне! А мне так хренушки!

— Тише, Ди. Не переживай. — Он запускает кофемашину, берёт со столешницы большую тарелку ещё тёплых пирожков. — Лучше поешь, пока тёплые.

— Спасибо. — Она аккуратно берёт пирожок, надкусывает. — Боже, они такие вкусные!

— Мама готовила.

— Передай ей от меня большое спасибо. Знаешь, я тебя раньше не видела ни разу. А ты в какую школу ходишь?

— В ту же, что и ты. Я только пришёл. У нас даже часть вещей ещё не распакована.

— А откуда вы приехали?

— Маленький северный городок. Ты вряд ли знаешь, он закрытый, и лучше о нём особо не говорить. Секретность, все дела, — улыбается он ей, девочка отвечает тем же.

— Круто. А я всю жизнь тут живу. С мамой.

— А где папа?

— Он сбежал ещё до того, как я родилась. Но мама, — переходит на шёпот она, — назвала его пидорасом.

— Можешь материться вслух, я не буду воротить нос и делать вид, что никто не матерится. — Саша смотрит на то, как колба наполняется кофе.

— Только не папа, а мама...

— Понимаю, что ты хочешь сказать. А бабушка, дедушка? Может, уехать к ним? — Мальчик выключает кофеварку и достаёт колбу. — Тебе же разбавить? С молоком?

— Ой, спасибо, с молоком, если можно. Бабушка с дедушкой далеко, и я даже не знаю, живы ли они. Мама успела со всеми перессориться. У неё такой характер...

— Дурной? Как у бешеной собаки, да? — посмеивается он, но как-то хитро, будто что-то затевает.

— Да. Вот сказал так, как я сама хотела.

— Сколько тебе сахара, две ложки? — Саша уже кладёт две ложки. Потому что он знает.

— Ты что, мысли читаешь? — хохочет Диана. Думает, что это шутка.

— Допустим, — только загадочно улыбается мальчик. — Держи. И про пирожки не забывай.

Ей нравится даже кружка. Вроде, простая, белая с цветочком. Наверное, ей бы сейчас понравилось всё что угодно, если бы это было связано с теплом и добротой. Посторонний мальчик заботится о ней, как о родной сестрёнке, будто он старший брат. Как воображаемый старший брат, который всегда скажет ту фразу: «Всё будет хорошо».

Диана начинает рассказывать о себе, ведь встретила такого отзывчивого парня, которому хочется поведать о делах семейных. Умная девочка, сама по себе добрая и отзывчивая. Незаслуженно нелюбимый ребёнок. Многие матери о подобном только мечтают. Да, проблемы в семье уже сказываются на ней, на самооценке, на отношении к собственной личности. Она всё меньше верит в успех, ещё реже думает о том, что может когда-нибудь стать по-настоящему счастливой. Что многие неудачи, даже чужие — это из-за неё. Чувство вины преследует Диану который год.

— Саша, представляешь, она сидит рядом со мной и смотрит, как я делаю домашку. Малейшая помарка — вырывает лист! И заставляет меня переписывать! А потом орёт, что это не ей, а мне надо!

— Ох. Она гулять тебя тоже не отпускает?!

— Пока я домашку всю не сделаю! А зачем всю?! Зачем мне делать на вторник?! Завтра же пятница! — Диана готова взорваться со злости. — А потом ещё звонит своим подружкам и жалуется, какая у неё дочь бестолковая! Она как будто специально это делает, чтобы отрываться!

— Похоже на то, Ди. Правда. И это так дико. Я не представляю, чтобы моя мама такое сделала. Это ужасно. Какая-то невыносимая херь. — Он замечает, что кружка пуста, а девочка больше не притрагивается к пирожкам. — Пойдём в комнату.

— Сейчас, только руки помою, чтобы жирных пятен не оставить.

— Так халат же постирать можно, что тут такого? — Саша задаёт этот вопрос потому, что этим снова выведет девочку на нужный ответ.

— Меня бы в угол поставили...

— Не переживай.

Уже в комнате девочка снимает тапочки и садится с ногами на диван. Саша даёт ей возможность опереться на своё плечо.

— Так у вас классно. А это...

— Гостиная. А там дальше — моя комната.

— Твоя?! То есть, твоя личная?! — Она хоть и знает, что подобное бывает, но каждый раз удивляется.

— Да. А у тебя не так?

— Конечно нет! Я сплю с мамой! Сначала не могу нормально заснуть, а затем мне никак не проснуться. И вообще сон плохой.

— Это потому, что ты не чувствуешь себя в безопасности. Я не психолог, конечно, но это же очевидно. — Саша берёт девочку за руку. — Не волнуйся. Здесь ты в полном порядке. И всё будет хорошо.

От такого проявления доброты Диана начинает плакать. В его прикосновении столько приятных ощущений. А когда Саша обнимает девочку, она, рыдая, кладёт голову ему на плечо. Посторонний мальчик дарит ей именно ту заботу, которую она не видела от родной матери за всю жизнь.

Много ли она проплакала? Кто знает. Но вечер длится столько, сколько нужно. Почему-то час до прихода матери растягивается на половину дня. Ведь в последний четверг ноября иногда случается то, что в другие дни произойти не может ни при каких обстоятельствах.

— Я поговорю с твоей мамой. Ди, я смогу её убедить. — Саша гладит девочку по волосам.

— Хорошо...

Диана засыпает у него на плече. Она устала. Утомилась от всего урагана эмоций, от сегодняшнего дня. В этом халате так тепло. В этих объятиях так приятно. Саша подкладывает мягкую подушку под её голову и накрывает тяжёлым пледом, под которым спать — одно удовольствие.

И только сейчас на лице мальчика начинает играть хитрая злая улыбка, а глаза сияют ещё ярче. Это больше не мальчик Саша. Теперь возле спящей девочки стоит её точная копия, в той же футболке и тех же трусиках. С одним отличием — светящимися оранжевыми глазами.

Пора идти домой.

На лестничной клетке и правда холодно, особенно для девочки почти без одежды. Но это существо не чувствует никакого дискомфорта. Босыми ногами оно проходит к той картонке и садится на неё в той же позе. Пора поговорить с мамой. Кое-что объяснить.

Непутёвая мать заявляется ещё через час ожидания. Выходит, ребёнок должен был проторчать на холоде в подъезде около двух с половиной часов. С этим нужно что-то сделать.

— Уселась тут, иди домой. — Ни вам здравствуйте, ни как дела.

— Да, мам... — Девочка идёт, опустив голову.

В одежде у этой женщины вкус тоже на большого любителя. Кожаная куртка с кожаными штанами в обтяжку, необъятная задница и малюсенькие кеды. Макияж чуть-чуть не дотягивает до посредственной проститутки. Прямая чёлка, крашеные в чёрный светлые волосы. И уже не выветривающийся запах дешёвых сигарет. Отвратительный парфюм. Приторный. В лифте с такой дамой можно задохнуться, что намного лучше, чем терпеть этот аромат. Пожалуй, такое выражение, как «собралась на блядки», ей подходит лучше всего.

Квартира одинокой непритязательной дамы с низкой социальной ответственностью. Посторонние мужчины здесь бывают чаще, чем сладости для дочери. При беглом осмотре так и не понять, что здесь вообще живёт ребёнок. Правда, развешанное на балконе бельё выдаёт, что ребёнок всё-таки есть. Завалялся где-то.

— Штаны надень, — говорит эта мать. — А то ходишь, как чмо.

— Да, мам, — соглашается девочка. Что ей ещё остаётся?

— Не мамкай мне.

И так всегда. А если не «помамкаешь», то всё равно будешь неправа. Потому что нелюбимые дети мешают жить. Трудно ходить по клубам, когда ребёнка нужно кормить и одевать. Сложно трахаться с мужиками и искать того самого, когда на этом же диване будет спать дочь. До женщины всё никак не доходит, что всем своим внешним видом она говорит: «Зато я дёшево стою, угости меня коктейлем». И только для этого она и годится — использовать на разок и уйти по своим делам. Вместо того, чтобы задуматься, эта дама предпочитает искать принцев методом проб и ошибок.

Грязная посуда ведь так и осталась в раковине. Слипшиеся макароны никуда не делись. И следы кетчупа не испарились.

— Эй, иди посуду мой, чё встала. — Мать раскладывает пакеты с одеждой.

— Не пойду. — Тон девочки немного меняется.

— Чё сказала?! — Она даже оставляет свои вещи на кресле. — Снова в подъезд, да? Только я тебе ремня дам сначала.

— Дай. — Диана поднимает глаза. И мгновенно просверливает дыру в душе у мамаши.

Не дав той опомниться, девочка лёгким щелбаном по носу отправляет женщину в свободный полёт на пару метров. Жертва приземляется на спину и взвывает от боли.

— Какого хера?! — Она хочет сказать что-то ещё, но девочка в одно мгновение оказывается рядом и наступает на горло босой ногой. И освободиться от этой ноги не представляется возможным.

— Ой, а что случилось? Откуда у нас синяки? А, сама упала... на работе... ну бывает, бывает, — хихикает дочь. Убирает ногу и резко поднимает мать так, чтобы глядеть на неё со своего роста. — В глаза мне смотри! С кем я разговариваю?!

— Я не... я не...

— Всё ты понимаешь! Только прикидываешься дурочкой! Всё ты понимаешь! — Она хватает мать за одежду и ведёт за собой к кухонному столу, на котором уже лежат тетрадь в клеточку и ручка. — Ну ничего, пора делать домашнее задание. Оно у нас простое. Даже такая дура, как ты, справится. — Диана усаживает её на табуретку, а затем даёт оплеуху, от которой у матери темнеет в глазах. — Пиши давай! Пиши, как я говорю, поняла?! Я плохая мать! Пиши давай! Так и пиши, да! — Ещё раз лупит по голове.

И эта мать боится. Потому что вместо дочери сейчас здесь какое-то чудовище. До безумия страшно даже взглянуть на неё, поднять глаза. Сказать лишнее слово. Ведь если она скажет — снова получит по шее за свой грязный рот, который надо с мылом мыть. Слеза падает на тетрадный лист.

— Это что такое?! — Девочка бьёт женщину головой о стол. — Это что такое?! — Вырывает тетрадный лист и швыряет его в раковину. — Переписывай, я сказала!

— Но я же...

— Рот закрыла! — Вновь бьёт головой о стол, отчего из носа начинает идти кровь. — Ты кусок бестолкового говна! Что ты мне тут слёзки льёшь?! Давай пиши!

Эта пытка длится вечно, потому что с каждым вырванным листом их почему-то не становится меньше. Если написала семь и капнула кровью на бумагу — нужно вырвать и писать заново. Всю тетрадь. И когда двенадцать листов всё-таки подходят к концу, легче не становится.

— Вот можешь же, когда захочешь! — Чудовище с внешностью дочери отвешивает очередную оплеуху. — Молодец, что сказать! В глаза мне смотри! — Хватает мать за лицо и направляет к себе. — Пришла пора поговорить по душам.

Яркая оранжевая вспышка озаряет кухню. Лиза за одну секунду ощущает всё, что её дочь ощущала в течение девяти лет. Унижения, наказания, моральные терзания. Чувство вины и ненужности. Это проникает в душу и взрывается так сильно, что Лизе срочно хочется умереть. Но такое было бы слишком гуманно. Она за секунду выстаивает все те часы в подъезде, в углу и на горохе. Оплеухи. Ночи напролёт за долбаными тетрадями. Отсутствие сна, сладостей, простых человеческих радостей. Ежедневное напоминание о том, что самый родной человек её ненавидит. Что мама, которая должна дарить свою любовь и оберегать, считает тебя куском говна, отбросом, мешающим жить. Лиза получает всё обратно в том же объёме. Она не могла себе и представить, что уже накопилось столь много.

Из носа капает кровь. На кожаные штаны. Из глаз льются слёзы. И падают на кожаную куртку. Она плохая мать, и это нужно исправить. Лизе ужасно стыдно за себя, за все эти годы. Невыносимо даже думать о том, что она так относилась к собственной дочери. Никакие слёзы здесь не помогут. И никогда бы не помогли.

Существо, похожее на дочь, берёт её за руку. Не слишком нежно, но уже гораздо мягче, чем удар головой о стол, это уж точно. И ведёт в квартиру этажом ниже. Туда, куда недавно заехала какая-то семья с мальчиком десяти лет. На пороге этого дома совсем другие ощущения. Приятно даже находиться в светлой, просторной квартире, в которой у каждого члена семьи есть своё место. Где каждый чувствует себя нужным.

Диана уже проснулась. Она услышала, что кто-то пришёл, сначала даже испугалась — она в чужом доме! Но когда видит Сашу, держащего маму за руку, то успокаивается.

— Я поговорил с твоей мамой.

— И теперь... — Диана с надеждой смотрит на неё.

— Теперь она всё поняла. И больше так не будет. — Он крепко сжимает ладонь Лизы, женщина кивает, всхлипывает.

Пожалуй, девочка впервые видит маму без дурацкого выражения лица, где вечное недовольство смешалось с отвращением. Сейчас перед ней стоит несчастный человечек. Такой же маленький и забитый.

— Мама?

— Да. Прости меня. Пойдём домой, хорошо?

— Сейчас. Только узнаю, что...

Саша подходит к ним, берёт обеих за руки. Говорит: «Оставь халат и тапки себе, дарю от чистого сердца», а затем провожает девчонок к выходу. На прощание Диана обнимает мальчика и благодарит его от всей души.

В квартире, где раньше любовью и не пахло, что-то изменилось. Глазами этого никак не увидеть, а вот ощущение стало другим. Ощущение дома, что здесь можно чувствовать себя в безопасности. Здесь рады тебя видеть.

— Мам? — Диана по старой привычке всё же немного боится.

— Прости меня, пожалуйста. — Лиза опускается на колени, чтобы быть с ней на одном уровне. — Если ты сможешь простить меня после всего, что я тебе сделала... — В этих глазах совсем другие эмоции, не те, что раньше. — Я люблю тебя. Правда, я люблю тебя. И пойму, если ты не захочешь прощать.

— И я тебя люблю, мамочка, — говорит она и обнимает мать.

Гладит по голове так, будто успокаивает такую же маленькую девочку, только уже девятилетнюю Лизу. Которой тоже не хватает любви и внимания. Которая в своей жизни практически не видела отца, а от матери не получала заботы. Она такой же несчастный ребёнок. И теперь у них всё будет хорошо.