Фернандо нетерпеливо подгонял коня, сузив глаза, чтобы поднимаемый в воздух песок не препятствовал зрению. Сейчас оно было просто необходимо, ведь это, возможно, последнее столкновение с карлистами, которых они гнали вот уже третий день. Пиренейские горные хребты служили хорошим укрытием остаткам восставших, что не медлили нападать из-за каждого угла на королевскую гвардию, ряды которой он недавно пополнил. Лошадь устала скакать всю ночь без остановки и упрямилась на крутых поворотах, почти не реагируя на подшпоривания. В эти моменты Фернандо бранил себя, что не решился взять Ареса.

За последнюю неделю его мысли занимали три, не считая революционеров, темы. Первая касалась каши вокруг аферы с Корнеллией. Был ли он шокирован открывшейся ему тайной? Да, он ожидал от жизни какого угодно удара, но это было за пределами предполагаемого. И тем не менее, что-то в схеме этого мошенничества не ладилось. Если она охотилась за богатством, то почему не осталась с герцогом? Зачем она выбрала такой неясный и сложный путь, сбегая и работая прислугой? Голова, в моменты таких раздумий готова была расколоться, но действительно весомого аргумента он не находил.

Вторая же относилась к поездке к неким Рамиресам. У Фернандо хватило смекалки наведаться к Кобреро, где ему по большому секрету поведали в деталях последний визит девушки. Он нередко вспоминал о том, как приехал на Сьютат Веллью, с трудом выпросив отгул, и нашёл крайне возмущенных Рамиресов, утверждавших, что его "сестра" нагло сбежала из-под их носа. Корнеллия, или как бы её там не звали, каким-то образом разузнала о его письме и бросилась в бега. Первым инстинктом, когда мужчина с писклявым голосом и его черноглазые дочки поведали ему новость, было бежать вслед за ней, но куда? Ни одна живая душа не видела пронесшуюся по улице девушку. Дальнейшая её судьба была отныне покрыта мраком. Она выскользнула из его рук, и Фернандо чувствовал, что никогда не докопается до истины. Ко всему прочему, все в округе перебирают подробности истории с Хавьером. Мало того, что его семья пустила слух будто Корнеллия умственно отсталая и раньше пребывала в специализированных лечебницах, так ещё и этот щенок осмелился требовать у Бернарда компенсации за позор. Фернандо не верил в её сумасшествие - это невозможно, по крайне пока он лично в этом не убедится. Хоть бы она не попалась никому до того момента, иначе девушку ожидает пожизненное заточение в лечебницу для душевнобольных.

Третья же заключалась в гибели отца. Удивительно для себя, Фернандо ощущал, что это потеря оказалась для него значительной. Маркиза Альваро де Лавера убили при неизвестных обстоятельствах ещё до того, как мужчина смог заиметь достаточно влияния, чтобы разыскать его. Он держался стойко на опознании и похоронах, но, когда его взгляд устремился на неприступные и ныне обугленные стены белокаменного дома, парень понял, что произошла необратимая перемена. Всё изменилось, а так знакомые ему и многим неторопливые дни канули в прошлое. Кто бы не одержал победу в этом сражении, вскоре начнётся следующее, вполне способное перерасти в гражданскую войну. К какой бы армии он не примкнул, а он имел способность здраво оценивать состояние вещей, реальность состояла в том, что на троне сидел король без железной хватки, прогибающийся под французов и не умеющий слышать нужды своего народа. Умер не просто человек, давший ему имя, с ним ушёл в небытие размеренный уклад жизни. Теперь он считался полноправным владельцем титулов, земель и денег. Он обрёл всё, о чём грезил долгие годы его брат и потерял то, за что столько боролся – свободу.

Сейчас же, его усталый, но ясный ум был всецело направлен на нахождении кучки спрятанных в этих скалистых землях людей, и все остальные мысли отошли на задний план. Ещё со времён войн в Бразилии, он хорошенько заучил, что забитая ненужным голова способна свести в могилу на поле боя. Как-то потом, когда он выберется из этого хаоса, он расставит всё по своим местам, а сейчас нужно гнать упрямую лошадь и держать руку наготове.

По красивому и словно выточенному лицо текли капли пота, волосы были растрёпаны, а на лбу выступили небольшие морщинки от постоянного напряжения. Вот, где-то раздался выстрел! Потянув поводья, Фернандо издал клич, заставив коня бежать рысцой. В серых глазах играли огоньки, а улыбка легонько коснулась его рта. Могло сложиться впечатление, что этот человек создан для таких условий: где риск лишиться жизни был крайне высок и шёл под руку с невероятными карьерными возможностями.

Звуки лошадиного ржания, возгласы и выстрелы доносились всё отчетливее по мере того, как он взбирался по наклону, пока перед его взором не открылось поле боя. Десятки солдат, верхом или на ногах, сцепились в ожесточенной схватке, поднимая в воздух клубки оранжевой пыли и примешивая к общей картине ярко-алые пятна крови, в которые окрашивалась земля. Ловким движением Фернандо выхватил револьвер из-за пояса, безжалостно прострелив какому-то мятежнику ногу. Он уверенно пробирался сквозь ещё неостывшие тела своих соратников и противников, зорким глазом выслеживая следующую жертву. Совесть могла сколько угодно сводить его с ума в мирные дни, но во время битвы все глубоко гуманистические чувства заглушались желанием выжить и уйти победителем во чтобы то ни стало.

Каталонское солнце окрашивало в насыщенно-желтый земли Пиренеи, когда взгляд Фернандо упал на знакомое лицо, находившееся среди грязи, почти под самыми копытами обезумевших от ужаса лошадей. Антонио лежал неподвижно, склонив голову на бок, его мундир был серым от пыли, а на висках красовались пятна крови. В мгновение ока, Фернандо спрыгнул с коня, помчавшись к брату под непрекращающийся вой пуль. Он схватил бледное лицо блондина, яростно тряся его. "Он жив, этот идиот живой!" — радостно думал он, когда бледно-зелёные глаза подозрительно осматривали его. Фернандо не был сильно удивлён, обнаружив брата во вражеской форме, интуиция подсказывала ему нечто подобное. Самым главным сейчас было дать ему бежать, ибо карлисты почти что повержены, а попавшие в плен будут казнены. Он быстрыми движениями пытался стянуть с брата запачканный мундир, надеясь, что в водовороте событий никто из его союзников не заметит этого. Антонио продолжал оглядываться сумасшедшим взглядом, и это вывело Фернандо из себя.

— Черт подери твой трусливый зад! — прокричал он над самым ухом, так как из-за нескончаемого ржания и выстрелов не слышал даже собственного голоса. — Помоги мне снять жалкое тряпье и неси отсюда ноги, пока можешь! Возьми мою лошадь, давай живее! Антонио, кому я говор...

Не успев договорить, Фернандо почувствовал холодную режущую боль между рёбер. Опустив голову, он увидел клинок в руке брата, что вонзился у самих лёгких. Антонио моментально вскочил, хотя холодные руки парня яростно вцепились в него. В его глазах читался страх, потом глубокое удовлетворение и наконец победное торжество: он сделал то, чего тайно желал всю жизнь. Предатель наблюдал за тем, как брат, продолжая неотрывно и бешено смотреть ему в глаза, обессиленно перекатился на спину, истекая кровью.

— Антонио, — процедил сквозь зубы Фернандо, белея от гнева и теряя силы с каждой секундой, — будь ты проклят.

Вскоре силуэт брата поспешно исчез, а он, Фернандо, припав к земле, уже не слышал ещё минуту назад мучивших его звуков битвы - только безмятежное голубое небо над головой. Он тщетно закрывал пальцами место раны, из которого струилась потоком красная кровь. Серые глаза неподвижно созерцали далёкие белые края редких облаков. Время, казалось, замерло на долгие, долгие часы. Война, мятежи, перевороты - теперь это всё не имело никакой цены. Что толку от них? Одни мучения и страдания. Его мысли снова обратились к мучившим трём темам. Все эти люди, места, большие и маленькие события, бесценный опыт, ошибки и пути их исправления – вот что делает его жизнь такой, какой она есть, что делает из него живого человека. Он не сокрушался сейчас из-за подлого предательства, не бранил судьбу за такие испытания – о, нет, перед его взором появился знакомый образ с игривыми изумрудными глазами, кидающим вызов взглядом и чёрными волнистыми волосами. Эта загадочная девушка, чьё имя ему не суждено было узнать, склонилась над ним, осторожно проводя рукою вдоль, сводивших от боли, скул. Он отчетливо слышал, как она своим привычным, беззаботным голосом произнесла:

— Ах, дон Фернандо, до чего вы довели сусликов, что они стали метать в вас ножи?

Его уст коснулась едва заметная улыбка, он продолжал ощущать её поглаживания по щеке, хотя перед глазами всё размылось. Ему подумалось, что зря люди страшатся смерти, называя её страшной старухой, в то время как она является к умирающими в образе красивой девушки.

Декабрь близился к середине, когда Адриана, повязав умело шерстяной шарф вдоль спины и груди, прохаживала по берегу. На ней было тёмно-серое платье, подол которого был непропорционально выше спереди, выдавая работу неопытной портнихи. Да уж, за этот небольшой промежуток времени ей пришлось освоить не только навыки шитья на громоздкой и неудобной швейной машинке, а также основы кройки и опыт бесконечных заштопываний. Будни пролетали один за другим, вихрем проносясь в её сознании. Работа, тяжёлая физическая работа, выжимала все соки: в прохладную пору особенно неохотно было возиться в холодной воде и мести крыльцо с задним двором. Она могла за день ни разу не присесть, постоянно принимаясь то за одно дело, то за другое. Недолгое пребывание у Рамиресов теперь казалось просто сказкой по сравнению с тем, что она делает сейчас.

Её день чаще всего начинается с похода на рынок, где всегда невыносимо несёт рыбой от запачканных жиром прилавков. Сеньора Перес не волнует разыграется ли вскоре шторм или как сильно льет дождь, на завтрак он хочет непременно пить стакан молока, поэтому без каких-либо зазрений совести её посылают прямиком в ад запахов. Менять обувь оказалось удовольствием не из дешёвых, из-за этого имеющуюся пару она уже в который раз подбивает собственноручно, конечно, не без помощи хозяйки дома. Тем не менее, они всё равно пропускают, и шлёпая по лужам, которые порой доходят до щиколотки, сжимаясь от холода и не чувствуя пальцев ног, Адриана ежедневно совершает свой до тошноты знакомый маршрут.

Она жаловалась, что тогда, на Сьюттат Веллья, ввалилась без сил на кровать? Отлично, а сейчас она мёрзнет в своей же комнатке, потому как со всех щелей дует пронизывающий до костей морозный ветер, а во время продолжительных ливней крыша, под которой она ютится, протекает, так что, даже ужасно изнеможённая, она не может заснуть из-за звуков капающих в таз капель. Жалкое одеяло не в состоянии полностью прикрыть её небольшое тело, и кончикам пальцев ног, видимо, суждено вечно прозябать под потоками коварного зимнего воздуха.

На нервах её играл не только колоссальный труд, что она прикладывала, чтобы остаться на новом месте и не слечь в постель с очередной простудой, а сам городок в целом. Нельзя было придумать места на земле более уединенного, более безлюдного и небогатого на развлечения. Матильда и сеньора Перес всегда описывали метаморфозы, которые случаются с Кастельдефельсом летом, но Адриане не представлялось, что эти пустынные, заброшенные дома могут быть наполнены людьми, а по этим узким и завивающимся тропинкам вполне могут разгуливать толпами приезжие, или что на этот песчаный пляж, песок которого так мягко прогибается под её ногами, могут явится какие-нибудь дамочки с зонтиками и их расфуфыренные светские кавалеры. Унылый, серый, промёрзлый – вот каким был для неё этот прибрежный городок, вызывающий ассоциации постоянного недоедания, которым она страдала, и мозолей на руках, что ужесточались изо дня в день. Весь её круг общения сводился к Пересам и Матильде.

Сеньора Перес обладала воистину ангельским терпением, обучая её всем тонкостям жизни прислуги, о которой сама, казалось, не должна иметь понятия. Женщине было не жалко потратить часть своего расписанного до мелочей времени, для того, чтобы растолковать девушке, как правильно снимать мерки для одежды или как долго варить куриный суп с рисом. Да, ученицей Адриана оказалась не самой ловкой, и не будь столь острой необходимость уметь это всё, она бы вряд ли вообще забивала себе голову подобной чепухой, но жизнь вынуждала хватать каждый урок на лету, иначе ей пришлось бы ходить в рваных потрёпанных платьях, развалившейся обуви и есть полусырую курицу. Нет учителя строже, чем нужда. Что же касается самой сеньоры, то её способности простирались намного дальше домашнего быта. Как и подметила в первый день Адриана, то хозяйка была женщиной образованной, воспитанной в лучших традициях, а, следовательно, из благородной семьи. Соединяя воедино все отрывки, которыми сеньора редко делилась, она могла заключить, что доводы её верны.

Как-то раз, в перерыве, когда Матильда была послана хоть немного поработать в курятник, было упомянуто, что род Бускетс, из которого женщина происходит, на протяжении нескольких поколений считался одним из самых состоятельных в округе. Детство она провела в больших, обтянутых парчой залах с бархатными портьерами и изысканными музыкальными инструментами, к которым её отец питал особую слабость. Сеньора Перес никогда не считала денег, искренне веря, что в этом нет необходимости, ведь её всегда окружали самые знатные и интересные люди, столы постоянно ломились от яств, а одежда обновлялась само собой. Она даже не помнила, сколько в доме было прислуги, обращая на них внимание, лишь когда нуждалась в помощи во время переодеваний. Жизнь могла бы и дальше продолжаться столь беспечно, но, к несчастью, у сеньора Бускетса не было наследника мужского пола, так как четверо сыновей погибли в малом возрасте от кори. И вот она – единственная дочь с огромным приданным, должна была, да и имела все шансы, сделать блестящую партию и не знать нужды до конца дней своих, прежде чем всё отцовское состояние перейдет к дальнему родственнику мужского пола, личность которого была им практически неизвестна. Сеньор Бускетс скончался раньше помолвки дочери, а та, будучи одной ногой на улице, так как всё имущество в миг перешло в чужие руки, должна была скорее покинуть стены родного дома. Тут в её жизни появился сеньор Перес, который, как догадалась Адриана, был ей вовсе не ровня, а дальше история замолкала. Как они, имея на руках баснословное приданное Бускетсов, оказались в таком плачевном состоянии, считая каждую копейку и прозябая в обшарпанном домике среди пустынного города – оставалось вопросом, ответ на который девушка, тем не менее, подозревала. Крылся он в самом угрюмом и вечно ворчащем хозяине дома.

То какие эмоциональные горки пришлось Адриане переживать, не могло прежде и сниться в страшных снах. Пристрастие к алкоголю и озлобленность сеньора Переса на жизнь, выливалось не только в знакомые буйные монологи и чертыханья на весь дом, но и рукоприкладство. Жена его неспроста, в который раз убеждалась девушка, совсем неспроста, заметив ещё в полдень недостающую сумму в домашнем сейфе, готовилась морально к вечеру – она знала, что он пропьет последний песэн. И он пропивал, еле волоча ноги и пошатываясь на ветру, колотя дверь как угорелый. Сеньора очень аккуратно, не нарываясь на неприятности, старалась усмирить его гнев, раздуваемый из ничего, но порой ей не удавалось, и эти моменты были самыми страшными для всех живущих в доме. Мужчина переходил на жену, понося её, её семью, их деньги и титулы на чём свет стоит. Она проглатывала мужественно все оскорбления, но если, не поведи Бог, осмелилась что-то легонько возразить, то сеньор вспыхивал пуще прежнего, не жалея своих сил.

Адриана никогда не сможет забыть приглушенные всхлипывания и возгласы женщины, когда он однажды избивал сеньору на верхних этажах. Она понимала каждой клеточкой своего трясущегося от страха тела, что это стоит хозяйке неимоверных усилий, и вздрагивала ещё сильнее от каждого доносившегося звука. Страшно подумать, как и чем, этот нелюдь её бил, но продолжаться это могло до получаса, а наутро она выходила поникшая, вся в длинных рукавах. Подобные леденящие кровь ночи, Адриана проводила, сжавшись в углу с Мией, ибо не могла оставить ребёнка одного выслушивать этот кошмар. Прижимая девочку к себе, она закрывала ладонями детские уши и жалела, что некому закрыть её собственные. Матильда в такие моменты вообще походила на рыбу, брошенную на берег, и хуже них сворачивалась в колачек, жмуря глаза, словно её саму сейчас пинали ногами. Когда этот омерзительный поступок произошёл впервые, Адриана просто побелела от ярости и уверенно собиралась вмешаться, но Матильда с Мией её остановили, умоляя не идти туда, так как ей самой не поздоровится – они знают о чём говорят. И вот из раза в раз, место гнева занимал сжимающий в тиски страх быть на месте жертвы, которой все боятся прийти на помочь, но не только это приковывало Адриану на месте. Однажды, в приступе своей очередной пьяной вспышке, сеньор принялся со всей силы колотить дверь в комнату собственного ребёнка, за которым спрятались они трое, и, если не поспешное вмешательство сеньоры, он бы выломал дверь и Бог знает, чтобы с ними сделал.

"Эта скотина лишается остатка мозгов после парочки бокалов, — размышляла девушка, прячась с Мией во время очередного буянства. — Пусть он лишится своих рук и ног, пусть заболеет проказой или сляжет ещё с каким-нибудь смертельным заболеванием - не могу я больше видеть этот кошмар!".

Но самым нелегким было смотреть на следующее утро в лицо сеньоре Перес, сделав вид, что ничего не произошло. После пары резких отказов, Адриана оставила попытки заговорить с женщиной об этом. Бедняжке было легче не вспоминать вовсе. Девушка ненавидела и призирала себя за свою трусость, задумываясь над тем, а как бы поступили героини романа. О да, они мужественно предстали бы перед злодеем и каким-нибудь образом наказали его, навсегда избавив окружающих от тирании, но она так не могла – она боялась.

И всё же в этих наполненных страданиями и обязанностями днях, было место и чему-то позитивному. Миа – этим именем скрашивался даже самый серый день. Она превратилась в настоящий отросток Адрианы, преследуя её по пятам. Сеньора даже порой шутила, что в день, когда она не увидит этих двоих вместе – пойдёт снег на южном побережье. В чём заключалась такая сильная связь? В большей степени, дело было в невероятно богатой фантазии обеих. Придумывая целые миры, героев, мифических существ, будоражащих разум тайн, они могли не замечать, как протекают минуты, пусть даже за самой нудной работой.

Миа обычно садилась рядом, свесив свои длинные худенькие ножки, и дрыгая ими особенно сильно во время нарастающего возбуждения от полёта фантазии. Да они решили, что семейка неких Суаресов разгадывала кражу семейной реликвии, не выходя из собственного дома. Ах, как это было волнующе решить под конец, что вором оказался садовник! Да, садовники очень подозрительный народ, они не преминули записать столь занимательный факт в свой блокнот, что представлял собой скрепленные листы пожелтевшей бумаги. Или же, к примеру, как пираты высадились на берег возле их дома, похитив их всех, не считая отца, и увезя с собой в далёкие земли Багдада, по дороге в который они буду попадать в самые разнообразные приключения, начиная от гигантских чудовищ, что попытаются их захватить со дна океана, и кончая летающими павлинами, которые будут манить капитана корабля на необитаемый и зачарованный остров. В недолгие свободные часы они могли прогуливаться вдвоем по побережью, давая полную волю своему воображению, а так как самой любимой сказкой обеих была Ариэль, то неудивительно, что часто именно хвосты русалок им "мерещились" между волнами.

— Смотри, Сара! — уверенно кричала девочка, вспрыгнув на каменья и указывая пальчиков куда-то в море. — Я вижу Себастьяна, вот, смотри, он машет мне клешней.

— Ну надо же! — говорила девушка, присматриваясь к указанной точке. — Мне кажется, или рядом с ним Флаундер? Да, конечно, они, наверное, собирают для Ариэль всякие человеческие штучки. Ты же знаешь, ей они очень нравятся.

— Ой, Сара, а если король Тристан узнает об этом? — испуганно схватился ребёнок, прыгнув на другой камень и не отрывая взгляды от синих пенящихся волн. — Мы должны их предупредить. Будьте осторожны, Себастьян и Флаундер!

— Мне кажется, они тебя не расслышали, крикни погромче.

— Будьте осторожны и используйте тайный туннель! — опираясь в целях безопасности на руку девушки, прокричала Миа.

— Тайный туннель? Что-то я такого не помню, — с интересом спросила Адриана, уводя ребёнка подальше от воды, пока она не намочила ног и не заболела, как часто случалось.

— Ну конечно, — девочка подняла свои большие глаза, заговорщицки окинув взглядом собеседницу, — тайный туннель, который между особыми кораллами, чтобы можно было пробираться пока король не видит. Я сама придумала.

— Вот как, — нарочито эмоционально ахнула девушка, — но разве можно додумывать сказку?

— Но ты же решила, что она ещё не успела встретить принца, а историю мы знаем заранее, потому что нам рассказала Динь-Динь.

Их диалоги всегда были наполнены самыми разнообразными сценариями будущего, но нет, не в этом реальном мире, а в выдуманных ими, где люди летали на облаках, звери разговаривали, пираты и рыцари были одинаково отважны, джины появлялись из старых ламп, вроде тех, что пылились у них на чердаке, где было место Нарнии – потайному миру в шкафу, и поляне Винни Пуха, а принцы всегда объявлялись в самый необходимый момент.

Задумывалась, ли Адриана за всё это время о Фернандо? Естественно, но мысли эти были тройственны. С одной стороны, она люто его ненавидела: он жестоко обошёлся с ней во время признания, повёл себя как настоящее похабное животное, преследовал её до Рамиресов, едва не отдав на растерзание полисменов. Женская гордость особо тяжко переносило первое обстоятельство, поэтому испепеляющий гнев продолжал пылать при упоминании знакомого имени.

С другой стороны, самолюбие тешилось фактом, что именно он решился броситься на её поиски в огромной Барселоне и что упоминал её как горячо любимую сестру. Если он относился к ней так пренебрежительно, как высказался, то к чему были тогда все эти действия? Нет, он не может оставаться равнодушным, насколько бы больно она ему не сделала. Подобные мысли приятно согревали душу в пред сонных раздумьях.

Третья сторона представляла собой здравый анализ всего произошедшего. Что в сути представляют из себя его чувства? Фернандо открыто дал понять, что проявил к ней интерес только из-за внешней схожести с покойной возлюбленной. Она была для него лишь утешением своей совести, повторяла себе Адриана, и не будь этого обстоятельства, он бы никогда не влез в её жизнь. А её чувства? Любила ли она его, так искренне и безусловно, как принято читать в книгах? Может, ей просто хотелось кого-то любить, когда розовые мечты о герцоге потерпели крах? Может, ей просто хотелось тихой и спокойной гавани, к которой можно прильнуть после бури, и она ошибочно опёрлась на его призрачную руку?

"Да, — говорила Адриана, — не будь всей этой драмы с Хавьером, я бы никогда и не взглянула на него. Он же такой скандальный повеса, совсем не в моём вкусе. Не он ли самолично говорил, какого невысокого мнения об отношениях с женщинами? Это было минутное влечение, помутнение рассудка – что угодно, но не то, что я себе опять намечтала".

Какими бы обоснованными не казались доводы рассудка, а приступы безутешной мечтательности Адриана унять не могла. Вот даже сейчас, гуляя в полном одиночестве вдоль берега, она задумывалась о его судьбе. Мятеж подавлен уже около месяца назад, и, наверняка он бросил службу, ведь он упоминал, что питает отвращение ко всему, что связано с войной, и поехал опять в свою Южную Америку. Мысли о том, что он мог пострадать или быть убитым у девушки не возникало: как это так, ведь Фернандо прошёл не одну войну, уж что ему бояться кучки революционеров, которые держали в напряжении всю Каталонию? Так, а куда же он может поехать в этот раз? Скорей всего, путь его проляжет через Бразилию, он что-то говорил, типа кофе – золото, так что он не упустит возможности сделать на этом деньги. Потом, может, он переберётся в Центральную Америку: Куба, Коста и Пуэрто Рико, Доминиканы. Да, ему непременно захочется найти себе новых приключений на голову, такой уж он человек. Не удивительно, если и там обнаружится какая-то девушка. Ах, нет, дальше этой мысли Адриана не шла.

Порой ей хотелось мечтать, что он сейчас мечется где-то в Барселоне, пытаясь найти её след. Да, вот он прямо сейчас нанимает кучу детективов, чтобы узнать хоть малейшую информацию о её судьбе. Или же он в отчаянии прыгает на какой-нибудь корабль и плывет вдоль всего южного побережья, высаживаясь на каждом маленьком селении и расспрашивая, немного пренебрежительным тоном, чтобы не выдать своих чувств, о ней. Да, Адриана и в настоящий момент, остановив взгляд на подгоняемые ветром синие волны, представляла, что Фернандо приплывет сюда из-за тумана. Вот он поднимется по скрипучим ступеням крыльца Перес, и бросив на неё знакомый холодный взгляд, произнесёт немного хрипловатым голосом, что сеньорита, чьё имя ему пока неизвестно, пройдет с ним в зал правосудия, а потом будет всю дорогу расспрашивать о том, откуда она на самом деле. Каким бы страшным не казалось будущее, когда он явится с полисменами и позор обрушится на её голову, какая-то маленькая часть девушки хотела быть найденной; что ни говори, а ожидание смерти хуже самой смерти. Да и не заходили её мысли дальше его фееричного появления и их, преисполненной сарказма, беседы, в которой она не собирается с ним любезничать. Её ответы будут холодны и уклончивы, и выведут Фернандо из себя. Ах, какое удовольствие наблюдать, как он начинает терять самообладание: скулы напрягаются, а на лбу выступает знакомая жилка. Такие непродолжительные вспышки фантазий были моментально осмеяны и припрятаны подальше, словно маленькие букашки, до следующего раза, пока они опять внезапно не явятся из глубин скучающего сознания.

Адриана устало вздохнула и побрела обратно к дому; с неё достаточно преисполненного дурацкими мечтами перерыва. У входа её взгляд упал на ухоженную гнедую лошадь, привязанную к столбу – дон Наварро снова нанёс визит. Невольно подумав о том, что придётся копошиться на кухне и подавать чай, девушка поморщилась, вступив на порог. Гость представлял собой сутулого и обрюзгшего мужчину около сорока пяти лет от роду, всегда одевавшего неизменно кожаные высокие сапоги, словно желая подчеркнуть, что является одним из самих состоятельных людей в округе. Дон, несмотря на преклонный возраст, был человеком холостым и помнил хорошо времена, когда сеньора Перес была ещё сеньоритой Бускетс. Но дела, что вели его в этот дом, были связаны непосредственно с сеньором Перес, поэтому мужчина мудро обходил ностальгические разговоры, которые легко выводили из себя хозяина дома. Его визиты длились подолгу, перекинув ногу на ногу, мужчины часами толковали на истинно "мужские" темы в гостевой. Особенно актуальными были разговоры про политику, возможные угрозы и земельные дилеммы соседей. Вот и сейчас, дон Наварро поднял свои далеко посаженные маленькие глазки на принесшую поднос девушку, обсуждая новые вспышки холеры.

— А это всё те паршивцы – британские военные, — ворчал сеньор Перес, нервно стуча пальцами по столу, — принесли заразу из своих грязных колоний.

— Ну что вы, нам не о чем волноваться, — дон Наварро, как обычно, пониженным голосом перевёл разговор в более спокойное русло. Его морщинистые и покрытые пигментацией руки с показной учтивостью взяли чашку из рук девушки. — В нашу глушь холера доберётся совсем не скоро.

— Чёрт, Сара, опять такой крепкий чай? — чуть не выплюнув жидкость обратно в посуду, сеньор Перес разъяренно сморщился в кресле. — Да когда же ты наконец научишься?

Хозяин дома - единственный, кто позволял себе обращаться к прислуге на "ты", и это немало раздражало Адриану, ведь этим он демонстрировал своё социальное превосходство. На данный момент взгляд мужчины был наполнен гнева, и она могла поклясться, что слышит все ругательства, которыми он её обсыпает в своей голове, хоть и сдерживается в присутствии посторонних.

— По мне, чай не так уж плох, — мутные глаза дона Наварро сузились в две ниточки, когда он ободряюще улыбнулся девушке.

Хоть он вставал постоянно на её сторону, если нападки сеньора приходились на его визиты, всё же было в этом человеке нечто отталкивающее. Девушка сама не могла разобраться, что именно: то ли эта наигранная вежливость и учтивость, то ли его обветренное и вечно кисло улыбающееся лицо, то ли ленивая манера разговора, подразумевающая растягивание каждого слова, но, однозначно, когда он уходил, ей почему-то становилось легче.

Адриана поднималась на верхние комнаты, желая узнать состояние Мии. За последние пару дней, она опять себя плохо чувствовала и лежала в постели. Местный врач должен был заглянуть поутру, поставить диагноз и назначить правильное лечение, ведь, как теперь все убедились, различные травяные отвары пользу не приносили. Она столкнулась на лестнице с Матильдой и та, как обычно, неуклюже метнулась в сторону, едва не упав.

— Ну, как там Миа? — поинтересовалась девушка, собирая волосы на затылок.

— Ну сеньоро доктур пришел, — замямлила горничная. Речь её не отличалась особой грамотностью, невзирая на все старания сеньоры Перес. — Ох, Сара, он так долго осматривал нашу девочку, так долго, что я уже прокипятила все салфетки.

— Ты кипятила салфетки? — возмущенно вскрикнула она. — Их нельзя опускать в горячую воду, ну предупреждала же сеньора! Вышивка обесцветится, и они уже не будут парадными.

— А я-то думаю, почему эта вышивка абисв....бецве... ну стала такой некрасивой? — искренне изумилась Матильда, переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно, Бог с ними, — устало вздохнула Адриана. — Что говорит доктор?

— Ой, плохи дела, плохи, — горничная принялась угрюмо качать головой, уставившись в пол. Её длинное лицо искривилось в паническом ступоре, но она продолжала молчать, что выводило Адриану из себя. Её всегда раздражали две вещи в Матильде: первое – чрезмерное приукрашенные событий, второе – способность замолкать посреди разговора.

— Да что такое, ты скажешь мне в конце концов?

— Дело в сердце, Сара. Говорят, у нашей Миа он не бьётся.

— Дура! — невольно слетело с губ, и Адриана прикусила язык, пожалев о своей вспыльчивости. — Разве оно может перестать биться? Человек же так умрёт. Ладно, прости меня. Иди по своим делам, я сама всё узнаю.

Приподняв подол своей юбки, девушка тихонько добралась двери, окрашенной в белый цвет ею самой месяц назад, дабы придать детской хоть какое-нибудь разнообразие. Бесшумно отворив её, Адриана вступила в наполненную светом комнату, вдвое больше её собственной, но обставленной до того скудно, что пустое пространство резало глаз. Да, эти помещения строились с надеждой, что в детской будет огромная двуспальная кровать, какая была у каждой из "пташек" Рамиресов, уйма игрушек, кукольные дома, столы, стулья и музыкальные инструменты для проведения уроков с гувернантками. Сейчас же, на покоцанном паркете, разместилась одна узенькая кроватка у самого окна, две табуретки и один, десятки раз отремонтированный письменный столик.

Сеньора Перес стояла в углу, перебирая препараты и перевязки на собственноручно собранной аптечке. На её худом и осунувшемся лице не читалось ровным счетом ничего, лишь узкие брови были напряжены и приподняты. Миа спокойно посапывала, укрытая до горла самым тёплым в доме одеялом. Её каштановые волосы были растрёпаны по подушке, а кожа окрасилась в сероватый цвет. Заметив девушку, сеньора указала жестом, чтобы та не шумела и, отведя её в дальний угол, заговорила шёпотом:

— Я слышала вы столкнулись с Матильдой, — голос её звучал твёрдо, как всегда, но были в нём и едва уловимые нотки напряженности. — Эта балбеска всегда всё слышит краем уха и додумывает единственной извилиной мозга. На самом деле, всё не так страшно. Её слабость, головокружения, одышка, может быть, связаны с шумами в сердце, но доктор точно не уверен. Признаюсь, меня изрядно извело его долгое обследование и несостоятельность в итоге дать точный диагноз. Можно подумать, я сама не могу нащупать учащенное сердцебиение?

— Я вижу вы расстроены, сеньора, — ободряюще произнесла Адриана, переводя взгляд с матери на дочь. — Она такая маленькая, энергичная, в ней столько силы и здоровья – не думаю, что с больным сердцем Миа могла бы быть такой. Я, если вас интересует, считаю, что дело в плохом питании и в частых простудах. Её зимний плащик совсем мал в рукавах, думаю нужно распороть и добавить из той материи, что осталась от чепцов и ...

— Ты права, Сара, хоть это и не принято выслушивать наставления от прислуги, — нарочито строго перебила женщина. — Да, твоё обеспеченное прошлое даёт о себе знать, и я рада, что в этом доме есть человек, с которым можно так поговорить. Что касается Мии: думаешь я этого не вижу? И добавленные рукава не утеплят потрепанный плащ – нам нужен новый, как и ботинки – у неё постоянно сырые ноги. Я наскребла немного денег. Думаю к следующей неделе отправить тебя в город за материалами. Нечего волноваться, — успокаивая скорее саму себя, произнесла сеньора, скрестив на груди свои худощавые руки, — всё будет хорошо. Я в её возрасте тоже была такой изнеженной.