– Ты не забыла перчатки? – перегнувшись через перила, окликнула Илег Талия.

– Нет! – Жрица подняла затянутые в нежно-кремовую кожу руки. – И распорки тоже у меня.

– Отлично! – улыбнулась алайка, съезжая вниз.

Илег выглядела просто замечательно. Заплетённые в дюжину косиц волосы шелковисто блестели. Морщинки в углах рта разгладились. Раскосые рысьи глаза отливали мёдом. На груди весело позвякивало подаренное Фаргоном ожерелье с множеством подвесок-животных. Адор смастерил его на глазах у Илег: набрал полную горсть грошовых медальонов на лотке торговца и прикрепил их к толстой цепочке. Он не забыл «увековечить» ни одного из подопечных жрицы, чем вдвойне растрогал её.

– Ты бы спрятала его – зацепишься за шип, порвёшь, уронишь, жалко будет, – посоветовала Талия.

Илег тут же прикрыла свою драгоценность воротником.

Талия поправила на плече сумку с инструментами и бодро толкнула входную дверь. Не верилось, что всего неделю назад они с Илег, только что выбравшись из Согриа, сидели рядышком в гостиной Лахтисса и Тияла и мучительно пытались уложить в головах произошедшее. Хотя видения, посланные им Грибницей, судя по всему, были разными, дрожали девушки совершенно одинаково. Илег стучала зубами о кружку, Талия – вилкой о тарелку. Все внутренности алайки скрутило узлом от сочувствия к пленникам мучилища и запоздалого страха за собственную душу. Ей казалось, что яичница и та таращится на неё в изумлении: и как это она сумела уцелеть и сохранить рассудок?

Риджи и Фаргон как могли отгоняли от подруг хозяев дома, жаждущих продолжить расспросы. В конце концов над бедными учёными сжалился Энаор: уведя их в лабораторию, он вкратце пересказал им сон Талии. Лахтисс тут же уцепился за то, что явившееся ей создание из песка и металла было наделено способностью видеть души, и настаивал, что Согриа показала ей одного из её потенциальных соплеменников. Таких существ, обладающих алайскими душами, но родившихся по недосмотру Веиндора в неалайских телах, называли си'алаями. Дети Аласаис разыскивали их по всему Бесконечному, чтобы дать им возможность обрести более подходящее воплощение и стать частью кошачества.

– Нужно обязательно узнать, что за мир ей явили. Непременно! – возбуждённо вышагивая вдоль полок с препаратами, твердил Лахтисс.

– Если он известен, то вычислить его по облику обитателей будет несложно. Я подам заявку в Сокровищницу драконов[1]. – Было бы отлично, если бы Талия посмотрела и у себя, в ан Камианском архиве, – попросил Тиял.

Талия внутренне возмутилась. Никому из её соплеменников не могло нравиться веками истязать беспомощных существ, что бы те ни совершили в прошлом, а песочное существо, несомненно, обожало свою работу. Но алайка была слишком слаба, чтобы спорить. Вдобавок ей и самой было интересно, что за мир показала ей Согриа.

Следующим утром Лахтисс помог Талии связаться с домом. Увы, по окончании разговора ей оказалось нечем порадовать стекольщика: никому из её сопородников и их информаторов не встречалось существо точно соответствующее описанию. Ответ из Сокровищницы ещё не пришёл, когда, прогостив у учёных два дня, Фаргон заторопился назад, в пещеру Изощрённо Проклятых. Он опасался, как бы разобиженный аспирант Тоомр не надумал сделать что-нибудь с его домом или друзьями.

Хозяева, взяв у Талии и Илег пробы крови на прощание, им одним ведомым коротким путём вывели гостей из Согриа и, переобнимав всех пятерых, расстались с ними. Обратный путь алайка помнила плохо. Фаргон нанял им всем носильщиков. Илег всё время плакала. Талия ерзала в подушках, почёсывая то руку, то ногу: кожу саднило, словно алайке довелось поспать не в шелковистом тумане, а на куче крупной соли. В носу свербело. В голове было странно легко, перед глазами время от времени проплывали радужные пятна. Талии мерещилось, что её череп, вынув из него мозг, набили скомканными газовыми платочками.

Наконец паланкин опустился на землю рядом со сторожкой Царуза. Псевдодракон придирчиво оглядел потрёпанную компанию, не спеша отпирать дверь.

– Аспирант запретил нас пускать? – металлическим тоном спросил Фаргон.

– Ему нет до вас никакого дела. Он возится с Вавом, – надменно процедил Царуз. – Это правда, что ты нацарапала ему на спине портрет аспиранта? – оживившись, обернулся он к Талии.

– Правда.

– И что эти царапины ничем нельзя залечить?

– Да. Хочешь и тебя разукрашу? Совершенно бесплатно. Тоже окажешься у аспиранта в фаворе, – ласково предложила алайка.

– Я и без того представляю бесспорную научную ценность, – лениво поскрёб бронированную грудь Царуз, впуская соседей в пещеру.

Тревоги Фаргона оказались напрасными. Аспирант и не думал устраивать репрессии в отношении Монео, Преподобного или Тоза. С домом адора, кажется, тоже всё было в порядке. Талия и вовсе получила от Тоомра подарок – отрез чудесного серого бархата, перевязанный ленточкой и снабжённый благодарственной запиской. К сожалению, аспирант завернул его в лист исписанного пергамента, и скверные чернила отпечатались на ткани. Риджи забрал её, пообещав вывести пятна.

А Талия не отказалась бы сейчас, чтобы кто-нибудь забрал её голову и вытравил оттуда воспоминания о навеянном Согриа сновидении. Оно не давало ей покоя, упорно не желая растворяться в клокочущем вареве безднианских будней. Алайка почти не думала о том, почему Корень Жизни (или сама Согриа?) не позволила Илег вернуться домой. Она не пыталась разгадать смысл видения с огненными паукомухами. Даже жутковатые события, связанные с приютом Святого Куба, как-то померкли. Но мысли о неведомом мучилище, догадки о том, что именно там произошло и зачем всё это было ей показано, продолжали назойливо звенеть в сознании Талии растревоженным осиным роем. И жалить время от времени. Почему существо-мучитель поджидало её и узнало, когда она появилась? Почему разъярилось, вглядевшись в неё попристальнее? И что было бы, не проснись она от его вопля?

Талия попробовала выбить клин клином: волевым решением вернуться к расследованию приютской истории. Она убедила Энаора ещё раз навестить Сомпа Памри и наведаться в загородную резиденцию добрых ящеров, усыновивших первого из посещённых ими детей. Положение приёмышей оказалось на удивление похожим: помимо того что они попали в весьма богатые дома и мучились ночными кошмарами, оба сумели стать поистине кумирами семьи и без труда упросили родителей приставить к ним телепатов-телохранителей. Это вызывало подозрения, но, к сожалению, ничуть не проясняло картину, во всяком случае – для Талии.

Энаор ухмылялся в усы, всем своим видом демонстрируя, что у него-то есть вполне жизнеспособные версии. У алайки чесались руки поколотить его за равнодушие к детям и надрать уши себе – за тугодумие. Чтобы окончательно не потерять самоуважение, ей срочно нужно было распутать хоть что-то. Найдя в умывальнике очередную подарочную летучую мышь, она вспомнила об одном подходящем варианте.

Некоторые из лэнэссер, обитающих на своде пещеры, с годами впадали в маразм. Вместо того чтобы стелиться по камню элегантными спиралями, они начинали бесконтрольно расти, душа побеги соседних цветков, пронзая их острыми шипами и образуя уродливые колючие колтуны. Примерно раз в три месяца местные жители, неравнодушные к солнцам Бездны или же видящие в них надёжную защиту своих жилищ с воздуха, отправлялись ухаживать за престарелыми одуванчиками. Они распутывали длинные стебли, аккуратно раскладывали их по потолку, фиксируя кожаными петлями на липучках, и обрезали те, для которых не нашлось свободного места.

Заняться этим увлекательным делом Талия и позвала Илег.

Закутанные с ног до головы, перетянутые страховочными поясами, они встретились в жилом дворике Талии и стали подниматься по вделанным в скальную стену железным скобам.

– Почему мы не воспользовались магией? – спросила жрица где-то на полдороге. – Фаргон говорил, что проблемы с левитацией возникают только рядом с порталами-медузами.

– Лэнэссеры тоже любят преподносить неприятные сюрпризы. Особенно когда не хотят стричься и причёсываться. Я заколдую нас, как только заберёмся и прицепимся. Летать, конечно, удобнее, ремни в ноги не врезаются, но немагическая страховка не помешает.

Добравшись до места, где лестница, изгибаясь, переходила на потолок, Талия вытянула из отверстия на поясе конец тонкой, как обувной шнурок, верёвки и привязала его к ступеньке.

– Видишь крючки на потолке? На них нужно навешивать верёвку по мере движения.

– А её точно хватит?

– Да. Только не дёргай её резко: она решит, что ты падаешь, и перестанет удлиняться.

– Привяжи и мою, – попросила Илег. – Я знаю только самые простые узлы.

Талия картинно прогнулась назад, забирая у жрицы верёвку. Используя когти, алайка проворно взобралась на свод и закрепила тросики на крючках, торчащих посреди лэнэссеровых стеблей.

– Теперь можно и полетать! – махнула она рукой, накладывая на них обеих чары полёта.

– Так намного лучше! – перевернулась в воздухе Илег. – Я быстро вошла во вкус. У нас магию не используют так просто, в быту, чтобы следить за садом, хранить продукты или знать, что у тебя где лежит. И уж тем более для развлечения, – проговорила она, подплывая к Талии.

– Вот и молодцы. Нет, замораживающие чары, конечно, штука незаменимая, но у нас же и причёсываться вручную некоторые разучились. А кое-кого и специально отучили...

– В Линдорге, – улыбнулась Илег.

– Да, там, – удивилась её познаниям Талия, высматривая на потолке «буйствующие» одуванчики.

– Это всё, что мне удалось узнать про Линдорг. И про зелёнобородых, – помявшись, добавила Илег. – Все, кого я осмелилась спросить, или ничего не знали, или не хотели рассказывать.

– Не хотел, надо понимать, наш господин деликатность Риджи ?

Илег кивнула.

– Вообще, энхиаргцы обожают поболтать на эту тему. В кои-то веки линдоргской братии надрали... холку. Тамошних магов мало кто любит. Они те ещё упыри – высокомерные, жестокие, со всевозможными общественно опасными придурями. Свихнутые.

Талия смешно закрутила пальцами кончик уха, и Илег прыснула.

– Магия, если ей пользоваться с умом, не вредит природе. Но линдоргцы ни о чём, кроме собственных амбиций, не думают. Они работают с опасными чарами и магвеществами и не заботятся о тех, под нос кому сбрасывают отходы, – рассказывала алайка, скользя в сторону обнаруженного клубка из стеблей. – Сильнее всего от них пострадал Зачарованный Лес. Его знаменитые озёра были отравлены, деревья и животные превратились в монстров, множество разумных обитателей сошло с ума.

– И никто не смог этому помешать? – Илег погладила задушенное соседкой соцветие лэнэссеры; между побуревшими лепестками вяло болтался раздвоенный лиловый язык.

– Многие пытались – и уговорами, и силой, но маги Линдорга слишком могущественны, – хлестнула хвостом Талия, деловито осматривая хитросплетение бурых отростков. – Первым, кому удалось их пронять, был адор Латур Валлон, основатель «Зелёных бород» – организации, призванной «защищать разумных существ от природы и природу – от разумных существ». Он пробрался в подземелья Линдорга и посеял там семена магиеядных деревьев из своих родных лесов.

– И колдуны потеряли возможность колдовать? – радостно предположила Илег.

– Закончись всё так мило, Энаор вряд ли назвал бы Фаргона террористом, – покачала головой Талия, отдавая Илег секатор. – Деревья начали расти с бешеной скоростью. Они проламывали стены домов, крушили прочнейшие зачарованные опоры. Магия перемещения плохо действовала рядом с ними, и тысячи существ погибли под обломками в первые же часы. Почти все пострадавшие были рядовыми гражданами, не волшебниками.

– Какой ужас! – ахнула Илег. – Я не удивилась бы, узнай, что Энаор сделал нечто подобное, но Фаргон. Не могу поверить.

– Насколько мне удалось выяснить, Валлон обманул его, как и многих других. Фаргон думал, что произойдёт именно то, что ты предположила: Линдорг станет непригоден для колдовства, маги будут вынуждены его оставить, это собьёт с них спесь, и они десять раз подумают, прежде чем начать отравлять какие-то другие земли. К тому же Фаргон подбрасывал семена в подвал Линдоргской Академии Магии – туда, где... мирных жителей заведомо не было, – обернулась к ней Талия, не вынимая рук из колючего месива. – Что касается Энаора – раз уж мы вспомнили про его персону – он бы сейчас обязательно заявил, что не осудил бы Фаргона, какой бы ни была его роль в атаке на Линдорг. Пусть тамошние немаги и не тиранили соседей сами, они находили тысячи оправданий для волшебников, делавших это. Им было плевать, кому они служат, пока Линдорг позволял им сытно кормиться. Так что они получили по заслугам.

– Но там же наверняка находились старики, дети! – возмутилась Илег.

– Именно это я и сказала бы ему в ответ. И обязательно чем-нибудь на него замахнулась, – хмыкнула Талия, красивой спиралью раскладывая на куполе высвобожденный стебель.

– Я должна была что-то заподозрить, когда Фаргон ни с того ни с сего швырнул в Энаора камнем, – пробормотала Илег.

– Энаор же сам напрашивался! – поспешила вступиться за друга алайка.

– Так можно оправдать любое насилие.

– О-о, наш Энаор, Илег, совершенно особенный случай. Ему нравится всех доводить. И он блаженствует ничуть не меньше, когда те, кому он причинил душевную боль, в ответ причиняют ему физическую.

– Ты ведь не серьёзно?

– Ещё как серьёзно. Дома у него есть целая коллекция собственных тушек, в которых его прикончили тем или иным экзотическим способом. Поэтому швыряние булыжником для Энаорушки – это так, аперитивчик, на один зубок.

– И Фаргон знает об этом? – с облегчением выдохнула Илег.

– Разумеется. Но дело тут не в знании. Энаор – алай, он источает... флюиды, которые подталкивают других к тому, чтобы реагировать на его поступки угодным ему образом, – Талия демонстративно перерезала когтем один из побегов. – Я, например, вчера вечером не удержалась и наподдала ему мухобойкой. Боролась с собой неделю, но всё равно не удержалась. Слабачка!

– Его сделало таким какое-то проклятие?

– Нет. Насколько мне известно, он с детства был... странненьким. Когда другие дети мирно отгрызали ластики от карандашей, он втыкал себе под ногти перья ручек.

– Прости, я пошла с тобой, а совсем не помогаю, – спохватилась Илег. – Просто то, что ты рассказала... шокирует. Я не ожидала услышать ничего подобного.

– Фаргон – хороший адор, – с теплотой сказала Талия. – Он сделал большую ошибку, но он искренне раскаивается в этом. Я ни разу не видела, чтобы он поступил жестоко – ну если не считать того, какую квартплату он нам заломил. Хорошо, что благодаря нашему с тобой вояжу к Согриа мы теперь освобождены от неё на целые полгода. В смысле от платы, а не от Грибницы, – удивившим её саму глухим тоном зачем-то добавила Талия.

– Хотела бы я смотреть на многие вещи так же легко, как ты.

– Душу, к сожалению, не поменяешь, приходится учиться жить с такой, какая есть. – Под конец фразы наигранная печаль в голосе алайки стала вполне искренней.

– Ты... недовольна своей? – спросила Илег, оборачивая стебель лэнэссеры кожаной петлей.

– Не ею как таковой, а скорее тем, как на неё реагируют окружающие. Нас, ан Камианов, воспринимают однобоко. Мы вдохновляем, воодушевляем, утешаем, просто находиться рядом с нами – блаженство, и многие считают, что это всё, на что мы годны. Как лампа – чтобы светить.

– Мне давно хочется расспросить тебя о твоей семье, о доме, но я не решаюсь. Представляю, каким должно быть место, чтобы сбежать из него в Лэннэс.

– Ну-у! – тряхнула волосами Талия, – Я выросла во дворце среди роскоши, чудес и наслаждений. Моя мать – одна из правителей моего народа. И одна из красивейших женщин Энхиарга в придачу.

– Вы не ладили с ней? – предположила сбитая с толку Илег.

– У нас до сих пор прекрасные отношения. Мы очень друг по другу скучаем.

– Что же случилось?

– Ничего. В какой-то момент мне стало как-то... мало всего этого. И вот.

– Ты любишь риск, опасность?

– И это тоже. Я люблю, чтобы жизнь была... разной. И чтобы ко мне относились тоже по-разному, не только со слепым восхищением, умилением, обожанием. Ключевое слово – «слепым». Ничего не видно не только во тьме, но и на слишком ярком свету.

Илег недоверчиво покосилась на Талию – уж не разыгрывает ли она её? Но лицо алайки оказалось до комичности серьёзным.

– Ты не можешь контролировать свой дар – тот, что делает тебя привлекательной для окружающих существ?

– Нет! Такими вещами алаи только в бульварных романах страдают. Дело... не в том, что я не могу притушить собственный огонь – он не так уж и ярок, если честно, а в сиянии моей матери, которое заставляет меня светить отражённым светом. Как луну. Ну в одном из тех миров, где луна – холодный каменный шар. Большинству существ, с которыми я общалась, было достаточно этого блеска. Им не было дела до того, что я на самом деле из себя представляю. Они не видели меня и не хотели видеть. И в этом не было их вины. Но самое страшное, что я сама не могла разглядеть себя.

– А как же остальные твои близкие?

– Им свет не мешает. Они прекрасно видят себя, свои склонности, достоинства и недостатки, свой Путь – призвание в смысле. А я, видать, унаследовала свои глазки от папаши – он у меня был неалай.

– И ты сбежала сюда...

– Нет, «сбежала» не кажется мне подходящим словом. Сбегают всё-таки от чего-то неприятного. А я явно не из тех утончённых душ, которым претит сладкая жизнь. Дома мне не было ни душно, ни по-настоящему скучно. Мне всего-навсего захотелось увидеть другие места, узнать, кто я. Повзрослеть.

– Ты не выглядишь... я забыла слово! – Илег поднесла к губам руку и укололась о застрявший в кончике перчатки шип.

– Инфантильной? – подсказала Талия.

– Да! Он ведь не ядовитый?

– Нет. Не волнуйся – даже не до крови, – приклеивая последний фиксатор, успокоила жрицу алайка. – Я рада, что не кажусь тебе инфантильной. Но я, например, не знала цену деньгам. Экономия? Что это? Я плохо умела ставить цели, планировать свою жизнь. Когда ты живёшь здесь, в стеснённых обстоятельствах, видишь пусть и чужое горе, многому учишься, начинаешь иначе смотреть на вещи. Перестаёшь расстраиваться по пустякам.

Талия осмотрела расчёсанный колтун.

– По-моему, неплохо! А тебе как кажется?

Илег собралась ответить, но вдруг поняла, что алайка обращается не к ней. Талия говорила с лэнэссерой, чьи лимонные лепестки выглядывали из-за скального выступа, как край восходящего солнца.

– Будем считать, что ей понравилось, раз нас ни разу за всё мероприятие не попытались сбросить или продырявить.

Приглашающе махнув Илег, алайка полетела к следующей «аномалии» – туда, где несколько стеблей одуванчиков сплелись в рыхлую плеть, тяжко свисавшую с потолка.

– Раньше я так переживала из-за всяких глупостей – аж когтями подмётки протыкала! – передёрнула плечами Талия.

– Из-за каких, например? Я почти ничего не знаю о жизни... аристократов.

– Почти? – тут же прицепилась алайка.

– Однажды в моей роще прятался королевский шут. Он очень разозлил госпожу главного казначея: сшил себе костюм из той же ткани, что и её официальное платье, и закапывал в дворцовых вазонах деньги, выклянченные у вельмож.

– Намекал, что она не умеет вкладывать деньги?

– Да.

– Она и впрямь не умела?

– Откуда же мне знать? – вздохнула Илег. – Я никогда не была при дворе. И в городе к тому времени не появлялась лет десять. Давай не будем говорить о моём мире? Мне пока тяжело... думать, вспоминать. Расскажи мне лучше, о чём печалятся кошачьи принцессы? Тебя ведь можно так назвать?

– Можно. Фаргон весь первый месяц забавлялся: «Не соблаговолит ли ваше высочество пойти вытряхнуть половик?» А печалилась я... Ну вот, например: моей матери нравится разыгрывать из себя недалёкую очаровательную ветреницу, она находит это забавным и, что важнее, чрезвычайно выгодным. Так я полдетства убивалась: почему, ну вот почему она терпит такую гнусную несправедливость? Зачем позволяет окружающим относиться к ней как к красивой дуре? Она ведь такая умная, талантливая! Мне даже за архив наш было обидно. «Монумент неуёмному ан Камианскому любопытству». Свалка воспоминаний, вот что он для них такое. Причём про Сокровищницу драконов те же существа ничего такого не говорят.

– А на самом деле он?..

– На самом деле он, во-первых, блестяще организован. Соплеменники Риджи и то могут позавидовать. А во-вторых, и в-главных, нужно понимать, с какой прекрасной целью он был создан, для чего используется. Он не просто хранилище. Он... он... сейчас красиво скажу, как дядя Малаур: «Наш архив, как и многие из нас самих, служит тому, чтобы продемонстрировать многообразие Бесконечного существам, стыдящимся природы своих душ. Доказать им, что для каждого, даже самого странного создания, у него припасены уютный уголок, интересное занятие и подходящая компания». Ой! – разведя стебли, Талия обнаружила между ними угольно-чёрную кость. – Помоги мне вытащить!

В четыре руки они быстро справились с задачей.

Алайка задумчиво понюхала находку.

– Относительно свежая. Её обглодали недели полторы назад.

– Кто обглодал?

– Судя по следам – видишь царапины? – лэнэссеры.

– Разве они охотятся и на крупных существ? – поёжилась Илег.

– Специально – нет. Но когда крупные существа начинают им угрожать, лэнэссеры защищаются. А потом пируют, празднуя победу. Этот бедолага, видимо, с перепугу решил куда-то переместиться с помощью магии, когда понял, что они его вот-вот схватят. И сам себя погубил, – сказал Талия, глядя на проткнувшее кость насквозь остриё обломанной перьевой ручки и торчащий рядом маленький медный диск со сложно вырезанными краями и ребристым медным цилиндром посередине.

– Не поняла – почему он сам себя погубил?

– Магия лэнэссер испортила его заклинание. И часть вещей оказалась не в карманах, а внутри тела. Вторая половина этой ручки могла запросто пронзить ему сердце.

– Похоже на то, что случилось с домом Преподобного и Монео, – поджав губы, покивала Илег.

– Именно.

– А это похоже на печать, – жрица осторожно коснулась диска.

– Или на ключ. Или переключатель от какого-то механизма. Давай распутывать дальше, может быть, найдём какие-то ещё... улики, – сказала Талия, пряча кость в сумку.

_______________________________

[1] Сокровищница драконов – величайших архив Энхиарга, где собраны воспоминания драконов Изменчивого о посещённых ими мирах.

________________________________

Иллюстрация Наталии Аникиной.