«Stay in drugs.

Eat your school.

Don't do vegetables».

Граффити на стене школы

Томми думал, что, когда увидит покоцанное табло этого придурка Матиаса, ему полегчает. Ну, или что он хотя бы удовлетворение моральное получит: все-таки торжество справедливости, все дела. Но никакой радости он не почувствовал. Наоборот. На душе было пусто и гадко, будто в урне, в которую кто-то плюнул. А плюнул-то сам Томми. Это он, а не Матиас, вывалялся в дерьме. Измазался так, что, как ни мойся, вонь будет долго еще тянутся за ним шлейфом, не давая забыть о сделанном. Томми понял, что никогда больше не попросит брата о подобной услуге. В этом и была разница между ними: Кеннету «наклацать в харю», как он сам говорил, ничего не стоило. Все равно что яйца почесать: скуку разгоняет и приятно. А Томми... тут все было сложно.

Одно дело прятаться в тени старшего брата, чтобы дождик не капал. Другое – вызывать монстра из этой тени для расправы со своими врагами. Выходило трусливо и подло. Выходило, что Томми сам становился немножечко монстром. Там чешуя наросла, там клык вылез. Вроде ерунда, но тут все как фильмах про мутантов: ложишься спать человеком, а утром встал – уже зомби-людоед. Томми так не хотел. Но сделанного не воротишь. Все, что он теперь мог – стараться избегать Матиаса, чтобы его расквашенная физиономия не напоминала лишний раз о собственной низости.

До конца уроков это вроде неплохо получалось – благо, когда сидишь на первой парте, достаточно просто не оборачиваться. Но стоило выйти из школьных дверей, и Матиас оказался тут как тут: опухший и встрепанный, поцарапанные руки сжимают руль велика. Томми напрягся: решил, что одноклассник наплевал на угрозы Кеннета и жаждет мести. Это было как нельзя некстати: неподалеку стояла Светлана и рылась в сумке, будто проверяла, не забыла ли в классе что-то важное. Но вместо того, чтобы накинуться на причину своих бед с кулаками, Матиас выставил перед собой велосипед.

- Вот.

- Чего «вот»? – Томми сморщил нос: все-таки от жертвы Кеннетова правосудия ощутимо пованивало.

- Ну, байк. Он теперь твой, - Матиас попытался всучить ему руль черного «Суперфлая».

- В смысле, «мой»? – попятился Томми.

Парень скорбно глянул исподлобья заплывшими глазами. Фингалы вокруг них располагались симметрично, как на морде мишки-панды.

- Значит ты так, да? – шмыгнул Матиас распухшим носом. – Ну, что мне сделать? Извиниться? На колени встать?

«Фигасе!» В голове у Томми мелькнула всполохом молнии картинка: самый тупой амбал седьмого «А» стоит перед ним на коленях, а потом ползет на четвереньках к наблюдающей за представлением Светлане (через лужи ползет, сука) и целует ее белые туфельки.

- Да пошел ты, урод больной! – оттолкнув жалобно звякнувший звонком руль, Томми забил на все и решительно зашагал к дому.

Но Матиас и не думал сдаваться. Его кеды тут же зашлепали рядом, велик он с легкостью волочил одной левой.

- Слышь, ну будь человеком, - канючил растерявший весь пыл истребитель велосипедов. – Он сказал, мне не жить, если байк тебе не отдам. Сказал, то, что сегодня было, мне легким массажем покажется. С этой... как ее, блин... ароматерапией, во. В следующий раз уринотерпия типа будет. Слышь, а чо вообще такое уринотерапия?

Томми остановился и с жалостью посмотрел на Матиаса. Про бонус в виде велосипеда он с Кеннетом точно не договаривался. Значит, или бычара-семиклассник старшего сам довел, или... брат так, по-своему, проявлял заботу о Томми? Это настораживало.

- Езжай домой, - спокойно сказал он. – Не нужен мне твой велик. А с братом я поговорю. Ответь только честно на один вопрос.

Матиас с готовностью закивал, едва веря своему счастью.

- Этот несмешной прикол с доской объявлений – твоя работа?

- Какой прикол? – изумление на морде панды было настолько искренним, что Томми сразу поверил: он тут не при чем. Этот дегенерат скорее бы лифчик на голову натянул вон, тому же Аденоиду, и в таком виде по классу пустил гулять. А записки писать, да еще с таким сложным словом как «трусики» – нет, это выше Матиасова разумения.

- Ладно, забудь, - отмахнулся Томми. – Вали уже со своим великом, не маячь.

- А ты это... – Матиас зашевелил лопнувшими губами в попытке донести важную мысль.

- Я же сказал, с братом поговорю, - повторил Томми, едва сдерживаясь, чтобы не отвесить идиоту пенделя для ускорения.

«Каким местом Кеннет вообще думал? – размышлял он, глядя в испачканную спину удаляющегося по дорожке Матиаса. Светланы к тому времени, конечно, след простыл. – И так уже на меня все косо посматривают. Повезло еще, что Бетина сама видела: я сидел на уроке, когда этот придурок побитым заявился. Но если я вдруг на его велике начну рассекать, то даже самый недоразвитый два и два сложит. Не хватало еще, чтобы на меня свалили вымогательство или кражу. Хотя байк классный, конечно. Мне фатер такой купит, только если в лотерею выиграет. Лимонов так двадцать. Чтоб на все остальное сначала хватило».

Томми поправил сумку на плече и потихоньку побрел домой. Пальцы в кармане перебирали нежную ткань с выпуклыми цветами вышивки. Если бы не урод Матиас, он мог бы проводить Светлану до дому. И там передать ей ее собственность. Ну или бросить потихоньку в почтовый ящик. А то стремно как-то возвращать девчонке ее нижее белье. Вот типа ты тут потеряла... Как кстати вообще можно такое потерять? Нет, скорее всего лифчик у нее нарочно стащили. Кто-нибудь из девочонок на физ-ре, из раздевалки. Есть в классе известные стервы, их хлебом не корми, дай приколоться над новенькой.

Вот только... а вдруг это вообще не ее? Вдруг все эта Мишель размалеванная наврала? Так и по морде схлопотать недолго – отдать девчонке чужой лифчик. Томми бессознательно потер щеку и поморщился, задев свежие ссадины. Домой возвращаться совсем не хотелось. Но рано или поздно это сделать придется. Лучше взять денег у отца на поездку в Колдинг уже сегодня. А то завтра он еще скажет: «Налички нету» или сошлется на последний день перед получкой. Опять эти бабки гребаные... Из-за них же все вчера произошло. Хотя ничего бы не было, если бы Ханна, жаба, не влезла. А она всегда лезет, если только заслышит, что речь о бабле. У нее, блин, на это дело просто нюх!

Томми свернул с дорожки, протиснулся между кустами живой изгороди и зашагал прямо по газону к скамейке, притулившейся в укромном уголке сквера. Лучше пересидеть тут, пока отец с работы не придет. Мочи Ханну сейчас видеть никакой нету. Она только наорет и напряжет домашней работой, а Томми сейчас в таком настроении, что снова сорвется, тоже наорет, и фиг тогда будет ему в пятницу Колдинг.

Вот вчера он пришел домой, никого не трогал. Велик-инвалид запихал в подвал – там у них было помещение с замком, где хранился всякий хлам и немногие отцовские инструменты. Сначала Томми честно пытался починить велосипед. Но быстро понял, что молотком колеса ему не выправить, а пара заплаток шины не спасут. К тому времени, как он поднялся наверх, отец уже успел переодеться в домашнее и оккупировать диван. Ханна, которую по мере роста живота все чаще пробивало на пожрать, что-то хряпала на кухне. Момент был более чем удачный. Томми присел на край дивана, выражая живейшую заинтересованность каналом Дискавери. Там расследовали крушение очередного самолета, и отец наблюдал за паникой в салоне, прихлебывая холодный кофе.

Когда по экрану понесли упакованные в пластик трупы, Томми осторожно спросил:

- Пап, не поможешь мне с велосипедом?

- А что с ним? – буркнул отец, не отрывая взгляда от ученых, колдующих над черным ящиком.

Томми вздохнул.

- Капец с ним. Вышел сегодня после уроков, а на него как слон сел. Шины новые надо. А может, и колеса. И руль еще погнут.

- Какой еще слон? – отец почесал пробивающуюся щетину и сунул в рот никотиновую жвачку. Он пытался бросить курить с тех пор, как они съехались с Ханной – с переменным успехом.

«Розовый, блин. С ушами в клеточку». Томми так и подмывало нахамить, но опыт показывал, что этим он точно ничего не добьется, разве что отец снова начнет возбухать, и про бабки тогда можно будет забыть. Он вздохнул:

- Несознательный, пап. Так ты поможешь велик починить?

- А что я могу сделать? – пожал плечами отец. – Я не механик.

На экране самолет красиво падал на вспаханное поле. Языки пламени выстреливали протуберанцами до самого неба. В охваченном огнем хлеву истошно мычали коровы. Крышу с него снесло куском оторвавшегося при ударе о землю крыла.

- Может, ты мог бы отвезти велик в мастерскую?

- В мастерскую?! – отец ворохнулся на диване и уставился на Томми так, будто сын только что предложил купить авиабилеты на всю семью. – Да ты знаешь, сколько они там дерут?! Дешевле будет новый велосипед купить!

- Так давай купим, - как ни в чем не бывало предложил Томми.

Щеки отца, плавно переходившие в подбородок, стали наливаться кровью.

- Опять?! У тебя в мае конфирмация. Вот и купишь велосипед из денег, которые тебе подарят.

«Ага! Больше мне, конечно, тратить бабки не на что!» - мрачно подумал Томми. Создавалось впечателние, что Ханна согласилась праздновать его конфирмацию только в надежде на то, что приглашенные родственники раскошелятся, и им с отцом удастся избежать связанных с Томми расходов.

- Пап, ты же знаешь, я хотел купить на них компьютер.

Школьный, которым Томми пользовался сейчас, надо было сдавать в библиотеку для сервиса каждое лето, перед каникулами. Это значило, что он на два месяца лишался своего рабочего инструмента. К тому же, школьный компьютерщик удалял дополнительные программы, и в августе все приходилось грузить заново. Томми это настолько задолбало, что он согласился терпеть бабушку Эльзу, дядю Еспера и родню с папиной стороны. Ведь даже если каждый из них подарит хотя бы по триста крон, этого хватит чтобы купить дешевый ноут. Несколько часов в компании неадекватных родственничков с обязательным скандалом под занавес того стоили. Жалко будет только маму, которая, конечно, приедет на праздник и отдаст на подарок последние деньги. Но, может, Томми удастся уговорить ее уехать пораньше – до того, как все начнется. Хорошо хоть, родственнички со стороны Ханны на конфирмацию не приедут. Мачеха сразу дала понять, что пасынок им никто, а потому ни подарков, ни поздравительных открыток от них ожидать не стоит.

- Ты прямо, как твоя мать! Хочешь все сейчас и сразу, а так в жизни не бывает! – как обычно, когда папа доходил до матери Томми, он начинал заглушать телевизор. Разговор явно принимал нежелательный оборот. – Вот зарабатывал бы своим горбом, знал бы, чего стоит трудовая крона. Растешь тунеядцем, мать избаловала. Вон, посмотри, в твоем возрасте все ребята уже подрабатывают. Дочка соседская и то газеты по району развозит, а ты - пацан! – продолжал гнать волну отец.

- Как же я без велика газеты развозить буду? – вклинился Томми, все еще не терявший надежды повернуть беседу в нужное русло.

- У тебя всегда отговорки найдутся! – папин палец, еще сохранивший аромат булочек с корицей, ткнулся сыну чуть ли не в нос. – Отец тебе слово, ты в ответ два. Самый умный, да? А как на беседу в школу меня вызывают, так мне сидеть и краснеть, за тебя отдуваться. Томми исправится. Томми подтянется. Томми учителям грубить больше не будет...

- Кому этот недоумок опять нагрубил? – Ханна возникла из кухни, грызя морковку большими желтыми зубами. Зародышу внутри нее нужны были витамины.

- Никому я не грубил, - огрызнулся Томми. И добавил про себя: «Пока».

- Тогда чего тебе, кишкомот, от отца надо? – Ханна прошлепала через гостиную и встала напротив него, уставив руки в боки и напирая пузом. – Снова в карманах пусто?

Томми закусил губу, стараясь медленно дышать через нос.

- Я просто хочу починить велосипед.

- А зачем ты его сломал?

- Я ничего не ломал.

Дальше все развивалось по обычному сценарию. Они с Ханной орали друг на друга, пока голос у Томми не стал давать петуха, а у мачехи не вспухли на покрасневшем лбу уродливые синюшные вены. Томми не помнил, что он ей сказал, потому что наговорил в тот вечер немало, но Ханна вдруг взвизгнула:

- Ах так, да, свинья неблагодарная?! Ну тогда не будет тебе никакой конфирмации! В церковь сходишь и все. Никакого тебе праздника, никаких подарков.

- Да больно надо! – выплюнул ей в лицо Томми, которого к этому времени уже трясло так, будто к нему подключили высоковольтный провод. – Видел я в гробу ваши гребанные подарки и вашу чокнутую родню!

- Нет, Кристиан, ты слышал, как этот щенок отзывается о твоей семье? – Ханна повернулась в сторону отца, призывая к бою стратегический резерв. – Раз тебе наплевать на родственников, то не думай, что кто-то пустит в церковь твою забулдыгу-мамочку!

Мачеха выдержала паузу, с торжеством следя за реакцией Томми. Она знала, что нанесла смертельный удар. Снаряд попал точно в цель. Доли секунды – и шрапнель разнесет остатки здравого смыслы в клочки. Отец это тоже понял и наконец оторвал зад от дивана. Поздно. Томми уже чувствовал, как по телу расползается знакомое онемение.

- Что ты сказала?

Папа тревожно бубнил за спиной, но Томми видел только победную усмешку Ханны:

- А что такое? Все знают, что твоя мамаша – шлюха и пропойца. С любым ляжет за бутылку.

Он не хотел толкать Ханну. Это само получилось. Он просто хотел выбежать из комнаты, а она стояла на пути. Мачеха тяжело ударилась разбухшей талией о кресло, уцепилась за спинку, чтобы не упасть. Томми замер, разрываясь между желанием удрать и страхом за растущего в ее утробе ребенка. Но отец подхватил женщину первый. Она заголосила, выдавливая из глаз фальшивые слезы:

- О боже, он ударил меня, Кристиан, ты видел? Этот щенок ударил твою беременную жену! Сделай же что-нибудь, мужчина ты или нет?! Неужели и это сойдет ему с рук?!

Отец позволил Ханне скользнуть в мягкую безопасность кресла. Шагнул к Томми со странным, незнакомым выражением на лице. И со всего размаху влепил пощечину.

Голова дернулась, в шее что-то хрустнуло, но черепушка не оторвалась от позвоночника. Вместо этого все тело последовало за головой. Томми пролетел через гостиную и впечатался спиной в полки, заставленные видеофильмами. Кассеты и диски посыпались к его ногам, как перезрелые яблоки. Краем глаза Томми заметил испуганную мордочку Мальте, бледным пятном маячившую за дверью на лоджию – очевидно, шум скандала пробился даже через наушники и оторвал его от любимой игрушки.

Дальнейшее, что отпечаталось в памяти Томми – лестничная клетка, дверь в подвал, его ноги, пинающие несчастный велосипед, довершая начатое Матиасом. Руки, сворачивающие с полок коробки с мачехиным скрабом, отцовские инструменты и рыболовные снасти. Снова ноги, топчущие тонкие удилища, рвущие лески, давящие пластиковые коробочки с гвоздями и мармышками. Когда в кладовой нечего стало громить, Томми выскочил в коридор и понесся по нему со скоростью торнадо. По пути он чуть не снес тщедушного дядечку в кепке – кажется, соседа с первого этажа. Он топал куда-то, обхватив обеими руками уродливого садового гнома. Мужичок едва успел прижаться к стене, но кермаический уродец, задетый плечом Томми, вырвался из объятий и треснулся о бетонный пол. Не оглядываясь на грохот, Томми рванул дальше по коридору, выскочил за дверь и устремился по темнеющей улице так быстро, насколько позволяла поврежденная накануне нога.

Тем вечером он долго гулял. Сначала надо было охладиться и собраться с мыслями. А потом он просто боялся вернуться домой. Отец раньше никогда не поднимал на него руку. Даже когда Томми был совсем маленьким – ни разу не шлепнул. Это Ханна, когда папы не было дома, могла ухватить за волосы, выкрутить ухо или больно вцепиться в руку длинными острыми ногтями. О таком даже рассказывать папе было неловко. Но однажды у нее снесло крышу, когда Томми забыл убрать кастрюлю с супом в холодильник, и все скисло. Тогда Ханна накинулась на него с тяжелой стальной поварешкой. Томми в те времена считал себя шибко умным, и, бегая от мачехи вокруг стола, вопил, что расскажет все в школе. Но та только расхохоталась и заявила, что Томми может ябедничать, сколько угодно. Потому что тогда придут люди из Коммуны и заберут его в детдом. И ни отца, ни мамочку-алкашку он никогда больше не увидит.

Эта мысль настолько поразила Томми, что он забылся и позволил зажать себя в угол, где Ханна наконец достала его поваршекой. Потом пришлось несколько раз прогулять физ-ру, пока не прошли синяки интересной полукруглой формы на ребрах и руках, которыми он прикрывался. Со временем Ханна становилась все более бременной и гонки вокруг стола за Томми утомляли ее все больше. Поэтому она постепенно переложила задачу по воспитанию упрямого «кишкомота» на старшего сына. Кеннет всегда был готов навешать Томми люлей, и стол для него абсолютно не был преградой. Отец в их разборки не лез: он сам вырос в большой семье, и то, что братья дерутся, ему казалось нормальным. Только однажды Томми попробовал продемонстрировать отцу синяки и ссадины, полученные в результате одной из таких «драк». На что получил от отца совет: не лезь к брату, если не можешь справиться. А полез – не стучи и учись жить с последствиями. И Томми жил, радуясь наступлению теплой погоды: теперь Кеннет все чаще зависал с дружками на улице.

В тот вечер, когда отец дал ему пощечину, стало совсем темно прежде, чем Томми решился повернуть к дому. Нога болела оттого, что он столько времени таскался по окрестностям – сидеть неподвижно было слишком холодно. В какой-то момент он обнаружил себя у дома Светланы.

Томми долго смотрел на уютно светящиеся оранжевые окна, пока какой-то непонятный испульс не погнал его на темную подъездную дорожку. Он и сам не зал, что собирался сделать: заглянуть в щель между занавесками или постучать в дверь. Но тут на стене дома вспыхнули реагирующие на движение фонари, заливая все мертвенным синеватым сиянием. У Томми душа ушла в пятки, и он зайцем метнулся в ночь.

Поднявшись на свой этаж, Томми обнаружил, что, конечно, забыл ключи в школьной сумке. Он позвонил в дверь. Постучал. Еще позвонил. И еще. Походу, никто не собирался ему открывать. «Спят они там все, что ли?» Он хотел вытащить мобильник и набрать отца. Пошарил по карманам, но трубка куда-то запропала. Наверное осталась дома вместе с ключами, хотя вроде точно припомналось, что телефон лежал вот тут, в кармане куртки. Да, как говорится, везет, как субботнему утопленнику.

«Может быть, - мрачно размышлял Томми, - отец все-таки спустился в подвал, чтобы взглянуть на велик, и обнаружил там разгром. И теперь решил, что я не заслуживаю ничего лучше, чем ночевать на улице, как бомж». На самом деле, Томми уже сожалел о том, что натворил в кладовке. Но как сказать об этом, когда тебе не открывают? Он уже совсем было собрался устроиться на ночевку в подвале, когда замок наконец щелкнул, и на площадку высунулся Кеннет. Смерив Томми с головы до ног насмешливым взглядом, парень задержался на горящей щеке:

- Мда, здорово тебя папашка приголубил.

Томми сделал шаг к лестнице на тот случай, если братцу взбредет в голову догнать его и добавить еще.

- Куда-то собрался? – осклабился Кеннет. – А я думал, ты хочешь войти.

- Как будто ты меня пустишь, - буркнул Томми, пытаясь проникнуть взглядом в коридор за спиной брата. Не притаилась ли там Ханна с поварешкой?

- Пожалуйста, - и Кеннет широко распахнул дверь, прижавшись к стене спиной. – Проходи.

Томми был уверен, что тут кроется какой-то подвох, но вот какой – догадаться не мог. Заметив его колебания, брат поднял руки в интернациональном жесте и отсупил внутрь. Его шаги удалились в направлении кухни, но в дверном проеме так никто больше и не появился – ни Ханна с поварешкой, ни отец с зажатым в кулаке обломком удочки. Томми опасливо подошел к двери, послушал тишину и скользнул внутрь. Кеннета он, как и ожидалось, обнаружил на кухне. Наверное, он сам только недавно заявился и теперь подчищал остатки чего-то томатного со сковородки.

- Они там? – Томми ткнул большим пальцем в сторону родительской спальни.

- Угу, - прочавкал Кеннет, суя в рот кусок багета с маслом.

Он выглядел на удивление мирно. Томми рассудил, что навряд ли разгром в кладовой уже вскрылся: часть поломанных им удочек принадлежала Кеннету. А признаваться в содеянном сейчас смысла не было. Если повезет, позже можно будет свалить все на местных алкашей.

- А Ханна как? – Томми показал руками объемистое пузо.

- Да все нормально, - заверил его брат. – Чего с ней сделается.

Переварив это сообщение, Томми, настороженно косясь на Кеннета, подошел к плите:

- Пожрать осталось что?

Он приподнял крышку на заманчиво пахнущей катрюльке, но внутри засыхала только парочка прилипших к стенкам макаронин.

- Тебе велено не давать.

Томми возмущенно обернулся, но по роже Кеннета уже расплывалась ухмылка:

- Спокоха, бро. Ужин тебя не дождался, но можешь слепить себе бутерброды. Живи, пока я добрый.

Дожидаться повторного приглашения Томми не собирался. «С чего бы это Кеннет стал играть в образцового страшего брата? – рассуждал он, намазывая хлеб плавленным сыром. – Может, боится, что я сдам его бизнес матери? Или учителям настучу? Вот и прикармливает с руки?» Но он тут же устыдился плохих мыслей. Может, брат и правда хочет ему помочь. Может, он, на самом деле, не такая уж сволочь.

Вот и сегодня Кеннет сдержал свое обещание и разобрался с Матиасом. Даже практически отжал у него велик в пользу брата. Глупо, конечно, но о чем это говорит? Томми наморщил лоб, провожая взглядом стайку девчонок на роликовых коньках, с хихиканьем катящих по дорожке мимо его скамейки. Мишель в коротенькой, совсем летней юбочке, едва прикрывающей попу, махнула ему рукой:

- Эй, Томми-бой! Что, Светлану ждешь? Она не придет. Лифчик ищет.

Ее подружки прыснули. Томми сжал кулаки в карманах. Пальцы обхватили вышитые цветочки, и он почувствовал, что губы раздвигает невольная улыбка. Когда стемнеет, можно будет снова прогуляться до ее дома. Если лифчик положить в конверт с именем Светланы, то ее родители ничего не узнают. Только вот как пишется это русское имя? Первая буква С, S или Z? Если он наделает ошибок, она же сразу догадается, от кого конверт. Еще подумает, что это Томми все подстроил. Блин, он же сидит с ней за одной партой! Неужели нельзя было быть повнимательней! У нее же все книжки обернуты и аккуратно подписаны, не то что у него самого. Ага, легко сказать! А если буквы прыгают перед глазами и меняются местами? Нет, вот что он сделает завтра. Подсмотрит, что стоит у нее на учебнике, и потихоньку перекопирует на листочек. Неужели же он одно единственное слово списать без ошибок не сможет?!

Сзади зашуршали кусты, и Томми от неожиданности чуть не свалился со скамейки. Лихо перескочив через спинку, перед ним возник Кеннет: волосы небрежно растрепаны, в зубах сигарета. За ним выломились из сирени еще двое старшеклассников и крашеная в розово-синий девчонка с кольцом в носу. Пока Томми пытался объять мозгом розово-синее чудо, брат поставил ногу на доски рядом с ним:

- Сидишь, бро?

- Сижу, - подтвердил Томми.

Девчонка послала в его сторону воздушный поцелуй, и он, смутившись, отвел взгляд.

- Ясно, - протянул Кеннет и заозирался по сторонам. – А где велик?

- Дома, - расплывачато ответил Томми. Как-то не хотелось при дружках брата объяснять, что «суперфлай» стоит сейчас действительно дома, но по другую сторону велосипедной дорожки. К счастью, Кеннет тут же потерял интерес к судьбе своей добычи. Склонившись ниже к уху брата, он сказал:

- Завтра приходи в сквер после уроков.

- Зачем? – удивился Томми.

- Затем. Поможешь кое-с-чем.

В животе у Томми зашевелилось неприятное предчувствие. Неужели вся «доброта» брата изливалась на него только потому, что Кеннету снова требовалось спихнуть в безопасное место пару косяков?

- Я снова в сумке твою траву таскать не буду, - встопорщился он.

Щелчок по уху заставил Томми вжать голову в плечи. Розово-синяя девчонка визгливо рассмеялась.

- Чего ты несешь, идиот? – прошипел Кеннет. – Чего ты там себе напридумывал? Наркокурьер, блин. «Дилера» насмотрелся? Придешь, говорю, сюда в три. Ясно?

- Я не смогу, - поежился Томми. – Завтра к матери еду на выходные.

- Поедешь позже, - гнул свое брат.

- Нет, - Томми упрямо ковырнул носком кеда жирную землю. – Она меня ждать будет.

Кеннет присвистнул:

- Нормально, да? Значит, как у тебя проблемы, братик помоги. А как брату помощь нужна, так мы в кусты с полными штанами. Так, что ли, выходит? – в его голосе звучала угроза, тяжелая и холодная, как мокрое одеяло.

- Я же не отказываюсь, - тихо проговорил Томми, не отрывая взгляд от вырытой его кедом ямки. – Я только завтра не могу.

Кеннет помолчал, будто над чем-то раздумывая. Томми втянул голову еще глубже в плечи, каждое мгновение ожидая, что брат сдернет его со скамейки и начнет возить носом по черной жирной земле, пока не набьется полный рот дождевых червей. Но тот вдруг хлопнул его по плечу и легко заявил:

- Ладно. Кати завтра к своей алкашке. Но в понедельник чтоб тут, как штык. В три. Понял?

Томми кивнул. Он еще немного посидел на скамейке, ожидая, пока громкие голоса и хохот старшеклассников удалятся в сторону однотипных многоэтажек «гетто». Потом поднялся и, припадая на одну ногу, поплелся домой.

«Не бросай наркотики. Ешь школу. Не употребляй овощей» (англ.) – переделка лозунга ЗОЖ «Не употребляй наркотиков. Не бросай школу. Ешь овощи».

Конфирмация – большой день в жизни обычного датского подростка, когда он, говоря сознательное «да» христианской вере, вструпает в ряды взрослых. Как правило, родители устраивают пышный праздник в честь конфирмата. Он или она получают дорогие подарки от гостей и членов семьи.

Коммуна – муниципалитет.