Она проснулась от резкого звука, не сразу осознав, что слышит лошадиное ржание. Холод пробрал ее резкой волной, но затем стало тепло и темно.

— Что ты опять творишь, Фиренц? — злобный голос мужчины звучал глухо.

Девочка начала вертеться, чтобы выбраться из пут, сковавших ее. Не сразу она поняла, что кто-то накрыл ее одеялом и крепко держит. Осознание неизвестности пугало: хотелось выбраться, чтобы видеть того, кто завернул ее в теплый кокон, но сил не хватало.

— Мы не трогаем жеребят, — тем временем ответили мужчине. Спокойный, глубокий и размеренный голос показался девочке знакомым. Она вывернула руки из обволакивающей ткани, потерла глаза и с ужасом увидела, что перед ней, сложив перед собой передние конечности, нависает получеловек-полуконь. — Ты ведь из Хогвартса, да? — обратилось загадочное, но явно доброе существо к ребенку, которого держало человеческими руками.

Белесые волосы кентавра достигали его голой груди и частично падали на лицо девочке, неприятно щекоча.

— Из Хогвартса? — повторила она. В горле першило, будто до этого она долго и громко кричала.

— Кажется, это она, — сказал беловолосый кентавр, переглянувшись с другим.

— Жеребят-то мы не трогаем. Но уведи ее поскорее, пока не сообщили Бэйну.

— Затопчи следы, — сказал блондин, без спроса поднимая девочку и беря ее на руки.

— Попону верни! Фиренц, а вдруг что-то случилось? Если скрыть следы, потом нельзя будет провести расследование.

— Задержи Бэйна. Я позову директрису, пусть сама решает. А попону не верну, она без нее замерзнет, — и не дав девочке вставить хоть слово, Фиренц поднял ее и ускакал прочь из леса.

Она зажмурилась, когда почувствовала, как сухие ветки бьют по спине и голове, но очень быстро густая полоса крон сменилась пустой опушкой. Девочка, заглядывая за спину кентавра, видела зеленеющий лес. Вдруг деревья зашевелились, и в небо стремительно взлетело большое черное животное. До того, как оно скрылось за тяжелыми тучами, планомерно размахивая огромными кожистыми крыльями, девочка увидела на его спине всадника в серебристо-черной мантии.

Фиренц, почувствовав, что она чем-то заинтересована, повернулся, но загадочного животного уже не застал. Молча он продолжил путь, почти не замедляясь, пока не добрался до кривоватой каменной хижины.

— Хагрид, Хагрид! — закричал кентавр, и когда хозяин домика сразу не открыл, начал стучаться в дверь передним копытом, нервно махая хвостом.

Наконец, Хагрид выглянул из хижины.

— Что там? Батюшки... О Мерлин...

Девочку с кентавром накрыла огромная тень. Она, все еще заинтересованная летающим зверем, не сразу повернулась, чтобы увидеть перед собой великана. Ну ладно, полувеликана.

— Это она? — спросил между тем кентавр.

Хагрид аккуратно, что при его габаритах казалось почти нереальным, отодвинул спутанные грязные волосы девочки с ее лица и, даже не вглядываясь, пораженно кивнул:

— Она. 

— Мы с Моргином нашли ее в...

— Давай ее сюда, — перебил Хагрид, — а сам беги в замок.

Кентавр передал ребенка полувеликану.

— Как ты? Ничего не болит? — спросил у девочки Хагрид, занося ее к себе в дом.

Не дождавшись ответа, он посадил ее на скамью напротив обеденного стола, потоптался, не зная, что делать, а потом поставил перед ней огромную чашку с водой. Еще помялся и пошел разводить огонь в пустом камине. Было довольно тепло, но девочка не возражала, все еще кутаясь в ткань, в которую завернул кентавр.

Когда Хагрид закончил с камином, он медленно опустился на корточки перед девочкой, и все равно был выше на пару голов, и взял маленькие ладошки в свои огромные руки. Поняв, что они не холодные, он повернул их внутренней стороной вверх и осмотрел ссадины, качая головой.

— На коленках тоже, — хрипло призналась девочка. Она чувствовала, как щиплет кожу там, где терлись джинсы.

Хагрид плотно сжал рот, почти не заметный за густой бородой. Вид у него был устрашающий, но девочка чувствовала, что по правде он добрый.

— Петуния, расскажи, где ты была? — обеспокоенно спросил полувеликан.

— Петуния? — нахмурилась девочка.

Точно, ее ведь зовут Петунией. Какое интересное имя...

Темно-карие глаза Хагрида следили за каждым ее движением, так странно напоминающие ей чьи-то другие. Но она не помнила, чьи.

— Я не помню. Я ничего не помню.

— Совсем ничего? Тебя не было больше месяца...

Дверь без стука раскрылась, и в хижину влетела высокая худая женщина в черной мантии и остроконечной шляпе. Петуния успела только отметить, какой смешной это головной убор, но потом разглядела бледное, как лист бумаги, лицо гостьи, ее большие от ужаса бледно-зеленые глаза и паутину морщин вокруг стиснутых, будто в боли, почти белых тонких губ.

— О, хвала Святому Мунго, она жива! — воскликнула женщина, задрав голову и уронив шляпу с седой головы. — Ох, дитя, как же я рада! Немедленно сообщите ее родителям и Поттерам, немедленно! — крикнула она в двери. Послышались голоса и топот копыт.

— Директор МакГонагалл, она сказала, что ничего не помнит.

Ликующая женщина на миг застыла. Ее лицо снова стало напряженным. Тяжело вздохнув, она подошла к Петунии и заглянула ей в глаза. Видимо, не найдя там ответов, она таки спросила:

— Ты правда ничего не помнишь, Петуния?

— Даже... даже как меня зовут, — переняв беспокойство от женщины, заикаясь, сказала девочка. — Что со мной было?

— Если бы мы знали! Ты пропала вечером четырнадцатого марта...

— Марта... — как эхо, повторила Петуния, будто пробуя слово на вкус. Она не сразу поняла, что такое март, и уж тем более, что такое четырнадцатое. Голова начала болеть.

— Да. А сегодня двадцать третье апреля.

Для Петунии это ничего не значило. Но она почувствовала, что от сквозняка холодеют ноги. Оказывается, на ней была лишь одна домашняя тапка, а вторая нога была босой, даже без носка.

Директриса проследила за ее взглядом, задержалась на миг на созерцании розовой голой ступни с грязными отросшими ногтями, а потом повернулась к Хагриду:

— Надо отнести ее в больничное крыло и привести в порядок до приезда Гарри.

— Гарри?

— Гарри Поттера, — вкрадчиво проговорила женщина, чуть наклонившись к ней, — твоего дяди.

— Не помню, — честно сказала девочка.

Хагрид помог ей добраться до замка. Она не стесняясь охала от удивления, когда проходили огромный закрытый внутренний двор и мимо статуй крылатых вепрей, а затем по гулким каменным коридорам. Обалдела девочка и от сопровождающего их с самого входа толстого призрака, всю дорогу о чем-то причитающего. Правда, в покои целительницы с ними он не захотел и торжественно покинул процессию, пожелав всех благ Петунии и сто раз за что-то извинившись.

Спокойная невысокая женщина в смешном больничном чепце и белоснежной мантии на манер халата врача указала Хагриду, на какую кровать положить девочку. Она ощупала все ее кости, посветила палочкой в глаза, нахмурилась и покачала головой.

— Ну что, мадам Помфри? — осведомилась директриса, стоя в отдалении и похожая на фигуру шахматной королевы в своих черных одеждах.

— Ничего. Ссадины за минуту излечу, а в остальном она в порядке. Ты голодна, Петуния? Хочешь чего-нибудь?

Вопрос, прямо направленный к ней, сбил ее с толку. Хотя куда уж больше. 

Пока женщины переговаривались, а Хагрид томно вздыхал в уголке, она с интересом оглядывала обстановку. Стены, наконец, показались ей знакомыми. А точнее, то чувство неуютности и холода, которое сопровождало их созерцание. Она полностью отдалась ощущениям, шестым чувством улавливая, что уже знает это место, но, как иногда бывает со словами, которые резко позабыл, она не могла припомнить ничего, а в голове только что-то зудело, накидывая образы и имена. Тина, Ал, нет, то есть Альбус, обязательно Альбус, Скорп, Жюли, Мэгги... любимая и такая далекая Мэгги. 

В груди защемило, Петуния и терла ее кулаком, пока раскачивалась на идеальной средней мягкости кровати больничного крыла. Она тут уже бывала. Нет, даже лежала. Ломала ребра, ногу, руку, получала даже сотрясение мозга, улетев с Западной башни, когда... И тут вдруг спрашивают про голод.

Петуния тупо уставилась на мадам Помфри. Ее добрые бледные глаза она тоже помнила. 

— Да. Да, я бы что-нибудь съела.

— Принести сюда? — тут же спросила целительница, не выразив ни капли нетерпения, хотя девочка отвечала на вопросы будто в замедленной съемке. — Или пойдешь в Большой Зал?

Это словосочетание тоже было знакомым. Петуния почувствовала пустоту и гулкость, а затем резко — шум, шепотки, смех. Неприятный смех, будто смеются над ней. Это заставило ее поежиться.

— Не пойдешь? — так же терпеливо продолжила мадам Помфри. — Там сейчас никого нет. Все на каникулах.

— На каникулах?

Мадам Помфри и директор МакГонагалл переглянулись. Последняя, попытавшись улыбнуться, ответила:

— Да, пасхальные каникулы начались с той недели. В замке почти никого нет.

— Ты в школе, Петуния, — вкрадчиво продолжила целительница, наклонившись над ней, — в Хогвартсе. Ты это помнишь?

— Нет...

— Сходи поесть, — сказала мадам Помфри, а затем повернулась к директрисе: — Знакомая обстановка должна разбудить в ней воспоминания. Думаю, это просто шок. Если бы она не помнила нас по-настоящему, она была бы напугана, а она спокойна, как скала.

МакГонагалл вздохнула:

— Мне бы такое спокойствие.

— Вы хорошо держитесь, Минерва.

— А вы уверены, что спокойствие — не симптом чего-нибудь? Заклинания, например?

— Нет. Это типичный признак.

— Никогда бы не назвала мисс Дурсль типичной, — тихо проговорила директриса, а потом, словно только вспомнив, что объект их обсуждения сидит перед ними, она обратилась к Петунии: — Пойдемте, мисс Дурсль, я провожу вас в Большой Зал. Я и сама не прочь подкрепиться. — Она нервно глянула на большие часы, видные из окна, прежде чем приглашающим жестом позвать свою ученицу.

Петуния покорно встала и последовала за женщиной. Есть она не хотела, но ей и самой было интересно все рассмотреть. На одной из лестниц она услышала скрип, но директриса что-то нервно гаркнула, вытащив из-за пазухи палочку, и они продолжили путь.

— Извините, — зачем-то сказала женщина девочке.

Но ту волновало совсем другое:

— Мисс Дурсль — это я? Фамилия кажется мне знакомой.

— Да, верно. Мисс Петуния Дурсль — ваше полное имя. А вот и Поттеры, ваши дядя и тетя, — добавила директриса более нервно, когда они добрались до холла, куда в этот же миг забежала троица взрослых людей.

Двое из них — рыжая женщина и черноволосый мужчина в дурацких круглых очках — выглядели также, как теперь сама Петуния, и все встреченные ею до этого взрослые, кроме, разве что, кентавра Фиренца. На них были длинные накидки, они же мантии, у женщины зеленая, красиво оттеняющая яркий цвет волос, а на мужчине — серая с черными вставками у воротника, отдаленно похожая на военную или полицейскую форму. 

Но последняя из троицы резко выделялась. Сначала Петуния подумала, что это девочка-подросток в очень странной одежде: синих обтягивающих штанах и короткой дутой курточке красного цвета, да еще и в вязаной шапочке на светлых пышных волосах. Но когда незнакомка выбежала вперед и с немой мольбой вытянула вперед тонкие бледные руки, Петуния ее узнала.

— Мама! Мамочка! — она, нечаянно толкнув директрису, побежала в объятия той, кого узнала бы и из тысячи, и как только ее раскалывающаяся голова коснулась знакомого плеча, усыпанного пахнущими жасмином волосами, Петуния зарыдала.

Мама Марго тоже рыдала. Имя в мозгу девочки всплыло тут же. Похоже, мадам Помфри была права, потому что Петуния вспомнила и папу Дадли, и дедулю Вернона, и умерших бабуль, и даже малышку Риппи, которая, наверное, уже стала взрослой бульдожихой.

Пока Питти — а она также вспомнила, что чаще всего она все-таки Питти — пока она плакала в объятиях матери, ее дядя и тетя о чем-то переговаривались с директрисой. Но в какой-то момент Гарри вскрикнул, даже скорее зарычал, что Питти аж вспомнила о существовании в ее генеалогическом древе полуоборотня Билла Уизли, который из всех проявлений своей ликантропии показывал только отчаянную любовь к почти сырому стейку, и то в определенные дни лунногомесяца.

Воспоминания, пока дядя громко переругивался с МакГонагалл, тщетно успокаиваемый женой, полились на Петунию рекой, но на удивление, она не тонула в них, а словно вернулась из неприветливой среды в родную стихию.

— Да не было ее в Лесу! Мы с полным отделением авроров прочесали его вдоль, поперек, диагонально и даже вверх! — злобным тенором выдавал дядя Гарри. Джинни уже не пыталась гладить его по плечу.

— Фиренц с Моргином — вы его не знаете, — сейчас там. Так как сама я осталась с мисс Дурсль, я отправила в Лес профессоров Фоули и Лонгботтома, чтобы они посмотрели на следы.

— Ее нашел кентавр?

— Да. На территории кентавров, куда нам путь заказан. Так что, надеюсь, профессоры вернутся благополучно...

— Но там мы тоже проверяли!

— Я знаю! Вы думаете, такое возможно забыть, мистер Поттер? — несмотря на слова, тон директрисы не изменился, только если стал немного усталым. Это добавило Петунии еще один момент в копилку воспоминаний.

Марго гладила все еще хныкающую дочь, но ее собственные слезы уже застыли на щеках, ведь она молча слушала разговор волшебников.

— Что будем делать? — подала голос Джинни. Спрашивала она у мужа.

Гарри обратил на нее яркие зеленые глаза. Его нелепые очки снова сползли на ровный красивый нос, он поправил их привычным жестом.

— Мне нужно разрешение на повторную проверку леса.

— Сначала перемести Маргарет и Питти к ним домой! — твердо сказала ему Джинни. Она повернулась к директору: — Сейчас ведь каникулы, вы разрешаете?

— Конечно. Вещи мисс Дурсль давно высланы домой, еще в марте, так что...

— Я оставила дома детей одних, мы ведь отправились внезапно, — перебила Джинни.

— Наши дети уже достаточно взрослые, чтобы...

— Гарри, наш сын только что узнал, что его кузина, являющаяся лучшей подругой, нашлась спустя полтора месяца после исчезновения, а мы укатили ничего ему больше не сказав. Ты думаешь, Джеймс и Лили остановят его, если он вдруг решит оседлать метлу, с которой еле не сваливается, и полететь в Бакс?!

Голос Джинни был холодным. Гарри опешил.

— Но, дорогая...

— Это сделаешь ты, потому то я еду к нашим детям. Вряд ли у тебя получится успокоить Альбуса, — безапелляционно заявила Джинни.

— Но... Ты хочешь, чтобы я проводил Марго и Питти?

Если Петунии не показалось, дядя Гарри очень выделил слово "я" в своем вопросе.

— Разумеется. Ведь это у твоего кузена пропала дочь, которая нашлась. И только ты можешь это сделать, потому что я еду успокаивать нашего сына, с которым ты тоже, Мерлинова борода, в ссоре. 

— Нет, Джинни.

— Гарри, мне плевать, что Дадли обижен на тебя после похорон тети Мардж. Вы взрослые люди, как-нибудь решите эти проблемы, — она, кивнув директрисе, развернулась и покинула замок.

Гарри все еще стоял, опешив. Очки совсем спустились с глаз, и Петуния заметила, как сильно дядя похудел с тех пор, как она в последний раз его видела. Щеки впали, на подбородке выделялась редкая черная щетина.

— Она права, Гарри, — подала голос Марго, пока директор МакГонагалл старательно делала вид, что ничего необычного не происходит. — Для тебя Мардж ничего не значила, но для него она — любимая тетя. Ты мог просто извиниться, и все бы решилось, но ты просто начал его игнорировать.

— Да я не... — он-таки поправил очки. И зарылся руками в густой шевелюре, закрыв глаза и наморщив лоб.

— Когда-то Дадли сделал первый шаг к примирению. Теперь твоя очередь.

— Ой, мы что, в игры играем? — огрызнулся Гарри. 

Марго напряглась, Петуния это хорошо прочувствовала даже через ее куртку. Директриса кашлянула.

Но разговор не продолжился — в холл влетела еще одна неожиданная фигура. К счастью, это был не Альбус.

Блондинка с явно округлившимся животом, который был виден даже сквозь теплую коричневую мантию, обшитую по низу мехом, сразу напала на МакГонагалл:

— Как вы могли отправить Невилла туда? Снова!

— Не волнуйся, Ханна, там все равно никого нет. Тем более, он не один, — сказал Гарри, будто нарочно отвлекаясь от разговора с Марго.

— Ты там был? — тем же истеричным тоном спросила у него женщина.

— Сейчас — нет. Но там Летиция и Фиренц. И друг Фиренца из табуна, он, я уверен, не даст случиться катастрофе.

— Ага, или будет изгнан так же, как и первый! Ты хоть представляешь, как я переживала каждый раз, как он отправлялся  с тобой на поиски?! Я не хочу воспитывать ребенка одна! Я не хочу стать вдовой еще до рождения малыша! Я вообще не хочу становиться вдовой!!

— И не станете, миссис Лонгботтом! — вмешалась МакГонагалл, выступив вперед. — Это в вас гормоны играют, вы ведь и сами знаете. Пойдемте к мадам Помфри, она даст вам чего-нибудь...

— Вызовите сюда Невилла! Сейчас же! А что пить, я и сама знаю. Если вы помните, я прекрасно сдала экзамен на целителя.

— Разумеется. И мы до сих пор ждем вас.

Эти слова, казалось, как-то смогли успокоить Ханну Лонгботтом. Она обняла живот, который казался еще совсем небольшим, и сказала:

— Хорошо. Как только оправлюсь после появления малыша. Мне кажется, держать паб, воспитывая ребенка, это как-то неправильно.

— Решайте сами. Но мы вас ждем, вы же знаете. А теперь таки пойдемте в больничное крыло, выпьем валериановой настойки, она нам поможет.

— Нам?

— О да, я тоже не против, — кивнула директриса, пропуская жену профессора Лонгботтома вперед себя. — Миссис Дурсль, оставляю вас на попечение мистера Поттера. Чуть позже я свяжусь с вами, чтобы обсудить то, что мы смогли найти в лесу. Если мы что-то найдем.

— Хорошо, — Марго была смущена, ведь так вышло, что директрису учебного заведения, где вот уже второй год учится ее дочка, она видела впервые.

— Что ж, мне не оставили выбора...

— Прости, Гарри, но ваши с Дадли обиды волнуют меня сейчас меньше всего. — Марго взяла Петунию за руку. — Идем тем же путем, через деревню?

Лицо у Гарри было таким, будто он не может проглотить горькую микстуру. Петунии было знакомо это чувство. Точнее, нет, это сравнение. Чем-то горьким пичкали и ее. Шли дни, кто-то, чей голос в памяти будто специально преломился, а лицо было стерто, старательно ее на что-то уговаривал. Не на то, чтобы выпить невкусную настойку, а на что-то более глобальное, более тяжелое. То, что совсем ей не нравилось.

Марго тем временем продолжала ворчать на кузена своего мужа, тот оттягивал неизбежное, предлагая прогуляться до леса и найти профессоров, отправленных туда директором.

— Они там подозрительно долго, тебе не кажется? Я тоже волнуюсь за Невилла, его жена беременна, если ты заметила. И они друзья семьи.

— Мне плевать. Я хочу увести Петунию домой. Прямо сейчас!

"Домой"... Почему это слово отзывалось в груди такой болью?