А потом я подумала, вдруг, так неожиданно,
Когда слёзы впитались в подушки и простыни.
Не тоскуй понапрасну, не калечь душу, милая.
Вся та грусть лишь простой переходный возраст.

"В двадцать пять?", — отзовётся в душе сарказмом.
Прошло время, когда можно списать на гормоны.
Я за жизнь всю влюблялась всего-то лишь дважды,
Дважды чувства в душе величала любовью.

Перечёркнута жизнь тонкой ломаной линией.
Из друзей только жалких шесть букв на листке.
Я хотела собраться и, сбежав, стать там сильною.
Ввысь куда-то хотела, птицей в небо взлететь.

Я разбиться об камни уже не боялась,
Не дрожала, как брошенный кот под дождём.
Хоть сжимало тисками — грусть теплом разливалась,
Поджигая страницы, где все строчки о нём.

Глупых грёз по любви не карают законом.
Очень жаль, потому что я б вновь не жила:
Человеком, моментом, не считала бы домом
Место, где по нечаянности вновь расцвела.

Ведь бутоны цветов зачастую срезают,
Полосуют ножом прямиком по живому.
Оставаясь без сил, все цветы погибают...
Я была тем цветком. Ты был острым ножом.

Потому и подумала: пропади оно пропадом!
Я не то, что в любовь, я не верю в людей.
Грубый голос у кассы. В груди жалобный рокот.
Рейс ночной, вагон третий и взмокший билет.

Меня жизнью до тла сожгло, уничтожило,
А потом всю избитую, не дышащую, с переломами —
Выбросило куда-то вне, окончательно покорёженную.
Где эмоции счастья и радости только с приставкой "не".

В моём случае не написано хэппи-эндов.
Или же свой я просто ещё не нашла?
Поезд мчится неспешно, за окном яркой лентой
Проплывает солнечная и приветливая весна.

Я улыбаюсь. Тихо, осторожно и так не смело,
Боясь счастьем внезапным спугнуть момент.
Музыка мысли глушит чужой а капеллой.
Я дышу, даже, если, кажется, что уже почти нет.