На следующий день я иду на свидание с Денисом.

Понятное дело, что у Олеси уже помощи не прошу, да у меня и нет настроения наряжаться. Правда, немного подумав, я достаю из глубин шкафа пальто. Обнимаю его, как никогда на этом свете уже не обниму того человека, который мне его подарил, вдыхаю его запах, и решаю надеть его вместо обычной куртки. Длинное, чёрное, очень дорогое, это пальто служило мне скорее приятным подарком-воспоминанием, чем постоянным предметом одежды, но… Носить-то надо хотя бы иногда.

Почему «иногда» наступило именно в день свидания, я предпочитаю не думать.

Волосы, немного поглядев на себя в зеркало, тоже распускаю. Даже если Денис – убийца, едва ли он нападёт на меня на людной улице, так что шпильки не пригодятся. Да и на крайний случай можно положить их в карман. Так их даже быстрее превратить в ножи.

Я ловлю себя на мысли, что успокаиваю себя, потому что нервничаю. То ли из-за того, что снова увижусь с Денисом, то ли, что вероятнее, из-за Тимофея.

Тимофей.

Берет, который я решила надеть, чтобы, видимо, стать совсем похожей на Маргариту, падает из дрогнувших пальцев. Что делать? Извиниться ещё раз? Слишком мало. Как-то помирить их с Олесей? Да вряд ли это получится. Олеся, конечно, далеко не я, но все-таки на её месте я бы вряд ли помирилась с парнем, который подумал, что я убийца, и чуть меня не задушил, толком ни в чем не разобравшись. Пожалуй, единственное, что я могла – покопаться по старым связям, благодаря которым мне когда-то хорошо подделали документы, и выйти на человека, который и разбирается, кому можно, а кому нельзя доверять в даркнете, и может помочь с платками святого Руслана, и дать его контакт Олесе – я уже сделала. Теперь я могу только ждать, чем это закончится и обернётся для меня. А значит, в моей душе на время появилась ещё одна дверь, которую пока следует запереть, отвлекаясь на другое. Сегодня – на Дениса и продолжение расследования.

Я закрываю за собой дверь. Пожалуй, более резко, чем нужно было, но из комнаты – нам всем уже два дня как позволили вернуться – в свой выходной я вышла, это уже прогресс. Уже настраиваюсь на то, что нужно будет идти к больнице, но около подъезда общежития неожиданно сталкиваюсь с Денисом. Умом я понимаю, что он уже здесь был и адрес знает, но видеть его тут настолько непривычно, что на пару мгновений я молча замираю. И на полном серьёзе думаю, не сошла ли с ума и не галлюцинацию ли вижу.

«Галлюцинация», однако, вполне реалистично изображает, что смотрит на наручные часы, которых у неё на самом деле нет.

- Я думал, - вместо приветствия обиженно заявляет Денис, - что в огромный список твоих достоинств входит пунктуальность. Что так долго-то? – и почти виновато добавляет: - Я устал ждать и пришёл сюда.

Я быстро сверяюсь с уже настоящими часами. Мы с Денисом договаривались на час дня. И я собиралась к этому времени. Но дисплей отчего-то неумолимо изображал «тринадцать – пятьдесят четыре». Как так получилось? Наверное, слишком захандрила, пока думала, что делать с Тимофеем. Но за это себя точно винить не стану. Впервые за всё время нашего знакомства его имя, даже произнесённое в мыслях, болезненно царапает сердце, вызывая тоску. Имею право немного погрустить и выпасть из жизни.

- Извини, волчонок. Лягушка убежала, а без неё приворотное зелье никак не получалось, вот и опоздала. – отвечаю я уже вслух.

Денис усмехается и внимательно меня оглядывает. Я его тоже, хотя его оглядывать и нечего – та же потрёпанная куртка, те же шрамы. Разве что джинсы, а не больничные штаны или строгие брюки. Если я правильно помню, те, в которых он поступил в больницу. Джинсы Тимофея он вернул вчера. Теперь, правда, я не знала, когда смогу ему их передать. Как и Олесе – платье.

- И что пошло в ход вместо лягушки? Чёрная кошка или ступа с метлой? – в тон мне интересуется Денис. – Если второе, то печально, потому что у прекрасного принца больше нет денег на такси, и придётся идти пешком.

«Конечно, если пихать таксисту купюры, не считая». – думаю я.

- Ничего, прогуляемся. – отзываюсь. Внутри снова на миг становится холодно и больно, но я вспоминаю, что, когда я только приехала в этот город, Тимофей провёл мне маленькую экскурсию по тем местам, которые знал сам. Одно из этих мест было совсем недалеко. – Здесь есть парк, минут десять идти. Давай туда? Там… Красиво. Было красиво. Осенью.

Денис с лёгкой брезгливостью оглядывает заснеженную, заледенелую, грязную улицу, по которой предстояло идти, и зябко кутается в куртку. Да уж, прекрасный принц, нечего сказать!

- Ладно, давай, - со вздохом соглашается он. – Хотя немного неловко себя чувствую. Я раньше презирал тех, кто ходит на свидание в парк, а не ведёт девушку в ресторан или ещё куда-то.

«Слишком ты много думаешь о том, что было раньше, для амнезийного».

- Если бы я хотела пойти в ресторан, я бы предложила пойти туда. Я не голодная. – с гордостью говорю, как будто денег у меня действительно хватает при желании каждый день ходить по ресторанам, а не считать копейки в самом дешёвом универмаге.

До парка идти совсем недалеко, и даже дорогу я на удивление помню, хотя была там всего раз, чуть меньше полугода назад. Очень скоро я замечаю голые тёмные верхушки деревьев и низкий чёрный ажурный заборчик. В октябре здесь всё казалось золотым из-за ярких листьев, да и за забором еще желтела и зелена трава, а не лежал угрюмо жёлтый, грязный мартовский снег. Однако парк всё равно кажется мне красивым. Может, снаружи и не скажешь, но стоит пройти немного по одной из многочисленных, выложенных плиткой тропинок – и выйдешь в центр парка, где возвышается статуя какого-то великого человека, а может, и магического существа. Этот памятник окружают скамейки и клумбы – сейчас, правда, тоже пустые. Летом ещё, кажется, должны работать фонтаны, зато сейчас ещё оставались новогодние украшения: лампочки, которые зажгутся вечером, узорчатые, будто сделанные изо льда снеговики и игрушки. К тому же, сегодня прибавляется ещё одно новшество: когда мы с Денисом переходим дорогу и ступаем на одну из дорожек, из глубин парка отчётливо доносятся приятные на слух трели. Я со смесью удивления и какого-то детского восторга понимаю, что это… музыка! Да, точно. Кто-то играет на гитаре. Звучит малознакомо для поселения, поэтому мне даже нравится!

Я думаю, что Денис этому обрадуется ещё больше, однако, столкнувшись с ним взглядами, вижу, что он почти болезненно морщится. Нет, он точно псих-убийца! Музыкант, а не нравится слышать чью-то игру!

- Что-то не так?

- Спрашиваешь! – почти с упрёком отзывается Денис. – Кто так играет? Ещё и на людях! Пальцы бы переломать! Он фальшивит, как не знаю кто!

Я не слышала никакой фальши, но, возможно, у меня просто не было слуха. Просто думала, что музыка, может, не как в консерватории, но очень даже ничего. Однако я не музыкант. Денис с каждой секундой игры раздражался всё сильнее. За ним было почти смешно наблюдать. В конце концов он не выдерживает и берёт меня за руку. Тут же, правда, убирает руку и спрашивает:

- Можно?

Я пожимаю плечами. Прикосновения Дениса всё также не вызывают у меня отвращения, да и взял он меня за рукав пальто.

- Можно.

- Хорошо! Пойдем-ка. Если уж гулять, то я хочу посмотреть на лицо этого бездаря!

Я важно киваю, пока Денис ведёт меня на звук игры, но сама с трудом сдерживаю смех. Казалось бы, учитывая послание убийцы и ссору с Тимофеем, мне должно быть не до смеха, но уж очень забавно глядеть на Дениса, который сейчас вдруг напомнил мне Екатерину Алексеевну. Та бегала по приёмному отделению больницы и искала тоже «бездарей», но врачей, примерно с тем же выражением лица.

Играют, как выясняется, в центре, прямо под статуей, пока скромная по количеству людей публика прогуливается вокруг или сидит на скамейках. Так разозлившим Дениса гитаристом оказывается кто-то очень невысокий, так закутанный в тёплую одежду, что виднелось лишь красное лицо, тонкие ножки и кончики пальцев, торчащие из перчаток. Подойдя поближе, я увидела, что уличному музыканту нельзя дать больше тринадцати-четырнадцати лет.

- Поэтому и играет плохо. – говорю я Денису, когда понимаю, что он тоже хорошо увидел мальчишку. – Он ещё маленький.

Денис закатывает глаза.

- Вот если бы ему было пять лет, тогда да, он был бы маленьким. А сейчас он уже достаточно взрослый. Я в его возрасте!...

И он без лишних слов бросает меня около лавочки (будь я кем-то вроде Олеси – обиделась бы) и подбегает к мальчишке. Судя по всему, что-то говорит ему, потому что игра умолкает на середине мелодии. В парке становится достаточно тихо, чтобы на небольшом расстоянии можно было услышать диалог между Денисом и юным музыкантом.

- Спасибо! – говорит Денис. – Чуть уши не отвалились. Не умеешь играть – не берись! У тебя правая рука вообще не поставлена, поэтому звучишь жутко! Жертва видеоуроков, что ли?

Я думаю о том, что даже тяжелобольным пациентам так не сочувствовала, как этому бедному подростку. Тот, однако, тоже оказывается не лыком шит.

- Вот сам и играй, если такой умный! – дерзко скалится он, и я вижу, что пальцы на его руке, которая не держала гитару, складываются, оставляя только средний палец. Показать неприличный жест парню лет на семь старше и раза в два выше музыкант не решается, но явно очень хочет это сделать. – Не видишь, я деньги зарабатываю! – с гордостью миллионера он толкает ботинком раскрытый чехол от гитары. Снега там, честно говоря, больше, чем денег, но светлые бумажки банкнот и маленькие монетки тоже виднеются.

В парке раздаётся несколько смешков от зевак, которые не просто гуляют, но и решают понаблюдать за развернувшейся сценой. Мне всё это сначала не нравится – не люблю привлекать внимание, да и холодно стоять на одном месте и ждать, пока Денис доболтает. Однако в какой-то момент мне тоже становится любопытно, чем всё закончится.

Возможно, это происходит в тот момент, когда Денис бесшабашно отвечает:

- С удовольствием поиграю. Будут деньги – все твои. Одолжишь гитару?

Мальчишка так теряется от того, что его дразнилку восприняли всерьёз, что протягивает видавший виды и обклеенный кучей наклеек инструмент. А Денис с улыбкой берёт его. Так бережно, будто это ребёнок или хрустальная ваза.

Если когда-то был момент, когда я на сто процентов была уверена, что Денис всё помнит, то это было сейчас. Потому что невозможно, не помня, что ты музыкант, так держать в руках гитару. Даже я, далёкая от музыки, это понимаю. У Дениса прямо таки загораются глаза, а лицо становится одухотворенным и светлым. Улыбка из мягкой превращается в счастливую. Пальцы так ловко обхватывают гриф гитары и ложатся на струны, будто находились на них всю жизнь.

А потом Денис поднимает взгляд на меня. Точно на меня – мы смотрим друг другу в глаза, хотя кроме нас, наверное, этого никто не видит. Улыбка Дениса делается ещё довольнее, и, ударив по струнам, он действительно начинает играть. С каким-то странным тёплым чувством, растекшимся по телу, словно горячий чай, я понимаю, что играет он для меня, хотя смотрят на него по крайней мере несколько десятков человек.

Музыка из-под рук Дениса выходит чётко, плавно, будто я попала на концерт профессионала. И он действительно играет лучше мальчика. Я аж завороженно замираю – хоть я и не меломанка, но давно не слышала хорошей живой музыки. Совсем недолго он играет молча, а потом подключает голос. Если раньше я немного мёрзла, стоя на одном месте, и могла видеть серость и обнаженность мартовского парка, то в этот момент вся обратилась в слух. Когда человек просто говорит, мало думаешь о его голосе, но если он начинает петь, так ещё и хорошо… Голос, пожалуй, в этот момент становится чем-то таким же завораживающе-привлекательным, как глаза или улыбка.

У Дениса голос был чарующий: не бас и не тенор, что-то среднее, но пел он очень живо, попадая в ноты и одновременно явно вкладывая душу в каждое слово. Как и пальцами в каждый аккорд. Он пел простенькую песню, про любовь, как я поняла, и что-то вроде смеси попсы и рока, но так волшебно, будто это был сказочный романс.

Я не могу понять, когда, зачем и как
Ты стала, ты стала, ты стала мне близка?

- пел Денис, не сводя с меня глаз, словно не автор песни обращается к вымышленной девушке, а Денис лично говорит это мне.

По разбитым зеркалам, по кудрявым волосам
Ты гадаешь, в чем же выйти наружу.
Доверяя как себе, нездоровой худобе,
До конца не понимаешь, кто тебе нужен¹.

Мне становится неловко. Отчего-то есть ощущение, что этой песней Денис что-то хочет мне сказать. Что это одновременно упрёк, извинение и… Признание. Нет. Это не признание. Не должно быть признанием. Не в чем признаваться. Я просто себя накручиваю. Или заигрываюсь со своим желанием отвлечься.

Вздрогнув, я резко качаю головой, и вся магия момента пропадает.

Да и Денис к тому времени перестаёт играть и возвращает гитару мальчишке, сказав ему на прощание что-то в духе «вот как надо играть!». Тот даже не сильно обижается, потому что после исполнения песни раздаётся несколько аплодисментов, а пара человек даже подходит и бросает деньги в гитарный чехол.

Когда Денис возвращается ко мне, я уже полностью остываю. А поскольку успеваю ещё и разозлиться на себя за то, что придумала глупости из-за какой-то песни, на полный надежды взгляд Дениса только поднимаю подбородок.

- Вспомнил, значит, что музыкант? – холодно спрашиваю.

С лица Дениса сходит вся радость.

- Да, что-то вспомнилось, - тем не менее самым невинным голосом отвечает он.

А я-то надеялась, что он начнёт как-то оправдываться, а лучше – скажет правду! Поэтому не выдерживаю. Чтобы не стать, как в ординаторской, клоуном, на которого смотрят зеваки, отхожу с центра в тень парковых деревьев. Денис следует за мной, и когда мы останавливаемся в малозаметном месте, я оборачиваюсь к нему.

- Ты помнишь всё! – высказываю, и плевать я хотела на то, что он, возможно, опасный убийца и лжёт поэтому. – А про амнезию врешь!

Чего я жду? Того, что он скажет «Да, вру»? Объяснит причины? Очень зря. Потому что Денис ещё более невинно пожимает плечами. Даже глаза закатывает, будто я его уже достала своими подозрениями.

- И зачем мне это скрывать?

- Это я и пытаюсь выяснить. – ещё более зло говорю я. – Поэтому пошла на это дурацкое свидание. А не чтобы ты играл не менее дурацкие песни!

То ли злость меня согревает, то ли что-то ещё, а может, это наоборот от холода, но я чувствую, что к щекам приливает кровь.

Уголок губы Дениса дёргается, а лицо становится печальным. С тяжёлым вздохом он обходит меня и идёт к выходу из парка. Теперь уже мне приходится догонять его.

Почти до самого паркового заборчика мы идём молча. Очень непривычно видеть Дениса притихшим, но ещё больше я удивляюсь, когда он наконец подаёт голос – теперь какой-то тихий, грустный. Искренний?

- Василиса, - начинает Денис, глядя не на меня, а куда-то вдаль. Кажется, в самом деле собрался говорить правду. – А тебе не приходило в голову, что скрывать что-то можно не из плохих побуждений, а от страха? Что необязательно преследовать, можно убегать? Я вот думаю, приходило. – эти слова заставляют меня замереть, а следующие – не шевелиться: - Ты ведь сама что-то скрываешь. Паника, когда к тебе домой заходят или когда видят твою кожу. Та бумажка. Это ведь не просто так?

«Вопросом на вопрос, значит? Ну-ну, волчонок».

- Нет. – честно отвечаю я. – Но, поверь, если бы в больнице появился ещё кто-то вроде меня, я бы точно также начала разбираться, что он из себя представляет. – И продолжаю: - Так значит, ты не отрицаешь, что помнишь?

- Отрицай, не отрицай. Всё равно ты не веришь.

- Это не ответ.

Денис снова тяжело вздыхает.

- Имей совесть и устрой допрос чуть позже, ладно? – почти просит он. – Я три недели на улице не был, если не считать наших приключений в том лофте! Даже больше!

Я могла бы возразить, но вижу, что Денис, будто маленький ребёнок, уже переключает внимание на что-то другое. Наверное, он действительно давно не был на улице и не гулял с наслаждением и просто ради отдыха.

- То, что я их перенесу, не значит, что я их забуду… - только и успеваю произнести, пока Денис отбегает от меня к каким-то штукам. Издалека я даже не успеваю разглядеть, что это такое.

Расшалившийся щенок, иначе не назовешь!

Подойдя чуть ближе, потому что Денис призывающе машет мне, я вижу, что подбежал он к электросамокатам. Их было несколько, все тёмных цветов, с проводками и симпатичной вывеской сверху, призывающей обязательно их арендовать. Я периодически видела подростков и даже взрослых на таких штуках, пока шла в больницу или из неё, но сама никогда не каталась. Как и на велосипедах и прочих увеселительных видах транспорта. В поселении такое не одобряли, если не считать зимних коньков и лыж, а потом… Потом мне было не до этого. По правде сказать, выглядел этот железный монстр жутковато.

Денису, правда, так не кажется.

- Давай покатаемся? – поднимает он на меня глаза.

Я, наоборот, взгляд отвожу. Вообще-то можно было бы продолжить разборки, но раз уж и начала их я, а Денис такой радостный… Повременю на какое-то время. Однако кататься…

- Хочешь, давай сам. – говорю я. Голос звучит до странного неуверенно. – Я… Не хочу.

Денис с удивлением склоняет голову набок.

- Точно не хочешь или хочешь, но боишься? – уточняет он. – Вид у тебя испуганный. - «Черт, это так заметно?». – Или ты не ездила на самокате раньше? Просто это как-то странно, у меня был такой лет в пятнадцать-шестнадцать.

«А у меня в шестнадцать не всегда хлеб на завтрак был. Только если удавалось украсть или заработать».

Мне стоило солгать, что я не хочу, но правда вырывается сама собой:

- Не ездила. И боюсь. – Впрочем, тут же добавляю с упрёком: - Уж извини, не у всех родители бизнесмены и покупают дорогие игрушки.

Денис вдруг усмехается и качает головой.

- Я смотрю, ты про меня уже всё знаешь даже лучше, чем я сам. – Затем немного колдует над самокатом, тот загорается разными лампочками, и Денис, приподняв его, встаёт на самый край тонкой площадки для ног. И указывает рукой на место перед собой: - Прошу, товарищ следователь, обещаю прокатить вас и в целости и сохранности высадить. Если не сдержу обещание, можете применить табельное оружие.

С минуту я недовольно смотрю на Дениса. Сейчас холодно и скользко, кто вообще катается в марте на этом ужасе? С другой стороны, я даже старейшину не испугалась, а тут какой-то самокат. Такой испуг – испуг от развлечения, ради удовольствия, мне, пожалуй, будет даже полезен. Хочется испытать сильные эмоции от чего-то кроме жутких посланий, трупов и ссор с друзьями.

- Только попробуй попасть в аварию. – голосом, не предвещающим ничего хорошего, грожу я и становлюсь на самокат.

Рука Дениса так неожиданно, но осторожно ложится на мой живот, поддерживая и чуть прижимая к себе, что я резко выдыхаю. А когда чудо-машина начинает ехать, внутренности и вовсе, кажется, падают куда-то вниз.

Однако, как ни странно, я не чувствую ни страха, ни отвращения, ни чего-то ещё неприятного. Прохладный ветер мягко касается щёк, развевает волосы и полы пальто, надёжное тепло Дениса приятной стеной ощущается позади. Когда я достаточно осмеливаюсь, чтобы поднять взгляд, то вижу, что мимо проносится город: мы едем по самой крайней круглой дорожке парка, которая обводит его тонкой серой полосой и даёт возможность посмотреть, что происходит в округе. Не так быстро, как на машине, зато видно намного лучше! Неспешно мимо вальсируют унылые многоэтажки, магазины с дешёвой, но яркой витриной, какое-то старинное красивое здание. Я не тот человек, который часто любуется пейзажами, тем более городскими, но это… Завораживающе. Нет, мне точно не жутко и не мерзко. Я чувствую восторг! Как будто на миг вернулась в детство, когда не нужно было думать ни о чем важном, а можно было просто развлекаться и играть.

- Ну как? – слышу любопытный голос прямо над ухом.

И теперь у меня уже нет сил злиться. Ни на себя, ни на него.

- Потрясающе! – шепчу.

- Ради этого слова стоило потратить последние деньги, - хмыкает Денис.

«Он арендовал самокат не для себя, а чтобы меня порадовать?» - вдруг понимаю я. Может, конечно, Денис убийца, и ещё показушник, и на самом деле он сам хотел развлечься, а потом добавил, что для меня, чтобы произвести хорошее впечатление. Но у него это в любом случае получилось. И у меня появляется желание порадовать его тоже.

Я поднимаю и слегка разворачиваю голову, чтобы увидеть лицо Дениса. Затылок прижимается к его груди, но от этого тоже становится приятно.

- Раз уж мы сегодня немного глупые шестиклассники, - говорю, не замечая, что улыбаюсь, - может, по мороженому?

Денис изображает удивление и подозрительный взгляд. Но я вижу, что на самом деле ему нравится моя идея.

- Подожди-ка, это точно ты? – делано-беспокойным голосом интересуется он. – А где душный врач, который должен сказать, что сейчас зима – ладно, весна, но всё равно холодно – и мороженое есть опасно для здоровья?

Всё это время я стою, вцепившись в руль мёртвой хваткой, но сейчас поднимаю указательный палец.

- Как душный врач могу сказать, что мороженое вредно есть как раз летом, потому что перепад температуры сильнее, и горло с непривычки может заболеть. А зимой – пожалуйста, только кусать нужно аккуратно, чтобы зубы в нём не остались.

Денис морщится.

- Можно без анатомических подробностей? У меня зубы заболели от такого комментария!

- Я бы сейчас погладила тебя по голове, волчонок, и сказала «у собаки заболи, а у тебя пройди», но учитывая твою расу, это будет звучать немного двусмысленно.

- К следующему свиданию я выучу все шутки про ведьм и тебе припомню!

Говоря в таком духе, мы останавливаемся и слезаем с самоката. Денис снова проводит над ним запутанные манипуляции, очевидно, выключая, и я отвожу его к киоску с мороженым. Осенью мы ели его с Тимофеем, поэтому я примерно помнила, где находится эта маленькая старая лавочка.

- Какое ты будешь? – спрашиваю я, когда замечаю знакомую вывеску. Только бы он не сказал, что шоколадное. Тимофей тогда купил именно его, а мне сейчас не хочется грустить.

- Пломбир, - к счастью, отзывается Денис. Я киваю и, чуть ускорив шаг, подхожу к киоску. Кроме нас с Денисом ненормальных есть мороженое в марте днём и в будний день нет, поэтому в очереди стоять не приходится.

Быстро глянув на вывеску с ценами, я вытаскиваю карту и, проговорив мысленно заказ, озвучиваю его:

- Пломбир и лимонное мороженое, пожалуйста.

Когда забираю два стаканчика и расплачиваюсь, а один отдаю Денису, тот смотрит на меня с любопытством.

- Лимонное? Оно же кислое, наверное? – удивляется он.

Я пожимаю плечами. Мороженое в моём стаканчике ярко-желтое, как маленькое солнце. И да, не самое сладкое. Я могла бы сказать, что его вкус очень отдалённо напоминает мне клюкву, которая была одним из основных лакомств на Урале, но не хочу. Ещё одна тема, которая только нагоняет тоску. Поэтому, крепче сжав холодный картон, отзываюсь:

- Не люблю слишком сладкое.

- Ясно, - кивает Денис и съедает ложку мороженого. Затем с лёгкой улыбкой добавляет: - Теперь я понимаю, почему ты такая. Как говорила Алиса из Страны чудес, от сдобы добреют, от уксуса – куксятся. А ты ешь лимонное мороженое, поэтому такая кислая.

На это я только усмехаюсь.

Дальше мы снова идём молча, только теперь на это есть причина: сосредоточенное поедание мороженого. Из парка и я, и Денис выходим, даже не договариваясь об этом, просто как-то одновременно подумав, что больше там делать нечего. Переходим дорогу. В идеале мне бы думать, куда идти, потому что я не знаю, насколько Денису знаком наш город и насколько он помнит его. Однако по итогу мы просто идём, куда глаза глядят.

Мимо нас проходят другие люди, проезжают машины, медленно тянутся здания. Они все разные – новые и старые, жилые и офисные, красивые и скучные, высокие и совсем крохотные. В какой-то момент дорога и вовсе сворачивает. Через несколько метров сбоку от тротуара вырастает неприглядный высокий забор. За ним, однако, хорошо виднеется дом.

Дом этот мог бы быть жилым и многоэтажным, но сейчас выглядит совсем иначе. Вместо окон чёрными дырами зияют чёрные квадраты, неухоженные стены темнеют неравномерными пятнами, а в некоторых местах и вовсе в глаза ярко и нелепо бросается граффити. Ветер гоняет вокруг дома строительный мусор. Если наш город в целом можно назвать тоскливым и серым, то эта картина и вовсе вгоняет в уныние.

Я думаю пройти мимо дома, но Денис почему-то останавливается, и мне тоже приходится застыть на месте. Я вижу, что выглядит он печально-вдохновленно, будто собирается произнести речь.

И это действительно происходит.

- Дом забросили, - произносит Денис. – Знаешь, я вот на такие дома всегда смотрю и думаю: а ведь когда-то там жили люди. Из окон лился свет, дети выходили из подъезда в школу. А теперь он стоит, мрачный, одинокий, никому не нужный. Как какой-нибудь отшельник, которого все бросили.

- Могу утешить тебя. Там никто не жил. – отзываюсь, снова припоминая Тимофея и то, что он мне рассказывал, когда знакомил с городом. – Его начали строить, а потом финансирование прекратилось, и стройку забросили. – А затем, повинуясь мимолетному желанию, предлагаю: - Давай залезем туда?

- Что?! – то ли от сути предложения, то ли от такого резкого скачка между темами, поражается Денис.

- Я люблю лазить и забираться на высокие места. – Объясняю я. На самом деле уже давно не лазила, но я ведь и не гуляла давно. – Просто так гулять неинтересно. Не люблю.

Я говорю абсолютно честно и не понимаю, что в этом такого.

- Ты точно ведьма! – качает головой на это Денис. – Такая же бешеная!

- Правда – не оскорбление. – гордо отзываюсь я, чувствуя, как шальное ведьминское настроение, давно меня не посещавшее, мной овладевает.

- Я тебя и не оскорбляю, – возражает Денис. – Я не полезу в недострой, не хочу сломать ногу, когда подо мной пол посыплется. Хочешь куда-то залезть – давай на крышу нормальной многоэтажки. У меня, в отличие от тебя, нет тяги к саморазрушению.

Я вздыхаю, но соглашаюсь. Предложила это чисто импульсивно, но спустя пару мгновений вспомнила, собственно, цель свидания, и поняла, что лазание на крышу может мне помочь прийти к ней. Я ведь хотела украсть у Дениса телефон и проверить его! Сделав вид, что я падаю с неровного выступа и, пока Денис будет меня ловить, вытащить его, не составит труда. Была и ещё одна, более сентиментальная причина: всё детство я провела, лазая по лесным деревьям, и мне вдруг захотелось показать Денису кусочек своего детства. Также, как он показал мне кусочек своего с самокатом.

Понятное дело, что найти жилой дом с открытым чердаком и выходом на крышу почти невозможно. Пару раз мы с Денисом заходим в открытые подъезды, но, с грехом пополам доплетясь до верхнего этажа, спускаемся обратно, наткнувшись на дверь с тяжёлым железным замком. Взломать их и загреметь в обезьянник в наши планы не входит.

В конце концов я привожу Дениса к одному кирпичному дому. Понятия не имею, что это за дом, но для крыши он очень удобен: жилой, на заднем дворе – тёмный переулок, там же пожарная лестница и растёт довольно высокое дерево. Ещё одна наша с Тимофеем находка. Осенью я посочувствовала жителям дома, которые наверняка не раз становились жертвами воров-форточников. А сейчас сама собиралась воспользоваться его удобным расположением.

- Давай сюда. – предлагаю.

- Думаешь, там чердак открыт? – с сомнением спрашивает Денис, скрестив руки на груди и окидывая взглядом девятиэтажку.

Я гляжу на него с удивлением. Он дурак или слепой?

- Какой чердак? Не видишь, дом будто специально расположен так, чтобы на крышу лазали! Дерево почти до крыши, плюс пожарная лестница. Минут за десять долезем.

Денис смотрит на меня, будто на сумасшедшую.

- На крышу? По стене? Без защиты?

- А что такого? Я и на большее расстояние лазала. Короче, ты как хочешь, а я пойду.

И с этими словами я преспокойно цепляюсь руками за наиболее крепкую ветку дерева, подтягиваюсь на них – и начинаю карабкаться. В пальто и с распущенными волосами это не так удобно, как могло бы быть с пучком и в подходящей одежде, но тем не менее через какое-то время я добираюсь до верхушки. Перескакивать на стену или крышу с дерева на расстоянии тридцати метров, наверное, рискованно. Пожалуй, кто-то даже сказал бы, что это очень глупый риск, особенно для вроде как разумной меня. Однако мне его хотелось. Когда дело касалось лазанья, скажем, я чувствовала себя уверенной, чувствовала, что контролировала ситуацию, а лёгкий риск только приятно щекотал нервы, как и скользкий холод перил или жёсткая неровная структура дерева. Это чувство было намного приятнее того, что вот уже несколько недель сеял в моей душе убийца.

Красиво упасть так и не получается, потому что Денис лезет намного более медленно и неуклюже, чем я. И даже на крыше оказывается лишь с моей помощью, потому что я затаскиваю его за руки.

«Ну и ладно». – думаю. - «Вытащу телефон сейчас, пока будем тут».

Немного придя в себя и отряхнувшись, я решаю обратить внимание на то, зачем, собственно, нормальные люди ходят на крыши. На открывающуюся сверху и снизу безграничную красоту. Ради такого зрелища можно потерпеть и ободранные руки, и опасность, и жуткий сквозняк – причину, по которой на крышу обычно ходят все-таки в тёплое время года.

Денис, тихонько проматерив всё и вся от непростого экстремального подъёма, тоже выпрямляется и оглядывается. И если я хоть и любуюсь, но тихо, стараясь сохранять сдержанное выражение лица, то он ведёт себя более эмоционально. Восторженно ахает.

И есть из-за чего: пока мы гуляли, потом искали дом и занимались скалолазанием, начало вечереть. Высокое небо над нами окрасилось золотистыми и перламутровыми пятнами, словно неизвестный художник опрокинул на него свои самые красивые краски. Люди, машины, низкие деревья казались игрушечными, а благодаря закатному солнцу напоминали ожившие статуэтки, отлитые из драгоценных металлов. Даже грязный снег преобразился, словно превратился в райские облака.

– Красиво, - негромко произнёс Денис. – Люблю закаты.

Я мысленно соглашаюсь с первым, но не со вторым. Закаты – это очень живописно, не поспоришь. Но только внешне, а внешняя красота – последнее, что интересует человека, привыкшего выживать.

- А я нет. – сама не зная зачем, вдруг говорю вслух.

- Почему? – тут же интересуется Денис.

- Они означают приближение ночи. – немного подумав, отвечаю. Снова правда. Не личная, конечно, но я удивляюсь самой себе. Вот так сижу и веду честный разговор со своим подозреваемым. – А ночь – это плохое время.

- Почему? – снова удивляется Денис. Он переводит взгляд с меня куда-то вдаль и почти привычно для меня начинает философствовать. – Я вот люблю ночь. Это ведь время празднования Нового года, время самых интересных книг и сериалов, потому что смотришь ты их под одеялом, чтобы не застукали родители. Время милых переписок с тем, кто тебе нравится, тайных свиданий, поездок в клубы. Мечтаний, в конце концов.

- Да. – холодно киваю я. – А ещё время, когда чаще всего убивают, грабят и насилуют. – «Время, когда проводят ритуалы, сжигая колдунов-подростков на кострах. Или охотятся на них ради наживы».

- Я все-таки тебе удивляюсь. То ты безбашенная, то вдруг начинаешь рассуждать, как столетняя бабка, которая полжизни отработала шестёркой.

- Я считаю, что лазать безопасно, по крайней мере, если ты ведьма. – пожимаю плечами я. – А вот ночь – что-то совсем небезопасное.

- Лазать безопасно?! – восклицает Денис.

Ну да, конечно. Он же не знает, что для меня это чуть ли не более родная стихия, чем медицина.

Я присаживаюсь прямо на крышу, плюнув на то, что она холодная, а я в пальто. Хлопаю по бетону рядом с собой. Денис, немного подумав, тоже опускается рядом. Долго молчу, думая, что стоит говорить, а что нет. Потом начинаю, поддавшись неизвестно откуда взявшемуся порыву – выговориться захотелось, что ли?

- Когда-то давно я хотела точно также залезть на дом. В окно своей комнаты. Забавно, но именно этим я спасла жизнь себе и ещё одному человеку. Поэтому считаю это безопасным.

- Но ведь это хорошо! А ты так грустно об этом говоришь!

Грустно? Я и не заметила, что голос стал грустным…

- Нет, это плохо. – Качаю головой. Сердце вновь начинает ныть от чувства вины. По разным причинам. Чтобы Денис не задавал вопросов, возвращаю ему сказанное чуть раньше. – Не забывай, я «человек с тягой к саморазрушению».

И снова молчу. Денис тоже молчит. То ли не зная, что ещё сказать, то ли причина какая-то иная. Я понимаю, что второй вариант – правильный, когда он тоже вдруг начинает откровенничать. Или рассуждать, скорее.

- Когда-то ты сказала, что у меня фетиш на заброшенные помещения, - улыбается Денис. Тоже возвращает мне мою фразу, только странно, что он её запомнил. Я замираю, не сводя глаз с заката, но вся обращаюсь во внимание. К чему он ведёт? – Ты была права. Я люблю заброшенные помещения. Чердаки, подвалы. Больничные палаты. Каждое имеет свою историю, свою причину, по которой его забросили. У людей в душах примерно то же самое. Что-то, вроде вашей больничной приемной или гостиной в квартире – открыто для посторонних людей. Что-то напоминает вашу ординаторскую, которая доступна только для врачей. Ну, и для меня была один раз. У нас тоже есть то, что мы доверяем только особым людям. А ещё в любом здании забывают про некоторые помещения, скрывают их. В любой  больнице по разным причинам забрасывают некоторые палаты. У нас здесь, - Денис прикладывает руку к сердцу, - тоже такие есть. Палаты лжи и секретов. Их обычно не открывают, разве что на щелочку, когда хотят выговориться. Как ты сейчас. Бывают, правда, ещё сволочи, которые пытаются распахнуть такие палаты и перевернуть всё вверх дном.

Я слушаю, как завороженная. Уже заметила, что Дениса иногда тянет на отвлечённые от жизни темы и рассуждения. На первый взгляд ничего полезного в них нет… Но только на первый взгляд. Я, кажется, догадываюсь, на что Денис намекает. Во-первых, что он понял, что те крупинки, которые я о себе говорю, связаны с последним убийством и посланием, и что он осуждает того, кто его совершил (если не сам это сделал). А во-вторых, он просит, чтобы я к нему не лезла. Что он выговорится, если сам захочет. И, может быть, если связать то, что он говорил раньше, что убийца копается и в прошлом Дениса. Вариантов много, и то ли все правильные, то ли не один. Но так даже интереснее.

Надо же, палата лжи и секретов! А ведь такая правда есть и у меня в душе… Палата, комната, уголок, куда я прячу шрамы, воспоминания и бесконечное чувство вины. Куда прячу слишком много всего, а потому оно иногда прорывается наружу.

И такие палаты правда есть у всех. Артём Хоффман, который закидывает свои проблемы наркотой и алкоголем. А какие проблемы, есть ли они – никто не знает. Олеся Суражевская, что выглядит, как типичная модная богатенькая стерва из сериала, но готова на всё, чтобы спасти свою маму. Лева Исаев – маленький мальчик, который пытается запереть в собственном сознании большую боль первой в жизни потери и ещё не подозревает, что она будет в его сердце всю жизнь.

И убийца. Тот, кто, будто наглый вор, вскрывает палаты других людей. Тот, чью палату лжи и секретов мне придётся открыть. И пусть пока мне неизвестно, кто этот человек, начать подбирать ключи стоит как можно раньше.

Перебарывая свою нетактильность, я кладу ладонь на руку Дениса. Тот, о чём-то задумавшийся, вздрагивает и поднимает взгляд на меня.

- Денис… - почему-то его имя произношу шёпотом. – А что в твоей… Палате лжи и секретов? – и, помолчав немного, добавляю: - Ты сможешь когда-нибудь впустить в неё меня? Хотя бы… Открыть щелочку?

Ореховые глаза Дениса темнеют, а рука становится твёрже – он напрягается. Понятное дело, убийца или нет, но он ведь явно что-то скрывает.

- Тебе там не понравится, - отстранённо и твёрдо говорит он. – Там… Очень темно. Много грязи.

Я фыркаю.

- Нашёл чем напугать. Я не миленькая студентка, у меня тоже в жизни было полно дерьма.

Мои пальцы слетают с тёплой кожи на холодный бетон. Это Денис сбрасывает мою руку и встаёт. Сейчас, когда он на ногах, а я всё ещё сижу, он кажется особенно высоким.

Денис подходит к краю крыши, но я не беспокоюсь: кем бы там он ни был, такие любят жить. Он ни за что не спрыгнет.

И действительно, постояв так и помолчав немного, Денис просто заявляет:

- Может быть. Но не сегодня, Василиса.

А затем отходит от края и приближается к чердаку с явным намерением спуститься вниз по-человечески. Очевидно, все-таки забивает на то, что может получить штраф или маленький срок за вскрытие замка и с помощью когтей открывает дверь.

Больше Денис ничего не говорит. Просто уходит. А я всё смотрю на него, пока темноволосая макушка не исчезает в проходе.

«Значит, он все-таки готов мне открыться, пусть и не сразу», - проносится у меня в голове. – «Что ж, уже неплохо».

«Он здорово рассуждает. Защищает меня. А ещё у него прекрасный голос и дьявольски красивые глаза», - внезапно добавляется к этим мыслям щебет сердца.

«А ещё хреновое прошлое – прямо сказал об этом. Он скрытный. И шуточки у него отвратительные. К тому же, велика вероятность, что именно он убийца», - остужает чувства разум.

«А ещё ты так и не украла телефон, идиотка».

Когда я понимаю, что этот диалог чуть ли не на полном серьёзе идёт у меня в голове, а щеки пылают, красные, словно клюква, то меня передёргивает. А потом я начинаю смеяться. Пожалуй, хорошо, что я затащила Дениса на крышу. Увидь меня кто-то сейчас на земле – отправили бы в психушку. Но мне было смешно. Правда смешно.

Не может быть! Это не серьёзно! Этого просто не может случится на самом деле! Холодная Василиса, злая Василиса, Василиса, которая за девятнадцать лет своей жизни никого не любила и ничего не забывала – и понимает, что сердце вырывается из груди, а голова отключается при виде беглеца и потенциального маньяка, который бессовестно врёт и рассуждает о каких-то там палатах? Нетушки.

Впрочем, просидев так ещё немного, я понимаю, что отпираться бессмысленно. В конце концов, лгать можно кому угодно, но не самой себе, хотя я частенько пытаюсь это делать. Я совершила, возможно, самую страшную ошибку.

Я влюбилась в того, кого подозреваю.

В эту минуту, когда я наконец сказала мысленно это предложение, мне вдруг стало плевать на всё. И на убийцу, и на моё собственное прошлое, что, судя по всему, все-таки собирается меня настигнуть, и даже на обиду Тимофея.

Моя жизнь, как и жизнь любого другого человека, - череда историй.

И сейчас я просто хочу знать, к чему приведёт меня эта.

Конец первой части.
Продолжение следует...

_______________________

1. «По разбитым зеркалам» - Электрофорез.