Тишина. Любой необщительный человек может много рассказать о ней. Тишина бывает разной: ласковой и уютной, угрожающей и холодной. Тот, кто проводит много времени в молчании, способен с лёгкостью отличить одну от другой. Жаль только, что это умение не поможет продлить тишину приятную и избежать последствия тишины страшной.

К чему это я? Да к тому, что визит СБ МС к нам чувствуется сразу же, стоит мне спуститься  на первый этаж. Потому что в приёмном отделении стоит непривычная тишина. Обычно врачи и пациенты оглушающе шумят, и нынешнее всеобщее молчание кажется странным и почти жутким. Я кожей ощущаю, что оно не предвещает ничего хорошего. Такая тишина бывает, когда кто-то умер… Впрочем, сегодня как раз такой день.

Приёмное отделение хорошо просматривается из коридора, по которому к нему надо идти с лестничной площадки, а потому я не только слышу звенящую тишину, но и вижу, как сильно изменилась привычная обстановка. Врачи передвигались редкими безмолвными тенями, призраками обычно живых и шумных самих себя. Пациенты и их родственники сидели на скамейках неестественно ровно, будто проглотили палки или будто за решётку могут отправить из-за сколиоза или лишней улыбки. Казалось, всё пространство занимали люди, стоявшие посередине огромного зала приёмной.

Их было четверо. Три человека – мужчина лет пятидесяти, женщина лет тридцати с лишним и паренёк, явно недавно начавший охранять порядок на улицах нашего города – в форме СБ МС. Не менявшаяся с момента основания Службы, то есть с начала XX века, и состоящая из белой рубашки, бежевых жилета и галстука в клетку и бежевых же однотонных брюк у мужчин, и того же, но вместо брюк юбка в пол, у женщин, она сидела на «шестерках» как влитая. На лицах служащих застыли холодные и высокомерные, как у масок, гримасы. Четвёртым был, очевидно, Игорь Змеев – похожий на брата копной длинных чёрных волос, смуглой кожей, когтями на пальцах и чешуйчатым хвостом, почти полностью скрытым под длинной меховой шубой.

Я мысленно радуюсь, что перед тем, как выйти к этой компании, умылась, привела в порядок растрепавшиеся волосы и натянула медицинский халат, который наглухо застегнула, чтобы скрыть пятна Марининой крови на рубашке. Была бы грязной и неухоженной, чувствовала бы себя рядом с этими самоуверенными, чистенькими и явно богатыми людьми совсем уж неловко.

Перед тем, как приблизиться на достаточное, чтобы меня было видно, расстояние, я останавливаюсь. Эти люди – не мои пациенты и уж тем более не мои знакомые, а потому сердце сковывает не то чтобы страх, но какое-то неудобство и нежелание подходить к ним. В голове автоматически начинает прокручиваться мысленный диалог, что сейчас скажу я, что могут сказать они, отчего голова начинает болеть сильнее, чем раньше. Тогда я решаю подумать о том, что в кармане халата лежат лекарства, в том числе обезболивающие. Поговорю быстренько и забегу в ординаторскую, приму там таблетку и голова болеть перестанет. А потом пойду домой, отосплюсь… Всё будет нормально, по крайней мере в ближайшие три дня и если я не буду думать о смерти Марины и договоре с Германом. Все будет хорошо, мне не нужно быть такой бестолковой слабачкой. Нужно просто подойти и поговорить.

Судорожно сглотнув и стараясь не замечать, что мои движения от повышенной необщительности становятся «судорожными», я делаю на почти ватных ногах нужное количество шагов к Игорю Змееву и сотрудникам Службы. Они замечают меня сразу же, но молчат. Спиной я чувствую, что на меня смотрят не только эти четверо, но и врачи. Смотреть, что ли, больше не на что?

- Здравствуйте. – собравшись с мыслями, а точнее наоборот, стараясь ни о чем не думать, начинаю я. Неумение проявлять эмоции сейчас только играет на руку. – Меня зовут Василиса. Я была лечащим врачом Михаила Александровича Змеева. У вас есть ко мне какие-то вопросы?

- Лично у нас – нет,  - подал голос немолодой мужчина из СБ МС. Говорил он строго, и даже в больнице, с перекинутым через руку пальто, напоминал царя или генерала. Впрочем, судя по погонам, по крайней мере от генерала он не очень далеко ушёл – полковник. - Мы здесь не из-за смерти господина Змеева… - Игорь кинул на него многозначительный взгляд, и полковник поспешно добавил: - Не только из-за неё. С вами хочет поговорить Игорь Александрович, а мы пройдём сразу к главврачу.

 Я нервно облизываю губы. Не для того Герман меня сюда отправил, чтобы к нему так быстро заявились шестёрки. На помощь мне неожиданно приходит Змеев – хотя его полные яда и упрёка слова только безумец назовёт помощью: 

- Нет уж, задержитесь, господин полковник, - как бы просит он, однако заметно, что его просьба для СБ МС равна приказу. - Подумаешь, подохла какая-то шавка, о которой завтра никто не вспомнит. Мой брат умер, это важнее! – затем он бросает на меня липкий презрительный взгляд. - Эта девка, судя по всему, убила его.

После продолжительного знакомства с Михаилом Змеевым от его братца я ожидала чего угодно, но не такого! Умерший аспид, когда был жив, постоянно ругался, писал жалобы и всех раздражал, но приходить с СБ МС и кидаться такими обвинениями…

«Ну, спасибо за задание, Герман».

- Простите, что? – с трудом сформулировав даже эти два слова, холодно спрашиваю.

Вместо ответа Игорь делает несколько шагов ко мне и останавливается, лишь когда оказывается на неприлично и, что самое худшее, отвратительно близком расстоянии. Мне это очень не нравится, сердце тут же пускается в пляс, а лоб, по ощущениям, покрывается холодным липким потом. Телу больше всего на свете хочется отойти, но разум не даёт этого сделать – слова о том, что я виновата в смерти Змеева, вводят в ступор. Я понимала, что виновна в убийстве Марины, но никак не Змеева, что это глупое обвинение, но в голове всё равно начали мелькать мучительные, самоуничижительные мысли. Они словно пригвоздили меня к полу, не давая ни сделать шаг, ни сказать хоть несколько слов. Игорь Змеев, смотрящий мне прямо в глаза своим светлым ледяным взглядом рептилии, тоже не облегчал ситуацию. К тому же, в отличие от брата, он не кричал, а говорил холодным елейным голосом, пробирающимся в самую душу, и оттого становилось ещё страшнее.

- Что? – вкрадчиво переспрашивает Игорь. - Думаешь, я просто так сказал, чтобы тебя вызвали? У моего брата никогда не было проблем с сердцем, до вашей больницы у него было идеальное здоровье. – С каждым словом он распалялся всё больше. - Он мне уже давно жаловался, что его лечит наглая, глупая, хитрая, ни на что не способная девица. Ты, я так понимаю. Наверняка убила его по собственной тупости.

Впервые за долгое время я почувствовала себя маленьким, ничего не понимающим ребёнком. Слова Игоря казались по меньшей мере в сто раз абсурднее, чем недавнее предложение Германа.

Я бросила беспомощный взгляд за спину Змеева. Сотрудники СБ МС не делали попыток успокоить Игоря, что огорчало, но верить его словам и пытаться арестовать меня тоже не планировали, что радовало. Они просто стояли и созерцали вцепившегося во врача бизнесмена равнодушным взглядом. Им явно было всё равно. Медперсонал нашей больницы тоже смотрел, более заинтересовано, чем шестёрки, но скорее с любопытством, чем тревожно.

А впрочем, с чего я вдруг смотрю на других и чего-то жду? Всю жизнь со всеми сама справлялась, получится и сейчас, если унять свои глупые загоны. Да, в словесных битвах я не так сильна, как в магических, но какой-никакой отпор дать можно.

Несколько раз глубоко вдыхаю носом в воздух, отчаянно пытаясь игнорировать усилившийся гул в голове и удушающие запахи меха с дорогим одеколоном, исходящие от Змеева. Затем всё также ровно и холодно говорю:

- Ваш брат умер от инфаркта. Он вполне возможен и у людей, прежде не страдавших сердечно-сосудистыми…

- И что же должно заставить меня тебе поверить? – обрывает меня Игорь. – Ты сейчас что угодно наплетешь, лишь бы вывернуться и не попасть по справедливости в руки право…

- Заболеваниями. – с лёгким напором заканчиваю я. Для этого приходится собрать всю силу воли, потому что говорить с малознакомыми мне сложно, а прерывать их – и вовсе почти невозможно. – Главврач сказал мне спуститься к вам, но мне непонятно, откуда такие наезды. Я думала, вы спросите, как проходило лечение и попросите забрать вещи…

Но Игорь не дал мне договорить. Пожалуй, мне было бы всё равно, если бы просто не дал, но дальше случилось страшное и неожиданное.

- Ты, шваль, будешь меня перебивать? – Змеев не кричал, но в его голосе послышался гнев, и он вскинул руку для пощёчины.

Я могла бы сказать что-то ещё, могла бы с лёгкостью оттолкнуть Игоря, по крайней мере с помощью магии, могла бы позвать на помощь – в конце концов, СБ МС обязана блюсти справедливость вне зависимости от того, кого от кого защищает, аристократов от отбросов или наоборот. При всём своём безразличии сейчас они должны были вмешаться.

Могла бы… К сожалению, только в теории, но не на практике. Змеев и шестёрки были незнакомы мне, были сильнее и злее… Как поселенческие колдуны, как все другие люди, которые когда-либо причиняли мне боль и зло. Они давили на меня этим, на истерзанную душу и свербящую болью голову. Я… У меня при всём желании не получилось бы как-то им сопротивляться. Тогда получилось, но не сейчас. Единственное, что мне оставалось – сжаться и зажмуриться в ожидании удара, надеясь, что когти Змеева не выцарапают мне глаз.

Проходит секунда, другая, третья – но удара нет. Правда, удивляет меня больше не это, а то, как вдруг стало тихо. В приёмном отделении и раньше стояла мёртвая тишина, но теперь она будто ещё больше помертвела. Теперь не слышалось даже шепотка, даже шагов или шуршания одежды. Пожалуй, именно это заставляет меня открыть глаза.

Первым, что я увидела, была нависшая надо мной когтистая ладонь Змеева, которая, впрочем, не могла до меня добраться. Её сдерживала другая рука, крепко обхватившая смуглое, полуприкрытое мехом шубы запястье.

Сначала я подумала, что это кто-то из СБ МС пришёл мне на выручку. Не знаю, сколько мне потребовалось времени, чтобы заметить, что рука моего спасителя в белом рукаве, а затем подняться по ней взглядом и увидеть его самого. Больничная одежда, яростный взгляд карих глаз из-под бинтов и пластырей на лице. Денис Кирсанов.

Первое, что я подумала – какой он, оказывается, огромный. Когда он лежал в кровати, или когда пересекался со мной в полутемных помещениях, это было не так заметно, но сейчас… Высокий рост, широкие плечи, мускулы, заметные даже в наряде больного – не уродливые и неестественные, как у качков или боксёров, но достаточные, чтобы чувствовать исходящую силу и надёжность. Игорь Змеев тоже был высоким, но в сравнении с Денисом сразу перестал выглядеть страшным, напротив, он казался маленьким и жалким. Никчёмная змея в клыках безжалостного риджбека, собаки-змеелова.

Не знаю, когда это почти постыдное восхищение с меня сошло, и до меня в полной мере дошло, что случилось.

Денис, амнезийный пациент, никому не нужный и неизвестный, спас меня, чуть не до перелома сжав руку аристократа, знаменитого, богатого, спонсирующего нашу больницу и обладающего кучей связей Змеева.

Если первой мыслью было невольное любование Денисом, то второй – не подсыпал ли все-таки Хоффман каким-то образом наркотики в чай. Или не вызвало ли сотрясение галлюцинации. Потому что события после смерти Марины всё меньше и меньше напоминали реальность.

С чего Денису меня защищать? Зачем? Даже если он проходил мимо и увидел – ну, подумаешь, ударят меня и ударят. Что такого? Какое ему до этого дело? Я ведь ему никто, и он мне тоже. Разве не каждый должен быть сам за себя, за исключением, может быть, друзей и родственников? Хотя друзья и родственники тоже далеко не всегда приходят на помощь, когда это необходимо.

Да и вообще, это как-то даже оскорбительно – за последние сутки мне уже который раз помогают не близкие люди. То Хоффман отнёс в ординаторскую и привёл в чувство, то Денис сначала напросился разбирать полки, а теперь защитил. Я чувствовала себя унизительно, потому что казалась себе той, кем уже давно очень боялась стать – этакой принцессой в беде.

Третьей мыслью, в общем, была злость.

Все они промелькнули в голове намного быстрее, чем их могли бы отразить, скажем, на бумаге – буквально за несколько секунд. Поэтому я очень даже успела прийти в себя, чтобы стать свидетелем дальнейших событий.

А они происходили ещё быстрее, чем прежние.

Первым всеобщее молчание нарушил Денис. Ничего удивительного, я уже успела заметить, что держать язык за зубами – не самая сильная его сторона.

- Без понятия, кто вы, но, судя по всему, некто не совсем в здравом уме. Поэтому давайте поясню: вы в больнице и не имеете никакого права распускать руки. Так что попрошу вас отойти от неё, - парень кивает на меня, - на социальную дистанцию полтора метра. Или я буду вынужден прибегнуть к более серьёзным, чем слова, мерам.

Игорь Змеев, который прежде молчал, очевидно поражённый, что какой-то перебинтованный парень мог схватить его за руку и не дать отвесить пощёчину, теперь поднял пылающий взгляд на Дениса.

- Что? – переспрашивает он тоном, способным резать не хуже ножа. – Ты что несешь, щенок? – тут я с трудом сдерживаю нервный смех, потому что с расой Дениса Змеев, сам того не желая, угадал. – А ну быстро отпусти меня! Как ты смеешь ко мне прикасаться?

Денис игнорирует последние две фразы аспида и злобно усмехается. Сейчас он напоминал кого угодно, но только не безобидного болтливого волчонка, каким был раньше. Кажется, его не на шутку разозлило, что Игорь на меня замахнулся. Интересно, почему?

- Вы переспрашиваете? – поинтересовался парень. – На глухого вы не похожи, значит, не поняли. Хорошо, переведу на более понятный вам язык: отошёл быстро, подонок, или я оторву тебе руку и засуну туда, куда даже тебе не понравится!

Змеев дёрнул крепко схваченную руку. Денис не отпускал. Тогда Игорь решил обратиться к тому, кто должен был ему помочь, потому что был сильнее, чем любое магическое создание – к правосудию в лице стоящих позади представителей СБ МС:

- Вы вообще слышите, что несёт этот мальчишка? Он угрожает мне! Мне!

Шестёрки по-прежнему выглядели довольно спокойно и равнодушно, однако после слов Игоря женщина на несколько шагов приблизилась к нам.

- Молодой человек, произошло недоразумение, - обратилась она к Денису. – Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Отпустите Игоря Александровича, или у вас могут возникнуть проблемы.

- Недоразумение? – почти выкрикнул Денис. – Вы нападение на девушку, утром, в окружении кучи равнодушных людей, называете недоразумением?

Змеев открыл рот, видимо, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, а женщина из СБ МС ещё приблизилась к Денису, очевидно, решив растащить двух мужчин силой – зрелище почти возмутительное, учитывая, что её напарники только сейчас собирались шевелиться. У меня, к огромнейшему стыду, всё ещё не было сил ни отойти, ни что-то сказать. К тому же, голова разболелась так, что мне казалось, одно неловкое движение – и я снова рухну в обморок, и тогда точно возненавижу себя за слабость и позор. Не знаю, чем бы всё кончилось, если бы не подоспел ещё один спаситель.

- Что тут происходит!? – раздался строгий голос Екатерины Алексеевны. Когда я подняла взгляд, то по верхней одежде и красному от мороза лицу поняла, что она только что, и очень вовремя, вошла в больницу. Она наверняка сразу заметила скучковавшихся людей на грани драки, потому что не сводила глаз с Дениса и Змеева.

Вид суровой раздраженной заведующей на всех действует отрезвляюще.

- А вы спросите у этого господина! – резко бросает Денис и наконец отпускает Змеева, при этом слегка его толкая.

- Игорь Александрович? – с удивлением и уже немного мягче спрашивает Екатерина, будто узнав Змеева, только когда Денис отпустил его.

- Я уже пятьдесят пять лет Игорь Александрович! – так агрессивно отвечает аспид, потирая при этом руку, что у него изо рта начинает идти пар. Это значит, ещё чуть-чуть – и он начнёт дышать огнём. – Устроили притон и назвали больницей! Я понимаю, почему мой брат умер!

- Серова? – переводит на меня взгляд Екатерина, очевидно, догадываясь, что от Змеева ничего вразумительного не добьётся.

Вид заведующей немного взбадривает и меня тоже. В голове до сих пор не совсем укладывается всё, что произошло, поэтому я решаю не мудрить и лаконично сказать правду:

- Игорь Александрович сказал, что я убила его брата и попытался меня ударить. Мой пациент Денис не дал ему это сделать.

- Это правда, - неожиданно подтверждает мои слова женщина из СБ МС, обращая на себя внимание Екатерины. – Мы как раз собирались вмешаться, но…

Из удивленной заведующая снова становится злой. Ещё злее, чем раньше. К явному удивлению Змеева и, если честно, моему, злость эта обращается на него:

- Вы пытались ударить нашу сотрудницу!? Вы что себе позволяете?

- Я? – вскипает аспид. – Эта мелкая тварь натравливает на меня своих любовничков, а я что-то не то себе позволяю!? Это моя больница, в конце концов, я её спонсирую!

В лице Екатерины Алексеевны у Змеева появился достойный соперник в умении прожигать взглядом. Заведующая, пытаясь глазами высказать аспиду всё, что она о нём думает, прошла через приёмное отделение. Стук её каблуков отчётливо слышался в тишине. Задержавшись около меня на мгновение, она спросила:

- Серова, главврач у себя?

Я попыталась прикинуть, сколько мы все тут стоим и достаточно ли прошло времени, чтобы Герман успел «поработать» над телом Марины. Прикинуть не получалось, в голове стоял туман. Поэтому на всякий случай ответила:

- Он обещал скоро подойти.

- Хорошо, - почти тепло ответила она – это при том, что Екатерина почти всегда общалась с врачами на языке криков и упрёков! Затем уже более привычным для неё тоном заведующая обратилась к Змееву: - Пройдемте со мной в кабинет, Игорь Александрович. И вы тоже, - скользнула Екатерина Алексеевна по сотрудникам СБ МС таким взглядом, словно те были не более чем нашкодившими детьми.

Не говоря больше ни слова и показывая, что хозяйка здесь она, поэтому её слова – закон, Екатерина Алексеевна направилась в коридор. Шестёрки, не теряя своего достоинства, пошли следом, при этом полковник что-то писал в смартфоне. Змеев же задержался и внимательно посмотрел на Дениса.

- Ты должен благодарить богов за то, что у тебя лицо изранено, - произносит он уже более спокойно и язвительно. – Потому что твой голос мне знаком, хотя из-за повязок я не могу понять, кто ты. Если узнаю, ты пожалеешь об этом, уж поверь.

- Рад за вас, - тоже другим голосом, бодрым и весёлым, как чуть раньше, отзывается Денис. – Если, когда будете вспоминать, кто я, снова захотите обидеть какую-то девушку, обернитесь. А то вдруг я буду сзади стоять, точно ведь руку сломаю.

Но на этом обмен любезностями заканчивается: Змеев идёт за Екатериной Алексеевной, наверняка опасаясь, что без неё не сможет найти кабинет, в котором он планирует написать на меня жалобу, а Денис не делает попыток продолжить разговор – наверное, не хочет портить отношения с заведующей отделения, в котором ему ещё лежать не одну неделю.

Мы остаёмся одни.

Какое-то время стоим в тех же позах, что и были, когда пришла Екатерина. Я думаю о том, какую все-таки подставу мне устроил Герман, вполне возможно, сам того не желая. О чем думает Денис, я не знаю. Что касается врачей и пациентов, они постепенно возвращаются к своим обязанностям. После ухода СБ МС приёмная снова наполняется привычным шумом, сквозь который отчётливо слышатся голоса, обсуждающие произошедшее.

В какой-то момент Денис кладёт руки мне на плечи и разворачивает меня к себе. Я слишком поздно вспоминаю, что надо бы возмутиться, поэтому молчу. К тому же, что удивительно, отчего-то не хочется сказать парню привычное «Не трогай меня!», которое обязательно сказала бы Хоффману или любому другому на его месте. Впрочем, мысль об этом я стараюсь проигнорировать.

- Ты как? – спрашивает Денис, и я вижу, что его ореховые глаза разглядывают меня со странным беспокойством. Я всего лишь твой врач, волчонок, какого чёрта? – Он тебя не тронул? А то у тебя вид какой-то… Никакой.

«А какой должен быть вид у человека, которому сначала дал по голове убийца, потом напомнил неприятное коллега, потом предложил не пойми что начальник, а потом надавил на больное родственник пациента?».

- Со мной все нормально. – вслух отвечаю я. Лицо у Дениса всё ещё непонятно-взволнованное, поэтому решаю перевести разговор и выяснить то, что уже давно не давало покоя. И упрекнуть заодно, чтобы умерить свой стыд: - Зачем ты сюда влез? Мне не нужна была помощь.

Закатив глаза, Денис меня отпускает.

- Потому что так поступил бы любой адекватный человек на моём месте, дурочка. – Медленно, словно я действительно дурочка, которой надо разжевывать банальные вещи, говорит он. - А я считаю себя адекватным человеком, во всяком случае, адекватнее тех козлов, которые стояли и молчали. – Его спокойный голос становится громче, а сам парень поднимает глаза на врачей приёмного отделения, давая понять даже самым недалёким, кого он называет козлами. С каждым словом он снова всё сильнее распаляется. - Надо было вообще придушить эту мразь! Ненавижу, когда на женщин руку поднимают. А ты? Нет, ну я могу понять, когда обычные девчонки это терпят, они боятся, но ты, мать её, ведьма! Ты, блин, могла его откинуть на другой конец коридора. Какого хрена?

Пыталась упрекнуть я, а упрекнули меня. И ведь Денис прав: я сама должна была и имела полное право защититься, пусть Игорь хоть десять раз наш спонсор. Но признавать, что волчонок прав, как-то не хочется, да и слова Змеева всё ещё звенят в голове посильнее, чем сотрясение.  

- Может, это было справедливо. Ты ведь слышал. Из-за меня умер его брат.

- Как давно ты стала заболеванием? – снова со злостью усмехается Денис, несколько, впрочем, иначе, чем когда он говорил со Змеевым. На нас продолжают пялиться, поэтому я ненавязчиво начинаю отходить в сторону коридора, и парень следует за мной. - Или от чего он там умер? Да даже если от какой-то ошибки, никто не имеет права поднимать на тебя руку, ясно? У нас в стране презумпция невиновности и право на личную неприкосновенность, в конце концов!

- Ты не знаешь всего. – Туманно отвечаю я, и перед глазами вновь проносятся моменты, когда я поняла, что Михаила Змеева отравили и когда Герман сказал, чтобы я подтвердила его смерть от инфаркта. Игорь отвратителен, но, возможно, наказание за ложь я вполне заслужила.

- Может быть. Но я знаю, что если ты думаешь иначе, ты просто идиотка.

На это я уже ничего не отвечаю. За три года жизни в бегах меня как только не называли, и на что мне точно плевать, так это на то, что думает обо мне Денис. Может, в следующий раз не будет из-за меня лезть угрожать нашим спонсорам. Все-таки самозащита и защита постороннего парня – это разные вещи, и второе хуже, потому что оно может породить разные абсолютно неправильные и нежелательные слухи. Возможно, что как раз из-за этого я разозлилась на Дениса, тогда как он наверняка ждал благодарности. Ждал, как тогда, в заброшенном крыле…

Кстати, о крыле. Денис ведь появился в приёмной почти также неожиданно, как и там. И это настораживало.

- Что ты вообще тут делаешь? – спрашиваю я, и потому что мне не нравятся подобные внезапные появления, и чтобы снова попытаться перевести разговор в другое русло. В то, которое не будет вызывать во мне смесь злости и понимания собственной неправоты.

- Просто мимо проходил… - отвечает Денис.

У меня появляется всё больше ассоциаций с нашей встречей в крыле.

- Ты слишком часто «просто проходишь мимо», волчонок.

- Меня зовут Денис. И что, это запрещено?

- Это подозрительно.

- А в чем ты меня подозреваешь? – оскорбленно спрашивает Денис.

Я открываю было рот, чтобы ответить что-то ироничное, однако меня вдруг будто озаряет. Пока сложно сказать, насколько верно озаряет, но… Это то самое озарение, которое приходит тому, кто долго бьётся над сложной логической задачей, а потом понимает, как её решить. Впрочем, убийство ведь – тоже задача? Я ещё вчера после разговора с Хоффманом сравнивала смерть Змеева с кровавым уравнением.

Дано: Денис появляется у нас в качестве больного, и в тот же день умирает его сосед по палате. Также Денис странно себя ведёт, порой реагируя на вопросы волнением и ускорившимся пульсом. Далее, Марина, которую я просила провести вскрытие, звонит мне со словами, что она его провела, после чего погибает. Денис через несколько часов после этого непонятно почему защищает меня.

Вопрос: кто убийца, и почему Денис меня защищает?

Решение: До звонка Марины мы с Денисом сталкиваемся в крыле – может, и правда из-за кошки Германа, а может, причина иная. Денис становится свидетелем того, что мне звонит Марина. Он оборотень, а оборотни обладают прекрасным, звериным слухом. Следовательно, он мог услышать, что именно мне говорила Марина. Больше услышать не мог никто, я никому не распространялась о планах на вскрытие, и Марина тоже вряд ли. Я её просила этого не делать, а она была человеком слова – если пообещала, значит, не сделает.

Далее. Почему я занялась расследованием? Из-за чувства вины перед Левой, Мариной и своими жертвами. Почему я работаю в больнице? Потому что ищу искупления. Я убийца, и меня мучает, грызёт хуже любой крысы чувство вины. Психология разных людей в некоторых вопросах похожа. Значит ли это, что все убийцы, или по крайней мере какая-то часть, чувствует вину за содеянное и стремится заглушить её хорошими поступками? Скажем, спасением девушки от замахнувшегося на неё человека… Или помощь ей же в разборе упавших полок… Той же девушке, которую убийца ударил по голове, чтобы та не стала ненужной свидетельнице.

Ответ: Герман ошибся, когда сказал, что расследование я начну через три дня. Я начинаю его сегодня, а главный подозреваемый у меня уже есть. И он стоит напротив меня, кривя своё красивое израненное личико в притворно-обиженном выражении.

Я вновь смотрю на Дениса, но теперь совершенно другим взглядом. Конечно, не факт, что моё предположение верное, конечно, необходимо проверить камеры, опросить остальных пациентов и всех бывших вчера в больнице медиков, но… Пока пазл складывается очень чётко. Пожалуй, я задержусь в больнице на полчасика и побеседую с Денисом.

Наверное, смена моего настроения стала заметна даже на моём безэмоциональном лице, потому что Денис вдруг почти  испуганно хмурится:

- Я в шутку спросил вообще-то! Не надо делать такое лицо, будто ты меня обвиняешь в нарушении всех статей Уголовного кодекса!

«Уголовный кодекс, презумпция невиновности. Начнём, пожалуй, с этого».

- Денис, а ты, случайно, не юрист? – будто не слыша его, резко спрашиваю. – Не студент юрфака?

Теперь Денис чуть не шарахается от меня.

- Нет! А при чем тут?...

- Неожиданные вопросы для возвращения памяти, помнишь? – и, заметив, что он успокоился, добавляю: - Денис, раз ты такой «адекватный», что оказал мне одну услугу, то, может, окажешь еще одну?

- Какую?

- Догуляем до твоей палаты, Денис? Мне нужно задать тебе несколько вопросов.

Екатерина

- Если тот мальчишка – пациент, и с ним ничего нельзя сделать, то я требую увольнения девицы! – бросает Игорь Александрович Змеев, заходя в кабинет. Он отчаянно пытается казаться похожим на одного из драконов, потомками которых по легендам считаются аспиды, но на деле походит разве что на капризного ребёнка. Пожалуй, именно глядя на таких, как этот господин, я вспоминаю, почему меня так утомляют люди.

За долгие годы работы врачом я привыкла следовать всем необходимым инструкциям по работе с пациентами и их родственниками: общаться со всеми одинаково, вне зависимости от возраста, пола и социального положения, вместо упрёков и отказов использовать мягкие формулировки, говорить связным литературным языком. Однако сейчас я сдерживалась с трудом. Больше всего хотелось вызвать охрану и выставить наглого мерзавца вон, перед этим выматерив его всей известной мне бранью на русском и немецком. Только понимание того, что Игорь Александрович – наш спонсор, а также присутствие сотрудников СБ МС, хоть они и не могли навредить мне как человеку, заставляли сдерживаться.

Я могу понять всякое: когда близкий человек умирает, хочется все крушить и всех упрекать. Но можно вести себя в рамках приличия, а можно в край обнаглеть, пользуясь тем, что тебе ничего не сделают. Игорь Александрович сегодня пошёл вторым путём. Я имела опыт общения с ним раньше – брата ему явно не жаль до такой степени, чтобы находиться в аффекте. Он скорее, наоборот, радуется смерти человека, с которым приходилось делить бизнес. Ему просто захотелось показать, что он здесь всё может, потому что это якобы «его» больница, а сотрудники СБ МС только потакали в этом – судя по всему, ни один из них даже не почесался, чтобы защитить Серову.

И это очень раздражало.

Когда мы открывали больницу, Герман сказал мне: «Ты можешь забыть о чем угодно, Катерина, но, ради богов, не забывай, с кем мы имеем дело. Все те люди, которые будут у нас работать, в какой-то момент своей жизни, а то и не единожды, прошли через ад. Понятно, что из-за этого они могут быть разными – неприятными, раздражающими, не знающими ни манер, ни норм морали, поэтому сочувствовать всем не получится. Но подумай вот о чем – их было некому защитить, у большинства из них нет родителей или они остались при живых родителях сиротами. Представляй иногда, что они твои дети. С нашими ровесниками так не получится, но с молодёжью…».

И я честно пыталась. Сначала приходилось представлять искусственно, и полностью погрузиться в то состояние, о котором говорил Герман, не получалось. Но чем больше времени проходило и чем страшнее выглядело количество исполнившихся мне лет на очередном дне рождении, тем меньше требовалось напрягаться, чтобы представить, что юноши и девушки плюс-минус двадцати лет всё равно что мои дети. Да, многие из них съедали немало нервов, на многих приходилось прикрикивать, чтобы они хоть как-то работали – но разве не так себя ведут строгие родители с непослушными детьми?

Вот и сейчас я слишком отчётливо представила, что почувствовала бы, если бы какой-то мужик ни за что ни про что ударил мою дочь. Да я бы шею ему свернула! Как и полиции, которая стояла рядом и просто смотрела, вместо того, чтобы помочь.

Поэтому, войдя в кабинет и молча указав рукой на стулья, я какое-то время стою и холодно рассматриваю присутствующих, не реагируя на требования Игоря Александровича. Слишком боюсь, что если хоть открою рот или сделаю незначительное движение, точно приведу свои желания насчёт перелома шеи и мата в исполнение. Даром, что я слабый человек, а эта четвёрка – сильные магические существа. Но это слишком повредит моему амплуа заведующей отделения первой помощи, поэтому нужно держаться.

Вдох. Выдох. Взгляд на загоревшийся экран смартфона, который я положила на свой рабочий стол. Пока мы шли, я записала Герману голосовое сообщение, в котором кратко и настолько вежливо, насколько могла, объяснила ситуацию. Муж сейчас ответил, что скоро освободится и просил потерпеть. Потерплю, что делать. Только надо будет раскрутить его на ужин за это. После нервного рабочего дня приготовленные им венские шницели есть гораздо приятнее, чем собственноручно пожаренные котлеты.

Уютные мысли о доме и Германе успокаивают и дают возможность спокойнее думать и говорить. Поэтому я наконец начинаю:

- Ну? И какие у вас жалобы на Серову, Игорь Александрович? Пока складывается впечатление, что у неё на вас жалоб будет больше, хотя она даже не думает жаловаться. У меня, кстати, есть некоторые вопросы и к товарищу… - прищуриваюсь, разглядывая погоны, - полковнику и его подчинённым. Я имею полное право написать заявление о нарушении вами служебной дисциплины.

- У неё могут быть жалобы?... Она моего брата убила! – воскликнул Игорь Александрович.

- Его убил инфаркт. А вот Серову пыталась ударить вовсе не болезнь. Да, кстати… - Когда я успокоилась, мозг начал думать на редкость здраво и даже подкинул одну хорошую мысль, - В отличии от смерти вашего брата, нападение на Серову зафиксировали камеры, которые есть у нас в приёмной. Всё ещё хотите жаловаться на неё? Или, может, наоборот, лучше извиниться? Серова извинялась перед вашим братом, если его что-то не устраивало.

- Вы в своём уме… - Игорь Александрович тоже прищуривается, глядя на мой бейдж, - Екатерина… Алексеевна? Ваша… Серова, даже если она не убила моего брата, - полностью спесь с аспида сбить не удалось, но после слов о камерах, видео с которых можно отправить в СБ МС или отдать блогерам и журналистам, стал несколько тише, даже фамилию обиженного им врача запомнил, - меня спровоцировала на пощёчину своим наглым поведением. Вы просто не видели, как она себя вела! Молодёжь надо воспитывать! Вы же взрослый человек, насколько мне известно, хоть детей у вас нет, есть племянник, должны понимать.

- Нет, не должна! – жёстко отвечаю я. – Во-первых, я не считаю, что кого-то можно воспитать, распуская руки. Во-вторых, Серова – взрослый рассудительный человек, последний в нашей больнице, о ком я подумаю, что она может кого-то на что-то спровоцировать.

Перед глазами отчётливо стоит образ Серовой – той, какой она сидела несколько месяцев назад в этом же кабинете, на тех же обитых чёрной тканью стульях, напротив того же тёмного деревянного стола и широкого окна, малозаметного из-за жалюзи. Закрытая, тихая, уравновешенная девушка. Как говорил Герман, по ней плачет высшее медицинское образование. Орлов мог раздразнить кого-то вроде Игоря Александровича. Тëма, если в голову что-то не то стукнет. Но не она.

- Послушайте, - подаёт голос полковник СБ МС, обращаясь ко мне, - вы должны понимать, что у Игоря Александровича есть некоторые… Инстинкты. Это вы, люди, ведьмы, можете держать себя в руках, с вас спрос больше. А он аспид, его вид в принципе отличается некоторой… Повышенной агрессией. Которую иногда надо выпускать, особенно во время стресса. Мы вот поэтому и не стали лезть, лучше пусть одно магическое создание пострадает, частично виновное, чем сразу у многих невинных будут проблемы. Тем более, учитывая, что эта Серова работает у вас, наверняка ей было за что не то что пощёчину дать, но и пару лет лишения свободы. Это ещё мягко.

Вдох. Выдох. На столе надо бы навести порядок, слишком бумаги разбросаны. На пол было бы неплохо постелить ковёр, в ситуациях, подобных этой, можно рассматривать узоры и думать, на что они похожи. В детстве я иногда так развлекалась. Вдох. Выдох.

Ладно, все эти практики дыхания и отвлечения мыслей абсолютно бесполезны. Посетители нашей больницы очень важные персоны, с ними нужно вежливо обращаться самой и заставлять делать это других врачей, но мне плевать. Они доигрались, мне придётся повысить на них голос.

- У вас вообще… - громко начинаю я.

Каждому яркому пламени нужна вода. Каждому грозовому облаку нужно солнце. Без них огонь всё сожжёт, а грозовой ливень затопит. К счастью, мое успокаивающее солнце появляется вовремя.

- Катерина, дорогая, что случилось? Кто тебя обидел?

Светлая деревянная дверь распахивается, и на пороге появляется Герман. Кажется, где-то рядом с ним стоит ещё какой-то молодой человек - Орлов, судя по кудряшкам, но я почти не обращаю на него внимания. Я смотрю только на Германа. Если каждого человека можно описать одним словом, то у моего мужа это будет слово «надёжность». Ему веришь, в него веришь, и в то, что он поможет, тоже веришь, потому что он надёжный. Вот и сейчас одного взгляда на его спокойное лицо хватило, чтобы понять: он сейчас разберётся с Игорем и СБ МС, и вообще всё решит.

- Благодарю за помощь, - на короткий миг оборачивается Герман предположительно к Орлову, стоящему за его спиной. – Насколько я помню, сегодня у тебя выходной, так что можешь идти домой. С Василисой всё в порядке, она, скорее всего, тоже уже либо в общежитии, либо скоро придёт туда.

Орлов что-то негромко отвечает и исчезает, а Герман наконец полностью обращает внимание на присутствующих в кабинете.

- Ну, как там это у вас говорится… Что за шум, а драки нет? Здравствуйте, Игорь Александрович, товарищ полковник, товарищ лейтенант, товарищ младший сержант.

Все поочерёдно здороваются, и я вижу, что на лице Игоря Александровича появляется надежда. Он думает, что Герман, как владелец больницы, пойдёт ему навстречу. Как бы не так!

- Змеев и шестёрки утверждают, что у Змеева обострённые инстинкты и нормальная для его вида агрессия, поэтому он якобы имеет полное право бить наших врачей, - сообщаю я по-немецки. В теории, сотрудники СБ МС знают несколько иностранных языков, поэтому могут понимать немецкий, но так все-таки шансов меньше. К тому же, благодаря долгой жизни в Австрии я говорю довольно бегло, а беглую речь не каждый знающий язык человек может понять.

- На русском, пожалуйста, чтобы все понимали! – потребовал полковник, но я уже сказала все необходимое.

Герман понимающе кивает мне, хотя смотрит на полковника.

- Прошу прощения за мою жену, товарищ полковник. Видите ли, мы оба, когда переживаем, переходим на немецкий. А ситуация, судя по всему, довольно переживательная: пока я шёл сюда, невольно слышал часть разговора, и она меня обеспокоила.

- Меня больше беспокоит смерть вашего врача, Исаевой, - робко замечает полковник. – Раз вы подошли.

Муж мрачнеет. Это незаметно по лицу, которое Герман прекрасно умеет держать, но можно увидеть по ставшим печальными глазам, поникшим плечам, дернувшемуся уголку рта.

- Да, конечно, - с лёгкой грустью говорит он. – Мы сейчас немного поговорим с Игорем Александровичем, и я покажу вам место… Её смерти и тело. Там очень много крови, обнаружившие тело перепугались, решили, что её убили. Но… Я осмотрел её, очевидно, что она покончила с собой. Вскрыла вены. Увы, иногда мой эксперимент по возможности получить второй шанс даёт осечки… - тяжело вздохнув, Герман все-таки натягивает на лицо свою обычную вежливую улыбку: - Да, на чем я остановился? Я стал невольным свидетелем вашего разговора. Если я правильно понял, вы, Игорь Александрович, чуть было не ударили одного из наших врачей, а объясняете это тем, что врач спровоцировал ваши инстинкты?

- Именно!

- Как занятно! – с таким искренне-восхищенным видом восклицает Герман, что я сама почти верю ему, хотя мозг подсказывает, что все его слова и действия просчитаны, и он так ведёт себя с какой-то целью. - Видите ли, я, как психолог и медик, уже давно задумываюсь, чего больше в таких, как мы, в магических созданиях – людского или животного. Еще Павлов утверждал, что животные действуют инстинктивно, тогда как люди обладают разумом, способным снизить влияние инстинктов на поведение до минимума. Игорь Александрович, благодарю вас, своими словами вы помогли мне ответить на интересный вопрос! Вполне возможно, вы внесли вклад в магическую биологию!

- Вы хотите сказать, что я животное!? – возмущается аспид. И с упреком добавляет: - А ведь я ожидал хотя бы от вас адекватности и понимания!

- Я адекватен и всё понимаю, что вы так волнуетесь? Я лишь говорил об интересующем меня вопросе и ссылался на великого русского учёного.

Я с трудом сдерживаю смех. Вот что делал Герман, когда нужно было успокоить человека и заставить признать его вину: он мягко, говоря как с ребёнком или сумасшедшим, указывал, что собеседник совершил не плохой поступок, а глупость. Впрочем, если он не считает это глупостью, то, конечно, ничего страшного, но…

Игоря Александровича, однако, такой метод ведения разговора не заставляет раскаяться, а злит.

- Осторожнее, господин Хоффман. – явно пытаясь сдерживать гнев, своим обычным едким тоном говорит он. - Не забывайте, за чей счёт работает эта больница. Я не позволю своим содержанцам так со мной обращаться!

С моих уст слетает появившаяся было улыбка, да и Герман становится серьёзнее.

- Так и вы не забывайтесь, Игорь Александрович! – уже более твердо говорит он. - Может, моя больница не приносит достаточно дохода, чтобы окупать саму себя, потому что мы лечим многих бесплатно, но это не значит, что тем, кто добровольно даёт на неё средства, можно заниматься произволом. Бизнесмен – публичная личность, для которой многое зависит от того, что пишут о нём в прессе, что говорят люди. Уважаемые люди, и, знаете ли, я в их числе. Я не люблю манипулировать, не люблю угрожать, я люблю решать все вопросы мирно. Но неужели вы думаете, что я не найду на вас управу?

- Пока управу нужно искать только на вас, господин Хоффман, - подаёт голос полковник. – Учитывая, в каком вы положении, вы должны при малейшем намеке на недовольство СБ МС или спонсоров увольнять неугодных и рассыпаться в извинениях! Нужно ли напоминать вам, что ваша больница – итак эксперимент, который у высших чинов СБ МС поперёк горла!? Вы подпускаете к работе необразованных, подчас несовершеннолетних, а то и вовсе беспризорников и преступников! И к чему – к работе с больными магическими созданиями!

- Они проходят курсы. – будто не слыша остального, отвечает Герман, упрямо скрестив руки на груди.

- Шестимесячные!? А ничего, что все нормальные врачи учатся восемь лет, если не больше? Впрочем, этих даже многолетнее обучение не исправит, смерть брата Игоря Александровича и той женщины, Исаевой, это прекрасно доказывает. Ваши детки из клетки как были потомством криминальных элементов, которое за три копейки глотку перегрызет, так и остались.

Если раньше Герман был спокоен, просто менял настроение – или маски – с печального на веселое и с весёлого на серьезное, то теперь от его флегматичности не остаётся и следа. Я прекрасно понимаю, почему, хотя не реагирую также остро. Германа сейчас задели за живое. Его лицо искажается, губы плотно сжимаются, а в светлых глазах появляется гнев. Если бы я не знала, что Герман почти никогда не пользуется магией в немедицинских целях, то решила бы, что сейчас он обрушит на сотрудников СБ МС и Игоря потолок.

Изо рта Германа доносится лишь одно слово, ёмкое, почти вежливое, но прекрасно отражающее его состояние:

- Вон!

- Что!? – сразу теряется полковник. И это офицер самой престижной и квалифицированной службы! Хотя у меня всегда было много вопросов к СБ МС, в которую невозможно попасть, но в которой почему-то работают порой вызывающие вопросы личности.

- Я сказал, вон. – немного отдышавшись и успокоившись, все-таки психолог, повторяет Герман. Он, впрочем, всё ещё страшно зол. - Ещё очень и очень большой вопрос, кто здесь дитя из клетки. Напомнить вам, чьи сотрудники стояли и смотрели, пока молодую девушку хотели ударить? Я не намерен разговаривать с вами и не намерен терпеть оскорбления в сторону моих сотрудников. Я хотел извиниться, хотел принести Игорю Александровичу свои соболезнования, но то, как поливают грязью меня, мою жену или моих коллег, я слышать не желаю.

Он направляется к выходу, хотя и так всё время разговора в общем стоит почти в дверях.

- Пойдёмте, товарищ полковник, я покажу вам тело Исаевой. А Игорь Александрович пусть делает, что хочет. Только пусть перед этим вспомнит, что говорил Павлов и – я не хотел этого говорить, но что поделать! – что именно детки из клетки под моим чутким руководством периодически делают пластические операции его жене.

Герман распахивает дверь и опирается на неё спиной, намекая, что желает пропустить вперёд сотрудников Службы. Сердце сжимается – мне не нравится, что конфликт решается не как обычно мирно, а вот так, что Герман чуть ли не выгоняет людей, от которых зависит работа больницы. На миг мы с ним сталкиваемся взглядами и муж, видимо, замечает, что я не в восторге от происходящего. Еле заметно, с каким-то уставшим видом он вздыхает и пожимает плечами – а что, мол, я сделаю с этими агрессивными безумцами? Не терпеть же всё, что они вытворяют и требуют, не увольнять же ту же Серову лишь за то, что она лечила Михаила Змеева? Я также осторожно киваю, давая понять, что по одному его лицу, как по книге, читаю, что он хочет сказать.

- Не хотите проследовать к выходу? – спрашиваю я, по уровню плохо скрываемого ехидства и злости в голосе почти не уступая Змееву.

- Но… - пытается что-то сказать женщина-лейтенант, однако полковник жестом приказывает ей замолчать.

- Конечно, Екатерина Алексеевна. Господин Хоффман, есть вещи, о которых двум разным людям бесполезно спорить, правильную сторону докажет лишь время, через которое закроется ваша больница. Показывайте, где ваш морг.

Герман старательно игнорирует слова о закрытии больницы, хотя я почти физически ощущаю, как ему неприятно их слышать, и вижу, что на его лице появляется беспокойная, страдальческая гримаса. Больше всего мне хочется подойти к нему, обнять и утешить, хотя Герман – тот человек, который считает, что подобное нужно всем, но только не ему. Однако дверь за ним закрывается, и, даже если у меня был шанс как-то его подбодрить, теперь он исчезает.

Я вновь переключаю внимание на Игоря Александровича и начинаю прокручивать в голове варианты, что ему можно сказать, чтобы он забрал уже вещи брата и ушёл, а не ляпнул в ответ что-нибудь, из-за чего я сорвусь и оставлю нашу больницу без средств к существованию. Хотя, вполне возможно, после сегодняшнего она итак без них останется.

К моему удивлению, лицо аспида уже не кажется злым. Напротив, по Игорю Александровичу видно, что в нём происходит какая-то борьба. Неужели все-таки слова Германа что-то в нём пробудили?

Помолчав немного, он произносит:

- Эта ваша девица хороша… Как врач?

Это плохо, когда имеешь дело с такими созданиями, как аспиды, но в моём сердце пробуждается надежда.

- Очень хороша! Образования нет, поэтому иногда не хватает знаний, но чисто интуитивно – настоящий талант! – говорю в общем-то правду, хотя вряд ли озвучу её вслух Серовой.

Игорь делает царственный жест.

- Ладно. Тогда не увольняйте, так и быть! – он будто с трудом выдавливает из себя слова. - Передайте ей, что я… прощаю её и её дружка. И что я… Погорячился. Но чтоб это был первый и последний раз! – особенно неприятным тоном тут же добавляет Игорь Александрович. - И чтобы с моей женой всё как надо делали! Если с ней хоть что-то случится, я эту больницу по кирпичикам разберу!

С этими словами Игорь также уходит из кабинета, не забыв, впрочем, хлопнуть дверью. После не очень продолжительного, но тяжёлого разговора я с трудом удерживаюсь, чтобы от усталости не сползти на пол, хотя только пришла на работу. В груди теснится удивление вперемешку с облегчением. Змеев вытрепал все нервы, но наконец-то ушёл и, кажется, не собирается продолжать катить на нас всех бочки. Особенность его вида и, очевидно, характера в том, что он вспыльчив, но отходчив. И слава богам.

Хотя бы одной мерзкой и навязчивой проблемой меньше!