Что делать, когда тебя ломает изнутри гремучая смесь печали и злости? Многие в наши дни ответили бы - сходить к психологу. Но это действенно, лишь когда ты готов рассказать о своих проблемах. Иначе даже самый гениальный психолог бесполезен - как врач, который не знает диагноза. А я... Я не была готова. Одно дело - поговорить, может, даже по душам, с Тимофеем, который вместе со мной прошёл ад и прекрасно меня понимает. Или поиздеваться над кем-то вроде Артёма Хоффмана. Или сказать что-то по делу пациентам и коллегам. Но душевные переживания, воспоминания... Нет, я не могла. При всём желании не могла. Они были моими и только моими, хотя подобная жадность не приносила никакой пользы. К тому же, время, если верить дисплею смартфона, приближалось к полуночи, и, даже если бы я захотела поплакаться кому-то в рубашку, едва ли это получилось бы - все психологи мира в такое время или спят, или проводят время дома.

Что делать, когда тебя ломает изнутри гремучая смесь печали и злости, но обратиться не к кому, да и не хочется этого делать? Ответ прост, отчасти смешон, но оттого не становится менее эффективным: нужно сломать что-то самой. Желательно в больших количествах. Использование магии утомляет, и чем больше что-то крушишь с её помощью, тем сильнее устаёшь. Усталость же, как известно, приглушает любую боль и любые мысли. Да, это устраняет не проблему, а только её симптомы, и кому как не мне, медику, это знать, но сейчас намного важнее быстро разобраться с моим гневом и заняться более важными вопросами. На себя время всегда найти можно.

Даже будучи ведьмой, в заброшенные места вне больницы посреди ночи идти побаиваюсь. Можно было бы отправиться громить хозсектор, который сегодня стал центром всех самых интересных событий, но я решаю пожалеть эту несчастную часть здания. К тому же, если к Денису действительно придёт СБ МС, то они наверняка могут пожелать осмотреть кладовку, где нашли парня. Не стоит топтать это место лишний раз. Уж лучше отправиться в другое крыло, которое тоже являлось частью больницы.

БСМП №2 находилась в большом старинном здании из тех, в которых до революции жили магические существа-аристократы, а после революции поочерёдно открывались военный госпиталь, различные административные учреждения, дом пионеров и гостиница. Герман лет двадцать назад выкупил этот жёлтый дом, состоящий из центрального помещения и двух крыльев и внешне напоминающий дворянскую усадьбу. Изначально больных принимали в центральном помещении и левом крыле - правое сохранилось хуже всего и было забраковано главврачом сразу. Однако постепенно, когда выяснилось, что персонала совсем мало, и он просто не в силах обслуживать такие площади, левое крыло закрылось. Туда всё ещё можно было ходить, но палаты давно стали непригодны для пациентов, а в кабинетах вместо медиков орудовали пыль и тараканы. Там всегда было тихо, спокойно и по-своему уютно - уютно для отброса вроде меня, ночевавшего порой в местах много хуже.

Туда я и направилась.

Поскольку здание было заброшено, на дверях уже давно не висели никакие замки. Вернее, висели, но только на входных с улицы. Из основного здания больницы, если знаешь как, можно спокойно пробраться в левое без ключей. Очень удобно, если хочешь там всё тайно раскрушить.

Ежась от холода, что сопровождал передвижение по обоим крыльям БСМП, я тихонько иду в заброшенный коридор.

Выглядит он ещё хуже, чем хозблок. Тот был обитаем хотя бы теоретически, сюда же если кто и приходил, то только вандалы вроде меня. Вандалы, кстати, в прямом смысле этого слова: некоторые стены, помимо всего прочего, были исписаны не самыми цензурными надписями. Глядя на них, я закатила глаза, хотя продолжала пылать гневом из-за Германа. Доступ сюда только для медперсонала, и тот факт, что кто-то из наших занимается подростковой настенной живописью, не смог бы не рассмешить и не смутить даже разъярённого монстра.

И всё-таки сейчас мне не до того. Недолго думая, я открываю первую же незапертую дверь и захожу внутрь, чувствуя, как лёгкие наполняются запахами плесени, пыли и старости - неприятными, но по-своему успокаивающими.

Я оказываюсь в заброшенной палате. Много лет назад здесь наверняка лежали больные, однако сейчас даже здоровый едва ли согласился бы слишком долго оставаться в этой комнатушке.

Краска на стенах давно потрескалась, и, некогда бежевые, теперь они были все в уродливых белых пятнах, словно призраки южных больших котов леопардов. Постели с железных кроватей, естественно, убрали, и теперь они стояли холодными, чёрными и негостеприимными кусками металла, уже изрядно тронутыми ржавчиной. Очевидно, когда-то палату использовали как складское помещение, а потому, кроме коек и кое-как сваленных друг на друга тумбочек, её наполняли ещё и стеллажи. На неуютных полках вперемешку валялись какие-то, очевидно давно никому не нужные, папки, половые тряпки, гигантские кастрюли и картонные коробки. Все три окна закрасили белым, но это не мешало заметить, что по ним тянутся длинные трещины: очевидно, местные хулиганы успели позабавиться. Унылый, поломанный и тоскливый вид палаты делал её похожей на нечто среднее между тюремной камерой и прибежищем бомжей. А ещё напоминал декорацию какого-нибудь триллера.

- Сегодня триллер будет про ведьму, - вслух шепчу я, разгоняя тишину, что призрачным змеем лежала по всему крылу и давила даже на замкнутую, не любящую шум меня. В который раз убеждаюсь, что мне по душе именно тишина леса, в которой слышны голоса природы, но никак не мёртвое безмолвие пустых, словно души глупцов, городских строений.

Тянусь ко всё ещё туго собранным в пучок волосам и вытаскиваю одну шпильку. Они у меня особенные, ведьминские, из разных сплавов металлов. Если возьмешь такую в руки, можно управлять всем металлическим. Крепко сжимаю кулаки и делаю резкое движение. Один из стеллажей поднимается и быстро летит к стене. Звук удара подобен грому и, кажется, слышен всему городу, но я знаю, что на деле это не так - в больнице прекрасная звукоизоляция.

- Придурок! - шиплю я при этом. - Гад! Подонок!

Я только начала и отчаянно жажду как можно больше разрушений. Чтобы растянуть удовольствие, решаю использовать не все железные вещи в комнате сразу. Сначала от души швыряю один стеллаж из стороны в сторону. От напряжения на лбу появляется испарина, а дыхание сбивается, но мне плевать.

Герман. Мать его. Хоффман. Мало того, что не способен обеспечить безопасность пациентам, он ещё и собирается врать всем! О, как я его в тот момент ненавидела! Пожалуй, во много раз больше, чем он заслуживал!

Воображение, усиленное недосыпом, отчётливо рисует главврача, который стоит, понуро опустив седеющую голову и закутавшись в белый халат. Однако в какой-то момент его черты в моих мыслях начинают меняться. Волосы темнеют, лицо делается чуть моложе.

Спустя ещё два удара стеллажом о стены понимаю, что думаю уже не о Германе. А об отце.

Он тоже хорош. В тот день, три года назад, мне было плевать, что там он сказал, лишь бы не мешал уйти. Но шли дни, недели, и в какой-то момент я поняла.

"Я не стану тебе мешать. Наоборот, горжусь тобой за то, что ты сумела найти выход. Рад, что тебе хватило хитрости победить человека много сильнее, и доверия - признаться в этом мне. Теперь я могу только пожелать удачи".

Пф, как красиво! Ему бы книжки писать с такими речевыми талантами! Вот только ни черта это не отцовская гордость. Это слабость. Банальная слабость.

Бом. Бом. Бом. Василиса в чуть более здравом уме побоялась бы, что обрушит здание. А мне сейчас было всё равно.

- Гордится он! Вместо того, чтобы защищать! - я не могу кричать, но ненависть в голосе отлично заменяет громкость. - А второй слабак не способен без спонсоров позаботиться о собственном персонале! Ненавижу тебя! - снова представляю лицо отца. - И тебя, - оно опять сменяется лицом Германа, - Всех ненавижу!

Стеллаж поочерёдно ударяется о разные уголки палаты, повинуясь моим рукам, что уже начинают подрагивать от напряжения. Вот он чуть не разбил стекло в окне. Вот задел противоположную от меня стену. Ещё один взмах руками - и стеллаж пролетает мимо меня в сторону двери. Врезается в дверной косяк, задевает какие-то нагромажденные друг на друга деревянные полки, и отскакивает в другую сторону. Гора из полок с неописуемым грохотом начинает рушиться.

Я уже хочу продолжить свой безумный выплеск эмоций, но вдруг, даже через густую пелену гнева, понимаю, что часть полок падает вовсе не на пол. И, сделав пару шагов к дверям, замечаю, на кого. Удивление на долю секунды становится сильнее ярости.

- Эй! Можно ненавидеть кого-то там немного поаккуратнее? Так и убить можно! - весело бросает никто иной, как Денис Кирсанов, глядя на меня своими ореховыми волчьими глазами.

К счастью, сил оборотня, даже раненого, хватает, чтобы не оказаться под завалами из увесистых деревяшек, а задержать их падение руками и даже попытаться вернуть осыпающейся куче мусора вид непреступной горы. Проходит минута, другая - и парень восстанавливает равновесие полкам. А я стою, даже не думая помогать ему. Злость, направленная сначала на Германа, а затем на отца, нашла себе новую мишень. Впрочем, убить внезапно появившегося волчонка хочется не так сильно, как тех двоих, - магия оправдала мои надежды, ослабив меня и немного притупив агрессию.

- Я же сказала тебе оставаться в палате! - раздраженно шиплю. Да, я не так зла, как раньше, но настроение всё ещё ни к черту, так еще и этот Денис увидел, как я громлю больничное помещение! Что он сделает, настучит Герману с Екатериной? И что он вообще тут забыл?

- Ты сказала оставаться до завтра, - пожимает плечами парень. Он всё ещё улыбается, но как-то странно. Будто чувствует себя неловко из-за того, что пришёл сюда и увидел такую меня. Будто увидеть чужую обнажённую душу для него также стыдно, как тело. - Сейчас уже точно больше двенадцати ночи, и формально это было вчера... Хреновый день, да?

Я смотрю на Дениса, ничего не отвечая. Последний вопрос он задал совсем не так, как когда говорил со мной несколько часов назад. Не как праздно любопытствующий от нечего делать больной. В голосе парня сквозило искреннее сочувствие.

Будет лицемерием сказать, что при всей моей злости это не было мне приятно. И что это не остудило немного моё возмущение от внезапного появления Дениса. Однако он для меня такой же незнакомец, как и условный психолог. И хотя с пациентами мне говорить всегда было немного проще, чем с совсем чужими людьми, пересказывать все сегодняшние события парню я не собираюсь. К тому же, едва ли ему это нужно и интересно.

Поэтому только отвечаю насмешливым голосом:

- Да, у меня хреновый день, а у тебя фетиш на заброшенные помещения. Хоть что-то в этой больнице стабильно. Что ты тут делаешь?

Даже если в глазах Дениса была жалость, стоило мне отшутиться, - и она испарилась.

- В туалет шёл и заблудился, - дерзко ответил парень, и мне показалось, что в его голосе прозвучал холодок. Обиделся, что я не сказала, почему у меня произошёл этот срыв? Подумаешь, какой неженка!

И да, он никак не мог заблудиться и прийти сюда. Куда угодно, но не в заброшенное крыло.

А ведь при вечернем разговоре он показался мне подозрительным...

"Может, ты и не амнезийный вовсе? Может, ты и убил Змеева? И следишь за мной?" - проскользнула мысль. Впрочем, у меня нет абсолютно никаких доказательств, а значит, не должно быть и зачатков таких предположений.

- У нас везде указатели. - произношу, спрятав руки в карманы и снова постепенно надевая шкурку обычной безэмоциональной себя, - Особенно в сторону туалетов и особенно около палат. Жилых палат, - добавляю я, скользнув взглядом по необитаемой палате, в которой мы с Денисом стояли, и снова переводя глаза на парня.

Кажется, я смотрю слишком внимательно, потому что он отворачивается.

- Ощущение, как будто я на допросе, - усмехается он. Помолчав немного, парень добавляет: - Ладно, на самом деле, когда я вышел, мне под ноги бросилась кошка. И я решил пойти за ней, чтобы узнать, какой идиот притащил её в больницу.

Как бы желая доказать свои слова, он двинул ногой. Ступней не было видно, потому что нас с Денисом всё ещё разделяли полки - некоторые из них всё же упали на пол и теперь загораживали выход. Впрочем, смотреть было необязательно: я тут же услышала шипение. А затем прямо на деревяшки взлетел злосчастный котяра Германа. Очевидно, не знающий характер зверька Денис толкнул его. И, судя по тому, как скривился парень, тот не остался в долгу и успел его поцарапать.

Мои губы дрогнули было в едва заметной улыбке - уж очень смешной показалась картина, - но я тут же спрятала её, смутившись. Денис ведь искал хозяина кота, а бестолковое создание почему-то привело парня ко мне.

- Он не мой, а нашего главврача. Очень чистый, тихий и послушный, если его не злить, так что всё нормально, - объяснила я.

- Ясно, - кивнул Денис.

Затем повисла пауза. С Тимофеем можно было молчать спокойно. С волчонком же тишина казалась скорее неловкой. Впрочем, плюсы от этого тоже были: я уже совсем успокоилась.

Может быть, наш пациент был психологом? Или учился на него?

Хотя у психологов, наверное, не бывает неловких пауз.

Мы молчали минуту, две, три. Кот, балансируя на неровной горе, подошёл ко мне. Он явно снова напрашивался на ласку, но я не стала гладить его. Тоже хорош - дважды меня подставил перед пациентом! Конечно, глупо вот так оценивать кошачьи поступки, но ведь Герман говорил, что его питомец, в некотором смысле, пациент нашей больницы. А значит, вполне возможно, что какой-то долей очень даже некошачьего сознания он обладает.

Кстати, о коте.

- Ты уже узнал, кому принадлежит кошка. - вспоминаю я. Вот так стоять и молчать, как двум дуракам, всё равно глупо и бессмысленно. - Можешь возвращаться к себе. - На этой фразе делаю акцент, намекая, что "ты можешь" означает "тебе нужно, и побыстрее".

Денис вздрогнул, словно я вырвала его из размышлений. Но, даже если парень задумался, мой вопрос он услышал, потому что ответил почти сразу же:

- Нет. - И, видимо, даже через моё постоянное бесстрастное выражение лица заметив моё удивление, тут же пояснил: - Ты же даже не выйдешь отсюда, - парень указал взглядом на полки. - Я помогу убраться.

"Ну, отлично. Мало того, что ты заявился сюда и теперь можешь пожаловаться на меня, так ещё и теперь тебя отсюда не выпроводишь".

- С кучей колотых ран? - полюбопытствовала вслух, приподняв брови и подавив желание закатить глаза на эту попытку парня изобразить джентльмена.

- Они почти зажили! - тут же заспорил Денис. Наверное, со стороны он казался себе очень крутым: я явно не понравилась ему при первом разговоре в палате, а тут он увидел меня же с нервным срывом и решил совершить акт добродетели по отношению к бедной девушке. Только я - не бедная девушка, и парень больше напоминал мне ребёнка, желающего помочь родителям и этим ещё больше мешающего им.

- Ты так думаешь, потому что по уши накачен обезболивающими. - терпеливо разъясняю. - У тебя все швы порвутся.

Ничего не ответив, Денис просто взял, и, не отрывая от меня наглого взгляда ореховых глаз, медленно поднял одну из полок. На сей раз я не стала сдерживаться и глаза уже закатила. Тяжело вздохнула и тоже подняла полку. Уже другую. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы побыстрее отстало. Одно обидно: если швы порвутся, зашивать их мне. Что ж, если в таком случае от недосыпа проткну Денису, что не надо, это будут исключительно его проблемы.

Наверное, со стороны это зрелище выглядело смешно: парень весь в белом из-за бинтов и больничной одежды, и от этого похожий на мумию, поднимает и убирает деревяшки в полузаброшенном помещении.

Впрочем, я не желала, чтобы этот цирк длился долго, а потому тоже активно взялась за разбор выхода. Полок было не так уж много, и управились мы за четверть часа, не больше. К счастью, раны Дениса не открылись. Может быть, действительно достаточно зажили. В конце-концов, в нашей больнице использовали сильные заживляющие зелья.

Последнюю деревяшку волчонок и я схватили как-то синхронно, и его рука невольно накрыла мою. Я тут же вырвала её. Мало того, что не люблю прикосновения, так ещё и парень мог случайно нащупать ожоги. Кое с кем так было однажды.

Даже если сейчас это успело произойти, Денис не стал задавать вопросов, и даже, продолжая играть роль джентльмена, сам убрал последнюю полку.

- Вот и всё, - с довольным видом проговорил парень, артистично отряхнув руки. А затем выжидающе замолчал, явно напрашиваясь на благодарность. Как собака, притащившая никому не нужную палку. Хотя в каком-то смысле Денис и есть собака.

Я не считала слишком уж полезной помощь с полками, но он все-таки заставил меня забыть о несправедливости Германа и прочих. Значит, какой-то благодарности достоин. С трудом я выдавливаю:

- Спасибо. - после чего всё же не удерживаюсь и добавляю: - Только зачем тебе это? Я бы сама справилась.

- Считай это оплатой, - бросил Денис, и это почему-то напомнило мне вечерний разговор с Артёмом. Один в долг информацию даёт, второй платит за что-то. Нет, мне всё это категорически не нравится.

- У нас бесплатная больница. - заметила. Хотя парень наверняка и сам это понял. Может, память ему отшибло, но вряд ли настолько, что, если он подумал, что попал в платную клинику, то решил платить поступками, а не деньгами, так ещё и врачу, а не в бухгалтерию.

- Не за лечение, - тут же развеял мои предположения Денис. И через какое-то время добавил: - Я ведь доставил тебе проблемы, и...

- Обычно это мало кого волнует. - отрезала я, вспомнив Змеева и его бесчисленные жалобы. Верю, что пациенты бывают лучше аспида, но сомневаюсь, что кто-то стал бы без всякой задней мысли помогать из-за того, что навредил чуть раньше.

Что ж, подождём и посмотрим, что у тебя на уме, волчонок.

А он тем временем просто ответил:

- Меня волнует.

Какое-то время я думаю, что ответить на это, и, кажется, даже придумываю, но слова так и не успевают сорваться с губ. Меня отвлекает звонок смартфона, на котором я снова включила звук, прежде чем пойти в крыло. Как ни странно, это была не очередная попытка Тимофея сообщить, как опасно расследовать преступления в одиночку.

Звонила Екатерина.

Складывалось ощущение, что сегодня меня решила достать сразу вся семейка Хоффманов.

Денис с любопытством наблюдает, как я отвечаю на звонок. Меня это раздражает, но делать нечего.

- Екатерина Алексеевна.

- Серова! - голос заведующей отделением беспокойный, даже нервный. Как и всегда, впрочем. - Ты сейчас где? Гер... Главврач сказал, что ты ещё на месте.

- Да, пока здесь. - с удивлением отвечаю, а мысленно уже начинаю прикидывать: то ли Герман попросил, чтобы его жёнушка наорала на меня в профилактических целях, то ли случился какой-то аврал. Даже не знаю, что лучше. Видимо, плакали мои мечты отправиться спать.

- Отлично. Тогда спустись-ка в приёмное отделение. Мне сейчас позвонили со скорой, везут ребёнка. Поселенческий леший, восемь лет, острый живот, но не похоже ни на аппендицит, ни на отравление. Будем разбираться. Естественно, за переработку тебе заплатят.

У Екатерины было стойкое мнение, что нам, сотрудникам БСМП, важны лишь деньги. Махнешь сторублевой купюрой - и мы побежим, поджав хвостики, спасать чужие жизни. И, может, у кого-то так и было. Мне же нравился процесс, сознание, что своими руками помогаю кому-то выкарабкаться из бездны болезни или тяжёлых ран, вырваться из объятий смерти и тем самым оправдать себя, что не зря когда-то очень многих людей в те же объятия толкнула. Я шла по мосту искупления, хоть и не была уверенна, что когда-то дойду до точки, после которой перестану считать себя монстром.

Сейчас больше всего хочется отказаться от лечения лешенка, потому что я не спала уже много часов, и голова разрывалась от напряжения. Так и сделала бы, вот только... Мост искупления не должен быть лёгким.

- Хорошо, сейчас буду. - тихо говорю я и вешаю трубку.

Олеся

Мы с Тимофеем покидаем уютное круглосуточное кафе, когда время близится к полуночи. Я даже не подозреваю об этом, пока не перевожу взгляд на экран смартфона. С Орловым три часа посиделок в недорогой фастфуд-забегаловке пролетели, как три минуты. Это очень даже хорошо, особенно если не учитывать тот факт, что последние полчаса я искусно изображала ревнивую стерву, которой не понравилось, что Тимофею что-то там написала Василиса Серова. На самом деле я не такая, просто мне было интересно, что такого она сообщила парню, что его аж перекосило и что он тут же отбежал и начал ей перезванивать. Орлов, правда, хоть и успокаивал меня, но в целом не повёлся и ничего говорить не стал. В общем-то, поэтому мы и покинули кафе: я выбежала оттуда, артистично пустив слезу, а Тимофей схватил мои вещи и поспешил следом.

Стоило мне закрыть за собой стеклянные двери с колокольчиками над ними и миленькой вывеской, как зима вцепилась в меня цепкими ледяными пальцами. Наверное, было немного глупым решением выскочить на мороз в одной вязаной объёмной кофте на пуговицах и майке под ней. Иногда я поступаю слишком импульсивно, ничего не могу с собой поделать. Впрочем, я стараюсь никогда не терять оптимизм, а потому глубоко вдыхаю холодный воздух и внимательно оглядываюсь. Редко бываю в этой части города, наполненной кафетериями и магазинами эконом-класса, а потому решаю потратить время, пока буду мёрзнуть, на любование улицей.

Я успеваю заметить, что всё здесь простое, но по-своему красивое: и украшения на витринах магазинов, и припаркованные у бордюров автомобили. Даже нечищенный на тротуаре снег кажется частью городского пейзажа и добавляет новогодней атмосферы, хотя праздник уже давно прошёл. В голове проносится мысль, что нужно будет вернуться к кафе в дневное время и с фотоаппаратом. Здесь довольно симпатично, а значит, если найти подходящую модель и провести фотосессию, можно будет забросить фотографии на какой-нибудь конкурс, выиграть денег и показать Тимофею рестораны, в которые водили меня другие мальчики. С этим парнем гораздо лучше, чем с ними, и я даже не думаю сравнивать, но жалею, что не могу дать ему ту жизнь, какой когда-то жила. Поэтому хочу по крайней мере показать её небольшой кусочек. А ещё чисто случайно наткнуться на отца и посмотреть, насколько выбешу его я и мой новый кавалер...

В голове быстро сплетается цепочка из самых разных мыслей, перетекающих одна в другую, словно волны на воде. Я уже почти забываю, что поссорилась с Тимофеем, и поэтому вздрагиваю от неожиданности, когда на покрывшееся мурашками, обнажённое из-за спустившейся большой кофты плечо ложится тёплая рука. Когда я оборачиваюсь, то сталкиваюсь лицом к лицу с парнем.

На меня тут же накидывают куртку и натягивают шапку.

- Ты чего, так же заболеть можно! - с искренним беспокойством шепчет Орлов, и за одно это хочется прижаться к нему и расцеловать его милое доброе лицо. Он как лучик солнца летом, как плюшевый мишка, как старший брат, которого у меня никогда не было... Впрочем, все это не мешает мне моментально вспомнить скандал и снова скорчить недовольную гримасу. Заметив её, парень добавляет: - Я не могу тебе рассказать всё, правда! Это дела Лисс. Очень важные дела.

- Важнее меня? - невинно хлопаю ресницами.

Тимофей зарывается пальцами в мои короткие фиолетовые волосы и убирает их от лица. Он случайно задевает синяк на моей щеке, который всё же удалось скрыть толстенным слоем тональника, но я не чувствую боли. Ладони парня задерживаются в районе моего подбородка, а большие пальцы будто случайно касаются моих приоткрытых губ. Сердце от таких невинных движений начинает трепетать, как пойманная в неволю птичка. Или рыбка, учитывая, что сердце у меня русалочье. Из головы тут же вылетают все обиды и всё любопытство.

- Послушай, Леся... - он впервые сократил моё имя так, и я мысленно растаяла. Лесей меня называет только мама, но Тимофею, пожалуй, тоже можно. - Лисс... Она мне как сестра. Я очень люблю её. Но только так, только как друга или родственника. Когда-то мы поклялись, что не будем любить друг друга иначе. С тобой другое дело. Я люблю твою улыбку, люблю твой голос, люблю, когда ты рассказываешь про фотографию, хотя я ничего в ней не понимаю. Люблю целовать тебя и люблю жар, который чувствую, когда стесняюсь позвать тебя на свидание. Я мог бы сказать тебе, что важнее тебя в моей жизни никого нет, но любовь для меня - это прежде всего честность. Вы с Лисс для меня важны по-разному, но одинаково сильно.

Кто-то обиделся бы на такие слова. И был бы глупцом. Тимофей прав: любовь - это, помимо всего прочего, честность. И уважение границ, как бы иногда не хотелось их нарушить. Василиса - его друг, и парень не скрывает этого. И того, что он не будет говорить о делах своего друга, тоже не скрывает. И это вообще-то даже хорошо. Если он так трепетно хранит секреты своей подружки, значит, сохранит и мои, может быть, даже от неё. Тимофей не только милый, но еще и верный. И это тоже отличает его от некоторых сыночков богатых родителей, которые считают, что деньгами можно решить всё и сливают в сеть все твои откровения и тайны, стоит только закончить с ними отношения.

Что касается сохранения границ... Раз он честен со мной, то я не должна лезть в дела его Василисы. Придётся проглотить своё любопытство. В конце-концов, мне было бы неприятно, если бы Тимофей начал докапываться до тайн тех, кто мне дорог. Любовь - это прекрасно, но парень прав: было бы ложью сказать, что она отбрасывает наших близких на второй план.

А ещё... Может быть, что-то совсем секретное я ему пока рассказать не могу, но хотя бы отчасти хочется быть честной с Тимофеем. Я с улыбкой берусь за его руки, перекладываю их к себе на талию, довольная, что парень этому не сопротивляется, и прижимаюсь к нему.

- Знаешь, Орлов, на самом деле я тебя не ревную, - шепчу, положив голову на грудь Тимофея. Даже через куртку чувствуются не слишком накаченные, но твёрдые мышцы, и это мне тоже нравится. Даже физически от этого парня исходит надежность, пусть иногда он и кажется слабым. - Мне просто было интересно, что такого она тебе сказала, что ты чуть ли не захотел уехать. Мне, наверное, надо извиниться за скандал?

- Тебе ни за что не надо извиняться, солнышко, - успокаивающе протягивает Тимофей.

Не знаю, сколько мы стоим вот так. Мне тепло, уютно и совсем не хочется ни о чем думать. Всё прерывают какие-то люди, которые выходят из кафе и начинают злиться на нас с парнем, застрявших у самых дверей. Только тогда мы будто просыпаемся ото сна, со смехом отстраняемся друг от друга и отходим. Тимофей вытаскивает из кармана смартфон, проверяет время и почти с ужасом переводит взгляд на меня.

- Черт, Олеся, ты время видела? Двенадцать ночи!

Я снова смеюсь. Ссору только изображала, и мне весь вечер было очень даже хорошо, а за последние минуты, проведённые рядом с парнем, и вовсе почувствовала себя прекрасно. Не хотелось думать о таких мелочах, как время. Хотелось просто продолжения всего этого счастья.

- Не волнуйся, ругать за поздний приход домой меня никто не будет, - отмахиваюсь я. Однако выражение лица Тимофея остаётся серьёзным.

- Я не про это. Как я тебя домой одну отпущу в такое время? Даже на такси.

Отчасти я понимала волнение Тимофея. Наш городок казался маленьким и безобидным, но только на первый взгляд. На деле пьяные, наркоманы, просто опасные придурки и даже более организованная преступность не были у нас редкостью. Здесь, вдалеке от столицы, тёмные личности с лёгкостью прятались в лабиринтах таких же тёмных улиц, на которых городское управление никогда не устанавливало фонари. Эти самые личности были как людьми, так и магическими созданиями, а потому в ночное время в нашем городе считалось небезопасным путешествовать в одиночку, вне зависимости от вида и уровня способностей.

К подобному следовало относиться серьёзно, но этого мне тоже не хотелось делать. Тем более что в голову пришла одна гениальная, как мне показалось, идея.

- Орлов, а давай поедем к тебе в общежитие? Как раз вместе будем, и тебе не придётся ни отправлять меня одну, ни одному возвращаться. А утром я к себе вернусь.

Беспокойство в больших зелёных глазах Тимофея сменилось удивлением.

- Ко мне?... - еле смог выговорить парень, явно ожидавший от меня любого ответа, но не такого. - Ты... Серьёзно?

Если сначала я и ляпнула это несерьёзно, то после такого ответа мои намерения стали абсолютно твёрдыми.

- К тебе-к тебе, а что? Мы встречаемся уже четыре месяца Орлов, а я ни разу у тебя не была... - тут моё настроение окончательно превращается в игривое, и я, склонив голову набок, лукаво добавляю: - Или ты боишься, чем это может кончиться?

По тому, как ухмыльнулся Тимофей, я поняла, что он совсем не боится и принимает мою игру.

* * *

Такси, недорогое, желто-белое и пропахшее противным освежителем воздуха, довозит нас до общежития очень быстро: как оказалось, от кафе оно находилось совсем недалеко. Проходит, наверное, не больше получаса от нашего с Тимофеем разговора - и вот я уже стою на пороге места, которое парень называл своим домом и в котором я уже давно мечтала побывать.

Комнаты в больничном общежитии выдавали только врачам и младшему медперсоналу, у которых не было никакого жилья или было совсем плохое - вроде однушки, где жила большая семья, или разрушающегося дома. Все помещения выглядели просто, но были наделены всем необходимым: кровать, стол, стул, большой шкаф с полками и вешалками. Даже душевая, раковина и туалет у каждого свой, в отличие от многих других общежитий, где, насколько я знаю, санузел один на этаж. Общей была лишь кухня, но пользовались ей редко, отдавая предпочтение пищи быстрого приготовления. Тимофей также рассказывал, что иногда все врачи скидывались и отдавали деньги кому-то одному, чтобы этот кто-то готовил обед на всех. Как правило, это была Василиса Серова, которая прекрасно управлялась не только с медицинской, но и с кухонной утварью.

Быстро окинув взглядом комнату Тимофея, я успела заметить всё: и простенький ремонт в светло-серых тонах и с того же цвета мебелью, и относительно приличную площадь комнаты - если вместе с маленьким коридорчиком, то двадцать квадратных метров, наверное, - и лёгкий беспорядок. Или не совсем легкий. Рубашки и носки лежали повсюду, начиная с кровати и заканчивая полом, здесь же валялась парочка упаковок, наверное, от еды. Типичная комната мальчика, живущего без родителей, я в таких бывала.

С гордо поднятой головой, будто модель на подиуме, прохожу по коридору и сразу же падаю на кровать, разваливаясь на ней.

- А у тебя тут уютно, - кричу я коридор. Тимофей всё ещё переобувается там.

- Уютно - это когда в доме порядок! - возражает парень. - А у меня тут маленький филиал свалки...

Судя по голосу, Тимофею явно было из-за этого неловко. Я не понимала, почему. Слишком хорошо помню то время, когда жила в доме, где благодаря горничным царила идеальная чистота. Вот только на душе у меня тогда было очень грязно, а собственная комната с аккуратно развешанными по шкафам из натурального дерева тряпками от Gucci и Prada казалась совсем не уютной, скорее наоборот. Уют - это не про порядок снаружи, это про комфорт внутри. Вслух я ничего не отвечаю Тимофею.

Он наконец заканчивает с переодеванием и тоже направляется к комнате. Останавливается парень на пороге и с очень растерянным видом. Его щеки мгновенно краснеют.

- Ой... - почти шёпотом произносит он. - Я забыл, что кровать у меня одна. И запасной комплект постели в стирке... Ты подожди, - взмахивает руками Тимофей, - Я... Я сейчас сбегаю и попрошу у кого-нибудь ещё постель, и постелю себе на полу. И...

- Подожди, Орлов! - перебиваю я его и перекатываюсь со спины на бок, чтобы можно было приподняться на локте и при этом лечь в наиболее привлекательной позе. - Ты же вроде дал понять, что не против разных вариантов, которыми могла бы закончиться эта ночь. Не надо никуда бегать, давай вместе на одной кровати поспим. Она у тебя широкая.

Кровать Тимофея действительно была достаточно просторной, почти двухспальной. А если верить любовным романам, ситуации, когда где-нибудь оказывается одна кровать на двоих, частенько приводят к разным весьма интересным последствиям. Сегодня вторым на одну кровать оказался Тимофей, который мне безумно нравился - так почему бы не проверить это? Призывным жестом я хлопаю по месту рядом с собой.

- Олеся... - беспомощно протягивает Тимофей. - Я-то, может, и не против, но... Это... Неожиданно. И... Если вдруг что-то произойдёт... Я потеряю силу и не смогу тебя защитить...

Говоря всё это, он, тем не менее, послушно, почти с обречённым видом, подходит и садится рядом со мной. Я тут же подползаю поближе, обнимаю парня со спины и кладу голову ему на плечо.

- Да что может случиться? - беспечно спрашиваю. - От чего тебе меня защищать?

С тяжёлым вздохом Тимофей протягивает руки к моим ладоням, и переплетает свои пальцы с моими.

- Ну, знаешь... Когда-то давно, - резко изменившимся, каким-то убитым голосом вдруг говорит он, - я необдуманно переспал с девушкой, а потом... Нет, - он вдруг отпускает меня и резко оборачивается. Голос снова становится милым и весёлым, как и выражение лица. - Тебе, наверное, не хочется слушать про моих бывших, но хочется чего-то другого, да?

Наши лица теперь разделяет совсем маленькое расстояние, и от этого даже у обычно уверенной в себе и привыкшей издеваться над мальчиками меня сбивается дыхание. Мысли о том, почему Тимофей сначала хотел что-то рассказать, может быть, что-то важное из своего прошлого, а потом почему-то передумал, испаряются из головы, словно вода в жару.

Всё ещё не веря, что сейчас, возможно, произойдёт что-то, чего мне уже давно хотелось, я протягиваю руку, будто проверяя, точно ли передо мной настоящий Тимофей, а не призрак. Пальцы касаются его жёстких кудряшек - о, как же мне нравятся кудрявые парни! - и я провожу по ним, не отводя взгляда от зелёных глаз парня, что с любопытством наблюдают за мной. Судя по слегка расширившимся зрачкам, Тимофею мои действия нравятся.

- Мне хочется тебя, - отвечаю. «И всего, что связано с тобой, в том числе узнать твою историю», - добавляет разум к пылкой речи сердца, но это я вслух не озвучиваю. Я тоже не рассказывала парню всë о себе. Мы оба ещё не готовы к этому.

И, видимо, не только к этому.

Тимофей наклоняется ко мне, за подбородок осторожно притягивает меня поближе и целует в губы. Сердце будто пускается в танец, а живот приятно скручивает, как всегда, когда мы целуемся. Но в этот раз всё длится не долго. Я всё ещё чувствую вкус горького кофе на языке и запах сладкой выпечки, что щекочет нос, когда парень отстраняется. В его поцелуе не ощущалась страсть - только нежность и забота.

Растворившись в приятных чувствах, я не замечаю, как рука Тимофея оказывается на моей талии. Когда наконец обращаю на это внимание, она вдруг становится напряжённой и исчезает.

Парень вздрагивает и зажмуривается, будто надеясь этим стряхнуть с себя что-то неприятное.

- Нет, я не могу... - шепчет он. - Прости меня, Леся, но... Не сейчас, ладно? Я боюсь, что... Если всё зайдёт дальше, я могу подумать, что всё это происходит с другим человеком, а не с тобой. Ни мне, ни тебе от этого не будет хорошо.

«Я буду думать, что всё это происходит с другим человеком, а не с тобой». Вот это уже звучит почти неприятно, но я вижу в глазах Тимофея столько боли, что вовремя закусываю губу, и обидные слова в сторону парня не успевают с них сорваться. Я тоже раньше встречалась с мальчиками, но у Тимофея, кажется, любовная история закончилась не слишком хорошо. Возможно, даже как-то трагически.

С меня окончательно слетает желание переспать с парнем, на смену ему приходят сочувствие и вопросы.

Я подумала, что знаю о Тимофее ничтожно мало. Знаю, что когда-то по каким-то причинам ему приходилось жить на улице, знаю, что его тело покрывают шрамы - подсмотрела как-то раз, как он переодевался после лечения пациента, испачкавшего его одежду кровью. Знаю, что он необычайно привязан к этой своей Василисе и, очевидно, что он был знаком с ней задолго до её попадания в больницу. Вот и всё - никаких подробностей о том, какой была его жизнь до попадания в нашу БСМП.

- Я тебя и не заставляю, Орлов! - как можно более весело и бодро, надеясь, что это отвлечёт парня от его печальных, но пока неизвестных мне воспоминаний, отзываюсь я. Может быть, поступаю неправильно, может, следовало как-то проявить сострадание или спросить хотя бы что-то из того, что меня интересует, но мне кажется, что от этого будет только хуже. - Я всего лишь говорила о том, что можно поспать вдвоём на одной кровати, мы поместимся. - И я мягко улыбаюсь.

Это даётся непросто, я успела привыкнуть, что обычно, если встречаюсь с кем-то, то веду себя, как тогда, в кафе. Устраиваю истерики и ссоры, чтобы получить желаемое. Но мои предыдущие парни вели себя также, за исключением того, что они не плакали, а угрожали бросить меня или ударить. Тимофей же, я уверенна, никогда бы так не поступил, но и мне следовало пытаться относиться к нему по-другому: не только дразнить и приставать, но и пытаться понять его, проявлять терпение. Только тогда он, может быть, довериться мне достаточно, чтобы рассказать о себе и чтобы перевести наши отношения на более серьёзный уровень... Хотя я и не уверена, что мне хватит терпения.

Лицо Тимофея становится удивлённым, но затем его выражение сменяется на благодарное.

- Да, конечно, - соглашается парень. - Наверное, я не так тебя понял.

* * *

Что такое счастье? Каждый человек ответил бы на этот вопрос по-своему. Счастье и несчастье у каждого разное с одной лишь схожей чертой: несчастье приносит боль, тогда как счастье похоже на оазис, на который набредаешь в пустыне проблем и мук. Однако не стоит забывать, что в оазисах путники лишь восстанавливают силы: рано или поздно тебе придётся покинуть его и снова войти в пустыню, снова идти по ней. И лишь одно будет успокаивать страдающую душу - мысль, что через день, или год, или десятилетие ты снова найдешь оазис, в котором сможешь забыться.

Для меня счастьем всегда были приятные мелочи: любимое хобби, которым у меня была фотография. Вкусная еда. Тёплые слова благодарного пациента. Или как сейчас - сон в одной кровати с любимым парнем. Да, между нами ничего не было - но чувствовать тепло его тела, его запах, слышать тихое, как у котёнка, сопение... Это было прекрасно.

Мы с Тимофеем легли спать достаточно быстро: парень предлагал попить чай, но оказалось, что мы оба этого не хотели и что у нас обоих после тяжёлого дня просто закрывались глаза. Поэтому, приняв все необходимые процедуры, мы с ним сразу же забрались под тёплое и уютное одеяло. Не знаю, как Орлов, но я уснула сразу же.

Звук уведомления на смартфоне разбудил меня, казалось, всего через несколько секунд после этого. Если верить времени на дисплее, на самом деле прошло несколько часов.

Первым порывом было проигнорировать сообщение и продолжить спать дальше. Так бы я и поступила, если бы не знала, что все ненужные уведомления у меня отключены, и если телефон зазвенел - это что-то важное. От осознания, что именно мне могло прийти за сообщение, я тут же просыпаюсь. И мысленно молюсь, чтобы это было не то, о чем я подумала.

Видимо, богов всё же не существует, потому что мои молитвы не проходят. Стоит разблокировать экран и перейти в нужный мессенджер, как всё счастье исчезает из головы, а рука начинает дрожать так, что я рискую уронить дорогущий «Айфон».

«Ей хуже, приезжайте».

Как, оказывается, резко могут изменить душевное состояние каких-то три слова! Как быстро они способны изгнать тебя с того самого счастливого оазиса прямо в нещадно палящую пустыню горя!

Впрочем, я уже привыкла к подобному, хотя на первый взгляд, наверное, так не скажешь, и хотя я по-прежнему боюсь таких сообщений. Одного не хотелось бы - разбудить Тимофея. А то парень снова переволнуется и ещё не пустит меня до утра. Или со мной поедет, хотя это не его дела и он тоже устал после смены.

Как можно осторожнее вылезаю из-под одеяла, а когда Орлов начинает вертеться, слегка замедляю его кровь, чтобы парень продолжал спать. Есть у русалок такая способность - контролировать все жидкости, в том числе и те, что находятся в организме человека.

Чтобы не тратить время на поиски своих вещей, которые спросонок не помнила, где оставила, выуживаю из шкафа Тимофея свежую рубашку и штаны. Ночью под курткой будет выглядеть как оверсайз, а в помещении... Всё равно домой еду. Мне сейчас не до моды. Парень, я уверенна, на это воровство не обидится.

Кое-как нацепив огромные тряпки, сую ноги в сапоги, набрасываю верхнюю одежду и покидаю квартиру, попутно вызывая такси. Опасно? У нас - отчасти да, но надеюсь, что со мной всё же ничего не случится. В конце-концов, мне не впервой срываться ночью из-за подобных сообщений.

«Прости меня, что уезжаю вот так, без предупреждения», - могла бы подумать я, кидая последний взгляд на комнату Тимофея, скрытую за одной из многих-многих одинаковых дверей.

Однако я так не думаю. Не могу сейчас думать ни о чем подобном.

В голове мелькает лишь одна мысль, навязчивая и повторяющаяся, как сегодняшняя утренняя тревога.

«Ей хуже. Ей хуже. Ей хуже».