Перед тем, как отправиться искать своего недо-жениха, я забегаю в свою комнату - мне слишком не терпится заглянуть в тетрадь отца и узнать способ моего спасения.

Однако, поскольку в различных детективах и других книжках и положительные, и отрицательные герои частенько прокалывались на том, что поторопились и не сделали все как полагается, я не спешу сразу лезть под подушку. Сначала надо сделать так, чтобы, даже если старейшина окажется умным человеком и каким-то образом разгадает, что я могу уйти у него из-под носа, он все равно не смог узнать, каким образом я это сделаю, и помешать мне.

Поэтому я наглухо задергиваю шторы, разуваюсь (на всякий случай, ведь шаги босыми ногами почти не слышны, в отличие от шагов в маленьких туфлях), запираю дверь на задвижку. Потом опускаюсь на пол, замечаю, что между дверью и полом есть отверстие и закрываю его стащенным с кровати одеялом. Позже я пойму, что наверняка все это я делала зря - гости, и старейшина в том числе, были заняты разговорами и наверняка обсуждением меня и моей бескультурности. Но в тот момент, как бы я не гордилась своим умением держать себя, продумывать какие-то планы и искать информацию, я была всего лишь до жути напуганным подростком. А, у страха, как говорится, глаза велики.

Когда все приготовления заканчиваются, наконец беру в руки заветные записи. Мои пальцы дрожат от предвкушения.

Третья страница с конца.

Стоит мне открыть её, как прямо под ноги падает что-то небольшое. Тут же нагибаюсь за упавшим и понимаю, что это почти плоский бумажный пакет. Интересно, где в поселении отец нашел что-то такое? Или он хранил бумажные пакеты с поездок в город? Скорее всего.

На пакете написано большими печатными буквами: "Не открывай, пока не прочитаешь тетрадь".

Заинтригованная, я перевожу взгляд на пожелтевшие листы. Крупные, даже размашистые буквы сложились в следующий текст:

"Моя любимая дочь Василиса!

Знала бы ты, насколько больно писать то, что ты сейчас прочитаешь, насколько больно ловить твои наполненные надеждой взгляды. Насколько больно будет отдать эту тетрадь и увидеть твою благодарную улыбку - а ты наверняка поверишь в лучшее и благодарно улыбнёшься мне, когда я тебе её отдам. Это пустые слова, учитывая то, что тебе предстоит, но поверь: для родителя нет ничего хуже, чем отдать мерзавцу ребенка на верную смерть, не имея никакой возможности спасти его. А еще хуже - подло обмануть его веру в тебя перед этим. Но на странице не слишком много места, да и ты наверняка не очень понимаешь, что за пакет был в тетради и к чему я веду, поэтому перехожу к сути. К тому, за что ты меня возненавидишь.

Я обдумал все способы спасти тебя от жертвоприношения Купале и Костроме. Побег не получится из-за собак старейшины. Пробовал попросить отпустить тебя в город, чтобы выиграть немного времени и посадить на электричку, которая увезла бы тебя так далеко, что старейшина не узнает - но он почувствовал неладное и запретил. Спросил, что будет в случае твоей болезни или перелома какой-то кости, чтобы хоть немного оттянуть время - но старейшина сказал, что божествам безразлично, в каком состоянии будет юная невеста перед смертью. Были и другие планы, но ни один из них не прошёл проверку. Это звучит жестоко, но лучше горькая правда, чем красивая ложь: тебе не спастись, Василиса.

Благодаря общению со старейшиной, мне удалось узнать подробности ритуала. Он произойдет, как ты знаешь, через пять дней. Тебя и Тимофея обвенчают по законам нашего поселения. - Я знала, что это значило, что Тимофею предстоит перед всеми гостями передать моим родителям различные деньги и драгоценности, потом взять меня в свадебном платье на руки и перенести через порог нашего дома. Потом опустить меня и поцеловать в губы. Затем мы должны были съесть хлеб, испечённый родителями парня и запить его водой из ближайшего к нашему поселению водоёма. - Затем вас схватят и отнесут или заставят пойти в деревню, где живет Тимофей. К тому моменту на её окраине будет организовано кострище. Вас с Тимофеем заживо сожгут, Василиса.

Помнишь, когда ты была ребёнком, и мама учила тебя готовить, ты обожгла руку? Тебе было больно, ты заплакала, а я тебя успокаивал? Представь теперь, каково по ощущениям, когда в огне горит все твое тело? Я чуть не ударил этого жалкого старика, когда услышал, что он задумал сделать с тобой и с этим мальчиком.

Я не могу помочь тебе выжить, Василиса, но могу помочь умереть менее мучительно. Когда я последний раз был в городе, приобрёл там у местного магического создания платок св. Руслана² - хотел приготовить подарок тебе на свадьбу, пока не знал, что все так обернется. Однако подарок все равно получился. Я приготовил яд.

Это зарин, он действует мгновенно, не оставляет следов и по симптомам напоминает сердечный приступ. Я читал о нём ещё давно, им пользовались человеческие разведчики в СССР. Выпей его, Василиса, сейчас или перед свадьбой, одна или с Тимофеем Орловым! Не дай им убить тебя мучительно! Это будет наименее неприятная смерть по сравнению даже с ножом, верёвкой или утоплением. Пожалуйста, Василиса.

До свидания или прощай и постарайся меня простить.
Наверняка теперь ненавистный тебе,

Твой отец".

Письмо отца закончилось на третьей странице, и тетрадь выпала из моих рук. А следом, тихо, чувствуя, что во рту все пересохло, а в глазах, наоборот, повлажнело, на пол опустилась я.

Раньше никогда не понимала, что такое грустный или истерический смех. Не понимала, как человек может смеяться, если ему плохо. Я поняла это в тот день и в ту минуту, когда, сидя в своей комнате на полу рядом с тетрадкой и бумажным пакетиком с опаснейшим ядом, расхохоталась. Где-то в глубине сознания промелькнула мысль, что со стороны я наверняка была как никогда похожа на настоящую ведьму: девчонка, успевшая растрепать длинные чёрные лохмы, смеется как ненормальная, а её глаза сверкают от слез. От этого мне стало только смешнее.

Я дура, дура, дура, наивная, маленькая, беспросветная тупица. Я верила, что мой папа найдет способ спасти меня, а он дал мне яд. Яд! Он тоже хочет убить меня, хоть и пытается поднести это под другим соусом. Это просто смешно.

Хотя нет, ни черта не смешно. У меня просто истерика. Я не должна истерить. Надо просто придумать другой способ спастись. Просто теперь я не должна ни на кого полагаться.

Естественно, последняя мысль не пришла ко мне так быстро, как сейчас, спустя несколько лет, в воспоминаниях. Она в принципе не пришла ко мне сама по себе. Мне помогли, хотя и не знали, что помогают.

Я рыдала и смеялась по меньшей мере полчаса, наплевав на то, что кто-то из находящихся в доме мог подняться на второй этаж и услышать меня. Пусть слышат! Какая разница, увидит кто-то истерику человека, которого никто не рассчитывает через пять дней видеть живым, или нет? Пусть!...

И в конце-концов меня услышали. В дверь постучали.

- Кто это? - вяло спросила я. Мой голос звучал очень тонко и дрожал из-за слез.

- В-Василиса? - неуверенно отозвался голос за дверью. Молодой, мужской, незнакомый.

Мою истерику как рукой сняло, а сама я резко обернулась к двери.

- Тимофей?

Парень - а это точно был он, больше некому, - на мой вопрос не ответил, но я услышала какую-то возню. Кажется, он сел на пол рядом с дверью.

- Мне показалось, я услышал, что ты плачешь, - все также осторожно, будто не зная точно, можно со мной разговаривать или нет, произнёс Тимофей. - Можно мне зайти? Вдруг нужна моя помощь или...

- Жениху с невестой нельзя видеться перед свадьбой, - ехидно бросаю я. - да и к тому же, вряд ли я та невеста, которую ты хотел бы увидеть. Уходи.

На месте парня я бы точно ушла, не пожелав знакомиться с грубой плаксивой девчонкой или успокаивать её. Но Тимофей, судя по всему, гораздо лучше меня. Он остался.

- Ты плачешь из-за меня? - продолжал допрос парень. - Из-за свадьбы? Тоже есть тот, кого ты любишь, а выдают за другого?...

Он задал ещё несколько схожих вопросов, и в конце-концов я не выдержала. Тогда, пожалуй, и подумала, что стоит прекратить расклеиваться и придумать другой план - может быть, как раз из-за Тимофея. Потому что ладно, если умру такая, как я - злая, агрессивная, грубая. Но этот парень, который готов был говорить с незнакомой девушкой, чтобы помочь ей, хотя даже ещё её не видел... Он должен был выжить или хотя бы узнать правду. Ему-то вряд ли рассказали, что на собственной свадьбе его убьют. С трудом, но я заставила себя встать и открыть ему дверь.

Высокий, тощий, кудрявый мальчишка, который был на два года старше меня по возрасту и казался чуть ли не младше внешне, слегка сутулившийся и явно чувствовавший себя некомфортно в слишком нарядной белой сорочке - примерно с таких мыслей о Тимофее началось мое с ним знакомство. А еще, конечно, о том, что его до боли сложно представить привязанным к какой-нибудь палке и охваченного языками пламени, словно он - средневековый маг.

В мою комнату парень зашел боязливо, словно в логово дикого животного. Я прикрыла за ним дверь, чтобы нас не заметили вдвоём, но запирать уже не стала.

- У тебя одеяло на полу возле двери... - с удивлением протянул Тимофей, видимо, не придумав, что ещё можно сказать.

- Это долгая история, - пожимаю плечами и, недолго думая, усаживаюсь прямо на одеяло. Затем хлопаю по тёплой ткани рядом, - ты тоже садись.

Но парень уже обратил внимание на другое.

- Что за тетрадь? - продолжил он расспросы, видимо, заметив, что с каждым ответом я становилась всё спокойнее. - И пакет ещё какой-то... - Тимофей поднял отцовские "подарочки", даже не предполагая, что они могли стать причиной моей истерики.

Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не отреагировать на его действия слишком болезненно. Прижимаю колени к груди, обнимаю их ногами и кладу на них лицо.

- Именно из-за тетради и пакета я... Расплакалась, - спокойно произношу, с любопытством наблюдая за парнем.

Он вздрогнул и обернулся.

- Что с ними не так?

Мои губы растягиваются в кривой, нервной улыбке:

- А ты прочитай третью страницу с конца.

Парень с недоумением хмурится, но послушно открывает тетрадь в нужном месте. Я начинаю наблюдать за ним, не меняя позы.

Тимофей, пусть и не такой громкий, как его родители, зато такой же эмоциональный: по его лицу можно читать, как по бумаге, и выражение на нём меняется по ходу письма. Через пару минут, когда парень дочитывает, он аккуратно кладёт тетрадь на мою кровать и смотрит на меня уже с сочувствующей улыбкой.

- Твой отец - псих! Какой, нахрен, ритуал? Какое убийство? Какой костёр? Это бред, а ты плачешь!

Я тоже отвечаю Тимофею улыбкой - мягкой и печальной.

- Проблема в том, что это вовсе не бред. Это правда. Я подслушала, как старейшина говорил про ритуал и все такое моим родителям. Я, по-твоему, тоже похожа на сумасшедшую? - тут вспоминаю, что Тимофей вообще-то познакомился со мной с помощью моей истерики и поспешно взмахиваю руками: - то есть я-то, конечно, похожа, но...

- Ладно, допустим, это все правда. - судя по спокойствию Тимофея, он в это явно не верил. - И что ты планируешь делать? Действительно отравишься в день свадьбы? - парень кивнул на яд, и в его глазах появилось беспокойство. Он совсем не знал меня, но уже не хотел, чтобы я покончила с собой.

- Я думала, отец меня защитит, - тяжело вздыхаю. Наверное, наш разговор мог показаться странным, потому что Тимофей говорил с юмором и опаской, а я - серьезно. Однако в тот момент мне так не казалось. - Когда только прочитала письмо, почувствовала себя настолько дерьмово, что такая мысль появилась. Но вот теперь сижу и думаю, что пока хочу пожить. Надо просто придумать план побега.

- Какой? Твой отец ведь пишет, что выхода нет? - а вот теперь парень вдруг серьёзнеет, а его взгляд становится любопытным. Кажется, он, хоть и не верил в ритуал, но тоже был не в восторге от предстоящей свадьбы.

- Если выхода нет, то я предпочитаю его прорубать, - гордо сообщаю и тут же давлюсь полунервным смешком. Звучало слишком уж пафосно, как будто я какая-то знаменитость.

Думала, что Тимофей после этого окончательно решит, что и моя семья, и я - психопаты, и уйдет или переведет разговор на другую тему, но парень усмехнулся в ответ.

- Я прямо представил, как ты идешь с топором зарубать старейшину.

Пока мы болтали, я успела встать и начать ходить по комнате туда-сюда, но после слов Тимофея замерла.

- Что ты сейчас сказал? - спокойно спросила, медленно обернувшись к парню.

Самое забавное в гениальных решениях - то, что приходят они вовсе не после долгих часов раздумий. Они придумываются случайно, с помощью вещей или слов, которые на первый взгляд не предполагали никакого гениального подтекста. До того момента я никогда об этом не задумывалась, но теперь...

"Ты идешь с топором зарубать старейшину!"

Я вздрогнула, когда почувствовала что-то крепкое на своём запястье. Руку Тимофея, как оказалось. Парень поймал меня и тянул вниз, заставляя посмотреть в глаза. Видимо, вид у меня был слишком уж задумчивый или счастливый.

- Эй, Ва... Василиса! Ты же не восприняла всерьез? - взволнованно переспросил Тимофей, и я, уже начавшая продумывать новый план, с трудом разобрала его слова. А когда разобрала, вырвала руку. Это оказалось несложным - парнем мой жених был явно не самым сильным.

- Помолчи, пожалуйста, - отозвалась, с трудом выдавив у себя вежливый тон и слово. - Мне нужно подумать.

Остановившись у все еще занавешенного окна, я медленно убрала со стекла шторы. Солнечные лучи прыгнули в комнату быстро и легко, как прозрачные золотистые кошки. Я увидела знакомый до каждой травинки задний двор, забор, небольшую полосу лужайки и лес - огромный, зелёный, величественный.

В животе что-то сжалось.

С детства нас всех учили, что лес - все равно что наш дом. Он кормит нас, защищает от нежелательных глаз, благодаря нему мы живем в бревенчатых тёплых домах и носим зимой меховые теплые шубы. Все мы с малых лет понимали это, и ни один поселенческий колдун не посмел бы даже попытаться испортить или уничтожить лес: разжечь пожар, призвать опасных насекомых, спилить деревья без надобности. Потому что ни один человек в здравом уме и светлой памяти не станет вредить собственному дому.

Точно также с детства нас учили, что старейшина - все равно что наш отец. Что его нужно почитать и уважать, как родителя. Стал бы нормальный человек убивать своего отца? Назвал бы это гениальным решением своих проблем? Наверное, нет. Вот только...

Что, если отец пытается расправиться с собственным ребенком? Можно ли убить такого родителя?

- Василиса... - очевидно, заметив, что я стою отвернувшись и молча слишком долго, повторяет Тимофей.

И я медленно оборачиваюсь, для себя уже ответив на заданный в уме вопрос. Со стороны не вижу себя, но глаза мои наверняка восторженно блестят.

- Ситуацию мало уметь использовать, её надо уметь создавать, Тимофей, - медленно проговариваю, в тайне гордясь тем, что цитирую великого человека.

Парень смотрит на меня уже с опаской.

- Так говорил Уинстон Черчилль, - объясняю я, когда понимаю, что никакой реакции, кроме вопросительного взгляда, не увижу. - Но это не так важно. Я к тому, что ты подал прекрасную идею.

Понимаешь, если наш побег станет самой страшной ситуацией в поселении, о ней будут знать и думать все, в том числе старейшина. А значит, на наши поиски направят всех сильных колдунов и охотничьих собак. Так даже старейшина говорил. Следовательно, надо придумать ситуацию, которая могла бы затмить наш побег. Побег жениха и невесты, самих участников жертвоприношения на день Ивана Купала! Как думаешь, что это может быть? - Я улыбаюсь. - Спойлер: пару минут назад ты уже почти ответил на этот вопрос.

Говорю все это так увлечённо, что не заметила, как Тимофей, все еще сидящий на одеяле, обхватывает пальцами свою кудрявую голову, будто ему только что сообщили что-то уж очень страшное.

- Я просто хотел успокоить плачущую девушку! За что мне все это... - пробормотал он несчастным голосом. Затем поднял на меня зелёные, как у кота, глаза и продолжил уже спокойнее, таким тоном, каким обычно говорят с детьми и безумными: - Ты действительно немного... Того... Ты понимаешь, что предлагаешь убить старейшину! Человека, которого нас с детства учили уважать и бояться? При чем мне, при том, что мы знакомы несколько минут? Что, если я вообще сейчас пойду и расскажу ему об этом?

Надо сказать, что со стороны Тимофея говорить такое было опрометчиво: если бы не предательство отца, если бы не шок от мысли, что меня могут убить, я бы обязательно разозлилась и могла бы метнуть в парня либо нож, либо не самое безопасное колдовство. Так обязательно поступила бы прежняя, вспыльчивая Василиса. Однако последние дни, или, вернее, часы, что-то во мне изменили. Все-таки лгут те, кто говорит, что люди не меняются быстро. Меняются, ещё как. Вопрос лишь в том, что может их поменять.

Я расслабляю лицо, делая его выражение безразличным, поджимаю губы. Опираюсь спиной на подоконник и повторяю рукой жест, которым в старых фильмах цари отпускали подданных.

- Давай, иди. - мой тон невозмутим. Когда-то я бы погордилась собой, услышав, что могу говорить такие слова вот так. Однако теперь я забыла все, в том числе свою тягу к самолюбованию. - Ну, убьет он меня на несколько дней раньше, и что? А потом и тебя все равно убьет.

Мне правда было почти безразлично. Меня только что предал родной отец. Какая разница, предаст ли парень, которого я только узнала? С одной стороны, страшно умирать, конечно, но с другой, не страшно уходить из мира, где одни предатели.

Я до последнего верила, что хотя бы Тимофей не окажется одним из них. Глупо, конечно. Как такие, как старейшина и мои родители, могут назвать верного человека хорошим мальчиком из хорошей семьи?

Прошла минута, другая. Я думала прожигать парня пронзительным взглядом, но получалось плохо, и в какой-то момент я испугалась, что не сдержусь и жалостливо заплачу, чтобы он не уходил. Так позориться не хотелось, поэтому отвела взгляд.

Пробежалась глазами по пыльным деревянным полам - мама уже давно говорила помыть, но я сочла прогулки по лесу и книги более интересным занятием. По неубранной постели и разбросанным вещам - учебники и ботинки, одежда и засушенные материалы для зелий валялись вперемешку. По валяющейся в углу комнаты клетке - несколько лет назад отец брал меня с собой на охоту, и в кустах я нашла осиротевшего зайчонка. Папа по неосторожности убил его мать. Он разрешил мне забрать зверька, и я с радостью воспользовалась этим разрешением. Зайчонок прожил у нас несколько месяцев, но однажды кто-то забыл закрыть дверцу клетки, и звереныш сбежал. Его можно было бы найти и вернуть, если бы чуть ли не у калитки нашего забора его не разорвал бы пёс. Пес старейшины. А чертов старикашка даже не извинился! Пожалуй, именно с тех пор я его возненавидела.

А Тимофей все сидел. Я думала, что после моих спокойных слов он решит, что мне плевать, думала, что уйти он захотел на полном серьезе, и тут же вскачит со своего места и исчезнет, но...

Но он медлил. Его глаза теперь были полуприкрыты и затуманились, потому что парень задумался. Я вдруг, сама того не желая, им залюбовалась. В лучах яркого, золотистого уральского солнца Тимофей - далеко не самый красивый мальчишка из тех, кого я знала - напоминал сказочного доброго молодца вроде Данилы-мастера.

Не знаю, сколько времени прошло, но в конце-концов парень перевёл взгляд на меня, и наваждение, секундная прекрасная иллюзия пропала.

- Ты... Сможешь сделать это сама? - еле слышно спрашивает Тимофей. - У... Убить? - запинается он на страшном слове.

Теперь Тимофей кажется мне серьёзным. Не знаю, что произошло в тот момент в его голове, но парень принял твёрдое решение. Решение поддержать меня.

Сначала я просто не могу поверить своему счастью. А потом - очевидно, тот день был у меня днем импульсивных поступков - подскакиваю к парню и обнимаю его. Поверить не могу! Он прав, я знаю его считанные минуты, но он на моей стороне! Он убьет старейшину! Вернее, поможет мне это сделать! Он не сдаст меня!

Плечи и спина Тимофея очень жесткие - кажется, он напрягся от моих неожиданных нежностей. В страхе, что он передумает, отстраняюсь.

- Да, смогу, смогу конечно! - шепотом отвечаю я.

Затем, как-то смутившись собственного неожиданного наплыва эмоциональности, делаю несколько шагов назад. Уже гораздо спокойнее тянусь к пакетику с ядом, валяющимся на полу.

- Отец дал мне его, чтобы отравились мы с тобой, но также по сути подарил нам прекрасное орудие для убийства, - я стараюсь не отрывать глаз от бумажной упаковки, потому что боюсь видеть лицо Тимофея после того, как назвала орудие убийства ''прекрасным". Молчу несколько минут и добавляю: - Я подсыплю его старейшине.

* * *

Законы обеспечивают людям свободу мыслей. Если ты думаешь о том, что хочешь убить какого-то человека и даже составляешь план, как это сделать, тебе ничего за это не будет. Однако на самом деле убийцей ты становишься именно тогда, а не когда стоишь над трупом. Во всяком случае, я считаю себя убийцей именно с того момента. С момента, когда взяла в руки пакет и сказала Тимофею, что отравлю старейшину.

Да, все было почти так же, как сегодня со Змеевым: яд, вызывающий сердечный приступ. Старик. Аспиды. И наверняка преступление кто-то планировал также, как я тогда в своей небольшой комнате вместе с Тимофеем. Только вот между Змеевым и старейшиной присутствует ощутимая разница: в отличие от последнего, аспид, в общем-то, никак мне не вредил, если не считать ворчания и жалоб. Может быть, кому-то он и причинял вред, но что-то мне подсказывало, что этот аспид был обыкновенным, немного недовольным жизнью пенсионером, каких много и среди людей. Одним словом, даже если Змеев и был злом, то гораздо более меньшим, чем некоторые другие представители нашей планеты.

Истории цикличны? Вполне возможно. Только вот, в отличие от истории, случившейся три года назад, в нынешней я буду не убийцей, а положительным героем. Докажу, что аспида убили и заставлю Германа обратиться в соответствующие службы.

Я медленно выключаю кран и выхожу из туалета. Сейчас надо быстренько навестить Дениса Кирсанова, которого сегодня из-за бумажной работы полностью повесила на Тимофея, и пойти в больничную библиотеку поискать книги про аспидов. Но перед этим следует сделать кое-что ещё, чтобы ускорить сбор доказательств.

Вытаскиваю телефон из кармана халата, разблокировываю экран, набираю нужный номер. Очень боюсь, что та, кому я звоню, уже ушла домой или чем-то занята и не ответит, но через пару гудков раздаётся бодрый женский голос:

- Василиса?

- Марина... - с облегчением выдыхаю я. - Привет. У меня к тебе деловой вопрос. Вернее, просьба.

- Что за вопрос? - ещё больше оживляется тон женщины.

- К вам уже привезли Змеева?

- Да. Ещё утром. У него вроде бы инфаркт был. А что?

- Дело в том, что... - думаю, как бы помягче выразиться, чтобы не пугать с ходу свою хорошую знакомую. - Я не уверена, что он умер от инфаркта...

- Поняла, к чему ты клонишь, - деловито отзывается Марина. - Хочешь, чтобы я провела вскрытие, да?

- Я прекрасно понимаю, что его родственники будут против, потому что у большинства магических созданий, особенно у аристократов, это не принято, - тараторю, потому что боюсь, что Марина откажется. - Но...

- Но лучше один раз увидеть, чем сто раз переволноваться из-за того, что неправильно поставила диагноз, - перефразировала поговорку Марина. Речь идет о серьезных вещах, но я почти уверена, что в этот момент она улыбнулась и подмигнула, хоть я не могла видеть ни того, ни другого. - Администрации не скажу, все сделаю тихо. Следов вообще не оставлю, родственники не догадаются.

- Ты настоящий друг. - вздыхаю я с облегчением.

- Спасибо за комплимент, Василиса, - все так же бодро и радостно говорит Марина.

Она, кажется, уже хочет попрощаться, когда я вспоминаю, что её нужно предупредить ещё кое о чем:

- Марина... Будешь проводить вскрытие, не забирай у него ничего. Я подозреваю, что он отравлен, так что лучше не экспериментировать.

Из телефона доносится вздох:

- Ладно. Значит, на днях пойду в городской морг. До свидания, Василиса. Позвоню, как проведу вскрытие.

И она отключается.

________________________________

1. Платок святого Руслана - артефакт в мире этой книги, о нём будет подробно рассказано позже.