Василиса

Его звали Денис Кирсанов.

Больше ничего о поступившем к нам парне сказать было нельзя. Даже вопрос, которым всегда интересовались наши медсестры - симпатичный новенький пациент или нет - оставался без ответа: черты лица парня с трудом угадывались под безобразными шрамами. Бледный как смерть, с налипшими на высокий лоб прядями каштановых волос, весь перепачканный собственной кровью, он выглядел жалко. Впрочем, это не мешало мне разглядывать незнакомца с сомнением и почти с любопытством.

- Его что, по ошибке в мясорубку бросили? - поинтересовалась я, повернувшись к Тимофею.

Этот парень был вполне себе целым и невредимым, хотя в смысле бледного и даже желтоватого оттенка кожи мало отличался от лежащего передо мной раненого: мой лучший друг, гордо именующий себя врачом, не выносил вида крови. Вот и сейчас вид у Тимофея был такой, словно его вот-вот должно стошнить.

- Если бы его закинули куда-то по ошибке, то успели бы вытащить, а не стали бы доводить до такого состояния, - сдавленно, но все же поддерживая мою иронию, ответил парень.

В руках у него была карта вызова, где, собственно, и значилось, что нашего нового пациента зовут Денис. Его имя и местоположение сообщили по анонимному звонку - даже документов при раненом не было.

- Василиса, ты стоять будешь, пока твой пациент тут все окончательно кровью не перепачкает? - прогремел у меня над головой недовольный голос. - У нас тут больница, а не проходной двор, здесь в том числе и дети есть!

Я не стала напоминать высказавшей все это Екатерине Алексеевне, заведующей отделением скорой помощи в нашей больнице, что это место как раз является самым что ни на есть настоящим проходным двором. Вместо этого просто обернулась к рассерженной женщине лет тридцати пяти и спокойно уточнила:

- И куда мне его вести? Мы даже не знаем, кто он. А, следовательно, и как лечить. Может, он вообще простой смертный, и позвонили по ошибке.

Екатерина вздохнула: приёмная нашей славной БСМП №2, как всегда, была переполнена, люди негодовали или пытались выяснить, что с их родственниками. А тут ещё я со своими вопросами, иронией и непонятными парнями с ножевыми ранениями. Что ж, её можно понять. Поэтому на её недовольные реплики я обычно не обижаюсь.

- Куда-нибудь, - через несколько секунд, с ещё заметно сквозящим раздражением в голосе, выдала исчерпывающий ответ Екатерина. - В любую палату или смотровую, потом уже разберёмся. Зашей глубокие порезы, приведи в чувство и приходи за следующими, сейчас некогда возиться с безымянными бомжами.

Я перевела взгляд на парня. Да, нельзя было сказать, симпатичный он или нет, даже определить его возраст, хотя он наверняка был примерно моим ровесником, но на бомжа он точно не походил. Может, я не дочь миллионера и не стилист, но по одежде и ботинками можно запросто заметить, что их хозяин не беден: у этого Дениса, кем бы он ни был, явно хватало денег на дорогие тряпки.

Жаль только, от ножей неизвестных в тёмном подъезде деньги его не уберегли. Кто же он все-таки такой и кем были напавшие на него?

- Да что с тобой сегодня, Серова? - ещё один раздраженный оклик Екатерины резко выдернул меня из омута собственных вопросов.

Не говоря женщине ни слова, я повернулась к Тимофею:

- Поехали в любую свободную палату. Нужно заняться его ранами, пока он до смерти не истёк кровью.

* * *

Часовая стрелка больших круглых часов едва успела дотянуться до чёрной шестёрки: начиналось утро десятого февраля. В столь ранний час любая больница наверняка пустовала. Но если ты работаешь в единственном в своём роде медицинском учреждении, следует ожидать, что оно будет переполнено в любое время. Мы с Тимофеем к этому готовы не были: все палаты, в том числе операционные и перевязочные, оказались забиты. Все, кроме одной, чему мы оба отнюдь не радовались.

Палата №4 встретила меня и моего друга почти родными стенами, покрашенными светлой бежевой краской, белым кафелем на полу и огромным окном, скрытым за жалюзи мягкого персикового цвета. Как и во всей больнице, нос здесь приятно щекотали ароматы хлорки и кофе. Довольно уютно, если бы не одно "но".

Сейчас это самое "но", представляющее собой мрачного вида шестидесятилетнего мужчину с длинными черными волосами, безмятежно посапывало во сне. На белой постели даже в полумраке ясно выделялись его смуглые руки, голова... И длинный тёмный чешуйчатый хвост, кольцами змеящийся из-под одеяла до самого пола. Мне всегда было интересно, что сказали бы обычные врачи-люди, посмотрев на некоторых наших пациентов. И сказали бы они хоть что-нибудь, или сразу получили бы инфаркт.

- Он спит, - прошептала я, опасливо поглядывая в сторону храпящего Змеева. - Если повезёт, мы сделаем все до того, как он проснётся.

Тимофей молча кивнул и, стараясь везти кровать с раненым как можно тише, прикатил её на свободное место.

Пациент Змеев - тот, кого простые смертные назвали бы именем знаменитого героя русских народных сказок - Змеем Горынычем. На самом деле, от этого персонажа у мужчины была лишь фамилия. По своему виду Змеев был аспидом: человеком-ящером, который отличается обилием чешуи на теле, способностью дышать огнём и просто невыносимо вздорным характером. Из-за последнего все мы порядком настрадались.

Я устроилась на должность врача совсем недавно, каких-то несколько недель назад, и Змеев стал моим первым пациентом: съел или выпил в новогодние праздники что-то не то и получил тяжелую аллергию. По этой причине аспид начал задыхаться, а его смертоносные когти - отслаиваться.

Мало того, что после праздников ухаживать за существом, больше похожим на гремучую смесь человека и крокодила, было малоприятным занятием, так ещё и Змеева не устраивало буквально всё: слишком молодой лечащий врач ("Так ещё и девушка!"), слишком маленькая палата, слишком вонючее лекарство, слишком плохое обслуживание. Он придирался буквально ко всему, вынося мозг мне, Екатерине и нашему главврачу Герману. На исходе третьего дня прибывания Змеева в больнице Тимофей предложил задушить его во сне. Мне пришлось приложить всю силу воли, чтобы отказаться от этой идеи.

Вполне логично, что, увидев, что прямо в его палате мы зашиваем ножевые раны какому-то мальчишке, Змеев придёт в ярость и закатит очередной скандал. А потому мы с Тимофеем больше всего хотели быстрее покончить с этим Денисом и покинуть палату №4, пока аспид не проснётся и не поймёт, что к нему подселили нового соседа.

Я поднимаю на нос медицинскую маску, до этого болтавшуюся у подбородка. Осторожно проверяю руками, не выбились ли пряди черных волос из тугого пучка. Натягиваю на ладони перчатки.

Тимофей, тем временем, сжав в пальцах одной руки воротник своего халата, провел другой над толстовкой раненого. Мой друг, как и я, был колдуном, пусть и не таким же сильным. Энергии, взятой им из нитей собственной одежды, хватило, чтобы заставить плотную ткань быстро и бесшумно разойтись в разные стороны, несмотря на засохшую кровь. В который раз убеждаюсь, что магия куда эффективнее человеческих орудий труда. Тех же ножниц, например.

Толстовка обнажила несколько огромных и страшных ран. Судя по тому, что Денис ещё жив, кем бы ни был этот парень, он очень везучий человек: нож чудом не задел сердце и лёгкие.

Не желая терять время даром, я тянусь за инструментами, которые принесла с собой в огромной аптечке.

- Знаешь, Екатерина бывает резкой, особенно когда в приёмной завал, - неожиданно подаёт голос Тимофей, и я на миг замираю с медицинскими иголками в одной руке и антисептиком в другой. К счастью, парню хватило ума начать говорить шёпотом. Я посмотрела на него с удивлением. - Тебя же не задело, когда она сказала о... Безымянных бомжах?

Приподнимаю брови, всеми силами стараясь показать, что меня и впрямь ничуть не волновало то выражение, наверняка брошенное совершенно случайно и необдуманно. И все же холодного тона в голосе я сдержать не смогла:

- Почему меня должно было это задеть?

Тимофей, отойдя от кровати на несколько шагов, старательно смотрел на планшет с прикреплённой к нему картой. Может, все ещё боялся, что от вида ран его стошнит, а может, смутился из-за моего резкого вопроса. Через пару секунд он молча пожал плечами.

Между нами повисла напряжённая тишина. Сначала мне она даже понравилась - предпочитаю работать молча, - но, что бы там я ни говорила другу, в голову все равно полезли непрошенные мысли и воспоминания, в которых мне совсем не хотелось разбираться. И я улыбнулась, пусть Тимофей при всем желании не смог бы разглядеть этого под маской, а затем сказала, резко переводя разговор на другую тему:

- Ты, конечно, не смотри, а то потом и тебя откачивать придётся, но этот паренек очень даже ничего. Наверное, спортом занимается, судя по фигуре. Так ещё и богатый. Смотри, чтобы не отбил у тебя Олесю, когда придет в себя.

Тимофей с радостью поддержал переход разговора в шутливо-романтичное русло.

- Зачем ему Олеся, когда есть умная, красивая, свободная ведьма, которая, между прочим, сейчас спасает его жизнь?

- Потише, Тимофей, - хмыкнула я. - Олесе ты столько комплиментов в одном предложении не делаешь. Что, если она услышит и сдохнет от ревности?

- В таком случае Екатерина и Герман наорут на меня и пригласят некромантов, чтобы воскресить её, не переживай.

Понятно, что Тимофей шутил, но переживать мне в любом случае было не о чем: вряд ли Олеся действительно станет ревновать. Нас с Тимофеем ничего не связывало, помимо крепкой дружбы - мы многое пережили, не раз спасали друг друга, но на любовные отношения нас никогда не тянуло. Кроме того, девушка Тимофея, Олеся, была самой настоящей красавицей: невысокая девушка восемнадцати лет, с точеной фигурой и волнистыми волосами, выкрашенными в фиолетовый цвет, она могла привлечь к себе внимание даже в уродливом белом медицинском халате и простеньком огромном свитере. А я...

Нет, я, пусть мне всего девятнадцать, уже давно вышла из того возраста, когда девчонки ненавидят себя за каждый лишний прыщ или килограмм, считая красоту главным показателем успеха. Я прекрасно знала свои достоинства, знала, что я довольно талантлива для ведьмы и умна для человека, а потому очень спокойно относилась к собственному отражению в зеркале, в котором видела тощую бледную девчонку с ничем не примечательным лицом.

- Почти закончила, - наконец шепчу я.

За разговором, иногда прерываемым длинными паузами, я и не заметила, как почти механическими движениями промыла, обработала и осторожно зашила каждую рану. Всего я насчитала четыре глубоких пореза на теле и два на лице. Голову парня также покрывало множество мелких царапин. Под ними теперь уже вполне отчётливо виднелось красивое лицо. Наверняка на нем навсегда останутся уродливые шрамы, но вряд ли Дениса это сильно испортит.

"Кто же тебя так?" - в который раз мысленно спросила я. Не знаю, почему меня так волновал этот вопрос. Обычно мне было глубоко плевать на прошлое пациентов.

Может быть, все связано с тем, что всю информацию, полученную об этом парне, мы узнали из максимально странного анонимного звонка?

- Что это вы там "почти закончили"? Снова пичкаете меня какой-то отравой, теперь пока я сплю? - проскрипел голос где-то позади меня.

Я замерла. По спине пробежал неприятный холодок.

Мы не успели. Совсем чуть-чуть не успели. Змеев проснулся.

* * *

- Жалоба на... - Герман пролистал стопку бумаг, - на четыре страницы, - он казался не рассерженным, а скорее восторженным. - По-моему, это рекорд для нашей больницы? - он повернулся и посмотрел на Екатерину.

Судя по её внешнему виду, заведующая очень хотела отвесить мужу подзатыльник за такое слишком позитивное отношение к ситуации, но, поскольку тот официально был её непосредственным начальником, сдерживалась.

- Рекорд был шесть страниц. Тоже, кстати, от Змеева, но четыре года назад. - чуть ли не сквозь зубы проговорила она.

- Значит, талант гаснет? - Герман вздохнул. - А жаль.

Герман Хоффман, главврач нашей больницы, разительно отличался от своей жены и нашей заведующей. Он был колдуном, Екатерина - человеком. Он был австрийцем, а она - русской. Он предпочитал обычную удобную одежду, и единственным показателем его богатства были дорогие часы, в то время как Екатерина, пусть и не пользовалась косметикой и заплетала волосы в строгую русую косу, одевалась всегда в недёшевые костюмы.

Но самым приятным различием было, что Екатерина относилась к каждому сотруднику и пациенту максимально сурово, в то время как Герман к любым проблемам подходил со свойственным ему юмором и разруливал любые конфликты, умудряясь одинаково хорошо отнестись ко всем сторонам. Не знаю, что занесло человека вроде него в наш маленький провинциальный городок и заставило открыть БСМП №2, и меня, по правда говоря, никогда это не интересовало. Но одно я знала точно: Герман был человеком безграничной доброты и терпения, таким, какой мне вряд ли удастся когда-нибудь стать.

Мы с Тимофеем, изо всех сил стараясь сохранить серьёзное выражение на лицах и выдавливая из себя виноватый вид, стояли в его кабинете.

Место постоянного обитания главврача представляло собой уютную маленькую комнатку, почти полностью забитую шкафами с папками и личными делами пациентов. Единственным участком кабинета, не закрытым бесконечными стеллажами, было узкое окно, из которого открывался вид на город - не самое приятное место, если быть честной: днем из окна можно увидеть лишь серые дома, тёмное шоссе с грязной смесью снега и песка по обочинам, торопливые чёрные машины. Красиво в нашем городе только небо, и то сейчас, ранним утром: ещё не начавшее светать, оно пока темно-синим бархатом укрывает город, заботливо скрывая все его уродства и подчеркивая немногие достоинства.

Сейчас Герман закрывал собой часть открывающихся за окном видов: его офисное кресло почти вплотную придвигалось к подоконнику, заваленный бумагами и канцелярией стол стоял рядом. Из-под стола всех присутствующих в кабинете пронизывал ненавидящим взглядом большой палевый кот: питомец Германа, который, как он утверждал, в некотором смысле был одним из постоянных пациентов нашей больницы.

Герман вызвал нас с Тимофеем к себе меньше чем через час после произошедшего. А произошло вот что: как мы и ожидали, Змеев, увидев, что у него появился сосед, и что помощь ему оказывали в какой-то паре метров от его бесценных отслаивающихся когтей, устроил скандал. Он накричал на меня и моего друга, проклиная нас и используя парочку нелитературных слов, а затем настрочил жалобу главврачу. На которую тот, естественно, обязан был отреагировать.

- Ладно, вернёмся к основному вопросу. - проговорил Герман, переводя смеющийся взгляд на лист бумаги, исписанный корявым мелким почерком. - Господин Змеев утверждает, что вы, Василиса, и вы, Тимофей, так... Сейчас найду... А, вот: "вскрывали на его глазах труп, рассказывая при этом анекдоты с нецензурной бранью". - Главврач посмотрел на нас. - Ещё там что-то о том, что вы хотели его отравить, взорвать больницу, устроить конец света, ну, и так, по мелочи. Что можете сказать в свое оправдание?

- Вы же понимаете, что все это неправда? - спросила я. Мой голос, бодрый и эмоциональный в общении с другом, теперь звучал, как обычно в последнее время: тихо и безжизненно. Я очень надеялась, что когда-нибудь смогу избавиться от такой своей особенности, но с каждым разговором с любым человеком понимала, как мала вероятность справиться с ней.

- Допустим. - вместо Германа ответила Екатерина. - Но как ты объяснишь это упрямой старой рептилии?

- Нельзя его просто выписать? - снова спросила я. Постепенно во мне начинало закипать раздражение.

- Ты его лечащий врач и сама понимаешь, что у него пока не то состояние.

- И что делать?

Кот Германа, словно показывая, что лично он не знает ответа на этот вопрос, выбежал из-под стола, открыл носом дверь кабинета и куда-то исчез. Никто не обратил на это внимания: вредный пушистый звереныш в пределах больницы пользовался полной свободой.

Герман пожал плечами.

- Очевидно, извиниться.

Тут, видимо, терпение закончилось уже у Тимофея.

- Какого черта мы должны извиняться перед этим старым козлом? - почти выкрикнул парень. - Он просто псих, пусть будет благодарен, что его вообще лечат, ещё и бесплатно!

- Сбавь обороты, Орлов. - обратилась к нему Екатерина тоном, не терпящим возражений, - Ты по той же логике должен быть благодарен, что работаешь здесь, ещё и без образования, хотя ты просто посредственный колдун-изгнанник с поддельными документами.

Слова о том, что он слаб и является отбросом магического мира, всегда задевали моего друга. Он промолчал, скрывая обиду за своей постоянной весёлой и наивной улыбкой, но я заметила, как сжалась в кулак его рука и покраснели уши.

Екатерине определённо стоило поучиться такту. Сегодня ей не везло с колдунами.

- Сбавить обороты в этой комнате нужно всем. - твёрдо произнес Герман, чувствуя, что ситуация накаляется, - Катерина, дорогая, почему бы тебе не отправится дальше оказывать людям скорую медицинскую помощь? - главврач спрашивал, но даже с такой интонацией заведующая тут же его послушала и двинулась к выходу, пусть и окидывая всех и все строгим взглядом. Герман ко всем относился по-доброму, но любое его слово было законом.

- Василиса и Тимофей, - он перевёл взгляд на нас, когда его жена, наконец, захлопнула за собой дверь кабинета. - Я все понимаю, но давайте поговорим по-честному, как взрослые умные люди. Любое частное учреждение - это бизнес. Игорь Змеев, брат нашего уважаемого пациента, является нашим крупным спонсором. Если он перестанет вкладывать деньги, БСМП, конечно, не развалится, но убытки понесёт. Мы не сможем покупать оборудование, уменьшится ваша зарплата, а, возможно, придётся и закрыть общежитие, в котором вы и сами живёте. Если нашу больницу можно спасти от этого кратким извинением перед старым скандалистом... - взгляд серых глаз Германа стал почти умоляющим. - По-моему, это не самая большая плата.

Я встречала в своей жизни самых разных лидеров, но, как по мне, именно такие, как Герман, добиваются наибольших успехов: он не кричал, не угрожал и не приказывал. Он просил. Но просил так, что просто нельзя было отказать.

- Хорошо. Мы извинимся. - твёрдо ответила я, покосившись на Тимофея. Парень не выглядел согласным, но после моего выразительного взгляда продолжать спорить, к счастью, не торопился. - Можем идти?

Герман кивнул.

- Идите. Только забегите сначала к Змееву. Он там так рвал и метал, что, боюсь, может захлебнуться собственным возмущением.

* * *

Первые дни работы в БСМП №2 я ненавидела местные коридоры: длинные, извлистые, словно бесконечные лабиринты, они могли заставить тебя блуждать в них часами и все равно не найти нужную дверь. А учитывая, что в нашей больнице никогда не хватало рабочих рук, и большая часть врачей обитала на первом этаже, рядом с приёмным отделением, обслуживая непрекращающийся поток больных, спросить дорогу, как правило, было не у кого.

Позже, благодаря объяснениям Тимофея и помощи кота Германа, который частенько всюду сопровождал меня, я запомнила основные проходы и теперь перемещалась всюду, почти не боясь заблудиться. Теперь коридоры мне даже нравились: в конце-концов, они были очень уютными, если приглядеться.

Вот и сейчас мои глаза то и дело останавливались на маленьких кожаных скамейках, деревянных дверях и плакатах, сделанных под основной цвет больницы - бежевый. Где-то, наверное, было открыто окно, потому что по отделению блуждал лёгкий ветерок, приятно охлаждающий кожу после раскаленного отоплением кабинета Германа. Дуновение воздуха выбило из моего пучка несколько прядей, и теперь они щекотали мне глаза.

- Меня достал этот Змеев! - раздражённо бросил Тимофей, когда мы достаточно удалились от кабинета главврача. - Надеюсь, Герман окажется прав, - продолжил парень мечтательно. - Мы придём к нему, а он захлебнулся своей злостью и наконец-то умер...

Я усмехнулась. Вообще-то Тимофей, несмотря на все его слова и шутки, и мухи не обидит, поэтому из его уст подобные высказывания всегда звучат особенно смешно.

- Хорошее воспитание отчётливо требует от меня сказать, что мечтать об этом нехорошо, - проговорила я, смахивая с лица мешающие волосы, - но я с тобой согласна.

- Хорошее воспитание? - Тимофей нахмурил широкие брови, делая вид, что очень удивлён. - Ты что, знаешь это выражение?

- Представь себе.

Ещё несколько минут мы идём, обмениваясь шпильками.

Мы прекрасно чувствуем напряжение друг друга, понимаем, что оба очень недовольны: сейчас придётся унижаться, извиняясь перед неприятным человеком за то, что мы не совершали.

За последние годы я и Тимофей привыкли защищать жизни друг друга и свое имущество, для нас не было чем-то из ряда вон выходящим принять участие в драке с помощью оружия или магии. Сейчас, в больнице, нашим жизням ничего не угрожало, и нам приходилось учиться мастерству драк иного рода: битвам с собой и своими чувствами, когда приходится думать одно, а говорить совершенно другое, чтобы сохранить хорошие отношения с самыми разными людьми. И пусть мы быстро усвоили главное правило БСМП №2 - жизнь и здоровье пациента превыше всего, его нужно уважать и стараться не действовать на нервы - ни меня, ни Тимофея это не устраивало. Лишь шутливые разговоры и борьба остротами помогали хоть немного разрядиться.

Вот, наконец, и она - дверь в злополучную палату №4. Я решила, что, чтобы не терять время совсем уж зря, заодно посмотрю, как там тот парень, Денис. Мысль о том, что я проверю его, а не только буду рассыпаться в извинениях перед капризным аспидом, меня успокаивала.

Тимофей открыл дверь и вошёл первым.

- Что за?... - раздался его удивлённый и возмущённый голос.

Я тоже вбежала в палату.

Сначала не поверила своим глазам, но, судя по пораженному виду друга, мне не показалось.

Кровать Дениса была пуста. По его аккуратной белой постели шли длинные ровные разрезы, по всей палате летали перья и пух из подушки и одеяла. Частично белоснежное белье переходило в алое или грязно-коричневое: наверное, некоторые раны Дениса ещё кровоточили.

Я была слишком удивлена, но в какой-то момент в мозг пришёл вполне логичный вопрос: почему больница до сих пор не сотрясается от гневных выкриков Змеева? Ведь именно из-за него мы с Тимофеем пришли сюда.

Медленно оборачиваюсь в сторону, где находилась кровать старого аспида. Она стояла под таким углом, что в дверях была незаметна. Рептилия есть рептилия - любит укромные места, где её не видно.

На первый взгляд казалось, что Змеев спит. Он распластался по своей кровати, лёжа на спине, рука с больными кривыми когтями свесилась близко к полу. Но грудь аспида не вздымалась в глубоком дыхании, а глаза были распахнуты.

Я кинулась к Змееву. Как бы я к нему не относилась, как бы он не раздражал всю больницу своими выходками, он был пациентом БСМП №2, а значит, наша больница вообще и я как лечащий врач в частности, были в ответственности за его жизнь и здоровье.

Мои пальцы коснулись вен на горле аспида, но ничего не почувствовали. Пульса не было.

Я вытащила из кармана смартфон и дрожащими, похолодевшими пальцами включила часы. Затем покрепче схватила телефон. Моё сердце бешеными ударами колотилась в груди, кровь стучала в ушах, в горле пересохло. Один мой пациент пропал. Если второй умер... Даже Герман такого не потерпит. Он вышвырнет меня. Я лишусь дома, работы, лучшего друга, средств для существования. Я не могу этого допустить.

Провела рукой над телом Змеева. Я взяла энергию из часов, чтобы понять, как давно остановилось сердце. Магия времени была очень сложной и походила на камеру наблюдения - можно было услышать или почувствовать, что происходило на несколько минут раньше.

Минута назад. Сердце Змеева не билось. Три минуты назад. То же самое. Пять минут...

Нельзя привести в себя человека, если его сердце остановилось больше пяти минут назад.

Мне показалось, что пол под ногами пошатнулся. Я схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. Наши с Тимофеем глупые шутки и вскользь брошенное ироничное замечание Германа оказались правдивыми.

Змеев был мёртв.