Утро было солнечным и тёплым. Полосы света ложились на светло-розовые обои спальни девочек. За откинутым окном пели птицы. На балконе напротив женщина развешивала белье. Из другой квартиры доносилась спокойная громкая музыка. В кухне звенела посуда: мама Эли готовила завтрак.
     В это время сама Эля спала в своей кровати, размещающейся в их с сестрой общей спальне. Утро было поздним, но она любила поспать до обеда, поэтому, когда Маша встала заправить свою постель, девочка недовольно заворчала:
— Хватит шуметь, — пробубнила она из-под одеяла, — ты никогда не даёшь мне выспаться.
Маша проигнорировала слова сестры, что вошло у неё в привычку, и продолжила загонять под матрас одеяло, скребя кольцами на пальцах по деревянной спинке кровати. В младшую сестру полетела подушка.
— Я же попросила! — Эля бросила на неё испепеляющий взгляд.
     Маша не испугалась, но обиделась и вышла из комнаты.
     В последнее время Эля была не в духе. Доставалось даже Маше, к которой старшая сестра была снисходительней всего. Однако свои ошибки надолго не занимали Элины мысли, она умела, если не прощать их себе, то пропускать мимо. Маша знала характер сестры и принимала его таким, каким видела, поэтому тоже не придавала большого значения ее выходкам, однако вела подпольную воспитательную работу, и показывала сестре, что ей не сойдёт с рук такое отношение. После каждого взрыва она некоторое время не говорила с ней. Эля это видела, но принципиально отказывалась идти на поводу. Тем более что она была автономной личностью, помощь ей нужна была редко. Эдакая одиночка в своей семье.
Несмотря на периодические всплески эмоций, отношения между сёстрами оставались близкими, конечно, в той степени, на которую была способна Эля в своей отчужденности. И все-таки к Маше она была сильно привязана. Никого она так не любила, как ее. Другое дело, что она не умела проявлять любовь и доказывать ее хорошим отношением. Она просто любила, да и это прятала глубоко в душе.
     Маше было одиннадцать, без двух месяцев двенадцать, и для начинающего подростка она была слишком добродушна. В семье она была любимицей всех, люди притягивались к ней и она всех впускала свой внутренний мир. Маша много чем отличалась от сестры, но главным отличием было осознание собственных потребностей. Может, это оттого, что в детстве мама любила ее больше, может, по счастливой случайности понимала себя лучше, но Маша, тщательно очерчивая свои границы, не отдалялась от других людей, а только мягко напоминала о том, как с ней нельзя. Обе девочки не позволяли плохо с собой обращаться, но обе имели на это разные причины и по-разному добивались цели.

Эля с потугой села на кровати. Отливающие золотом на солнце волосы, собранные в короткую косу, взлохмаченно лежали на ее голове. Эля облизнула сухие слипшиеся губы и зевнула. Целые дни напролёт она напоминала сосредоточенный сгусток пассивной агрессии, но утром была похожа на выжатую мочалку. Конечно, с поправками, которые вносит молодость. Краснота лица с отметинами от подушки больше напоминала румянец разгорячившейся девочки. «Кровь с молоком», сказала бы мама, но мама ей такого никогда не говорила. Девочка встала босиком на холодный пол и, покачиваясь, подошла к окну. Не склонная к самоанализу и анализу окружающей среды, она не заметила заливающих двор солнечных лучей, ровно ложащихся на ее собственное лицо, и не оценила преимуществ, которое давало ее внешности хорошее освещение. В отличие от некоторых сверстниц, она мало интересовалась своим видом, поэтому просто открыла окно и уселась на подоконник. Ей требовалось ещё некоторое время, чтобы проснуться, поэтому она тупо смотрела в одну точку, изредка моргая.
На кухне засвистел чайник. Веселая Маша вприпрыжку подлетела к нему и сняла с плиты прихваткой. Мама ласково погладила ее по голове:
— Разлей чай, Мань. — Мамин голос был тёплый и ласковый. — И позовите Элю.
— Я ее не позову, — ответила Маша, не объясняя причины.
Из-за стола встал Егор, крупный, семнадцатилетний подросток, и прошёл в комнату сестёр звать Элю. Девочка все ещё сидела на подоконнике в летнем платье.
— Эля, мать есть зовёт.
Девочка не повернулась на слова брата, но хмыкнула, в знак того, что услышала.
— Быстрее.
На Элю это мало подействовало, но она все-таки слезла с подоконника и залезла на кровать, чтобы достать с верхней полки книгу.
     К домашним она относилась холодно. Она вообще ко всем людям относилась холодно. Ее суждения о мире сводились к тому, что люди по большей части эгоцентричны и совершают поступки только оттого, что зависят друг от друга. Просто она этого не скрывает, вот и все. Но Эля была несколько извращенно-эгоцентрична, и за агрессивной самозащитой не замечала других своих нужд: например, нужды в общении, взаимном интересе или поддержке. Но этого Эля пока не поймёт.
— Эля, я готовлю, накрываю на стол, может мне ещё прожевать и в рот положить?
Девочка закатила глаза и плюхнулась на табурет, ставя перед собой книгу. Рядом стояла тарелка с яичницей.
— Я же тоже не железная. У меня есть свои дела, я не могу ходить за вами по пятам. Убери книгу, когда ешь. — Замечание было проигнорировано.
Трое детей сидели и ели под монотонный разговор мамы, которой изредка отвечали Егор или Маша. Эля читала «Портрет Дориана Грея». Кухня была в жару, исходящей от плиты. Когда мама дошла до середины рассказа о ее походе в магазин, из зала вышел Элин отец с телефоном в руке и протянул его ей:
— Тебе звонят, — и вышел, почесав затылок.
Эля увидела набор цифр чужого номера и, выходя из-за стола с книгой, ответила на звонок в привычно-неприветливой манере:
— Я слушаю. — Ответа не прозвучало. — Алло? Я вас не слышу.
Пока Эля шла до комнаты в трубке молчали.
— Вы ошиблись номером, — и бросила трубку.
Телефон завибрировал снова, прежде чем она кинула его на кровать.

Валя: «Что делаешь?».
Эля плюхнулась на подушки и набрала ответ: «Ничего. Что стало?».
Валя: «Идём гулять, мне нужно сходить за книгами».
     «Могу только через час, у меня дела».
Валя: «Окей».

    Концентрироваться на задачах первостепенной важности было для Эли сущей пыткой, так как эти задачи обычно не стоили ее интереса, но сейчас она взяла себя в руки, чтобы прочесть параграф по истории. Все, чем занималась Эля в предэкзаменационный период — это делала домашнее задание. На большее не хватало ее желания. К учебе она относилась отрешенно-неприязненно, свои собственные интересы Эля ставила выше.
     Когда девочка дочитала параграф, подруга уже ждала ее у подъезда, о чем сообщила в новом сообщении. Эля отложила историю, наспех надела джинсы и свитер, и вышла, захватив с собой «Портрет». В подъезде она услышала звук открывающейся двери и прозвучавшее безапелляционным маминым тоном заявление:
     — Эля, куртку!

     — К нам в гости приходит сегодня Глеб с родителями, — вместо приветствия сказала Валя. 
     Эля удивленно подняла светлые брови и вопросительно просмотрела на подругу:
     — И что?
     — Эля, ты ходишь надутая целыми днями. Тебе ещё нравится Глеб?
     Эля злобно прищурилась, не ожидая такого вопроса от подруги.
     — Нет.
     — А в чем тогда проблема?
В чем проблема Эля не знала. Она в принципе не была настроена делиться с Валей своими переживаниями, но даже при всём желании сейчас она этого сделать бы не смогла — своих чувств она и сама не понимала.
— Слушай, отстань. Куда тебе надо?
И Валя, переживающая за свой душевный покой, отстала.
Подруги дружили уже несколько лет, и сейчас их связывали не общие интересы, а совместное прошлое и привязанность. Валя, инертная и пассивная, была больше склонна к драматизированию и пессимизму. Можно было предположить, что она дружит с Элей по инерции, так оно отчасти и было. Но внутри подруги Валя чувствовала такую поддержку и авторитет, который притягивал ее, поэтому она дорожила этой связью.
     — В «Книжный» в центре, — сказала Валя и забыла про вопросы, которые задавала подруге. 
     А вот Эля не забыла. У неё заезженной пластинкой вертелся в голове вопрос «Тебе ещё нравится Глеб?». Какая глупость. Ей ещё нравился Глеб? Она поклялась себе ещё тогда, после драки, что больше не станет заниматься такой ерундой. Она отчётливо увидела абсурдность своей подростковой привязанности, которая ей не шла, и снова на это она не пойдёт. А вдруг ей еще нравится Глеб?.. Сегодня Эля не злилась, как обычно, а была сосредоточена и молчалива. Ей хотелось продумать все мысли до дыр, чтобы ее сознание ей дало ответ, но легче не становилось. Она вспоминала взгляд Глеба и ей казалось, что она хочет увидеть его снова, ей льстило, что его взгляд был обращён к ней. Но разве это можно назвать влюбленностью? От этой сумятицы в душе Эле становилось не по себе. Впрочем, у нее часто возникают внутренние конфликты.

     В этот день Эля долго не могла уснуть, пытаясь разобраться в незнакомом ей омуте собственных чувств.